Обилие мужчин в ватниках, шинелях и тулупах заставило Джульетту обхватить себя руками, словно защищаясь от всего мира. Что не мешало ей вслушиваться в их беседы.
Молодые ребята, совсем еще пацаны и зрелые, опытные мужчины, вели бойкий разговор.
- Эсэсовцев убивай в первую очередь. Они - те еще мерзавцы, - советовал низкорослый боец с рыжими усиками, тут же набивая магазин ППШ: - Всегда убедись, что фриц мертв. Иначе притворившийся гитлеровец может огрызнуться и выстрелить тебе в спину. Если бережешь патроны - коснись его ресниц. У кого дрогнули - дострели на месте. А если вши замучили, - вразумляя, втолковывал рыжий: - Берешь и прикапываешь исподнее землей. Оставляешь на поверхности кончик. Вся вошь на этот высунутый край одежды и выползет. Обирай, выщипывай насекомых. Да в костер.
- У немецких офицеров нательное белье - шелковое. И почти не впитывает кровь, - заговорил стоявший над горевшем на полу костром нахмуренный и какой-то угрюмый красноармеец. Чьи всклокоченные волосы нависали над лбом. Вокруг костра кольцом стояли гусеничные траки от танка. Поверх, на двух кусках арматуры, кипятился густо покрытый копотью чайник. Красноармеец переворачивал штыком жарящиеся на листе жести оладья. От которых по помещению разносился запах касторового масла. И продолжал разъяснять: - Их офицерское белье, светло-голубое. В запревших местах не натирает. И сыпнотифозная вошь по нему скользит и сама отваливается. А обмундирование старайтесь снимать с эсэсовцев, - в тон рыжему отметил поджаривающий оладья красноармеец: - У них шинели всегда самые теплые. И сапоги самые крепкие.
- Вот особист о таких пристрастиях прослышит, живо в штрафную роту угодишь, - лукаво предостерег "повара" красноармеец постарше, с заметной проседью в волосах. Но его почти никто не услышал. Уж больно что-то интересное травил маленький, небритый, но очень живой боец с угреватым, смуглым лицом. Который только что поплевал на бычок и вдавил его в землю.
Джульетта невольно прислушалась.
- … этикеток с бутылками на полках тьма тьмущая. Одна другой цветастее. Наш солдат в их спиртном - откуда что понимает. Потому как привык к чистейшему свекольному самогону. А выпить хочется, - одобрительный гул понимания поддержал начатый анекдот. - Чай, кофе, сто грамм за победу? Спрашивает у него местный хозяин берлинской пивнушки-харчевни, - продолжал рассказывать угреватый боец, придурковато помаргивая глазами: - А пехотный русский Ваня ему в ответ не растерялся и говорит: - Плесните мне того же самого, что тому фашистскому танку под окном, у которого башню снесло. А то, боюсь, не захмелею.
Дружный хохот качнул сгрудившихся вокруг рассказчика красноармейцев. И довольные похлопывания по плечам завершили дело.
Джульетта поймала себя на мысли, что они живут своей жизнью, погруженные во фронтовой уклад. И верят в свою Победу, как в предчувствие, больше чем она - путешествующая во времени, которой известно о ней наверняка.
Из темноты подвала чей-то голос сказал:
- Павлова к командиру! И диверсантов своих пусть захватит.
Бойцы разом замолчали, впервые поглядев на Дэвида и Джульетту с враждебной настороженностью.
Под ногами скрипела бетонная крошка. Но мурашки, бегающие по телу девушки, казались размером с хороший булыжник, ведь злые взгляды она чувствовала спиной.
Их повели по темному коридору вправо. Разведчик остановил Дэвида, положив руку ему на плече.
