Девочка отрицательно покачала головой.
- Ты не будешь вспоминать обо мне?
- А при чем же та кукла?
- Она похожа на меня.
- Нет, - сказала девочка. - Кукла - это кукла. А вы - это вы.
Она вприпрыжку побежала к двери.
- Не так быстро, Винтик, упадешь!
Девочка замерла, прижалась к двери. Не решалась обернуться, взглянуть на сигома. Он сказал "Винтик". Но так называл ее только один человек - папа. Что же это такое?
Сигом подошел к ней, опустил руку на плечо, притянул к себе. Так в обнимку они вышли - гигант с массивными плечами и девочка-одуванчик. Вопросы бились в голове Виты, как птицы, но она ни о чем не спрашивала.
Они прошли по старинной набережной над Влтавой, и Вита старалась не наступать на большую тень сигома. Листья шуршали под ногами, как пожелтевшая бумага, как обрывки чьих-то писем, которые не дошли по адресу.
Вот и Вацлавская площадь. Сигом что-то объяснял девочке, рассказывал о короле Вацлаве, но она не слушала, занятая своими мыслями. Внезапно подняла голову, глядя ему в глаза, спросила:
- Когда у вас кончится отпуск?
- Через два дня. - Он понял, к чему она клонит, и сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже: - Я и потом буду прилетать к тебе.
- Честное мужское слово, да?
Она испытующе смотрела на него - серьезная маленькая женщина, которая не прощает лжи. И она доверила ему то, о чем не говорила никогда никому:
- Мой папа всегда выполнял то, что говорил. Но однажды… Когда он уходил на Опыт, то обещал вернуться… - Она отвернулась. - Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я плакса. Но у других есть папы…
Он боялся посмотреть в ее глаза, знал, какие они сейчас. А девочка изо всех сил прижалась к нему и бормотала:
- Он обещал вернуться.
Сигом почувствовал, что больше никакими переключениями стимулятора воли не удастся сдержать ком, подступивший к горлу. Словно что-то сломалось в нем, какая-то незаменимая деталь - и третья и четвертая сигнальные системы, и даже система Высшего контроля были бессильны перед этим. Он опять на мгновение стал тем, кем был когда-то давно, до смерти, - обычным слабым человеком. Из его губ вырвалось:
- Я сдержал слово, Винтик.
- Папа…
- Я тебе потом объясню…
- Папа!!!
Сильный порыв ветра взъерошил волосы девочки, вздул пузырем ее платьице. Пушистые волосы щекотали губы сигома. Он хотел что-то объяснить девочке, но подумал: "Она не поймет. Да я и сам не мог бы определить, сколько во мне от Анта и сколько нового. Сказал ли я ей правду?"
6
- Ант, - шепнула женщина.
Он повернул к ней лицо, и она увидела, что в его глазах нет и следа сна.
- Ты не спал всю ночь?
- Мне не нужен сон. Я ведь не устаю. "Что в нем осталось от того, которого я любила?" - думала женщина. Сказала совсем другое:
- Ты мне кажешься высшим существом, каким-то древним богом.
Сигом улыбнулся, и она убедилась, что Вита не ошиблась: это была улыбка прежнего Анта.
- Если тебе приятно, то все в порядке.
"И слова прежнего Анта…" Он добавил:
- Я ведь и мечтал стать таким. "Что же в нем осталось от того, которого я любила?" Погладила его горячее плечо - плечо того Анта никогда не было таким горячим, - сказала:
- Мне кажется, будто это ты и не ты…
И наконец решилась:
- Что же в тебе осталось от прежнего?
- Ты ведь только что сама ответила на этот вопрос. Он знал, что ей тяжело: в его возвращении она видит что-то кощунственное. И она и мать мучаются, пытаясь ответить на вопросы, которые не нужно задавать. И только Вита сразу радостно приняла все таким, как есть: для нее главное, что он вернулся.
