- Клаймор не стал бы вас здесь держать, если бы ваши результаты не были выше, чем у других кандидатов.
- Это-то я знаю, очень даже хорошо знаю, а вот то, что сначала пришлось навтыкать как следует, - так это уж точно. - Однако он не переставал улыбаться, и все его жалобы не следовало принимать всерьез. Просто он посмеивался над собой ничуть не меньше, чем над другими.
Они свернули на подъездную дорожку к стоящим рядком пяти одноэтажным домикам цвета слоновой кости, построенным из дерева, пластика и стекла в японском стиле, так что даже казалось, будто стены у них действительно сделаны из бумаги. Вошли во второй домик с краю. Петер вручил Мухобою ключ и голосом включил климатизацию. Окна потемнели, повеяло прохладой. Мухобой сложил свой нехитрый багаж у кровати. Он по-прежнему не снимал ни черного пальто, ни свитера.
- Надеюсь, вам понравится, - сказал ван дер Крёге, присаживаясь на выдвинутый из стены складной стул и кивком указывая на глубокие кресла, стоящие вдоль стен салона. - Ненавижу утопать в них, - бросил он, - потом весь позвоночник ломит. Какая радость, что удобно, ежели неудобно.
При этих словах Мухобой слегка улыбнулся. Подошел к бару, звякнул стеклом. Буркнул:
- Роскошь.
- А то! - Ван дер Крёге снял шляпу и кинул на стоящий неподалеку столик. - Загляните в холодильник, там наверняка найдется какое-нибудь пойло.
- Роскошь, - повторил Мухобой и бросил Петеру бутылку.
Тот неуверенно поискал глазами открывалку, потом шлепнул крышкой по поручню стула.
- Удивляетесь? - проворчал он, сделав несколько глотков. - Вначале все удивляются. Думают увидеть какую-то турбазу, военный лагерь, подземные комплексы, роботов, баки для топлива, бетонные купола, силовые поля. Бог знает что еще. Начитались книжек, насмотрелись фильмов. А это все просто не окупается. Ведь здесь прежде всего важен доход, экономия, дорогой мой, экономия. Зачем возводить гигантские укрепления, зачем вгрызаться в землю? Понадобилось бы время, материалы, люди, энергия. Расточительство. Во-первых, мы всегда занимаемся землеподобными планетами, так что необходимость в строительстве замкнутых систем обитания отпадает. Во-вторых, разумных аборигенов, увы, до сих пор встретить не удалось, во всяком случае, мне об этом неизвестно, а значит, и не от кого защищаться. Остается проблема возможной агрессивности местной флоры или фауны. Однако на Моррисоне это неактуально. А посему поступают стандартно: перебрасывают через Проход строительную бригаду, и та возводит в какой-нибудь красочной долинке этакий университетский городок. Уходя, мы его даже не демонтируем, потому что невыгодно снова забирать и увозить материалы. А поскольку стоимость раскрытия Прохода не зависит от массы перебрасываемого товара, а связь с Землей в любом случае поддерживать необходимо, хотя бы в недельном цикле, то как довесок к пище мы бесплатно перетаскиваем сюда все, что хотим. Такая платформа, как наша, перебросит полнебоскреба с Земли. А от нас - и того больше.
- Вирусы, бактерии? - подсказал Мухобой, потягивая из бутылки перье.
- Какие вирусы? Какие бактерии? Вы что, в конвергенцию верите? Это моя одиннадцатая площадка: ДНК - ничего священного, что ни планета, то другой репликатор - один белок отличается от другого. Газоны, акации - все с Земли. Искусственно созданная разновидность, пошебуршили у них в генах, приспособили к несколько иной атмосфере и гравитации и установили жесткую иммунологическую блокаду. Прогуляетесь к холмам, увидите, что тут в действительности растет. Здесь у нас, знаете ли, такие растения, что могут философские диспуты вести.
- Э?
