Беатриса засуетилась. Она бросилась было к двери, но остановилась, растерянно оглядываясь. Вернулась, заглянула под кресло, шепча: "Где же она? Где?" - огромными глазами обвела приемную, дернула себя за волосы, громко закричала: "Где же она?!" - а потом вдруг схватила Переца за пиджак и вывалила из кресла на пол. Под Перецом оказалась коричневая папка, и Беатриса схватила ее и несколько секунд стояла с закрытыми глазами и безмерно счастливым лицом, прижимая папку к груди, а затем медленно направилась к двери, обитой желтой кожей, и скрылась за нею. При мертвом молчании Перец поднялся и, стараясь ни на кого не глядеть, почистил брюки. Впрочем, на него никто не обращал внимания; все смотрели на желтую дверь.
Что же я ему скажу? - подумал Перец. Скажу, что я филолог и не могу быть полезен Управлению, отпустите меня, я уеду и больше никогда не вернусь, честное слово. А зачем же вы приехали сюда? Я всегда очень интересовался лесом, но ведь в лес меня не пускают. И вообще, я попал сюда совершенно случайно, ведь я филолог. Филологам, литераторам, философам нечего делать в Управлении. Так что правильно меня не пускают, я это сознаю, я с этим согласен… Не могу я быть ни в Управлении, откуда испражняются на лес, ни в лесу, где отлавливают детей машинами. Мне бы отсюда уехать и заняться чем-нибудь попроще. Я знаю, меня здесь любят, но меня любят, как ребенок любит свои игрушки. Я здесь для забавы, я здесь не могу никого научить тому, что я знаю… Нет, этого, конечно, говорить нельзя. Надо пустить слезу, а где я ее, эту слезу, найду? Но я у него все разнесу, пусть только попробует меня не пустить. Все разнесу и уйду пешком. Перец представил себе, как идет по пыльной дороге под палящим солнцем, километр за километром, а чемодан ведет себя все более и более самостоятельно. И с каждым шагом он все дальше и дальше удаляется от леса, от своей мечты, от своей тревоги, которая давно уже стала смыслом его жизни…
Что-то долго никого не вызывают, подумал он. Наверное, директор очень заинтересовался проектом отлова детей. И почему это из кабинета никто не выходит? Вероятно, есть другой выход.
- Извините, пожалуйста, - сказал он, обращаясь к моншеру Брандскугелю. - Который час?
Моншер Брандскугель посмотрел на свои ручные часы, подумал и сказал:
- Я не знаю.
Тогда Перец нагнулся к его уху и прошептал:
- Я никому не скажу. Ни-ко-му.
Моншер Брандскугель колебался. Он нерешительно потрогал пальцами пластиковый жетон со своим именем, украдкой огляделся, нервно зевнул, снова огляделся и, надвинув плотнее маску, ответил шепотом:
- Я не знаю.
Затем он встал и поспешно удалился в другой угол приемной. Секретарша сказала:
- Перец, ваша очередь.
- Как моя? - удивился Перец. - Я же четвертый.
- Внештатный сотрудник Перец, - повысив голос, сказала секретарша. - Ваша очередь.
- Рассуждает… - проворчал кто-то.
- Вот таких нам надо гнать… - громко сказали слева. - Раскаленной метлой!
Перец поднялся. Ноги у него были как ватные. Он бессмысленно пошаркал себя ладонями по бокам. Секретарша пристально глядела на него.
- Чует кошка, - сказали в приемной.
- Сколько веревочке ни виться…
- И вот такого мы терпели!
- Извините, но это вы терпели. Я его в первый раз вижу.
- А я, между прочим, тоже не в двадцатый.
- Ти-ше! - сказала секретарша, повысив голос. - Соблюдайте тишину! И не сорите на пол - вот вы, там… Да, да, я вам говорю. Итак, сотрудник Перец, вы будете проходить? Или вызвать охрану?
- Да, - сказал Перец. - Да, я иду.
Последним, кого он видел в приемной, был моншер Брандскугель, загородившийся в углу креслом, оскаленный, присевший, с рукой в заднем кармане брюк. А потом он увидел директора.
