Пыль огромными рыжими хлопьями лежала на всем. Как ни пытался Косматый навести в библиотеке порядок, толку было мало, так же мало, как и с асфопокрытием для главной улицы поселка - улицы Птиц. Виктор старался, доставал асфальтовую пленку, рулоны с энтузиазмом стали раскатывать, но потом охладели, и все благополучно потонуло в пыли.
Инспектор сидел за длинным читальным столом, против него чинно расположился Косматый со своими двумя Друзьями. Остальные толпились в дверях.
Косматый и Друзья по случаю приезда гостей были одеты вполне пристойно, да и другие колонисты тоже нацепили на себя все самое лучшее. Домашние балахоны тонкой шерсти, выцветшие, но чистые рубахи, почти все были обуты.
Но несмотря на это, здесь, среди книг и библиолитов, эти люди выглядели неуместными, так же как Молодой выглядел неуместным в гостином отсеке катера. Настороженные взгляды, напряженные позы, руки, темные от грязи и пыли.
Мирного разговора не получалось. Это была откровенная схватка, которая началась еще у катера, когда Косматый, протягивая Молодому руку, спросил:
- Теперь, получается, ты будешь уговаривать?
Молодой руку пожал, но дружелюбия не выказал.
- Нет! - и это "нет" прозвучало излишне звонко. - Нет, уговаривать я не буду.
А теперь они сидели за библиотечным столом, перед каждым из собеседников стояло по высокому стакану "болтуна", местного чая, доброго чуть дурманящего напитка, но на протяжении всего разговора никто из них не сделал ни одного глотка.
- Я не понимаю, какие еще нужны объяснения? - нервничал Молодой. - Нарушена статья Космокодекса, нарушена много лет назад и до сих пор продолжает нарушаться. О чем еще говорить? На планетах с разумной жизнью поселения людей ка-те-го-ри-чес-ки запрещены. Это понятно?
- Нет, - ответил Косматый набычившись. - Полторы тысячи людей, все здесь родились, никуда не хотят. А ты говоришь - закон, объяснять не буду.
Нехорошо. Старый инспектор, Зураб, всегда объяснял. Столько времени было можно, а теперь - нельзя. Почему?
В библиотеке стало темно. Колонисты с тревогой поглядывали в окно на лохматое небо. Надвигалась большая буря. Пронзительно пели верхние ветры.
Это бывает очень редко, обычно верхний ветер один, он гудит монотонно, от него болит голова и возникает ощущение, что все происходит во сне. Но бывает, что почти на одной высоте встретятся несколько верхних ветров, ударятся друг о друга, и тогда принесется сверху торжественная мелодия, прижмет тебя к планете, проймет дрожью и через минуту умчится.
- Будет буря, - сказала тогда Паула, и ведь точно - буря пришла, будь оно все трижды проклято!
Как она смотрела на Виктора, когда Молодой официальным голосом объявил о выселении!
- Ты знал?
- Да, - ответил Виктор небрежно, будто это само собой разумелось. Он не смел повернуться к ней.
- Что ж не сказал?
Он пожал плечами. И спиной почувствовал презрение Паулы.
Он вспомнит и другой день, тот, когда он в первый раз сказал ей, что жениться не собирается, а если и женится, то уж, конечно, не осядет на Уалауала. Они тогда устали после далекой прогулки к Ямам. Шел дождь, и надо было спешить. Паула вертела в руках какую-то хворостину, смотрела по обыкновению вбок, равнодушно и чуть улыбаясь. Виктор подождал ответа и, не дождавшись, отвернулся. В то же мгновение Паула, закусив губу, сильно полоснула его прутом по спине. Это было так неожиданно, что он испугался.
Он подумал, что какой-то зверь напал на него, резко отпрыгнул в сторону, обернулся к Пауле и оторопел.
Та смотрела на него с ненавистью и болью. Никогда он не видел ее такой.
- Ты что?!
Она молчала. Виктор сразу успокоился, стал взрослым и рассудительным, взял у нее из рук хворостину (Паула смотрела вбок, но хворостину пыталась не отдавать) и сломал. Потом он корил себя за этот жест, не надо было так делать - слишком все это было символическим. Символов здесь не понимали.
