- Слушай, ты же ведь наркоманка, - Славу потихоньку развозило, - а они водку не пьют!
- Они и не пьют. Наркоманы пьют наркотики вместо чая и компотика! Твое здоровье! Это не я придумала, правда хорошо?
- А ты как же?
- Отходняк только, это такое похмелье, сильный очень будет. Ну и что? Да и вообще: не наркоманка я вовсе и водку не пью! Я - буду-ю-щая мать!
- Ты что, беременная?! - они свернули куда-то за вокзал, фонарей здесь не было, зато ярко светили близкие, по-южному объемные звезды.
- Нет еще, но обязательно буду! - сели, она положила голову к нему на колени, - Или ты имеешь что-нибудь против?
- Нельзя играть такими важными вещами! Ты совершенно не понимаешь ни что говоришь, ни что делаешь! - На Славу накатило странное чувство ясности, словно мир совершил долгожданный переход с головы на ноги, или как-то наоборот, это не важно… - Уйди от меня, не прикасайся своими грязными руками! - Мила хихикнула, и он ударил ее, не сильно, но девочка отлетела в сторону и, должно быть, больно стукнулась обо что-то. А он все продолжал говорить о главном, уже для себя, уходя куда-то в даль непонятного шаткого забора. Она была не нужна ему; раз это стало для него ясно, необходимо было бросить ее здесь и сейчас, здесь и сейчас, здесь и сечас… А, собственно, где это - здесь? И который час? Слава повернулся и побежал обратно. Ноги двигались туго, зато каждый шаг переносил Славу не только вперед, но и вверх, к желтым нимбам. Святые ждали, геометрично склонив безликие передние части вытянутых мордочек, святые требовали подвига, святые были все одинаковые - каждый из них мог оказаться Главным. И вот, когда до гладкой мордочки Главного осталось полтора взмаха ног, между Ним и Славой возникла жирная, мерзкая, ночная бабочка. В мохнатых лапках бабочка держала банку кабачковой икры!.. Слава испугался, сник. С трудом отыскав место своего неудачного старта, он обнаружил только сумку с продуктами и одеялом - взвалил ее на плечо, решил вернуться обратно к вокзалу… Но по дороге наткнулся на белый жигуль и остановился в задумчивости, не зная с какой стороны его лучше обойти. У одной дверцы нескладный мужчина спорил с высокой стройной женщиной, у другой двое парней пытались удержать какую-то брыкающуюся тень:
- Жора, эта блядь кусаеться, Невольно Слава отступил назад.
- За свисток дерни… Или под ребра сунь пальцем - перестанет! Таки-мне тебя шлифовать, что ли? - донеслось рассерженное шипение.
- Оставьте ее в покое! - это был тот самый знакомый женский голос, - Я вам что сказала!
- А ты тут не командуй! Это мои люди! - наседал на нее Жора, - Ты, шкирла, только стучать можешь.
- Фильтруй базарчики… Жоха!
- Так, Жор, куда ее? В машину что ли? - видно, бандиты уже устали от "борьбы с тенью".
- Цеппелин вас спишет. Шпана. Когда я… - и тут тяжелая бутылка шампанского, которую Жора держал в руке, опустилась ей на голову. Брызги шампанского… Брызги стекла, кровь, череп, волосы и мозги, еще какие-то непонятные кусочки - все это рассыпалось с хрустом. Женщина рухнула. Жора стоял, нелепо разводя руками, пытался все объяснить уже не существующей Марго.
- Не трогай… пошли, - из машины вылез Бек, усадил Жору вперед, бандитам с притихшей Милой велел быть сзади. Слава только успел рассмотреть знакомое белое пятно. "Черт, она опять в моей рубашке!"
- Скажем, что Николас…
- Не поверит.
- И не надо… - донеслись до него последние слова.
"Вот и хорошо, вот и все закончилось," - успокаивал он себя, но совесть не отставала: ему постоянно, с повторами и стоп-кадрами, мерещилось, как Милу привязывают к столбу, отрывают по кусочкам ее худенькие черненькие ручки-ножки.