Директор оказался стройным ладным человеком лет тридцати пяти, в превосходно сидящем дорогом костюме. Он стоял у распахнутого окна и сыпал хлебные крошки голубям, толпившимся на подоконнике. Кабинет был абсолютно пуст, не было ни одного стула, не было даже стола, и только на стене против окна висела уменьшенная копия "Подвига лесопроходца Селивана".
- Внештатный сотрудник Управления Перец? - чистым звонким голосом произнес директор, поворачивая к Перецу свежее лицо спортсмена.
- Д-да… Я… - промямлил Перец.
- Очень, очень приятно. Наконец-то мы с вами познакомимся. Здравствуйте. Моя фамилия Ахти. Много о вас наслышан. Будем знакомы.
Перец, наклонившись от робости, пожал протянутую руку. Рука была сухая и крепкая.
- А я вот, видите, голубей кормлю. Любопытная птица. Огромные в ней чувствуются потенции. А как вы, мосье Перец, относитесь к голубям?
Перец замялся, потому что терпеть не мог голубей. Но лицо директора излучало такое радушие, такой живой интерес, такое нетерпеливое ожидание ответа, что Перец совладал с собою и соврал:
- Очень люблю, мосье Ахти.
- Вы их любите в жареном виде? Или в тушеном? Я, например, люблю в пироге. Пирог с голубями и стакан хорошего полусухого вина - что может быть лучше? Как вы думаете?
И снова на лице мосье Ахти появилось выражение живейшего интереса и нетерпеливого ожидания.
- Изумительно, - сказал Перец. Он решил махнуть на все рукой и со всем соглашаться.
- А "Голубка" Пикассо! - сказал мосье Ахти. - Я сразу же вспоминаю: "Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, мгновения бегут неудержимо…" Как точно выражена эта идея нашей неспособности уловить и материализовать прекрасное!
- Превосходные стихи, - тупо сказал Перец.
- Когда я впервые увидел "Голубку", я, как и многие, вероятно, подумал, что рисунок неверен или, во всяком случае, неестественен. Но потом по роду службы мне пришлось приглядеться к голубям, и я вдруг осознал, что Пикассо, этот чудодей, схватил то мгновение, когда голубь складывает крылья перед приземлением! Его лапки уже касаются земли, но сам он еще в воздухе, еще в полете. Мгновение превращения движения в неподвижность, полета в покой.
- У Пикассо есть странные картины, которые я не понимаю, - сказал Перец, проявляя независимость суждений.
- О, вы просто недостаточно долго смотрели на них. Чтобы понимать настоящую живопись, недостаточно два или три раза в год пройти по музею. На картины нужно смотреть часами. Как можно чаще. И только на оригиналы. Никаких репродукций. Никаких копий… Вот взгляните на эту картину. По вашему лицу я вижу, что вы о ней думаете. И вы правы: это дурная копия. Но вот если бы вам довелось ознакомиться с оригиналом, вы бы поняли идею художника.
- В чем же она заключается?
- Я попытаюсь вам объяснить, - с готовностью предложил директор. - Что вы видите на этой картине? Формально - получеловека-полудерево. Картина статична. Не виден, не улавливается переход от одной сущности к другой. В картине отсутствует главное - направление времени. А вот если бы вы имели возможность изучить оригинал, вы бы поняли, что художнику удалось вложить в изображение глубочайший символический смысл, что он запечатлел не человеко-дерево и даже не превращение человека в дерево, а именно и только превращение дерева в человека. Художник воспользовался идеей старой легенды для того, чтобы изобразить возникновение новой личности. Новое из старого. Живое из мертвого. Разумное из косной материи. Копия абсолютно статична, и все, изображенное на ней, существует вне потока времени. Оригинал же содержит время-движение! Вектор! Стрелу времени, как сказал бы Эддингтон…
- А где же оригинал? - спросил Перец вежливо.
Директор улыбнулся.
- Оригинал, разумеется, уничтожен как предмет искусства, не допускающий двоякого толкования. Первая и вторая копии тоже из некоторой предосторожности уничтожены.
Мосье Ахти вернулся к окну и локтем спихнул голубей с подоконника.
- Так. О голубях мы поговорили, - произнес он новым, каким-то казенным голосом. - Ваше имя?