- Вообще с отнесением представителей моррисоновской жизни к флоре и фауне у нас огромная путаница, такое впечатление, что на этой луне обосновалось какое-то третье царство, все многообразие земных творений представлено здесь, пожалуй, только евгленой зеленой. Этакое ни рыба ни мясо. Ведь в принципе здесь расплодились хищные растительноядные, но нет хищных плотоядных. Хищниками являются некоторые растения, а также евгленоиды. Ну и "древо познания". Собственно, никакое это не дерево, оно и выглядит-то как немного переросший куст. Разумеется - никаких признаков интеллекта. Но эволюция так над ним поработала, что отличить от идиота трудно. Первое время случались забавные ошибки, и неудивительно, потому что если растение вдруг начинает обращаться к тебе по-английски, то черт-те что в голову лезет. Однако это всего-навсего такой способ охоты. Кое-что содержится в генах, кое-что оно как бы запоминает: последовательность звуков, издаваемых потенциальными жертвами. Понимаете - плотоядное дерево. Этакая болтливая росянка. Я предполагаю, что, приманивая здешних квазиживотных, она воспроизводит их брачные сигналы. Что же касается людей - то у нее нет никакого опыта и она повторяет все, что только зарегистрировала. Это создает впечатление бездумно микшированного монолога. Хм, однако такое мнение разделяют не все, моя жена - кстати, ксенобиолог, - считает, что орган деревьев познания, ответственный за сбор и селекцию звуковых данных, проявляет определенную аналогию с мозгом и содержит значительный потенциал… Понимаете - человек через миллиард лет… И так всегда, какая бы это ни была планета - всегда мы появляемся на миллиард лет раньше, как будто мы - какие-то галактические недоноски, получается, черт побери, что Рай представляет собой какой-то мусоросборник гинеколога, ошметки космических абортов, что его, выходит, что…
- Вы перепили?
Ван дер Крёге глянул из-подо лба на подпирающего стену Мухобоя.
- Одного-то пива?
- Я прибыл сюда не ради деревьев.
Петер вздохнул, потянулся.
- Ну что ж, простите. Что б вы хотели еще узнать? Все данные в компьютере: терминал - в кабинете, - он указал рукой, - директория GHOSTS. Если что-то особо… - Его прервал писк телефона. Директор вынул аппарат из карманчика гавайской рубашки. Внешне он почти не отличался от обычной кредитной карточки, только надпечатка другая - цветной логотип "Q&A". Приложил карточку к уху. - Да? Что еще? Нет, пусть летит. В крайнем случае, если перекинется, устроим ему пышные похороны… Что?.. Прекрасно… - Он убрал аппарат. - Вот так, мистер Мрозович. Духи. Вы, кажется, знаете. Посмотрим. На сегодня у нас один труп, двое раненых и два спятивших.
- Я знаю о двух умерших.
- Второй не из-за них.
- Понимаю. Посторонние могут их увидеть?
- Что значит "посторонние"? - Ван дер Крёге кисло усмехнулся. - Успокойтесь. Они у нас на видео.
- Появление?
- Эндемическое. В компьютере найдете карту.
- Их можно обойти? Тогда из-за чего весь этот шум?
- Так они ж сидят в самых интересных местах.
- Степень материализации?
- Различная. Порой только действуют на сознание, иногда их даже нет нужды видеть, а все равно драпаешь куда глаза глядят. Но порой устраивают представления с такими эффектами, что куда там Голливуду!
- Откуда вообще известно, что это духи? Может, какая-то особая форма здешней жизни?
- Нет здесь никаких форм жизни. А если и есть, так формы смерти. Увидите - не станете попусту расспрашивать. Кстати, приборы их не берут, они проникают насквозь.
- Камера взяла.
- Один-единственный раз. В других случаях люди видели, а машины - нет. Тот дурень, что помер… Он пытался просканировать их лазером. Ноль. Ничегошеньки.
- И что с ним?
- Э, сам себя просканировал. Похоже, кто-то ковырялся в потенциометре. Кто-то либо что-то. Паршивое дело. Рука - здесь, нога - там. Потом я категорически запретил такие фокусы, потому что люди начали пошептывать о гравитационных ловушках.
- А были какие-то опыты, скажем, не столько научного характера?
Ван дер Крёге захохотал, глянул в пустую бутылку.
