В центре круга подобно верхушкам прясел торчали из куч хвороста два столба. Рыжий монах подошел к Урсуле и что-то забормотал, суя ей крест. Напряженная спина старухи не шелохнулась. Стражи медленно повели ее к одной из куч, на скате которой Пьер заметил широкую доску с набитыми поперечинами - нечто вроде трапа, ведущего к столбу. Старуха покорно ступила на трап. Пьер смотрел на нее как завороженный и не сразу понял, что монах с крестом уже стоит перед ним и шевелит толстыми губами. Урсула сбросила драный балахон и осталась в тонкой белой рубахе. Она прижалась спиной к столбу, и пока стражи обматывали ее веревкой, Пьер успел увидеть, как под отброшенными ветром седыми волосами гордо блеснули глаза.
Справа и слева, качаясь, поплыли лица, куча хвороста выросла и заслонила небо. Две сильные руки подперли поясницу и вознесли его, вновь открыв голубое окошко. Ноги в рифленых туристских ботинках уцепились за шершавый дощатый скат.
- Ин номине патрис эт фили эт спиритус санкти…
Позвоночник и затылок уперлись в столб.
Две серые приплюснутые фигуры медленно приближались к горе хвороста. Прозрачный огонь факелов едва виден в солнечном свете.
"Какой бездарный конец", - подумал Пьер и закрыл глаза.
- Стоп! Стоп! Все не так! Что за чучело мне подсунули? Помощника ко мне! Костюмера! Где помощник, я вас спрашиваю?
Истошный голос несся снизу. Пьер открыл глаза. Маленький патлатый человечек неистово рубил ладонью воздух и топал деревянными башмаками по древним плитам замкового двора.
Невесть откуда явился длинный нескладный мужчина в серых помятых штанах, в детских сандалиях с дырочками и начищенном медном шишаке. Он замер перед патлатым, приоткрыв рот и быстро двигая кадыком.
- Кто это? - визжал человечек, тыча пальцем в Пьера.
- Н-не знаю, - выдавил длинный, хлопая ресницами.
- А кто знает?
Длинный молчал.
- Что ни день, то скандал. Вчера какой-то хулиган палил из пищали по Лонгибуру. Пищаль в двенадцатом веке! А этот откуда взялся? Кто его одевал? Где костюмер?
Из толпы выдвинулась хрупкая девушка в платье служанки.
- Ваша работа? - Патлатый мотнул головой в сторону Пьера.
- Нет, - тихо ответила девушка.
- Так кто смеет мне мешать, черт побери! - Он быстро переступал деревянными подошвами, переходя в гневе с фальцета на бас и обратно.
- Видите ли, Реджинальд Семенович, - начал было длинный, но человечек остановил его жестом.
- Давайте его сюда, - сказал он устало. - И ее тоже.
Веревки отпустили обмякшее тело. Пьер сполз по хворосту.
- Кто вы такой? - спросил Реджинальд Семенович.
- Я Пьер Мерсье.
- Какой еще Мерсье, - застонал патлатый. - Урсула, звездочка моя, откуда он взялся?
Пьер оглянулся на старуху. Но старухи не было. Молодая горбоносая красавица с живым интересом смотрела на него желто-карими глазами.
- Понятия не имею, котеночек. Я думала, это твой новый ход.
- Господи, какой еще ход! Белены вы объелись, что ли? И вы, и вы… - Реджинальд Семенович тыкал пальцем в тихо приблизившихся Жиля де Фора, Мориса де Тардье, Бийона, Алисию. - Так кто же вы такой все-таки? - Он снова повернулся к Пьеру.
- Я уже сказал, мое имя - Пьер Мерсье. Могу только добавить, что я мирный путешественник. А вы кто?
- Я? - задохнулся человечек. - Вы не знаете меня? - Он взглянул на Пьера с неподдельным изумлением. Потом приподнял подбородок, слегка наклонил голову и произнес с расстановкой: - Я - Реджинальд Кукс.
- Видите ли, - сказал Пьер, - я прибыл из такого далека, что ваше имя вряд ли что скажет мне.