Он говорил: - Я не могу здесь остаться, это значит - всему конец. Мне всего год патрулировать, а потом вернусь к Изыскателям. Ты не представляешь, что для меня это значит.
Там все под рукой, все к твоим услугам, там даже воздух родной, там не надо мучительно долго объяснять элементарные вещи, там все понимается с полуслова (без этого там просто нельзя), настоящая мужская работа, где впереди - цель, а за спиной - дом. В тебе нуждаются, ты необходим, а иначе не жизнь - существование.
Она отвечала: - А я не могу бросить Уалу - у меня мать, братишка, у меня отец с деревянной болезнью. Как их оставить? Да и сама не хочу.
Колонисты с молоком впитывали любовь к своему дому, хотя любить тут, по мнению Виктора, было абсолютно нечего. Может быть, их патриотизм и подогревался искусственно, но был совершенно искренним, естественным, как дыхание. Вот откуда он брался? Постоянная тяжелая работа, растительные интересы, грязь, каменный век, когда рядом, рукой подать, - твоя собственная суперцивилизация.
А теперь, когда объявлено было о выселении, Паула дернула его за рукав и сварливо сказала:
- Теперь ты просто должен остаться с нами.
Обязанность. Виктор ненавидел это слово до дрожи. Каждый тянет на свою сторону и говорит: это твой долг.
6
Вокс доносил гудение голосов, ничего не понять, на кого ни переключись, одно и то же гудение голосов. Один голос, похоже, Косматого. Омар долго вспоминал его вокс, вспомнил, набрал. Слышимость стала лучше, но все равно разобрать трудно. Что-то о пеулах, о космокодексе. Опять уговаривают.
Надо спешить.
Нижние ветры подняли тучи пыли, вжали в землю корни и папоротники, били то в лицо, то в спину, и вскоре пришлось бросить и рюкзак и ружье, только пеноходы оставить, без них реку не перейти. Река бушевала, воды не было уже видно, одна только пена клубилась над низкими берегами.
Надо спешить, спешить, что-то там не так. И вокс почему-то работает только на прием.
"Я не собираюсь вас уговаривать, не мое это дело, вон даже как!" Теперь Омар уже полностью был уверен в своей правоте, он знал, что происходит там, в библиотеке Кривого, и знал, чем кончится. Он полностью доверялся интуиции.
Только ветер и пыль окружали его, и страшно было и одиноко. "Боже мой, боже мой, тебя нет, конечно, но если ты только есть, сделай так, чтобы я на самом деле был прав, дай мне силы перенести все это, и пусть другие тоже поймут меня".
У него болело колено, болело, должно быть, уже часа полтора, и не было времени посмотреть, что там такое. Потом, потом…
"Без меня что угодно может случиться… этот Косматый… они же трусы, трусы, боятся его, все сделают, что он скажет… отравил людей, отравил…
Дернуло меня пойти на охоту…"
Рогатая черепаха баноэ, один из немногих дневных хищников, очень питательная и очень опасная, появилась перед Омаром внезапно, точно откуда-то выпрыгнула, а ружье он бросил.
- Не вовремя, ч-черт!
7
Говорили только Косматый и Молодой. Друзья молчали. Это были личные телохранители Косматого, предписанные уставом поселка. Одного из Друзей Виктор знал хорошо, тот славился по всей Уале силой, глупостью и умением напускать на себя глубокомысленный вид. Второй был более непосредственным.
Он не сводил с инспектора ненавидящего взгляда, исподтишка показывал ему мослатый кулак и время от времени, не в силах сдержать напор чувств, наклонялся к Косматому и что-то с жаром шептал ему на ухо. Косматый выслушивал внимательно и с видимым участием, а затем, словно взвесив все "за" и "против", отрицательно качал головой. Телохранитель в эти моменты заводил глаза к потолку, как бы говоря: "Я умываю руки", и вглядывался в других, ища поддержки, мол, что ж это делается, а-а?
Молодой все-таки снизошел к объяснению. Теперь он излагал причины выселения с той же истовостью, с которой раньше отказывался от каких бы то ни было объяснений.