- Сколько угодно. У меня тут больше восьмидесяти человек двадцати с гаком национальностей; кто-то даже приволок с Земли черного кота и сварил при полном Гендриксе. - Петер отставил бутылку, посерьезнел, взглянул на Мухобоя, который хранил неестественную неподвижность, укрытый пальто, тенью и собственной угрюмостью, словно черным коконом. - Поймите, ведь это молодые люди. По правде-то, они ничего не боятся; по правде-то, хоть и верят в духов, не верят в собственную смерть… Чихали они на все на это, вот что. Средний возраст - двадцать пять. Так же как раньше лавиной шли в информатику либо биоинженерию, так теперь лезут в ксенологию. Ведь еще двенадцать лет назад вообще не было такой науки. Это область юных, очень юных. Чтобы их растрясти, требуется кое-что посерьезнее, чем один труп и парочка калек. Жизнь продолжается, а это самое большое приключение, которое им дано было до сих пор пережить. И не удивляйтесь, если вас попытаются соблазнить… есть тут парочка крепких бабёшек. Потом будут хвалиться, что прихватили самого что ни на есть настоящего экзорциста. - Ван дер Крёге взглянул на часы.
- У вас тут какое время? - поинтересовался Мухобой.
- Земного Прохода зоны Перта; иначе неизвестно было бы чего держаться. Сейчас час пятьдесят две пополудни. - Он встал. - Ну, мне пора. В случае чего ловите меня по единице; телефон у вас в шкафчике под терминалом. После полуночи я дома.
- Которой полуночи?
- Той, что на часах. Завтра, когда ознакомитесь с ситуацией, скажете мне, что думаете об этом деле.
Петер протянул ему руку, но Мухобой не заметил жеста. Директор пожал плечами, забрал соломенную шляпу и вышел.
Спустя три дня в четырех метрах над поверхностью Дракона Мухобоем заинтересовалась Сиена д’Аскент.
- А он, случайно, не пидор? - спросила она, слегка шевеля рулевым рычажком, на что конвертоплан реагировал резкими скачками.
Ван дер Крёге это развеселило.
- Нет, ты слышал? - спросил он невидимого Чико, который вел где-то в хвосте машины непрекращающийся бой с аппаратурой, заполняющей пузатый короткокрылый конвертоплан. Вообще-то Чико не должен был ничего слышать, поскольку кабина пилотов была звуконепроницаемой, однако всех трех связывала система внутренней беспроводной связи, и гаитянин тем же путем ответил Петеру, фыркнув в наушниках с притворной яростью:
- Нимфоманка чокнутая!
Сиена пожала плечами, поправила темные очки.
- Думаешь, обижусь? Чуть что, сразу - нимфоманка. Можно подумать, я принуждаю к разврату, растлеваю несовершеннолетних. Кому не нравится, может отказаться. Хотя не припомню, чтобы ты когда-нибудь придерживался строгих принципов, Чико. Да и ты, Петер, директор наш возлюбленный, всегда не против отведать меня. Скажешь, нет? Это ж видно, это чувствуешь: во всяком случае, я чувствую. А вот наш чертов Мухомор, то бишь Мухобой, - тот словно из стекловолокна.
- Нашла коса на камень, - расквитался с Сиеной Чико. - Возвращайся на восьмерку, это уже граница, переходи на "Циклопа".
Д’Аскент надула губки и положила машину в резкий вираж.
- А может, ты слишком высокого о себе мнения? - сказал ван дер Крёге, надевая очки внешнего обзора. - Может, ты вовсе не такая уж неотразимо привлекательная секс-бестия, что каждый мужик, который автоматически не полезет на тебя, - по меньшей мере пидор или евнух?
Она выпрямила курс, сняла темные очки и взглянула на Петера ангельски-голубыми глазами.
- Но, милый мой, я действительно сексуальная бестия, неужто не знал?
Чико принялся напевать какую-то неприличную песенку. Ван дер Крёге, покачав головой, надел очки, отгородившись от гипнотизирующего взгляда Сиены.
- Когда ты дубасишь себя молотком по колену, а нога не дрыгается, так ты о чем подумаешь? - спросила она ван дер Крёге, глядя через боковое окно на залитый лучами Джоплены Дракон.
- Заткнись.