Лицо длинного в шишаке исказилось в приступе суеверного ужаса. Он наклонился к Пьеру и громко зашептал:
- Бог с вами, это же Реджинальд Кукс, главный режиссер Второй зоны Третьего вилайета.
- Режиссер? Вилайета? - Пьер с трудом ворочал мозгами. - Простите, меня только что хотели сжечь, и я как-то еще не совсем…
- Вот что значит вжиться в образ! - восхищенно пробормотал аббат Бийон.
- Но ведь как будто к тому и шло, - сказал Пьер, слабо улыбаясь.
- К тому шло, - повторил Жиль де Фор, - ха… ха… - И он зашелся тяжелым басом.
К нему присоединился заливистый дискант Реджинальда Семеновича Кукса, главного режиссера Второй зоны Третьего вилайета. Через секунду грохотала вся площадь: визжали мальчишки во главе с Ожье, ржали парни в зеленых кафтанах, церковным колоколом бухал разбойник-монах, сверкая зубами, смеялась Урсула, а Алисия, держась рукой за бок, вытирала глаза розовым кружевным платочком. Последним пришел в движение длинный в шишаке. Его тонкое блеяние разнеслось по двору, когда другие уже затихали.
Отсмеявшийся Кукс вновь подступил к Пьеру:
- Так откуда вы прибыли, мирный путешественник?
- Из этого… Из Форж-лез-О.
- Ничего не понимаю, - скривился Кукс. - А вы, Аристарх Георгиевич?
Длинный изобразил скорбную мину.
- Стойте, кажется, я знаю. - К ним, тряся полами коричневой рясы, пробирался монах. Его круглые пуговичные глаза светились. - Как же я сразу не понял, что это за штука, - говорил он. - Отсутствие движителей…
- Какая штука? - спросил Кукс.
- По-моему, этот парень пришлепал к нам из другого времени.
- Что? Как? - Кукс даже привстал на цыпочки.
- Это правда, - сказал Пьер. - Но ради бога, скажите, какой у вас век?
Все растерянно молчали. Первым откликнулся Аристарх Георгиевич:
- Шестой век Великой эпохи.
- Скажите, э… от рождества Христова это сколько?
Монах посмотрел на Пьера с удивлением и ответил:
- Двадцать пятое столетие, семьдесят восьмой год.
- Двадцать пятое! - закричал Пьер. - Все-таки двадцать пятое! Боже правый, значит, машина… значит, Дятлов… мы… - И он замолк, жадно озирая обступивших его людей.
- А откуда же вы, если не секрет? - Аристарх Георгиевич от нетерпения переступал с ноги на ногу.
- Из двадцатого. Вот к вам…
Реджинальд Кукс присвистнул!
- Экая даль. Надо отдать вас в хорошие руки. Аристарх Георгиевич, любезный, свяжите нас с Агентством по туризму.
- Сию минуту. - Помреж снял сверкающий шишак и, пристроив его под мышкой, крупно зашагал прочь. Все между тем сделались очень ласковыми к Пьеру. Морис де Тардье положил ему руку на плечо и говорил, что глубоко сожалеет о резких словах, сказанных им тогда на поляне. Алисия крутила пуговицу на куртке Пьера и восклицала:
- Подумать только! Ну просто не могу себе представить!
Тут снова показался Аристарх Георгиевич. С ним шел молодой человек в белой блузе и белых штанах. Он приветливо глянул на Пьера:
- Меня зовут Гектор. Мне выпала честь сопровождать дорогого и почетного гостя, многоуважаемый…
- Пьер Мерсье, - сказал Пьер.
- Многоуважаемый Пьер Мерсье. А сейчас не желаете ли отдохнуть с дороги?
Они шли по красной каменной галерее. Сквозь щели густо лезла трава. Провал слева внизу - сплошное зеленое буйство. "Джунгли какие-то", подумал Пьер.
- Такой пейзаж нынче моден, - пояснил Гектор.
Второй день этот голубоглазый красавец сопровождал Пьера повсюду.
- Скажите, я сделал ошибку? Мне не следовало прилетать?
- Нет, Пьер, вы не сделали ошибки, - ровно, дружелюбно сказал Гектор. Я представлю вас членам Совета, вашему делу дадут ход. А вы пока отдыхайте.