В центральном подвале второго подъезда располагался командный пункт. Автоматчик у входа, в короткой телогрейке и торчащей из-за обмоток на голенастых ногах ложкой, смотрел на Джульетту и Дэвида колючим, неприятным взглядом. С твердой злостью в голосе он произнес:
- Я бы паникерам, разложенцам и прочей падали, кровь пускал при всяком удобном случае, - он говорил это громко. Чтобы все присутствующие больше прониклись: - И этот с ними пойдет, - указал автоматчик на смурного мужчину, лет сорока. У которого на скуле наливался лилово-желтый синяк. Избитый мужчина имел крупное лицо, пухлый капризный рот и здоровенные ручищи. Темные волосы слегка кудрявились. А черные, густые усы были аккуратно подстрижены вровень с верхней губой. Он встал рядом, молча и понуро. На нем было полупальто серого цвета. На ногах - поношенные яловые сапоги, армейского образца. И черная каракулевая шапка с завязанными наверх ушами. От него разило прелой мешковиной и потом.
- Говорят, этот предлагал немцам свою сестру, за еду и защиту. Но последний авианалет стер с лица земли дом и всех свидетелей. Ни одного из которых наш старлей не успел допросить лично.
Джульетта мысленно содрогнулась, услышав такое.
- Все это - нелепица и подлейшая ложь. За которую вам еще будет стыдно, - голос черноусого дрожал от напряжения. В нем сквозило смущение и злость. - А сестру мою угнали немцы. По доносу тех самых соседей, - и он, вильнув глазами, ткнул в пустоту пальцем, как бы указывая на конкретных виновников своих бед.
- Разберемся, - осадил его автоматчик.
Дэвид стоял уверенно, прочно и как бы ни на кого не смотрел. На словесные провокации не велся.
В кубанке набекрень, Павлов отряхнул маскхалат и поправил ремень. Пошуршал плащ палаткой, завешивающей вход и козырнув, шагнул внутрь:
- Товарищ Гвардии старший лейтенант, разрешите?!
Видимо, ему ответили, но профессорская дочка это пропустила. Завешанный угол не выравнялся и Джульетта смогла кое-что разглядеть.
Здесь горела керосиновая лампа, освещая закопченные стены. Посередине стоял большой, похожий на верстак, стол. На столе лежала карта, вычерченная от руки. Над ней, сблизившись головами, склонились двое.
- Организуй немедленное минирование вот этих двух участков. Здесь скрытые подступы и вот здесь наиболее опасное направление. И со стороны "Солнечной улицы", - рука командира указывала места закладки и изменения в схеме минирования. - Но людей не жди. Сегодня больше не будет.
- Замерзший грунт, как скала, - пожаловался сапер. - Даже кирки его не берут, не то что лопаты.
Когда офицер отпустил сапера, к столу подошел Павлов.
- Гитлеровцы на мельницу просочились со стороны машинного отделения, - принялся докладывать старший разведгруппы: - Где и были, при активной поддержке снайпера, нами ликвидированы. Не стоит расценивать это, как попытку прорыва. Немцы, товарищ старший лейтенант, за зерном, как и мы повадились ходить. Ведь каждый фриц с ранцем пришел, - четко рапортовал офицеру сержант: - Надо бы и там постоянный пост организовать. Знаю, что людей нет, - опережая возглас старлея, произнес Павлов: - Но надо. Иначе потери будут, - и сдвинул кубанку с одного уха на другое. - Я уже прикинул. Обложим амбразуру кирпичом с каменными глыбами. И огневая позиция - на загляденье.
Закончив доклад, сержант Павлов подошел к офицеру совсем близко и они какое-то время шептались. Затем разведчик махнул рукой и Глущенко завел троих задержанных внутрь. Зябко поджимаясь, Джульетта пряталась за Дэвидом. У нее зуб на зуб не попадал. В комнате было душно от натопленной печи. Но промерзшие до костей путешественники во времени этого не понимали, не ощущая теплой духоты. На столе стояла каска, доверху наполненная патронами. Один угол карты прижимал граненый стакан в подстаканнике. Лежали сухари и открытая банка консервов. И еще рыжая круглая коробка с табаком из под немецкого масла. (Завернутые в рогожку тюки с концентратами и сухарями сбрасывали ночами наши кукурузники.)