"Я просто пьян. Это ее жизнь, пускай так и живет. Меня это вовсе не должно касаться" Тут он как в детстве придумал себе двойника и завел с ним дискуссию:
- Я не попечительский совет и не детская комната миллиции…
- Но она искала защиты именно у тебя…
- Подумаешь! Ночью заползет таракан в ухо - его тоже защищать?
- Мужчина должен защищать своих женщин…
- Это? Моя женщина?!
- … И детей.
- Пошел в жопу!!!
- Не ори сыночек, вот, картошечки купи, - вдруг запричитал двойник старушачьим голосом. Слава не понял, как оказался на перроне; вагоны тянулись в обе стороны чуть не до горизонта и пахли… вагонами - тут и сравнить не с чем, и спутать невозможно. Мимо бродили всякие люди, кто-то с чемоданами, кто-то с картошкой. Шарахнувшись от бабки с ведром не пойми чего, Слава поскользнулся, ударился лбом о ступеньку поезда - пошла кровь, на глазах стало мокро.
- Куда тебе? - спросила какая-то сердобольная тетка на ступеньках. Поезд дернуло, он собирался тронуться.
- В Джанкой.
- Ладно, залазь. - она подала ему руку, - хоть морду отмоешь. Червонец гони, русскими.
Вваливаясь в медленно убегающий поезд, Слава посмотрел, на чем он поскользнулся: "Что за свинья умудрилась насрать прямо посередине перрона?!" - тут вспомнил про икру и рассмеялся.
- Ну, ты чо?! - проводница ткнула его локем, закрывая дверь. Он протянул ей деньги, которые лежали в переднем кармане, сам себе удивился, но тут вспомнил, что пред уходом из дома, точнее еще накануне вечером сунул туда все сбережения, а потом забыл.
- Вон, в третье купе ступай, к дембелям. В Джанкое я тебя высажу. Это скоро.
Ополоснув лицо тепловатой водой, Слава слегка протрезвел, рана была не глубокая, он попросил у проводницы пластырь и вошел в купе. За столиком сидели двое молодых парней, тупо глядя друг на друга; между ними стояло уже три пустых бутылки с зелеными этикетками и одна только-только открытая с этикеткой неопределенного сероватого цвета - "Напиток виноградно-ячменный крепкий Курский Соловей". Один парень вдруг зажмурился, потом снова открыл глаза - но муть из них так и не пропала. Тогда он поставил на стол третий стакан, предваврительно дунув в него, чтобы вытрясти чаинки, и налил до краев:
- Борис, - представился он, протягивая стакан Славе.
- Не могу я ребята, да вы что? Мне выходить скоро.
- Пей. - Второй налил себе и Борису, - Закусить нет, извини. Кончилось.
С облегчением Слава скинул дурацкую сумку и достал из нее консервы:
- Во, ребята, держите, у меня тут как раз… Открывалки только нет.
Второй дембель достал узкий складной нож и легко вспорол банку, потом еще одну.
- Михаил, - представился он, подняв стакан. Слава понял, что отказываться неудобно, и Михаил это сразу подтвердил: - Пей, не кокетничай…
Совершенно неожиданно полстакана "напитка крепкого" прошли лекго и даже приятно, Слава закусил, размазав рыжее содержимое по куску булки. Борис кивнул Михаилу:
- Вишь, а ты говорил - нельзя… Жив парнишка, значит - можно.
И они тоже выпили.
- Домой мы едем, - зачем-то обьяснил Борис. - А ты кто?
Слава с минуту подумал и вдруг понял, что забыл.
- Зовут-то тебя как?
- Не помню…
- Надо еще, - Михаил опять разлил по стаканам.
- Мих, видал? - Борис нехорошо усмехнулся, пьяная улыбка блуждала по щекам, скользкая, как мыло. - Он не хочет сказать, как его зовут!!
- Ну и что? - Михаил пытался попасть килькой на хлеб, но все время промахивался, - Что ж нам теперь с ним делать?
- Выписать… Или нет? Ты сам-то как думаешь? - спросил он у Славы.
- Не знаю, вам виднее…Ребята, какие вы замечательные…
- А давай проверим, может, у него бабки есть? - сквозь сон уловил Слава далекий голос Бориса. Борис порылся в черной сумке, потом достал из заднего славиного кармана пустой хлипкий бумажник. - Нету, сто рублей есть.