- Что?
- Имя. Ваше имя.
- Пе… Перец.
- Год рождения?
- Тридцатый…
- Точнее!
- Тысяча девятьсот тридцатый. Пятое марта.
- Что вы здесь делаете?
- Внештатный сотрудник. Прикомандирован к группе Научной охраны.
- Я вас спрашиваю: что вы здесь делаете? - сказал директор, обращая к Перецу слепые глаза.
- Я… Не знаю. Я хочу уехать отсюда.
- Ваше мнение о лесе. Кратко.
- Лес - это… Я всегда… Я его… боюсь. И люблю.
- Ваше мнение об Управлении?
- Тут много хороших людей, но…
- Достаточно.
Директор подошел к Перецу, обнял его за плечи и, заглядывая в глаза, сказал:
- Слушай, друг! Брось! Возьмем на троих? Секретаршу позовем, видел бабу? Это же не баба, это же тридцать четыре удовольствия! "Откроем, ребята, заветную кварту!.." - пропел он спертым голосом. - А? Откроем? Брось, не люблю. Понял? Ты как насчет этого?
От него вдруг запахло спиртом и чесночной колбасой, глаза съехались к переносице.
- Инженера позовем, Брандскугеля, моншера моего, - продолжал он, прижимая Переца к груди. - Он такие истории излагает - никакой закуски не надо… Пошли?
- Собственно, можно, - сказал Перец. - Но я ведь…
- Ну чего там - ты?
- Я, мосье Ахти…
- Брось! Какой я тебе мосье? Камрад - понял? Генацвале!
- Я, камрад Ахти, пришел попросить вас…
- Пр-р-роси! Ничего не пожалею! Деньги надо - на деньги! Не нравится тебе кто - скажи, рассмотрим! Ну?
- Н-нет, я просто хочу уехать. Я никак не могу уехать, я попал сюда случайно, камрад Ахти, и мне здесь больше нечего делать. Разрешите мне уехать. Мне никто не хочет помочь, и я прошу вас как директора…
Ахти отпустил Переца, поправил галстук и сухо улыбнулся.
- Вы ошибаетесь, Перец, - сказал он. - Я не директор. Я референт директора по кадрам. Извините, я несколько задержал вас. Прошу в эту дверь. Директор вас примет.
Он распахнул перед Перецом низенькую дверцу в глубине своего голого кабинета и сделал приглашающий жест рукой. Перец кашлянул, сдержанно кивнул ему и, нагнувшись, пролез в следующее помещение. При этом ему показалось, что его слегка ударили по задней части. Впрочем, вероятно, только показалось или, может быть, мосье Ахти несколько поторопился захлопнуть дверь.
Комната, в которую он попал, была точной копией приемной, и даже секретарша была точной копией первой секретарши, но читала она книгу под названием "Сублимация гениальности". В креслах совершенно так же сидели бледные посетители с журналами и газетами. Был тут и профессор Какаду, тяжко страдающий от нервной почесушки, и Беатриса Вах с коричневой папкой на коленях. Правда, все прочие посетители были незнакомы, а под копией картины "Подвиг лесопроходца Селивана" равномерно вспыхивала и гасла строгая надпись: "ТИХО!". Поэтому здесь никто не разговаривал. Перец осторожно опустился на краешек кресла. Беатриса улыбнулась ему несколько настороженно, но в общем приветливо.
Через минуту нервного молчания звякнул колокольчик, и секретарша, отложив книгу, сказала:
- Преподобный Лука, вас просят.
На преподобного Луку было страшно смотреть, и Перец отвернулся. Ничего, подумал он, закрывая глаза. Выдержу. Он вспомнил, как дождливым осенним вечером в квартиру принесли Эсфирь, которую зарезал в подъезде дома пьяный хулиган… и соседей, повисших на нем, и стеклянные крошки во рту - он разгрыз стакан, когда ему принесли воды… Да, подумал он, самое тяжелое позади…
Его внимание привлекли быстрые скребущие звуки. Он открыл глаза и огляделся. Через кресло от него профессор Какаду яростно чесался обеими руками под мышками. Как обезьяна.
