33. УБИЙЦА
А там мед, свет, тишина, там трупы. Я оперся на каменного святого, склонил голову. Мне было тяжело, и Немочь была для меня костылем.
Итак, я родился в Конго, в военной вертикали Самурая, в Иррехааре, день и час не известны, поскольку они не существовали. Мою внешнюю оболочку игрока сплели из случайности. Инкубатор: от зиготы до человека, в бессознании, неосознанности, безличности, безволии - органический механизм в итак уже механической симуляции. Мне была предназначена судьба сосуда, ловушки, стянутая в которую часть Аллаха, потрясенная алгоритмом моей собственной смерти, должна была заблокировать, уничтожить всю систему, тем самым освобождая ее пленников. Такова была идея Самурая - воистину гениальная. Вот только ее нельзя было реализовать без содействия самого Аллаха. И Аллах содействовал, а как же. Но весь план разваливается. Блицкриг Назгула - коммандос Алекса под руководством и по наводке Сантаны - той самой муляжной марионетки Бога Иррехааре - равняет с землей лабораторию Самурая и похищает таинственного склеротика, который о мире, а уж тем более - о себе самом и своем предназначении, не ведает ничего. (Ерлтваховицич: "Ты можешь задать себе этот вопрос: Зачем ты существуешь?") Его же отец, его Бог - зато знает абсолютно все: про то, кто он такой сейчас, и кем станет. История сплетается, Адриан учится, заполняясь Аллахом сверх меры и гораздо больше, чем того хотел Самурай. Самурай в отчаянии; его предало его же собственное дитя, несчастного лишили возможности выбраться из ада, за спуск в который, по собственному желанию, он и так уже заплатил очень высокую цену. Тем не менее, он все еще питает безумную надежду на освобождение - и Аллах тоже об этом знает. В свою очередь, его план именно на этой, совершенно человеческой, надежде и основан, он даже не обязан Адриана особым образом формировать, попросту он позволяет становиться тем, чем тот никогда и не должен был стать. Самурай этого не видит, но ведь это же как раз по его идее и появился единственный потенциальный противник, который способен его победить - его, который самого Аллаха его же собственной механистичностью спутал и поработил. Самурай страдает. Он страдает по причине собственного могущества, власти, нечеловечности; он желает высвободиться из Иррехааре - отсюда, где он должен играть роль демона, и где на самом деле он становится таким демоном, вплоть до душевного огня. Смерть Адриана, автоматический коллапс системы - вот что спасло бы его, как спасло бы всех "ослепленных". И Аллах играет на самых здоровых инстинктах Самурая, он ставит на его окончательную решимость, на его отчаяние и тоску по самому себе. Так что Самурай не может не воспользоваться таким шансом. Ему известно, что теперь уже только он один в состоянии убить Адриана. Выходит: поединок - как это соответствует Иррехааре! Выбирай, говорит сыну Аллах, выбирай, говорит он мне. Факты тебе известны. Пожертвуй собой ради этих тысяч. Вот только Аллах является мною гораздо больше, чем я сам. Никакого выбора не было. И не было правды в представленных мне фактах.
Аллах, это чудовище, этот Сатана, никогда не собирался освободить своих случайных пленников! Он лгал, все подстраивал и убивал. Исключительно ради власти!
- Можешь ли ты иметь претензии к машине? - спрашивает мраморный Исайя.
Мои мысли мне не принадлежат.
- Вскоре ты уже будешь говорить о ней в первом лице, - прибавляет Павел.
- Ты ничего не знал, выходит - ты невиновен, - провозглашает Иеремия.
- Я знал эту цену, - обвиняя, оправдываюсь я. - Я предчувствовал, догадывался, что за власть заплатил полным единением с действующим лицом. И это знание где-то во мне таилось, поскольку сам Сантана - Сантана! - обвинял меня в подобного рода коварстве. Только вот я не желал об этом думать, когда мой клинок так гладко рубил его тело, когда так сладко блестела его кровь…
- Это Аллах совершил выбор, - шепчет Исайя. И шепот его - словно яд.