Сигом сделал то, что неоднократно запрещал себе, - включил телепатоусилитель и тут же его выключил. Затем проговорил, отвечая на невысказанный вопрос Ксаны:
- Я мог бы вернуться и прежним - точно таким, каким был до смерти. Ведь опыт предстоял очень опасный, и мой организм записали на фиоленты. Им проще было бы восстановить его по матрице.
- Тогда почему же…
- Когда я очнулся, показалось: сплю. Потом услышал знакомый голос. Профессор Ив Кун позвал меня по имени. Я хотел повернуть голову, но не мог, хотел взглянуть на Ива - тоже не мог. Ив спросил: "Ант, ты меня слышишь, отвечай!" Я ответил, что слышу, но не вижу. И он сказал: "Сейчас объясню. Ты погиб. И Олег тоже. Вспомни". Я снова увидел, как Ол передвинул рычаг - и сверкнула молния… "Вспомнил?" - "Да", - ответил я. Ив рассказал, что они начали восстанавливать нас. Первый этап. Оказалось, что я пока - только модель мозга Анта, созданная в вычислительной машине. Ив говорит: "У тебя есть органы речи и слуха, но еще нет зрения. И, перед тем как приступать ко второму этапу, хочу спросить…" Я уже знал, о чем он спросит. Ведь еще когда был создан первый сигом, я высказался достаточно определенно. И потом мы не раз говорили об этом, и он знал, каким бы я хотел быть. Он просто уточнял, все ли остается неизменным…
Ксана приподнялась, опершись на локоть, внимательно наблюдала за его лицом, которое теперь уже не казалось ей чужим.
"Чему я удивляюсь? Он всегда был таким, - думала она. - Мы всегда плохо понимали друг друга. То, что мне и другим казалось кощунственным, для него было обычным и ясным. Пойму ли я его когда-нибудь?" Она спросила, хотя и знала заранее, что опять не поймет его:
- Но почему ты хотел быть таким, а не прежним? "Я не могу ей сказать всего, - подумал он. - Это бы оскорбило и опечалило ее и любого такого же человека, как она".
- Мне нужно было поставить Опыт, а в прежнем облике я не мог этого сделать. Не хватало ни объема памяти, ни быстроты мышления, реакций, ни органов защиты и контроля. У меня было только две сигнальные системы, а теперь их у меня пять. И еще система Высшего контроля.
Сигом вспомнил, как когда-то давно - тогда он был человеком - на спутнике погибал его друг, прижатый обломком радиотелескопа, а он не мог прийти на помощь, не мог поднять руки. У него шла носом кровь, в голове как будто скрежетали жернова, размалывая память. Он проклинал свою слабость и это дьявольское вихревое вращение, возникшее по неизвестной причине. Сквозь скрежет жерновов пробивался вопль: "Помоги!" Потом затих…
Сигом провел рукой по волосам Ксаны, по ее щеке, по шее. Пальцы наткнулись на морщины. Он вспомнил, как она всегда панически боялась старости. Боль проникла в его сознание, он взял руку Ксаны и осторожно сжал.
- О чем ты думаешь? - спросила она.
- О тебе.
Он думал:
Он думал:
И она спрашивает, почему я решил стать другим. Вся беда в том, что ей нельзя объяснить - надо, чтобы она почувствовала. А это почти невозможно. Конечно, я мог бы включить усилители и внушить ей. Но я ведь запретил себе в отношениях с людьми использовать преимущества перед ними. И правильно сделал. С ними я должен быть человеком - ни больше и ни меньше. В этом все дело…
Мать, наверное, уже встала. Поймет ли она? Когда-то я рассказывал ей, что лимиты человеческого организма исчерпываются раньше, чем мы предполагали; что если человек хочет двигаться вперед, ему придется создать для себя новый организм - с другим временем жизни и возможностями Она соглашалась со мной. Но тогда я был прежним Антом.
За три минуты до начала Опыта придется переключить систему Высшего контроля только на энергетическую оболочку. Важно еще все время контролировать температуру в участке "Дельта-7"…
- Поедем сегодня к морю? - спросила женщина, с замиранием сердца ожидая, что он ответит. Прежний Ант очень любил море.