- На, дай ему червонец, - протянул бумажку Михаил, - вот, на опохмел как раз. Возьми еще консервов и хлеба… - он опять разлил по стаканам.
- Эй, раненый, - застучала в дверь проводница, - Джанкой твой скоро, не угори там.
Дембеля открыли дверь.
- Ребята, ребята, толкайте его, а то мимо проедет, - она покачала головой, поезд стал медленно тормозить, - опаздываем, одну минуту стоим только…
Спросонья, ничего не понимая, Слава стал упираться, но дембеля ткнули ему в спину, заломали руки, вытащили в тамбур, спустили вниз, повесив на шею сумку.
- Шагом-а-арш-ой!.. - В командирском крике Бориса что-то предательски булькнуло и сразу было заглушено грохотом сцепок. Слава пошел вперед, поезд ехал мимо, как громадное кошмарное чудовище - захотелось с ним сразиться, но вовремя расхотелось. Вот лавочка удобная, поле боя с настоящим чудовищем, с грозным Курским Соловьем.
- Как меня зовут?.. Колись, сука, я тебе в глаза гляну, я тебе - третью степень…
Два пальца сухо и бестолково шевелились в горле - Соловей крепко держался за новое гнездышко. Ладно. Кому не удалась жизнь, тому удастся смерть - это Левка Шуйский кого-то процитировал перед самой сессией. Интересно, что такое сессия? Слава заснул, свернувшись калачиком на лавочке, и снов ему никаких не снилось, потому что он не знал, кто он такой есть и какие должен видеть сны.
- Хлопчик, вставай. Та вставай же, ты умер, чи ни? - неимоверно огромная толстая баба высилась над ним горой, закрывая звезды. - Переночевать надо, да? Пошли, у меня коечка, а тут нельзя… - Слава сел. - Смотри, поездов больше не будет. - она громыхнула ведром, - все разойдутся, цыгане обворуют…
- Ой, спасибо, мне идти надо… - тело было дряблым и никчемным, Соловей выпил изнутри все силы, оставив только чуть-чуть на поверхности, для смеха.
- Ну, надо, так иди… - она неторопливо развернулась и присоединилась к другой женщине, тоже с ведром.
Кузнечики издавали звуки трех разных видов - пискляво-надоедливый, томный, пугающе-грассирующий и… Значит, их не три, а четыре? Или сколько? Слава никак не мог определить: все звуки умолкали под его шаркающими шагами на расстоянии одного метра. Бешенно ныло плечо, похмелье вилось над головой темным облаком. "Надо Милку спасать!.. Но от кого? Какая это к черту мафия? На жигулях-то?! - он попытался вспомнить номера, нет, не выходило, не московские, точно. - Гадость!" Странная промозглость добралась до костей, страх вызвал на помощь тупое равнодушие. "Не лезь! Не лезь!!! НЕ ЛЕЗЬ-ЗЬ ЗЬ-зь-зь…" - зудел в голове голос брата, мешаясь с голосами кузнечиков и далекого маневрового тепловоза. Похмельное облако рассосалось в общей мировой темноте; за заборами, садиками, в горящих кое-где окнах шла своя, непонятная, но уютная жизнь, похожая на работу какого-то янтарно-хрустального моторчика неизвестной конструкции и установленного в неположенном месте для тайных целей. Подбежав, ткнулся в ладонь холодным носом пес. Слава отыскал в сумке последний бутерброд и скормил колбасу сабаке - хлеб тварь жрать отказалась… Пищевые останки - трапеза трупа - кончились, хлеб можно выкинуть, хотя - грех… Слава зарыл хлеб под стройным закопченым тополем; тополь был сделан из серебра, а окурки под ним - хорошо замаскированные сапфиры. Спи спокойно, старый хлеб. Собака тебя не ест, знает - грешно жрать непогребенную господню плоть. Слава догадался: это он сам давеча убил Боженьку и спрятал на диване в фургоне, потом таскал Его в черной сумке, а теперь сам Его похоронил и может спокойно ждать себе, пока тот воскреснет. Ориентируясь на звук громыхавшего поезда, Слава побрел обратно к станции. Толстой бабы уже не было, цыган тоже, только скрюченный алкоголик дремал, завалившись на его лавочке.