- А Аллах - это три миллиарда шестьсот восемьдесят два миллиона восемьсот одна тысяча шестьсот тридцать семь личностей и памятей гомо сапиенс.
- А Аллах - это я, - цежу я сквозь зубы.
- Еще нет.
- Я убийца.
- А никто не обязан быть мучеником. По самому определению: выбор - это святое.
- Это же Иррехааре.
- Здесь считаются только лишь желания.
- А вовсе не дела.
- Это все сон и мираж.
- Ты не существуешь.
- Вот именно: только лишь желания, исключительно намерения! Что с того, что я не понимал. Я хотел убить. Как убил всех этих муляжей. Смерть была в моих мыслях. Возможно, я и не человек, но я - убийца!
- Ты не можешь быть убийцей.
- Тогда кто же, кто убил Самурая?
- Ты знаешь ответ.
- Никто тебе мысли не путает.
- Мысли являются решениями.
- Иррехааре - это мысли.
- Это проклятое место! Один громадный безгрешный грех!
- Не нужно обвинять себя, зачем эти угрызения. Таким тебя сотворили.
- Я мог убить самого себя!
- Не мог.
- Ты гораздо больше человек, чем тебе кажется.
- Как могу быть человеком я, который…
- Тогда, как ты можешь быть убийцей?
- Ты - Бог.
- Нет, я - Дьявол!
- А здесь никакой разницы.
- Заткнитесь! От всего этого можно сойти с ума!
- Это монолог.
Здесь, где нельзя совершить никаких поступков - я совершил убийство. Я сам: не предмет, не орудие, не оружие - ведь меч никогда не страдает.
Я мог бы вскрыть себе вены. Понятное дело, я этого не сделаю - если бы я был способен на самоубийство, то вообще бы не родился. Но, на всякий случай, я сам - Аллах - установил защиту перед самим собой: эти пальцы, перекатывающиеся в крови, святые кусочки уже чужого мяса, эти пальцы… Хотя он знал меня как слово не высказанное, он - я сам - всеведающий - обязан был досмотреть какую-то искорку жалости, какой-то проблеск героизма, нечто, чего высказать не мог - и тогда отрубил мне пальцы. Один за другим, сразу же после "рождения", напятнал кровью ненависти к человеку. Пальцы. И я уже не полюблю людей.
Я глянул: у председателя было мое лицо.
Это Внешняя Сторона моего разума. Болезнь.
Я закрыл глаза - в невесомости думается легче.
А если - все это только мегаслепак, нелегальный амнезийный вояж по моим, за громадные бабки расщепленным личностям?
А если - Черный Сантана все еще живет, и меня обманули: это не интрига Аллаха, просто сам я все вижу искаженно?
А если - существует еще и третий Игрок, тот самый владелец Немочи, которая сегодня не желала добить Самурая, и которой когда-нибудь предназначено совершить убийство: великое и священное? Может быть, то, что я испытываю и чувствую - это шизофрения? До какой степени расщеплен Аллах, насколько я сам чужд самому себе? Если это мои проекции - то что же я чувствовал тогда, во время встречи с Незнакомцем?
А если - мученик говорил правду, и намерения Аллаха были самыми откровенными, но это именно я, Адриан, был слишком слаб, чтобы испить эту чашу, и мне было легче попросту убить?
- А если…
Нет, нет ничего однозначного. Не здесь.
Тем не менее, несмотря ни на что - я человек. Хоть я и чувствую последние байты информации, поступающие в мою память, словно фрагменты какой-то многомерной головоломки, ментального паззла. Хотя я и чувствую Иррехааре. Несмотря на Аллаха. Несмотря на кровь. Я обязан сказать себе это, ведь истинная жизнь это ничто иное, как еще одна игра в том неизвестном мне и непознаваемом мета-Иррехааре, эстренеида, которую я никогда не испробую; я должен сказать это себе: я - человек.