Ван дер Крёге, блуждая равнодушным взглядом над желтой пущей Дракона, пережевывал истину слов д’Аскент. Сама об этом не думая, она сказала нечто очень важное, сформулировала вывод, к которому постепенно приходил и сам Петер: Мухобой попросту лишен человеческих рефлексов. И дело тут не в человеческих, морально позитивных реакциях, то есть проявлениях жалости, умении сочувствовать и так далее, что дает основание называть данное существо человечным человеком, и не о человеческих эмоциях, то есть слабостях и недостатках. Дело в том, что о Мухобое вообще трудно было сказать что-либо однозначно категоричное, поскольку его намерения и поползновения оставались неизвестными и никто не мог быть уверен, что именно на самом деле он имел в виду под данным словом либо данным действием. Вероятно, будь на его месте кто-либо другой, такую наглую таинственность восприняли бы как глупое комедиантство - в нем же, с его двумястами двенадцатью сантиметрами роста, лицом, подобным посмертной маске, и угрюмым взглядом, было столько же общего с комедиантом, сколько у Сиены с монахиней.
Дракон раскинулся под ними сотнями квадратных километров чуждой жизни. Это была пуща. Название его пошло от формы на карте: дракон с раскинутыми крыльями. Зарегистрированное излучение говорило о происходящих там крупномасштабных "неспонтанных" ядерных преобразованиях - неглубоко под поверхностью Дракона бушевали природные ядерные реакторы. Ван дер Крёге и Чико летали над пущей, пытаясь с помощью "Циклопа" точно установить их положение, размер и мощность.
- Если хочешь знать, я вообще этого не понимаю, - проговорила д’Аскент. - Многое я в состоянии уразуметь, но духи и Мухобой - это уже явный перебор. Во что мы играем, в какой готический роман? Это Моррисон, чуждый спутник чуждой планеты чуждого солнца. Какие духи, Господи? Все тут, похоже, спятили, а уж Клаймор - больше остальных.
- Ну прямо-таки слышу голос Розанны, - буркнул Петер.
- Так слушай ее внимательнее, потому что она, похоже, умная женщина.
- Не знаю почему, но мне казалось, что именно женщинам удается проще освоиться с ситуацией, они как-то легче примиряют противоречия.
- Вот именно: противоречия.
- Не лови меня на слове. Я не о том. Ведь я тебя, Сиена, знаю. По правде-то, тебя интересуют вовсе не сами духи, а антураж. Будь это привидения в каком-нибудь шотландском замке, ты бы первая кинулась фотографировать эктоплазму и науськивать медиума; но поскольку все происходит на чужой планете, то тебя увлекает абсолютно иное мифотворчество, а в нем нет места ночным кошмарам, привидениям и Мухобою. Я же, в свою очередь, не в состоянии понять именно такие рассуждения. У тебя в мозгу возникли какие-то искусственные блокады. Ежели ты на Земле считаешь вероятным существование целого сонма сверхъестественных явлений, непостижимой в обыденной жизни сферы духа, то я, ей-богу, не знаю, почему ты так изменяешься, пройдя через Проход. Есть экзорцисты, есть шаманы, есть йоги, есть ясновидящие, есть медиумы, есть одержимые. Все это "зона человека". Но ведь в космосе существует не только человек. И они - или, по-твоему, Чужаки - не могут, не имели, не могли иметь своих верований, своих предрассудков, более или менее справедливых? Чего ради мы должны быть исключением? А? Ну а теперь подумай сама - почему тебя удивляет Мухобой? Одни интересуются вуду, другие коллекционируют засушенные черепа охотников за головами в Новой Гвинее, а он - специализируется на магии Чужих. Ну, давай найди тут, черт побери, какое-нибудь противоречие!
- Ну-ну, не нервничай, дорогой, злость вредит красоте.
Он невольно рассмеялся:
- А, иди ты!
Она похлопала его по плечу:
- Где можно записаться в фанклуб Мухобоя?
- Я нашел очень хорошую поляну, от почвы едва кило-беккерель, - сказал ван дер Крёге, решительно сменив тему. Он вывел изображение на обзорное стекло и снял очки.
- Спускаемся, Чико? - спросила Сиена.