- Замечательно придумала, - ответил сигом. - Я понесу тебя. Помнишь, на Капри ты просила, чтобы я понес тебя в воду, а то ты боишься замочить ноги?
Впервые за эти два дня, с тех пор как она узнала правду, ей стало по-настоящему легко, будто все страшное уже позади. И она пошутила:
- Ты понесешь всех троих, всех твоих женщин? До самого синего моря?
- Конечно, - сказал он, - Я домчу вас по воздуху быстрее гравилета.
- А знаешь, сколько мы весим втроем? - продолжала Ксана, думая, что он тоже шутит.
- Во всяком случае меньше тысячи тонн…
- А ты можешь переносить тысячу тонн?
- Да. И больше, - ответил сигом, и она поняла, что он не шутит. Он опять стал для нее чужим, Ксана замолчала, невольно отодвинулась.
Прозвучал мелодичный звонок, "Вита", - подумал сигом и радостно улыбнулся.
- Войдите, если не Бармалей! - воскликнул он, закрыв лицо руками и растопырив пальцы.
- Папка! Папка! Ты опять за старые шутки! Но мне ведь уже не три года, - запрыгала Вита и погрозила ему, Сигом услышал голос матери:
- Доброе утро, дети!
Она вошла своей быстрой молодой походкой, и Ксана пытливо смотрела на нее: "Неужели она ни разу не задумалась над тем, что же в этом существе осталось от ее сына? Неужели ей легче, чем мне?"
- Мама, - сказал сигом, - мы с Ксаной договорились: сегодня все вчетвером летим к морю.
- Ура! - закричала Вита и обеими руками обняла шею сигома. Ее глаза блестели от восторга. - И ты понесешь нас, как тогда меня? Идет?
- А ты будешь послушной? - спросил сигом.
- Не буду!
- За правдивость наперед снимаю половину вины, - торжественно проговорил сигом и почувствовал руку Ксаны на своем плече.
- Хватит баловаться, Ант. Как маленький…
7
Прошло два дня…
- Мне пора.
"Что еще сказать им? - думал сигом, не глядя на мать. - Только бы она не заплакала…" По небу тащились гривастые тучи.
- Ты скоро вернешься? - спросила Вита.
- Да. - Добавил: - Честное мужское слово.
Никто не улыбнулся.
"Что сказать матери? Ей тяжелей всего…" Ничего не мог придумать.
Тучи тащились по небу бесконечным старинным обозом…
- До свидания, сын. Желаю тебе успеха во всех делах, Ее голос был спокойным, и слово "сын" звучало естественно. Он понял, что мать приняла его таким, как есть, и не терзалась вопросом: что осталось в нем от того, кого она родила? Мать не смогла бы постигнуть его превращения логикой, не помогла бы ей эрудиция. Что же ей помогло?
"Пожалуй, это можно назвать материнской мудростью, - подумал он. - Оказывается, я не знал своей матери".
- До свидания, - сказал сигом, обнимая всех троих и уже представляя, как сейчас круто взмоет вверх, пробьет тучи и полетит сквозь синеву.
- Будь осторожным, Ант, - робко попросила Ксана. - Ты отчаянный. Ты опять…
Не договорила. И это невысказанное слово повисло между ними, как падающий камень, которыи вот-вот больно ударит кого-то…
Ксана боится за меня, как и тогда. Она даже забыла, что я стал неуязвимым. Значит, я для нее - прежний Ант…
Смерть… Когда-то мы так свыклись с этим несчастьем, что оно казалось неотделимым от людей. Но и тогда мы боролись против нее. Мы сумели обессмертить голоса на пластинках и магнитных лентах, облик - в скульптуре, портретах. Мы создали бессмертную память человечества в книгах и кинофильмах… Так мы научились понимать, что же в нас главное и что нужно уберечь от смерти…
Ант улыбнулся, будто поймал слово-камень и отбросил его прочь. Он сказал:
- Если я опять погибну, то опять вернусь…
Е.Войскунский, И.Лукодьянов
ПРОЩАНИЕ НА БЕРЕГУ
…Встречаются существования, как бы поставившие задачей заставить других оглядываться на шорохи и загадочный шепот неисследованного.