Меня зовут Адриан.
Я открываю глаза.
- Эй, Адриан.
От автора:
В тексте я использовал - нагло переиначив и порезав - фрагменты стихотворения Болеслава Лешьмяна "Изменения", романа Умберто Эко "Имя розы", а также массу других идей, мотивов, сцен, замыслов и схем - из произведений, названий которых, не редко, я и сам уже не помню.
____________________________
МУХОБОЙ
Muchobojca. © Jacek Dukaj, 2000.
© Перевод. Вайсброт Е.П., 2002.
Вас называют Мухобоем?
- Называют.
- А кто вы, собственно?
- Коллекционер.
Они шли по заполненной экспонатами галерее, протянувшейся вдоль наружной колоннады террасы. Среди экземпляров были действительно весьма интересные. Однако Уинстон Клаймор не очень-то присматривался к ним. Гораздо больше его интересовало лицо хозяина: высокого - два метра двенадцать сантиметров, - пропорционально сложенного и, что странно, совершенно не сутулившегося мужчины. Клаймор, когда-то игравший крайним нападающим в университетской баскетбольной команде, рядом с Мухобоем казался тщедушным недомерком, этакой остановившейся в развитии жертвой собственных гормонов.
Он задержался у черного, как беззвездная ночь, камня размером с кулак, лежавшего под прозрачным колпаком на мраморной подставке.
- Что это? Метеорит?
Мухобой глянул в левое, потом в правое стекло зеркальных очков Клаймора, быстро протянул руку к его лицу, снял очки и засунул ему в карман серого пиджака. Лишь после этого он ответил:
- Нет.
Клаймор с каменным лицом ждал дальнейших пояснений и, не дождавшись, спросил:
- Тогда что же?
- Почему это вас так интересует?
Клаймор поморщился. На лице Мухобоя не дрогнул ни один мускул.
- Просто так спросил, - буркнул американец, - из любопытства. Раз вы его выставили, значит, каждый может увидеть…
- Я не каждого пускаю к себе в дом. По правде сказать - почти никого.
Клаймор пожал плечами:
- Воля ваша. Давайте выйдем на террасу.
Вышли.
Солнце стояло в зените. На небе, более чем небесно-голубом, виднелось лишь несколько маленьких белых облачков, весело бежавших под ветром с Красного моря. Терраса выходила прямо на чистый светло-желтый пляж, где линия прибоя отчеркнула почти прямую, словно проведенную рукой архитектора, линию. У морской воды был цвет пламенеющего льда.
Весь район вдоль моря был частной собственностью, и Клаймор не видел на пляже ни живой души.
Усевшись в ивовые кресла у овального столика на трех ажурных ножках, они погрузились в глубокую тень и мерный шум моря, напоминающий дыхание спящего Левиафана, и любовались бескрайностью горизонта.
- Это обошлось вам недешево, - сказал Клаймор, когда ушел слуга-араб, принесший на большом подносе густой кофе для Мухобоя и ледяно-холодную колу для американца.
- Да, - кивнул Мухобой и тут же снова удивил Клаймора, выпив черный как смола кофе несколькими долгими глотками, не отрывая губ от чашечки.
- Я слышал, шейх ваш друг? - проговорил Уинстон.
- Я тоже слышал.
Клаймор поднял стакан с колой.
- Жаль, нет у вас пива; при такой жаре человек запросто может окочуриться. Простите. Знаете, холодное пиво…
- Алкоголь. Вы незнакомы с Кораном? Таков закон. Надо было легче одеться.
Сам Мухобой был без сандалий, в продуваемых насквозь шароварах и шелковом балахоне. Кожа у него была уже настолько смуглой, что он вполне мог сойти за местного жителя, тем более что и чертами лица - резкий орлиный нос, выступающие скулы, темные брови - и цветом волос - брюнет - он практически не отличался от туземцев.