- Давно доказано, что вмешательство высших цивилизаций в дела местного населения приносит один только вред. Могут произойти самые неожиданные социальные катаклизмы, - говорил он, ударяя ладонью по столу в такт своим словам.
- Пеулы - наши друзья. Мы ничего плохого им не делаем.
- Ваши друзья, ха-ха! - ненатурально хохотал Молодой. - Чем? Чем, черт возьми, вы им помогаете? Ситец? Бусы?
- Почему ситец-бусы? Мы их лечим, оружие даем, лопаты, инструмент всякий. Мы много им помогаем.
- Оружие? Да вы хоть соображаете, чем хвастаетесь? Это самое главное обвинение против вас. Вы не имели права даже подумать об этом!
Косматый напружинился и мгновенно побагровел.
- Что ты нам указываешь, Лисенок? - зарычал он. - Ты сейчас приехал, мы не знаем тебя, почему мы должны тебя слушать?
От злости Молодой даже привскочил с места.
- Это не я, это Земля вам указывает, родина ваша!
- Наша родина здесь!
- Земля - ваша родина в высшем смысле. Вы люди…
- А-а-а, в высшем смысле! Оставь его себе, свой высший смысл. Мы здесь родились и другой родины не хотим. Почему тебя слушать?
Лицо инспектора пошло красными пятнами, тонкие губы искривились, глаза горели бешенством - вот-вот взорвется. Но сдержался, сжал зубы, с минуту молчал.
- Значит, так, - сказал он наконец с трудом и вполголоса. - Мы выселяем вас потому, что здесь вообще запрещено находиться. Во-вторых, ваша колония ведет себя по отношению к местному населению преступным образом.
- Ай-ай-ай!
Молодой нервно сморгнул и продолжил:
- Ваше вмешательство в естественный ход истории влечет за собой самые гибельные…
- Пеулы живут в сто раз лучше, чем другие. Кому спасибо?
Они и двух минут не могли говорить спокойно. Что-то сделалось с воздухом, со звуками, со значением слов - абсолютно все колонисты были взбудоражены. Они переговаривались между собой, размахивали руками, угрожающе поглядывали на инспектора. Тот чувствовал эти взгляды, но виду не подавал.
Стены дрожали от органного гудения верхних и нижних ветров, бордовые тучи носились по небу. Будет буря!
- Кроме опасности социальной, вы несете в себе опасность генетическую.
Вы для пеулов - чума. Рано или поздно вы убьете их одним своим присутствием.
Косматый вскочил с места. Друзья и Молодой тоже. Один из телохранителей жутковато оскалился и вспрыгнул на стол.
- Назад! - крикнул Косматый.
Виктор навсегда запомнит этот момент, когда над столом вдруг выросли четыре фигуры - Косматый, сжимающий и разжимающий кулаки; нетерпеливые телохранители; Молодой, испуганный, загнанный, нахохленный. Виктор запомнит внезапную тишину, Паулу, почему-то хватающую его за рукав, и то, как он сам, бормоча что-то, протискивается вперед, идет к Молодому, становится рядом, угрюмый, настороженный… Как оттаивали глаза Косматого, как он наконец сказал:
- Сядем.
- Сядем, - энергично, с фальшивой бодростью повторил Молодой, и все успокоилось. Они сели и с прежним пылом продолжили бессмысленный разговор.
Виктор отошел к полкам за спиной Молодого. Слишком стало опасно.
Напротив белым манящим пятном застыло лицо Паулы - с ней тоже творилось что-то непонятное. Нет, точно, словно вся планета сошла с ума в тот день перед бурей, которая все грозила и не шла.
Почему, почему Молодой уговаривал их, ведь все было решено и ничего от него не зависело? Почему так ярился Косматый, доказывая свою правоту, - умный человек, он не мог не знать, что все слова бесполезны?
- Посмотрите, как вы живете, до чего вы дошли!
- Пятьдесят лет назад нас было триста, когда отец взял все в свои руки, а сейчас уже полторы тысячи - вот до чего мы дошли!
- Да причем здесь цифры, причем здесь цифры? Вы их держите в черном теле, тирания, средние века, честное слово!