- Я бы перекусил малость, - признался гаитянин, и д’Аскент начала маневр посадки.
В эллипсоидальной поляне было по большой оси метров пятьдесят; Сиена мягко снизилась, повернула двигатели на девяносто градусов и опустилась отвесно в самом центре. Грунт здесь был слегка волнистый, небольшие пологие холмики покрывали бледно-голубые квазицветы. Они вышли, потянулись. Д’Аскент стала привычно обходить машину, высматривая повреждения. Чико вытащил из люка набор походной посуды и автоматическую кухоньку, загруженную обедом.
Ван дер Крёге поставил свой стульчик в тени крыла, уселся поудобнее, вытянул ноги, нацепил на нос зеркальные очки, похлопал по карманам, нащупал телефон, вынул его, включил.
- Ну и что? - спросила Сиена, появившись с другой стороны машины.
- Глухо, - вздохнул Петер. - Не понимаю я, ведь, теоретически рассуждая, сигнал должен был бы пройти. Нет, надо будет приволочь сюда с Земли пару ракет и вывести стационарные спутники.
- Для начала рассчитай, не сдернет ли их Гендрикс, - посоветовала Сиена, сбрасывая курточку. - Если это вообще возможно, тут. ведь уравнение нескольких десятков масс, а нам нужны очень жесткие и очень высокие орбиты.
- В крайнем случае установим коррекционные, на время нашего пребывания здесь горючего наверняка хватит.
- Какая у Моррисона первая космическая?
- Блинчики или пирожки с курицей? - вклинился полуголый Чико, манипулируя у кухоньки.
- Давай курицу.
- Мне тоже, - решила Сиена, переставляя свой стул так, чтобы целиком уместиться в тени крыла.
- Хм… что-то около двух километров в секунду, - сказал Петер, постукивая себя телефоном по подбородку.
- И-и! Так я бы тебе эти спутники вывела на Г-32, маленьким носителем за стратосферу, никаких ракет не потребуется.
- Г-32! Ты что, чокнулась? Знаешь, во что это обойдется? Экономия, дорогая, экономия; ты для начала подсчитай, прежде чем говорить. Ну и что, что ракеты - примитив, если этот примитив окупается? Ведь проще всего было бы выплевывать эти спутники через приподнятый на несколько километров Проход, но это тоже дороговато.
Что там, Чико? Только не говори, что у тебя цыпленок подгорел.
- Господи Иисусе, - шепнул гаитянин и размашисто перекрестился.
Ван дер Крёге и обмахивающаяся бортжурналом Сиена взглянули туда, куда уставился Чико, а Чико таращился на опушку леса, находившуюся от них в двадцати метрах. Оттуда выходили духи.
Все трое вскочили на ноги.
- Ну ладно, - прошипел ван дер Крёге. - Ну славно. Где камера?
Молчание.
- Чико, - повторил ван дер Крёге. - Бегом за камерой!
Чико раком забрался в машину.
Д’Аскент наклонилась к курточке, вынула солнцезащитные очки и нацепила на нос: очки пилотов могли, кроме всего прочего, увеличивать изображение.
- Ну? - спросил ван дер Крёге.
- Идут на нас.
- Сколько? Трое?
- Трое.
- Плотнеют?
- Угу.
Вернулся Чико.
- На! - Он бросил Петеру камеру.
Петер приложил прибор к глазу, включил. Духи плыли к ним в футе над землей. Он начал записывать. Как и в предыдущих случаях, это были туманные, полупрозрачные призраки существ, превышающих ростом человека, кажущихся очень массивными. Однако рассмотреть отдельные части их тел практически не удавалось, хотя в общем было видно, что их покрывает что-то вроде плюща, переплетенного толстыми жгутами и прикрытого мутными пленками. Туловище? Голова? Конечности? Явное отсутствие. Скорее всего они относились к какому-то подклассу евгленоидов, потому что цветом плющей - сернисто-желтым - походили на моррисоновскую растительность, однако ван дер Крёге не должен был забывать, что это не жизнь, а смерть, и такие ассоциации вряд ли имели какой-то смысл, будучи всего лишь приравниванием неизвестного к неизвестному.