- Как вы думаете, нужно отделять мальчиков от девочек? - дрожащим шепотом спросила Беатриса.
- Я не знаю, - желчно сказал Перец.
- Комплексное воспитание имеет, конечно, свои преимущества, - продолжала бормотать Беатриса, - но это же особый случай… Господи! - сказала она вдруг плаксиво. - Неужели он меня прогонит? Куда я тогда пойду? Меня уже отовсюду прогоняли, у меня не осталось ни одной пары приличных туфель. Все чулки поехали, пудра какая-то комками…
Секретарша отложила книгу и строго сказала:
- Не отвлекайтесь.
Беатриса испуганно замерла. Тут низенькая дверь распахнулась, и в приемную просунулся наголо обритый человек.
- Перец здесь есть такой? - зычно осведомился он.
- Есть, - сказал Перец, вскакивая.
- На выход с вещами! Машина отходит через десять минут, живо!
- Куда машина? Почему?
- Вы Перец?
- Да.
- Вы уехать хотели или нет?
- Я хотел, но…
- Ну, как хотите, - сердито рявкнул бритый. - Мое дело сказать.
Он скрылся, и дверца захлопнулась. Перец кинулся следом.
- Назад! - закричала секретарша, и несколько рук схватили его за одежду. Перец отчаянно рванулся, пиджак его затрещал.
- Там же машина! - простонал он.
- Вы с ума сошли! - сказала раздраженная секретарша. - Куда вы ломитесь? Вот же дверь, написано "ВЫХОД", а вы куда?
Твердые руки направили Переца к надписи "ВЫХОД". За дверью оказался обширный многоугольный зал, в который выходило множество дверей, и Перец заметался, раскрывая их одну за другой.
Яркое солнце, стерильно-белые стены, люди в белых халатах. Голая спина, замазанная йодом. Запах аптеки. Не то.
Тьма, треск кинопроектора. На экране кого-то тянут за уши в разные стороны. Белые пятна недовольно повернутых лиц. Голос: "Дверь! Дверь закройте!" Опять не то…
Перец, скользя по паркету, пересек зал.
Запах кондитерской, небольшая очередь с сумками. За стеклянным барьером блестят бутылки с кефиром, цветут торты и пирожные.
- Господа! - крикнул Перец. - Где здесь выход?
- А вам откуда выход? - спросил дебелый продавец в поварском колпаке.
- Отсюда…
- А вот дверь, в которой вы стоите.
- Не слушайте его, - сказал продавцу хилый старик из очереди. - Это здесь есть один такой остряк, только очередь задерживает… Работайте, не обращайте внимания.
- Да я не острю, - сказал Перец. - У меня машина сейчас уйдет…
- Да, это не тот, - сказал справедливый старик. - Тот всегда спрашивает, где уборная. Где у вас, вы говорите, машина, сударь?
- На улице…
- На какой улице? - спросил продавец. - Улиц много.
- Мне все равно на какую, мне лишь бы выйти наружу!
- Нет, - сказал проницательный старик. - Это все тот же. Он просто программу переменил. Не обращайте на него внимания…
Перец в отчаянии огляделся, выскочил обратно в зал и ткнулся в соседнюю дверь. Дверь была заперта. Недовольный голос осведомился:
- Кто там?
- Мне нужно выйти! - крикнул Перец. - Где здесь выход?
- Подождите, сейчас.
За дверью раздавался какой-то шум, плеск воды, стук задвигаемых ящиков. Голос спросил:
- Что вам нужно?
- Выйти! Выйти мне нужно!
- Сейчас.
Скрипнул ключ, и дверь отворилась. В комнате было темно.
- Проходите, - сказал голос.
Пахло проявителем. Перец, выставив вперед руки, сделал несколько неуверенных шагов.
- Ничего не вижу, - сказал он.
- Сейчас привыкнете, - пообещал голос. - Ну, идите же, что вы встали?
Переца взяли за рукав и повели.
- Распишитесь вот здесь, - сказал голос.
В пальцах Переца оказался карандаш. Теперь он видел в темноте смутно белеющий лист бумаги.
- Расписались?
- Нет. А в чем расписываться?
- Да вы не бойтесь, это не смертный приговор. Распишитесь, что вы ничего не видели.