- Слышь, мужик… Эй, слышь!
- Да оставь его. Чего надо-то? - старушка с ведром подхватила инвалида под руку, только сейчас Слава заметил нелепую культю вместо ноги, - Может картошки возьмешь?
- Давай, - он опять ощутил голод, - Мне переночевать бы, а?
Алкоголик слабо затрепыхался.
- Будет, будет тебе, - бабка сжала крепче захват, - домой, домой пошли… Подтолкни его, - Слава взвалил тощее тело на плечи. - Да осторожней ты. Еще блеванет, костюм попортишь… У меня ночевать нет, у Любки спроси. Так к ней, вроде, уж привалили…
- На жигулях? - он чуть не уронил тело, настоько захватило дух.
- Та не, - подхватив ведро, бабка семенила впереди. - На жигулях те к Верке пошли, но я тебе туда не советую… - она отперла калитку. - Погодь… Марь Петровна!
Раздался стук в окошко и тихонький шопоток. Слава привалился к шершавой досчатой стене и в голове совсем прояснилось. С интересом разглядывая взаимное расположение чуть подрагивающих звезд, он стал прислушиваться к загадорчным звукам и голосам. В ритме со Вселенной текла по венам живая кровь, разгоняя усталость и отчаяние. За забором кто-то матерился. Свет из приоткрывшейся двери нечаянно высветил неустойчивую фигуру, через плохо подогнанные доски Слава успел заметить белый профиль машины. Голос резанул почти над ухом:
- Вот костогрыз, а! Куда льешь, погань?! - неуловимый акцент жориного голоса все расставил по надлежащим местам. Инстинктивно дернувшись, Слава пригнулся почти до самой земли и уперся лицом в пропахшую самогоном рубашку инвалида.
- Че, тоже хорош, что ль? - Бабка спустилась с крыльца, - иди за пятерку. На картошки, - сунула ему в руки скользящий сверток, - Сашок, проводи человичка, - рядом стоял паренек лет десяти, - мать куда, в пристройку говорила?
- Пшли, - силуэт мелькнул мимо кустов, в глубь двора, прочь от забора.
Утолив голод, Слава лег на мягкую сетку кровати (приятно пахли свежие простыни под головой, стены тоже приятно пахли - деревом) и стал прислушиваться, стараясь уловить прежние голоса. Сквозь колышащийся тюль занавески ветер приносил только звяканье чьего-то чайника и занудно-удалое пение Шуфутинского… Или - Алены Апиной? Нужные голоса попрятались где-то рядом, дразня, намекая на свое присутствие быстрым полузвуком и сразу скрываясь за жирной шуфутинской спиной. Слабо трепыхался огонек над сортиром в соседнем дворе - том самом, где поселились ОНИ. Уютно потягиваясь, Слава вертел в руках последнюю осклизкую картофелину. Надо что-то делать… Пусть даже убьют… И пусть даже Милу убьют, и пускай погасли все светила, и снегами солнце замело, все равно бы над Землею было от Его рождения светло!.. Кошмар пришел - короткий и ясный: на залитой желтым цветом траве расчлененное человеческое тело: задубевшие руки со скрюченными пальцами, рассеченное пополам туловище, вывернутые ноги, но кишок не было, это точно. Что-то подобное проскочило в учебном фильме по криминалистике, который показвал друзьям Левка, обещая страшные сны на наделю, но тогда ничего подобного ночью так и не увиделось.
Прошло минут двадцать, как кошмар резко кончился, утек в простую ночную темноту, очерченную тюлевой занавеской; теперь решение вырисовывалось само собой, отчетливо и просто, как и примета: "покойник к деньгам". Стараясь не нашуметь, Слава выбрался во двор. "У меня действительно хорошие нервы, - раньше данное заключение психиатра его забавляло, - Если это не паранойя… А вдруг психиатр - мудак, а я - псих? Параноик!" Слава попытался рассмотреть чужой двор сквозь прежнюю щель, правая доска двинулась в сторону. Сумку зря оставил! Впереди мелькнул свет, обрисовав маленькую черную тень под окном. Тренированное тело сработало само: прыжок, захват - не сильный, только-только чтобы не вякнул, мягкий рывок и назад. Красивый киношный прием, до сих пор ни разу ни на ком не проверенный… Хорошо, что "объектом" оказался давешний хозяйский парнишка. Легкий "объект". Учебный.