На широкой железной койке в углу были в беспорядке набросаны перины, одеяла, подушки и простыни. Поверх которых спали красноармейцы в расстегнутых шинелях и полушубках. Под койкой лежал ящик с патронами. Возле него - около десятка ручных гранат. Весь пол был усеян клочками агитационных листовок, которые на защитников Сталинграда пачками сбрасывали доблестные асы люфтваффе.
Все просто и сурово.
Переговорив с Павловым, офицер медленно повернулся и посмотрел на Дэвида и Джульетту. Смерив их цепким взглядом.
- Я, командир гарнизона этого дома, старший лейтенант Афанастев, - представился офицер.
Тертый, жеваный войной с ушанки до сапог, Гвардии старший лейтенант Иван Филиппович Афанасьев командовал обороной дома Павлова. У него был прямой, костистый нос. Твердая линия губ и волевой подбородок. Глубокие вертикальные морщины на скулах подчеркивали упрямый характер. Высокий лоб, светлые, зачесанные назад волосы придавали его славянской внешности некую широту и открытость. Только глаза, под крупными дугами бровей, с прищуром в минуты волнения, испытывали и перепроверяли каждого.
Сразу было понятно, что он человек не простой.
Брякнуло ведерко. Глущенко зачерпнул кружкой воды и большими глотками принялся пить. Кадык быстрым поршнем мерил глотку.
Приземистый, крепко сбитый старшина, в потертой солдатской шинели, поставил закопченный, слегка мятый чайник на ротную печку. У него были очень живые глаза. Тщательно зачесанные волосы прикрывали раннюю лысину.
- Война, неразбериха и всякая путаница, тут все понятно. Но документы ваши где? - неожиданно, без эмоций, спросил Афанасьев. Он произносил слова отрывисто и четко. Только в конце каждого вздоха слышалась слабая хрипотца: - На новичков, прибывших с левого берега, вы тоже не похожи, - анализировал командир. - Ни красноармейских книжек, ни продовольственных аттестатов, ни проездных командировочных документов у вас нет, - Афанасьев подошел ближе. Пристально вгляделся в Дэвида. Но, видимо, не выявил в его лице то, на что рассчитывал. Хмыкнув, вернулся и уселся на стул, опустив взгляд на пламя в печи. - С вами ничего не ясно. Кто вы и откуда - говорить не хотите. Документов вы не предоставили. Поручиться за вас некому. И видок у вас, прямо скажем, не фронтовой. Бредни ваши о гастролирующих возле передовой концертных бригадах внимания не заслуживают. А вот предположить в вас агентов абвера или их пособников-осведомителей, право имею полное, - легонько хлопнув по столу, нагнетая, заявил Афанастев: - Дела ваши - хуже некуда.
Чтобы прогнать наихудшие подозрения, Дэвид хотел было возразить старшему лейтенанту, что их странный внешний вид как раз и свидетельствует в защиту того факта, что диверсантов в таких нелепых нарядах за линию фронта не посылают. Но промолчал.
Глущенко вытер рот ладонью. Украдкой косясь на командира, взял со стола открытую банку. Облизнул ложку и доел остатки тушенки в один присест. Споткнулся о лежащие на полу дрова и подойдя к койке, по-быстрому вытянулся поперек. Разведчик устроился поудобнее в ногах у спящих. И больше, не меняя позы, мгновенно заснул. (Спать ему предстояло минут двадцать.)
- Отправить вас в штаб? Для дальнейших разбирательств? Больно вы там нужны, - и Афанасьев живым наждаком взглянул на каждого, - Я замещаю тут и Контрразведку и Особый отдел НКВД, - продолжил старший лейтенант все так же размеренно. Сейчас это было не лицо, а китайская стена. - Как правило, другие командиры, расстреливают таких как вы на месте. Но я поступаю по-другому.
Глаза мужчины с фингалом испуганно забегали.
Джульетта ждала продолжения, почти не дыша.
В состоянии тотальной паники, Дэвид пытался делать вид, что все в порядке.
Грохот затихающего минометного обстрела перекатывался по подвальным помещениям.