Показалась низкая дверь из рассохшихся досок, схваченных фигурными железными полосами. Гектор взялся за ржавое кольцо. Из открывшейся темноты пахнуло погребной сыростью.
- Прошу, - сказал Гектор.
Пьер согнулся и шагнул. Еще шаг. Брызнул свет. Большой белый мяч летал под низким синим небом. Несколько девушек бросились к ним навстречу.
- Это Пьер, - сказал Гектор. - Он из двадцатого века.
Всеобщий вздох изумления. Но не чрезмерного, как показалось Пьеру. Одна - кареглазая, красивая - подошла ближе. Впрочем, они все были красивыми. Пьер растерянно молчал.
- Меня зовут Полина, - объявила кареглазая. - Или просто Ина.
- А меня Елена, - сообщила смуглянка в голубой тунике.
- Пьер.
- Да, я уже знаю.
- Откуда?
- От Гектора. Он же только что вас представил.
- Ох, правда.
Его окружили, забросали вопросами.
- Вы видели когда-нибудь Пруста? А правда, что Набоков всегда жил в гостиницах? А Маяковский… Фолкнер… Бруно Травен… А Хлебников… О, Хлебников!
- Да бог с вами, - отбивался Пьер, - я многих этих имен и не слышал. Я, знаете ли, далек от литературы. Пруста, правда, читал, но видеть не мог он ведь умер, когда меня еще на свете не было. И вообще я всю жизнь, если не считать войны, прожил в одном городе, в Париже…
- Париж! - вздохнула Полина. - Ах, вы расскажете нам о тогдашнем Париже. - Она тронула его за руку и произнесла с чувством: - Пьер, правду скажи мне, скажи мне правду, я должна, я хочу все знать!
Пьер испуганно отшатнулся.
- Да что вы, голубчик. Это же Превер. О нем вы слышали?
- Превер? - обрадовался Пьер. - Превера я знал, - добавил он тихо, но в это время другая девушка, та, что спрашивала о Маяковском, запрокинув лицо, спасенное от чрезмерной красоты слегка вздернутым носом, вдруг продекламировала:
А может, лучшая потеха
перстом Себастиана Баха
органного не тронуть эха…
- А меня больше всего интересует Станислав Лем, - сказала девушка по имени Асса.
- Кажется, я где-то слышал это имя.
- Всего лишь слышали? То, что вы говорите, ужасно. - И она ушла.
- Ну вот, навалились на бедного путешественника, - сказал Гектор. - А он еще не пришел в себя после темницы Жиля де Фора.
- Почему темницы? - спросила курносая.
- Какая темница? - подхватил хор.
- Пьер вынырнул из времени совершенно неожиданно и угодил в поле "Славное игрище в Лонгибуре". Там его приняли за лазутчика, введенного Куксом для оживления игры, и с радостным усердием водворили в подземелье.
- Какой ужас! - прошептали девушки.
Пьеру, впрочем, показалось, что их шепот-возглас был слишком мелодичным, чтобы выражать искреннее беспокойство.
- Бедняжка, - сказала Ина. - Вы, должно быть, очень перенервничали.
- Ничего страшного, - бодрился Пьер. - Все было очень интересно. Пока меня не потащили на костер…
- Ах, костер! Ай, ай! - Лица девушек выражали совершенное сочувствие.
- Ина, - сказал Гектор, - мы идем к Харилаю. Не знаешь, где он?
- У него роль механика в "Среде". Фу, там дышать нечем, надеюсь, вы туда ненадолго. Возвращайтесь потом к нам! Ну пожалуйста!
Девушки, кланяясь одна за другой, побежали вверх по косогору. И только смуглянка в тунике смотрела вслед Гектору и Пьеру.
- Они тоже во что-нибудь играют? - спросил Пьер.
- Конечно. Игра называется "Матушка филология".
- Странное название. Что же они делают?
- Пишут. Литературные манифесты, критические статьи. Придумывают школы, течения. Дают им имена. Назовут, скажем, одних романтиками, а других утилитаристами. А потом бьют романтиков за безответственное стремление к безграничной свободе и неуемную жажду обновления, а утилитаристов - за близорукое пренебрежение высокими страстями и легкомысленное неприятие мировой скорби.