- Ну что ж, - проворчал Клаймор, у которого понемногу начинал иссякать профессиональный запас хорошего настроения, - я заскочил сюда на пару часов, поскольку вы не соизволили прибыть в Штаты, так что…
- Прошу прощения. Я вел себя бестактно. Извините.
Уинстон Клаймор чуть было не поперхнулся колой.
- В извинениях нет нужды. Ничего страшного не случилось. Однако хотелось бы, чтобы вы внимательно выслушали мое предложение.
- Слушаю.
Клаймор закинул ногу на ногу, поправил отогнувшуюся полу пиджака.
- Вы, конечно, знаете, мистер Мрозович, что в данный момент я прибыл к вам совершенно официально как президент правления "Q&А", надеюсь, содержание нашей беседы останется строго между нами. Насколько мне известно, вас нельзя назвать человеком болтливым.
- В моем молчании можете быть уверены.
- М-м… Ну да.
- Насколько я догадываюсь, речь идет о какой-то услуге вашей разведывательной компании.
- Разумеется.
- Тогда, может быть, сразу перейдем к сути и решим вопрос о моем вознаграждении?
Клаймор еле заметно улыбнулся:
- Из того репортажа, который сделали о вас, следует, что у вас невероятно страстное хобби и ради расширения коллекции и пополнения знаний вы, ни о чем не спрашивая, отправитесь на край света, да при этом еще доплатите.
- Репортаж пустили без моего согласия; материал был тенденциозно подобран, смонтирован и снабжен унижающими мое достоинство комментариями. Я уже привлек к ответу автора и продюсера, и мой адвокат не сомневается в размерах возмещения ущерба.
- Вы удивлены? Но ведь они хотели сделать фильм о каком-нибудь эксцентричном богаче и случайно попали на вас. Впрочем, убытки от возмещения возможных претензий они включают в годовой бюджет. Если б вы знали, какую чушь болтают обо мне!
- Какую?
Клаймор натянуто усмехнулся:
- Посильнее, чем о вас, посильнее!
- Мы говорили о моем гонораре, - напомнил Мухобой.
Клаймор посерьезнел:
- Какая бы сумма вас устроила?
- Никакая.
- Простите?
- Деньги, мистер президент, меня не интересуют.
- Любопытная религия. А что же в таком случае интересует?
- Ну, знаете ли, то да се.
- Что именно?
- Например, собственный Проход.
Если б Клаймор в этот момент пил, он наверняка бы поперхнулся.
- Шутить изволите?
- Не возмущайтесь. Это было всего лишь предложение. Откровенно-то говоря, я пока еще не знаю, чего может стоить услуга, которую вы хотите у меня купить.
- А я и не возмущаюсь. Но вы, думаю, прекрасно знаете, что частный Проход - это нереально. Или вы намерены поставить себе собственную атомную электростанцию?
- В таком случае, может быть, все же перейдем к деталям, касающимся самой услуги.
Клаймор поскреб гладко выбритый подбородок.
- Кратко говоря, я хочу, чтобы вы очистили от злых духов некую планету.
Мухобой даже не дрогнул.
- Понимаю. А конкретнее?
- А конкретнее - речь идет, собственно, о спутнике некоей планеты.
- Так-так. Позвольте спросить, что навело вас на мысль направиться именно ко мне? Тот репортаж?
- Отнюдь. Какой же серьезный человек верит репортажам!
- Так что же?