- Ну, ты…ну, пусти… я не буду!
- Тихо, - голос получился уверенный, то что надо. - Тихо. Давай по порядку. Сколько?
- Шестеро, - пацан очухался, страх уступил место нездоровому подростковому азарту. - Все в хлам.
- Девушка?
- Пошли смотреть! - хрупкое плечо дернулось в сторону забора. - Ща, наверное, раздевать будут.
- В доме?
- Нет, в машине она пока. Больно же, заору - тебе вломят!
- Тихо, парень, дело серьезное.
- Да пусти, ты!
- Не дергайся, ты - Сашок, да?
- Ну.
- Так вот, Сашок. Слушай сюда, - тут дверь соседского дома открылась, пропуская в темноту широкоплечий силуэт Бека. Бандит широкими шагами пересек дворик, немного повозился с висячим замком времянки.
- Бек, ты спать? - Жора замер на освещенном пятачке, привалившись к косяку.
- Угм, - замок, наконец, поддался, выскочил из неловких пальцев и с хрустом хлопнулся на дорожку. В дверях показался еще кто-то - мелкий, щуплый, он сегка приволакивал правую ногу.
- Ж-жора, банк-кк-кет ок-кк-кончен? - новенький заковылял по дорожке в сторону туалета.
- Тебе все мало? - Жора вернулся в дом.
Время… Тишина. Цикад слышно - настоящая тишина. Слава продолжил допрос:
- В машине. В которой? - машин точно было две, он успел разглядеть.
- В крайней, спит как цуцик. - паренек поежился. - Все, не будут раздевать, спать пошли…
- Ты их знаешь?
- Первый раз вижу, - присев рядом, Сашок расслабился. - Курить есть?
- Нет.
- Да не будь жлобом.
Вспомнив, что в сумке должны были остаться папиросы и, возможно, милкина пачка сигарет, Слава потянул паренька к себе:
- Разговор есть.
Сашок слегка помялся, но зашел. Чуть подмятая пачка LМ сразу настроила его по-деловому:
- Тебе девчонка нужна или багаж? Канистра у них в другой машине, девчонку они до утра не тронут - Верка в самогон куриного дерьма мешает, чтоб лучше мозги пробирало, они до завтра не оклимаються, - слабо хихикнув, Сашок с наслаждением затянулся.
- Машина крайняя - это которая к воротам ближе?
- Не, та, за деревом.
- С девчонкой.
- Ага.
Разглядывая подростка, Слава пытался представить полное расположение построек, дорожек и центрального дерева:
- Нарисуй, - вытащил лист из записной книжки и карандаш.
- Что?
- Ну, как там оно все, где находится, и здесь. План давай.
- Понял, - Сашок внимательно уставился на образующиеся каракули. - Тут - наш дом, забор, вот наши пристройки, вот ихние. Тут, значит, этот Бек. Здесь они у Верки пьют. Дерево. Вот твоя машина, вот с канистрой, - Сашок протянул лист. - Понятно?
- Почти, - Слава тупо уставился на лист, в голове опять безнадежно заныло. - Машина под фонарем стоит?
- Верка его гасит и сортир запирает, как все уснут.
- Это когда будет?
- Их-то через час пушкой не поднимешь, а так - часа два. Ну, чо? Я спать пошел, - паренек дернулся, собираясь встать.
- Сядь, - сам удивляясь своему голосу, Слава ткнул его обратно.
- Эй, ты че? Меня мать обыщется, ор подымет! Ты че! - его глаза расширились, Сашок попытался ухмыльнуться. - Я в твои дела не лезу…
- Сиди молча. Дай подумать! - он не заметил, как в стакане выросла стопка окурков. Наконец раздался еле слышный щелчок выключателя и скрип проворачиваемого ключа. - Все.