- И этим занимаются такие славные девушки?
- Да, они зубастые. Играют весело, от души.
Они вернулись к дверце, которая с этой стороны оказалась похожей на легкую садовую калитку. Пьер доверчиво шагнул в темноту, ожидая увидеть уже знакомую каменную галерею и глухие заросли. Но вместо этого он очутился на сером асфальте у гранитного парапета, за которым свинцово лоснилась вода, играя чешуей нефтяных пятен.
- Не удивляйтесь, дружище. У нас особые двери. Они свертывают пространство, сразу соединяя нужные точки. Сейчас мы в поле игры под названием "Среда, среда, среда…".
На другой стороне реки за таким же парапетом громоздились здания. Частокол труб, напоминающий гигантский крейсер, закрывал горизонт. Черно-белые столбы дыма вырастали из них и густо вспучивались под низким облачным небом.
- Здесь играют в отсталую индустрию, - говорил Гектор. - Наиболее увлекательные пассажи - отравленные реки, порубленные леса, изведенное зверье. Красные книги, штрафы, дебаты о безотходной технологии, проповеди об озоне, под шум которых живая природа потихоньку уступает место окружающей среде.
На той стороне приоткрылась дверь в бетонной стене и показался человек в спецовке. Пьер и Гектор столкнулись с ним на середине чугунного моста.
- Здравствуй, Харилай, - сказал Гектор. - Это Пьер из двадцатого века.
Харилай протянул тяжелую руку. Пожимая ее, Пьер заметил большой гаечный ключ, торчащий из кармана потертого Харилаева комбинезона. Механик улыбался озабоченно и вопросительно.
- Да, он прилетел, - сказал Гектор, - и мы сами не знаем, как.
От Харилая исходила какая-то основательность. Пьер вдруг подумал, что этот человек поможет ему. И пока Гектор излагал существо просьбы Пьера, тот впивался глазами в лицо Харилая, стараясь прочесть его решение и в то же время внушить ему ответ.
- Это очень серьезное дело, - веско сказал механик. - По всей видимости, придется…
Пьер почувствовал, что задыхается.
- …придется безотлагательно сыграть во Всемирный Совет.
Они возвращались в игру Гектора "Агентство по туризму".
- Пора обедать, - сказал Гектор. - Какую кухню предпочтете сегодня, дружище?
- Все равно.
- Напрасно, напрасно. Я вижу, последние слова Харилая оставили у вас неприятный осадок. Ну ничего. Ресторан "Сакартвело" - вот что поправит вам настроение. Застолье грузинских князей.
Ближайшая дверь вывела их в платановый лес. Дощатый стол на небольшой поляне был уставлен тонкогорлыми глиняными кувшинами. Многоцветье фруктов и овощей напомнило Пьеру сентябрь где-нибудь в Савойе. За столом сидело с полдюжины усачей в наглухо застегнутых красных рубахах и схваченных тонкими поясами темных кафтанах с расходящимися полами. Раздались шумные крики. Один из пировавших, худой, легкий, как перышко, взвился навстречу.
- Добро пожаловать, гости дорогие! - закричал он, топорща усы и вращая зрачками горячих глаз.
Пахло ароматным дымом: в стороне над открытым очагом на огромном вертеле жарился баран. Пьеру сунули в руки костяной в серебряном окладе рог, полный красного вина, пододвинули завернутые в тонкую лепешку ослепительно белый сыр и пахучую умытую траву.
- Кушай, дорогой, - сказал сосед, горбоносый смуглый старик. - Гость в доме - радость в доме. Здоровье дорогого гостя. - Старик поднял свой кубок.
Пьер ел дымящуюся баранину, запивал ее нежным вином. Ему было хорошо.
В самом маленьком духане
ты товарища найдешь.
Если спросишь "Телиани",
поплывет духан в тумане,
ты в тумане поплывешь…
И Пьер подтягивал за тягучим тенором:
Тайа-тайа-тайа-вота-тайа-йа…
Замирал, когда врывался бас:
Дын-ды-лава…
Гектор рассказывал пирующим про маленькую Люс. Князья смотрели на Пьера маслинами глаз, качали головами и цокали языком.