- Никакой тирании! Обсуждаем, решаем вместе - где тирания?
- А эти телохранители, Друзья ваши? Бездельничают, народ пугают. Зачем?
- Нельзя так говорить! Парни стараются, ты, Лисенок, ничего в этом не понимаешь, тебя совсем другому учили. Без них невозможно.
И так они спорили, перескакивали с одного на другое, возвращались к пеулам, снова кричали о вырождении, и никак нельзя было понять, кто из них прав. У Молодого не хватало слов, он срывался, терял мысль, а Косматый, наоборот, набирал силу. Он даже успокоился, его клокочущий астматический бас уже не ревел, уже гудел ровно и сильно, подстать верхним ветрам, а те, словно забрав у него все бешенство, дико орали на разные голоса.
Спор ни к чему не приводил, да и не мог привести, спор выдыхался, а Косматый давил, давил, и от двери уже неслись угрозы. Лицо Косматого стало огромным, некуда было деться от его бычьего взгляда, буря проникала в самую кровь и не давала сосредоточиться.
И наступил момент, когда Молодой перестал спорить, перестал хвататься за голову и бить кулаками по столу, когда он закрыл глаза и устало проговорил:
- Не понимаю, зачем все это? Не понимаю. Я здесь ни при чем, зачем вы мучаете меня? Зачем, когда все и так ясно - через неделю придут корабли и переправят вас на Землю, на Куулу, на Париж-100, куда угодно.
- Неужели ты не понял, Лисенок, что мы никуда не уйдем отсюда?
- Вас не спрашивают, вам даже не приказывают, вас просто заберут отсюда, хотите вы этого или нет.
- Лисенок, силой от нас ты ничего не добьешься. Мы не те люди.
- Не я. Земля. Вы ничего не сможете сделать. Сюда прядут корабли…
- А мы их не пустим!
Все одобрительно зашумели: еще чего, пусть только сунутся! Пусть у себя приказывают. Здесь им не Земля!
Молодой слабо усмехнулся.
- Каким образом?
- Увидишь, Лисенок. Скажи им всем: мы будем драться. Скажи: мы умеем.
Среди всеобщего гама Молодой вдруг вскинулся, встал, впился в Косматого удивленным взглядом.
- Я понял! Я только что понял. Вот! - сказал он громко и резко, потом повернулся к поселенцам. - Вот те слова, ради которых он меня изводил.
Слушайте! Весь этот разговор - провокация, ну конечно, и главарь ваш поэтому провокатор! Ему нужно одно - остаться вожаком. А на Земле он не сможет этого сделать. Он хочет остаться здесь, пусть через кровь, но только здесь, он же не меня уговаривал - вас! Ему нужно, чтобы вы дрались за него!
Косматый что-то неразборчиво крикнул, перегнулся через стол и сильно толкнул Молодого в грудь. Тот с грохотом повалился на спину.
В следующее мгновение Виктор был уже рядом, уже поднимал его.
- Ребята, тихо, ребята, нам пора!
- Подлец!! - бесился Косматый. - Х-хармат ползучий! Меня - провокатором!
Молодой еще не пришел в себя, он слабо стонал и трогал затылок, а телохранители с энергичным видом уже лезли к нему через стол.
- Ребята, сначала со мной, сначала со мной, ребята! - приговаривал Виктор, готовясь к драке. Ему было страшно и радостно.
- Стойте! - отчаянно крикнула Паула. И Косматый повторил за ней:
- Стойте. Пусть убирается.
Телохранители замерли, только тот, который больше ненавидел инспектора, крикнул с досадой:
- Эх, зр-рра!
Их пропустили, кто с угрозой, кто с недоумением, кто со страхом. Виктор не переставая вертел головой и нес чепуху, а Молодой шел покорно, все трогал затылок. Дойдя до двери, он повернулся к Косматому и хриплым, как со сна, голосом проговорил:
- Значит, до скорого!
- Убирайся, Лисенок!
Они открыли дверь, вздрогнули от ветра и холода, и тогда Косматый крикнул, перекрывая шум непогоды:
- Панчуга, останься!
- Зачем?
- Останься, тебе говорю. Он сам дойдет.