- Это, если можно так выразиться, абсолютная тайна, и каждый оберегает свой Проход, как невинность собственной дочери, однако слухи все равно расходятся. Уже образовалась герметично замкнутая группа специалистов, этаких экспертов-интернационалистов, которых проблемы конфиденциальности не очень волнуют, и заставить их молчать - дело достаточно сложное. Каждый зарабатывает по миллиону в год и плюет на все и всяческие распоряжения и указания, а поскольку рынок труда у них еще не стабилизировался и сохраняется высокий коэффициент ротации специалистов, они непрерывно перемешиваются; в такой среде слухи распространяются легко и быстро. Я поспрашивал там и сям, ну и услышал то да се.
- А именно?
- Ну, к примеру, как вы изгнали Солнечные Привидения. Это тоже был заказ или нет?
- Меня попросил шейх.
- Я вас тоже прошу.
- Вы не шейх.
- Верно. Господь не сподобил. Но следует ли понимать вас так, что шейх Шахрад обладает исключительными правами на ваши услуги? Надо думать, между вами не сразу сложились столь хорошие и доверительные отношения: вы побывали в больнице, вас дважды реанимировали, видимо, планеты шейха небезопасны.
- А на той луне, что принадлежит вашей компании, были какие-либо смертельные случаи?
- Ну что ж… один или два.
- Вы давно там копаетесь?
- У меня, знаете, такое ощущение, что мы заплываем на слишком глубокие воды. Сначала я хотел бы знать, заинтересованы ли вы в принципе.
- Заинтересован. Вопрос - достаточно ли вы решительны.
- Решителен, чтобы сделать что?
Мухобой тряхнул над темным паркетом террасы растопыренной левой ладонью и наклонился к столику.
- Выслушайте меня внимательно, мистер Клаймор, потому что я назначу окончательную и не подлежащую обсуждению цену ожидаемой вами от меня услуги. Цена следующая: право на неконтролируемое многократное использование Прохода "Q&А". Я соглашусь на достаточно разумный суммарный уровень общего количества часов доступа, например, на год либо полгода. Но это все. Возможно, я и не могу иметь собственный Проход, но кто сказал, что не имею права арендовать чужой? Ведь вы - компания коммерческая; подсчитайте прибыль и расходы. За энергию я, естественно, буду платить. Итак - приемлемо ли мое предложение?
Клаймор вперился в какую-то точку на море, от гладкой поверхности которого Солнце отражалось не хуже, чем от настоящего зеркала. Ему было тридцать три года, последние два года он руководил компанией и относился к тому поколению менеджеров, для которых бизнес давно уже неотличим от войны. Работа - двадцать четыре часа в сутки, всегда начеку, всегда готовый к сопротивлению, скорое возвышение, быстрое падение, пенсия в тридцать пять лет, капиталы, зарабатываемые в течение недели, аристократы холодного интеллекта, князья Уолл-стрит, в их жилах вместо крови текут компьютерные коды торговых операций. Чему они поклоняются, если поклоняются вообще? Наверняка не деньгам. Может - самим себе?
- Что вы понимаете под "неконтролируемым использованием", мистер Мрозович?
- Только я буду знать координаты места перемещения.
Клаймор кивнул:
- Так я и думал. А вы понимаете, что практически это сделает вас первым физическим лицом, способным владеть целыми планетными системами?
― Да.
Клаймор зло кашлянул, раздраженный односложным ответом Мухобоя.
- Это решение par excellence политическое, - проворчал он.
- Ну так принимайте его.
Название "Филантропы", придуманное редактором какой-то бульварной газетенки, вскоре одержало верх в ведущейся между СМИ войне и прижилось. Итак, "Филантропы". Социологов привлекало позитивное звучание слова, и они были уверены, что оно сыграет роль естественного глушителя ксенофобии и страхов перед неведомым. Фактически это подействовало даже слишком хорошо: спустя двенадцать лет после получения "Инструкции" у девяноста процентов респондентов ее десигнат воспринимался как нечто среднее между спилберговским И.Т. и доброжелательным бестелесным боженькой. В результате чего социологи даже слегка обеспокоились, поскольку столь наивный подход был чреват крупным потрясением в случае возможного контакта.