- За утро отбиваем четвертое нападение, - медленно, но веско произнес Афанастев: - Гитлеровцы буквально отчаянные сабельные атаки устраивают, пытаясь закрепиться на переднем крае нашей обороны. Но откатываются и опять лезут. Пополнения нам не обещают. Поэтому проверенными бойцами я стараюсь не разбрасываться, - заявил Афанасьев: - Каждый человек у меня на вес золота, - печной желтый свет пробежал по лицу командира. - Я действую согласно сложившейся ситуации. В которой велено стоять насмерть. Не дать немцам овладеть всеми выходами к Волге и захватить город. Нам приходится самим добывать новичков. Затыкая ими дыры, оставшиеся после погибших в бою.
Джульетте послышалось: "… дурачков."
- Вы пойдете в атаку первыми. Прятаться за чужими спинами не станете. Выполните приказ до конца. Заняв первую линию окопов, - тон Афанасьева был предельно деловым. Он нес ту силу, которая подчиняет все вокруг. - Не питайте иллюзий: удрать вам не позволят мои разведчики. Которые приглядят за каждым из вас, - предупредил он. - Эта атака никому не даст солгать. Вы уйдете, как отлив. И вернетесь другими. Проявите себя. Сделав что-то полезное для Родины. Покажите свою истинную суть, - лицо старшего лейтенанта выглядело мертвенно-бледным от усталости и напряжения последних дней. - Беру вас в оборот, можно сказать, на свой страх и риск. Даже если ты - жалкий трус, шпион или какое другое ничтожество, к концу боя выжившие искупят все грехи. Другой возможности вас прощупать у меня нет. Да. Вот еще что, - Афанасьев улыбнулся тонко и холодно. - Какое оружие в бою сами добудете - то и ваше, - тоном простака заявил он: - Вот там и выясниться из какого вы теста.
Джульетта ахнула и громко вздохнула, услышав приговор.
"Ага," - подумал Дэвид: "Как штрафников вперед погонят. Опрокинуть врага голыми руками. Живым мясом… Чтобы кровью смыли… И пуля в затылок - если что не так."
- Хоть рогатку дайте? - попросил Дэвид, впервые открыв рот: - Просто - дохлый номер, без оружия…
Старший лейтенант посмотрел на него уголком напряженного глаза.
- Черта тебе лысого - а не ствол. У меня каждый патрон на счету. Боеприпасов в обрез. Порой бойцам поштучно на руки выдавать приходится. Не строй надежд: я не допущу, чтобы ты, с моим оружием в руках, попытался махнуть на сторону немцев, - жестко и властно добавил командир.
Джульетта испытала тихий ужас. Холод глубоко запустил когти в ее тело. Все оборачивалось против них.
Черноусый с фингалом сильно сник.
Они понимали, что приказ Афанасьева звучит для них, как смертный приговор. И было очевидно, что он не в первый раз принимает такое решение.
Старшина почесал щетину, взял чайник за ручку через рукав шинели и налил в стакан старшему лейтенанту кипятка. Из погнутого котелка подлил туда же заварки. Забрал со стола кружку. Сполоснул. Навел чаю и протянул Джульетте.
- Да вы садитесь, - обратился он к девушке. Щеки мужчины поползли в стороны. Старшина сразу отнесся к ней по-доброму.
Обмирая от благодарности, замерзшими, негнущимися пальцами Джульетта приняла кружку из рук старшины. Рукава водолазки намокли и отяжелели.
- У нас тут все просто. Всем достается, - успокаивал он. И заткнув полы шинели за ремень, неуклюже скосолапив ноги, принялся заниматься печью и дровами.
Нервно стискивая щербатую кружку, профессорская дочка отхлебнула дымящийся чай. Наполнившее горло тепло согрело желудок. Она ощущала напряженным животом, как внутри растекается нега. Превратившаяся в ледышку Джульетта начала оттаивать. Несколько глотков обжигающего кипятка сотворили чудо. Чай медленно разносил тепло по всему телу.
Дэвид был на таком взводе от этого ультимативного приказа, что злым голосом переспросил:
- Значит оружия таким как мы не полагается?