Виктор с сомнением покосился на Молодого.
- Я дойду. Ничего, - слабо сказал тот.
- Ну, ладно. Я скоро. Задерживаться не буду.
Иногда бывает, что больше всего о человеке говорят не руки и не глаза, а спина. Спина у Молодого была несолидная - тощая, с острыми плечами, совсем ребяческая. Спина очень одинокого и очень растерянного мальчишки.
Виктору вдруг захотелось догнать его и пойти вместе, в конце концов Косматый не командир ему, а парень здесь новичок и может забрести куда-нибудь не туда. Такая буря - не шутка! Но Молодой уже скрылся в пылевых вихрях, и уже не докричаться до него, и знак не подать, и тогда Виктор подумал, что молокососа инспектором не поставят и вообще, может быть, надо ему сейчас побыть одному.
И он вернулся в библиотеку.
8
В библиотеке уже вовсю кипела деятельность, и заправлял ею Косматый.
Колонисты сгрудились вокруг сюда, мрачные, недоуменные лица, то один, то другой, получив приказ, срывался с места и, на ходу запахиваясь, уходил в морозную бурю. Дверь почти постоянно была открыта, в библиотеке стало холодно.
Косматый руководил. Его длинные белые волосы, начинающиеся от макушки, были всклокочены, толстое небритое лицо, утолщенное книзу, из яростного стало яростно-деловитым. Пригнувшись к столу, он водил глазами, выискивая нужного человека, тыкал в него пальцем.
- Кайф! Тащи сюда все лопаты, какие в запаснике. Быстро!
- Как тебя? Том. Бери с собой сынка и записывай, сколько у кого оружия.
И какого. Стой! Возьми с собой еще двоих, этого и… читать умеешь?
Хорошо… и вот этого. А то не справишься.
- А ты иди ко мне домой, попроси у жены самописок побольше. Она знает, где. А ругаться начнет, скажи, я велел. Будем людей расставлять.
Виктор примерно понял, зачем он нужен Косматому, и приготовил, как ему показалось, короткий, точный ответ. Лицо и вся фигура его выражали такое непробиваемое упрямство, что Косматый, скользнув по нему взглядом, довольно ухмыльнулся.
- Хорошо смотришь, Панчуга!
- Зачем звал?
- Погоди. Видишь, дела?
И снова занялся другими. Он не замечал его, даже нарочно не замечал, тыкал пальцем в разные стороны, звал кого-то, кого-то гнал прочь, а Виктор переминался, переминался, пока наконец не потерял терпение.
- Так что насчет меня, Косматый? Погода портится.
- Ты погоди с погодой. Ты мне, знаешь что? - Косматый не смотрел на Виктора, выискивал кого-то глазами. - Вот что. Ты скажи, какое у тебя на катере оружие?
- Я против Земли не пойду, - выпалил Виктор заготовленную фразу. - Зачем тебе мое оружие?
Но Косматый уже отвлекся, снова забыл про Виктора. Правда, был такой момент, когда деловой вид стерся с его лица, глаза расширились, рот съехал набок и проступила такая страшная тоска, что Виктору стало не по себе. Но Косматый тут же набычился, еще больше пригнулся к столу, рявкнул:
- Гжесь, погоди-ка!
Высокий рябой колонист, собиравшийся было уйти, обернулся и неприветливо спросил:
- Ну?
- Ты же все равно своего Омара сейчас вызывать будешь, правда?
- Что, нельзя?
- Так ты ему скажи, пусть с пеулами договорится, - в голосе Косматого слышалось непонятное торжество. - Пусть они идут сюда с лопатами, норы боевые строить помогут. Да пусть колючек метательных побольше приволокут.
- Омар не пойдет, - угрюмо пробурчал Гжесь, - Омар не захочет драться.
- А чего еще твой Омар не захочет? - вскинулся Косматый, мгновенно ярясь (но тоска, тоска проглядывала сквозь его ярость). - Погоди, Панчуга, сейчас. Что тебе тот Омар? Он и десяти лет здесь не прожил, только все портит.
Виктору показалось, будто шум бури усилился, но это было не так, просто смолкли все разговоры в библиотеке.