- Сколько же у вас игр?
- Много. Очень много. Не знаю точно. Впрочем, детали касаются тех, кто играет в статистику, - ответил Гектор.
- Интересно бы узнать их названия.
- Почему же только названия? Можно и посмотреть, и поиграть. Для начала могу познакомить вас со списком игр нынешнего сезона. Хотите?
Гектор подошел к ближайшему толстому дереву и, найдя дупло, удовлетворенно хмыкнул. Запустил руку в темную дыру и протянул Пьеру свернутый в трубочку лист бумаги.
- Изучайте.
Пьер уже давал себе зарок не выказывать удивления, однако вид у него был озадаченный.
- Все та же свертка пространства, - пояснил Гектор. - Дупло сыграло роль дверцы между моей рукой и библиотекой Совета нашей зоны.
- Но почему там оказался именно нужный вам список?
- Та же телепатия, только на железных принципах биомашинной технологии.
- Понятно, - неуверенно пробормотал Пьер и развернул пожелтевший листок. В десятке столбцов рукописной вязью теснились слова.
- Не удивляйтесь виду списка. В быту никто не желает иметь дело с кристаллами, голографией и прочей головоломной техникой. Всем подавай фолиант в коже с серебряными застежками или пергаментный свиток.
- И на всех хватает?
- Справились. Дома книг у нас в общем-то нет. Разве что в играх, где это необходимо. А так - протянул руку к ближайшей дверце и взял нужную книгу в библиотеке. Они там продублированы в соответствии со средней частотой запроса.
- Одним словом, в книги вы тоже играете.
- Угадали. Есть и такие игры, "Пожар в Александрии", например, или "Изба-читальня".
- Изба?
- Так назывался древний русский дом.
- А почему читальня?
- Когда-то в России шла борьба с неграмотностью - постойте, это ведь было как раз в вашем веке, - и книги, насколько я помню, хранились в бревенчатых домах - избах…
- Вот эта игра, - сказал Пьер, просматривая список. В том же столбце он прочел:
Трансвааль в огне
Дирижабль Нобиле
Белый квадрат на белом фоне
Базар в Коканде
Маки́
Большой футбол…
Пьер поднял голову.
- Тут все двадцатый век?
- Да, а вот двадцать первый. - Гектор провел пальцем по строчкам: - Экологический коллапс, Мафусаилов век. Марсианские хроники… А вот двадцать второй, двадцать третий…
Взгляд Пьера блуждал по листку, выхватывая разбросанные по векам игры: Ронсевальское ущелье. Тысяча видов Фудзи, ГЭС на Замбези, Бирнамский лес, Лагерь таборитов…
- А это что? - воскликнул он вдруг, возвращаясь к двадцатому веку. Маки́! Вы играете в макизаров? Это про наше сопротивление бошам?
- Да, а чему тут удивляться? Двадцатый век у нас в почете. Он признан одним из переломных в истории. Хотите посмотреть "Маки"? Правда, это в другой зоне, у нас в этом сезоне все больше по русской истории.
- Да. То есть нет. Не сейчас, по крайней мере.
В окоп, где сидели Дятлов, Декур и Пьер, спрыгнул д'Арильи, умудрившийся сохранить щегольство даже во время непрерывных боев последней недели. Он шел в штаб к Эрвье и решил дождаться темноты. Д'Арильи немедленно схлестнулся с Декуром, а мрачное молчание Дятлова, ради которого - это уже начинал понимать Пьер - аристократ всегда разглагольствовал, подливало масло в огонь.
- Попран рыцарский дух, веками, как драгоценное вино, сохраняемый цветом европейских наций, оберегаемый от тупых буржуа, темного пролетариата, извращенных интеллектуалов…
- Добавьте сюда плутократов, евреев и коммунистов, - вставил Декур, - и Геббельс будет вам аплодировать.
- Безвкусно манипулируя символами, рожденными в служении богу и чистой любви, Гитлер опошлил идею рыцарства, низвел священные ритуалы на уровень балагана.