Перец наугад расписался. Его снова цепко взяли за рукав, провели между какими-то портьерами, потом голос спросил:
- Много вас здесь накопилось?
- Четверо, - раздалось как бы из-за двери.
- Очередь построена? Имейте в виду, сейчас я открою дверь и выпущу человека. Проходите по одному, не толкайтесь, и без шуток. Ясно?
- Ясно. Не в первый раз.
- Одежду никто не забыл?
- Не забыли, не забыли. Выпускайте.
Снова раздался скрип ключа. Перец чуть не ослеп от яркого света, и тут его вытолкнули. Еще не раскрывая глаз, он скатился по каким-то ступеням и только тогда понял, что находится во внутреннем дворе Управления. Недовольные голоса закричали:
- Ну что же вы, Перец? Скорее! Сколько можно ждать?
Посередине двора стоял грузовик, набитый сотрудниками группы Научной охраны. Из кабины выглядывал Ким и сердито махал рукой. Перец подбежал к машине, вскарабкался на борт, его рванули, подхватили и свалили на дно кузова. Грузовик сейчас же взревел, дернулся, кто-то наступил Перецу на руку, кто-то с размаху сел на него, все загорланили, засмеялись, и они поехали.
- Перчик, вот твой чемодан, - сказал кто-то.
- Перец, это правда, что вы уезжаете?
- Пан Перец, сигарету не угодно?
Перец закурил, уселся на чемодан и поднял воротник пиджака. Ему подали плащ, и он, благодарно улыбнувшись, завернулся в него. Грузовик мчался все быстрее, и хотя день был жаркий, встречный ветер казался весьма пронзительным. Перец курил, укрывая сигарету в кулаке, и озирался. Еду, думал он. Еду. В последний раз вижу тебя, стена. В последний раз вижу вас, коттеджи. Прощай, свалка, где-то здесь я оставил галоши. Прощай, лужа, прощайте, шахматы, прощай, кефир. Как славно, как легко! Никогда в жизни больше не буду пить кефира. Никогда в жизни больше не сяду за шахматы…
Сотрудники, сбившись к кабине, держась друг за друга и прячась друг за друга от ветра, разговаривали на отвлеченные темы.
- Это подсчитано, и я сам считал. Если так пойдет дальше, то через сто лет на каждый квадратный метр территории будет приходиться десять сотрудников, а общая масса будет такая, что утес обвалится. Транспортных средств для доставки продовольствия и воды понадобится столько, что придется создавать автоконвейер между Управлением и Материком, машины будут идти со скоростью сорок километров в час и с интервалом в один метр, а разгружаться будут на ходу… Нет, я совершенно уверен, что дирекция уже сейчас думает о регулировании притока новых сотрудников. Ну посудите сами: комендант гостиницы - так же нельзя, семеро и вот-вот восьмой. И все здоровы. Домарощинер считает, что с этим надо что-то делать. Нет, не обязательно стерилизация, как он предлагает…
- Кто бы говорил, но не Домарощинер.
- Поэтому я и говорю, что не обязательно стерилизация…
- Говорят, что годовые отпуска будут увеличены до шести месяцев.
Они миновали парк, и Перец вдруг понял, что грузовик едет не в ту сторону. Сейчас они выедут за ворота и поедут по серпантину, вниз, под утес.
- Слушайте, куда мы едем? - спросил он встревоженно.
- Как - куда? Жалование получать.
- А разве не на Материк?
- Зачем же на Материк? Кассир приехал на биостанцию.
- Так вы едете на биостанцию? В лес?
- Ну да. Мы же Научная охрана и деньги получаем на биостанции.
- А как же я? - растерянно спросил Перец.
- И ты получишь. Тебе премия полагается… Кстати, все оформлены?
Сотрудники зашевелились, извлекая из карманов и внимательно осматривая разноформатные и разноцветные бумаги с печатями.
- Перец, а вы заполнили анкету?
- Какую анкету?
- То есть позвольте, что значит - какую? Форму номер восемьдесят четыре.
- Я ничего не заполнял, - сказал Перец.
- Милостивые государи! Да что же это? У Переца бумаг нет!