Старший лейтенант мотнул головой в знак согласия, помешивая чай. Ложечка позвякивала о край стакана.
- А в задачу нам ставится - захват передней линии обороны вермахта. Укомплектованного опытнейшими бойцами, подмявшими под себя пол Европы. И вооруженных до зубов? - распижонился Дэвид. - Премного благодарен. Редкой вы души человек, товарищ Гвардии старший лейтенант, - и неустрашимая улыбка коснулась губ агента времени.
"Терять ему уже было нечего," - от этой мысли Дэвид почувствовал себя свободным.
Старшина от неожиданности крякнул. И на его виске вздулся уродливый рубец от плохо заживающего пулевого шрама. Но он быстро присел, сунув в огонь несколько поленьев.
Дэвид удостоился еще одного пристального взгляда командира.
Койка заскрипела. На отрешенных лицах бойцов появился интерес. Оказывается, многие проснулись.
Не поднимаясь со стула, Афанасьев подался вперед. Даже в этой позе старший лейтенант казался опасным. Он поискал признаки страха в глазах Дэвида, но увидев в них только гнев, сказал:
- А с вами по-другому нельзя. Чего зря пугать, да выпытывать. Врать-то вы мастаки. Пойдете на передний край. Вас проконтролируют. О результатах вылазки доложат мне. Сами должны понимать…
Кто-то из бойцов загремел коробкой с патронами, но тут же затих.
- В самом деле? А не обманете? Гарантируете, так сказать? Слово офицера? - с осознанием гнева, который бушевал в нем, выспрашивал Дэвид: - А то мы для вас весь город до волжско-донских степей от немецко-фашистских захватчиков в миг зачистим. Приурочив это событие к вашему чаепитию, - это попахивало импульсивным ребячеством, но Дэвид не мог себя остановить. Сохраняя при этом свое нахальное обаяние. - Приспущу штаны и голым задом вперед, так и брошусь в атаку. Делай, как я! И гитлеровцы смутятся моего бесстыдства. Да как драпанут, глаза ладошками прикрывая. Пунцовые от стыда. Бросаясь танками под пулеметы. И ты же нас, по возвращении, следом отведешь за стеночку и шлепнешь. Чтобы себе - Звезду героя на грудь и улицу в свою честь. И школу, где штаны протирал. Бюст в сквере парка. И пенсию генеральско-фельдмаршальскую. И книгу воспоминаний в трех томах: "Не замаравшим ни чести, ни портков посвящается."
Черноусый держался особняком и напряженно, с сомнением посматривал на Дэвида.
Джульетта продолжала стоять ровно и тревожно.
Спич Дэвида вызвал среди бойцов веселое оживление. Кое кто позволил себе смешки. Только на лице старшего лейтенанта играла неприятная улыбка. Взгляд командира обещал смешливым как мелкие неприятности, так и большие, до непоправимых.
Афанасьев встал. Резкими, короткими движениями поправил форму, подошел совсем близко к Дэвиду и придавив взглядом, произнес:
- Настрой боевой, как я посмотрю. Видимо здорово тебя прижало, раз так заговорил, - голос командира принял угрожающе ледяной тон. - Вижу, ты большой шутник. Хохмач и балагур. Надеюсь, ты так же храбр, как и разговорчив. Только я своих решений, весельчак, не меняю.
- А я и не выпрашиваю, - огрызнулся Дэвид, не отводя взгляда. - Только мы с моей девушкой вместе пойдем. Наши судьбы одной веревочкой повязаны, - сейчас он был как камень. А камень сломить невозможно.
Джульетта побледнела, осунулась, но не раскисла. Сразу же взяла Дэвида за руку, поставив кружку на пол, и тесно к нему прижалась, совершенно серьезно кивнув. Тем самым подтверждая слова агента времени.
- Одежонку хоть какую дайте, - попросил Дэвид, глядя поверх девичьей макушки: - Ведь, не ровен час, мы и до атаки не доживем. Околеем.
- Подберите им теплую одежду и обувку, - изменившимся тоном распорядился Афанасьев.