Александр Грин
Белый дизель-электроход медленно приближался к скалистому берегу.
На палубе топтались пассажиры - веселые, хорошо одетые. Они переговаривались, смеялись, предвкушая купание и отдых, и любовались дельфинами, которые то и дело выпрыгивали из сине-зеленой воды.
Платонов ничем не отличался от курортников. Он подумал об этом и усмехнулся своим невеселым мыслям.
Берега раздвинулись, "Федор Шаляпин", миновав клинок мыса, вошел в широкую бухту. Сразу открылся город.
С любопытством глядел Платонов на живописно раскиданные по скалам желтоватые дома и буйную тропическую зелень. Белый конус маяка на краю дамбы был прочно впечатан в голубее небо. Над гаванью, над стеклянным кубом морского вокзала, над черепичными кровлями домов дрожало марево знойного дня.
"Ну, здравствуй, старина Кара-Бурун", - мысленно сказал наплывавшему городу Платонов. Скажи он это вслух, приветствие могло бы прозвучать излишне фамильярно, так как он прежде никогда не бывал в этом городе. Но мысль тем и хороша, что никто ее не слышит.
Кара-Бурун был построен на месте древнего греческого поселения. Он знавал времена расцвета, бурно наживаясь на заморской торговле, знал и упадок, когда торговля хирела и фрахт перекочевывал в более удачливые портовые города. Немыми свидетелями далеких времен высились над городом, на скалистых холмах, полуразрушенные сторожевые башни - из их бойниц, нацеленных в море, теперь выглядывали не мушкеты, а веселые ветки дикого орешника.
Кара-Бурун был неприступен с суши и трудно достижим с моря - обстоятельство, сыгравшее немаловажную роль в дни героической обороны от фашистского десанта во время Великой Отечественной войны.
Но уже давно не дымили крейсеры на рейде Кара-Буруна. Теперь его морской порт посещали только пассажирские суда в курортный сезон, длившийся, впрочем, добрых десять месяцев в году. Волны курортников скатывались в город и, наскоро пощелкав фотоаппаратами и пожужжав кинокамерами, заполняли электропоезда, которые уносили их в Халцедоновую бухту с ее прекрасными пляжами, многоэтажными пансионатами, стекло-бетонными соляриями и аэрариями, с десятками кафе и автоматов-закусочных.
В Кара-Буруне жили служащие районных учреждений, врачи, работники курортного управления и фабрики сувениров. Значительную часть населения города составляли отставные военные моряки, посвятившие свой досуг разведению клубники и рыболовному спорту.
Кроме того, здесь жил Михаил Левицкий - племянник Платонова.
Своего племянника Платонов видел в последний раз лет тридцать назад. Михаил был тогда еще совсем малышом. От покойной сестры Платонов знал, что племянник сделался врачом и обосновался в Кара-Буруне. Больше он не знал решительно ничего о своем единственном родственнике. Что он за человек? Когда-то Янина, покойная сестра, говорила Платонову, что Михаил умный мальчик. Но достаточно ли у него ума и такта, чтобы воздержаться от назойливых расспросов? Ведь бывает ум головы и ум сердца. Платонов при нынешних обстоятельствах предпочел бы второе.
"Федор Шаляпин" медленно подходил к стенке гавани, и Платонов видел пеструю толпу встречающих. Где-то в толпе был и Михаил Левицкий - курортный врач, сын Янины, умный мальчик.
Шумная компания парней и девушек с рюкзаками за плечами проталкивалась к трапу сквозь плотную стену пассажиров. Один из них, светловолосый крепыш, сосед Платонова по каюте, хлопнул его по плечу и сказал:
- Ну что, встретимся в Халцедоновой?
- Обязательно встретимся, - ответил Платонов и добавил мысленно: "Никогда мы с тобой не встретимся, дружок".
И еще он подумал: "Если племянничек мне не понравится, го и дьявол с ним - здесь, должно быть, полгорода промышляет сдачей квартир".
В гостиничное одиночество Платонову не хотелось.
У Михаила Левицкого выдался хлопотливый день. С утра - обычная трехминутна, затянувшаяся на тридцать пять минут, затем обход отделения, которым он заведовал в гериатрическом санатории "Долголетие", потом прием больных.
Михаил был гериатром - специалистом по лечению старости. Он хорошо знал стариков - их особые болезни, возрастные изменения состава их крови и состава кожного сала, их нелегкие характеры. Больше часа он провозился с новой пациенткой: Михаил считал, что в первую очередь надо заняться ее сердечно-сосудистой системой, а пациентка настаивала, чтобы немедленно занялись ее морщинами.
К двум часам, бросив дела, он побежал на пристань встречать дядю.
Он, конечно, знал, что у него есть дядя по имени Георгий Платонов, родной брат его матери. Но никогда, ни единого раза Платонов не напоминал о своем существовании. И вдруг эта телеграмма: "Встречай"…
Михаил стоял у трапа и хмуро оглядывал сходящих на пристань пассажиров "Шаляпина", Как выглядит Платонов, он не знал, но справедливо полагал, что мифическому дядюшке за семьдесят, никак не меньше. Если бы этот вздорный старик догадался прислать фототелеграмму to своим портретом…, Да куда там- разве догадается? Он-то хорошо знает стариков - их упрямство и скупость.
Пассажиры спускались по трапу сплошным потоком, затем потекли тоненьким ручейком, и, наконец, трап опустел. Ни одного старика или достаточно пожилого человека не прошло мимо Михаила,
Он задрал голову и крикнул человеку в белой форменной фуражке, который попыхивал трубкой, облокотясь на фальшборт "Шаляпина":
- Все сошли? Может, кто-нибудь спит в каюте?
- Мы всех разбудили, - с достоинством ответила фуражка.
Михаил повернулся, чтобы пойти прочь, и увидел стоящего рядом человека. Это был высокий мужчина лет сорока, его серые глаза смотрели на Михаила из-под козырька кепи спокойно и чуточку насмешливо.
- И вы никого не дождались? - спросил Михаил.
- По-видимому, дождался, - ответил незнакомец. - Вас зовут Михаил Левицкий и вы должны были встретить своего дядю, не так ли?
- Верно, - удивленно сказал Михаил. - Только мы разминулись…
- Не разминулись. - Незнакомец усмехнулся. - Здравствуй, племянничек, Я-то сразу увидел, что ты похож на свою мать.
- Позвольте!.. Вы Георгий Платонов? Но ведь вам, по-моему…
- Ты прав, мне действительно много лет. Но, как видишь, я хорошо сохранился. Найдется у тебя в доме комната для меня?
- Комната?.. - Михаил был настолько смущен неожиданной моложавостью дядюшки, что не сразу понял смысл вопроса. Тут же он спохватился: - Да, конечно, комната готова.
- Ну, так пошли.
У Платонова было два чемодана, довольно тяжелых, Михаил схватился за тот, что побольше, но дядюшка мягко отстранил его:
- Возьми второй. Не в обиду будь сказано, я покрепче тебя.
Они прошли в широко распахнутые двери морского вокзала, над которыми висел плакат "Добро пожаловать в Кара-Бурун", и Михаил, хоть и был несколько ошарашен, не преминул обратить внимание дяди на главную достопримечательность города:
- Как вам нравится наш вокзал?
- Стекло, прохлада и зелень, - одобрительно отозвался тот. Они вышли на привокзальную площадь, и Платонов невольно остановился.
Зеленой стеной стояли пальмы и панданусы. Влево уходила набережная, застроенная нарядными разноцветными домами, могучие платаны сплели над ней потолок, и синяя тень вперемежку с солнечными пятнами лежала на асфальте. Улица плавно закруглялась, повторяя изгиб бухты.