* * *
Мы проводили эксперимент. Распечатывали результаты.
Если мы смотрели на результаты детекторов, то на экране появлялись два пятна напротив щелей - сквозь них пролетали частицы. Если не смотрели, на экране возникала картина интерференции.
Мы проработали большую часть ночи. Уже под утро, сидя в полутемной лаборатории, Сатиш заговорил:
- Была однажды лягушка, которая жила в колодце, - начал он.
Я наблюдал за его лицом, пока он рассказывал историю.
- Как-то раз крестьянин опустил в колодец ведро и вытащил из него лягушку. Та заморгала на ярком солнце, потому что увидела его впервые.
"Кто ты?" - спросила лягушка крестьянина. Тот очень удивился. "Я хозяин этой фермы", - ответил он. "Ты называешь свой мир "ферма"?" - "Нет, это не какой-то другой мир. Это тот же самый мир". Лягушка только рассмеялась в ответ и заявила: "Я плавала до каждого уголка своего мира. Северного, южного, западного и восточного. И уж поверь, я точно тебе говорю, что здесь другой мир". Я смотрел на Сатиша и молчал.
- Ты и я, - сказал Сатиш. - Мы все еще в колодце. - Он закрыл глаза. - Можно спросить?
- Валяй.
- Тебе не хочется выпить?
- Нет.
- Мне любопытно… когда ты держал пистолет, то говорил, что застрелишься, если выпьешь…
- Да.
- И в те дни, когда ты такое говоришь, ты не пьешь?
- Нет.
Сатиш помолчал, тщательно подбирая слова.
- Тогда почему бы тебе всего-навсего не говорить это каждый день?
- Это просто, - ответил я. - Потому что тогда я уже буду мертв сейчас.
Позднее, когда Сатиш ушел домой, я провел эксперимент в последний раз. Не глядя на результаты, положил их в два конверта. На первом написал "результаты детекторов". На втором "результаты экрана".
Приехал в отель. Разделся. И встал обнаженный перед зеркалом. Приложил ко лбу конверт, помеченный "детектор".
- Я никогда не взгляну на этот листок, - пообещал я. - Никогда, если только не стану пить снова. - Я посмотрел в зеркало. В свои серые глаза. И увидел, что сказал это всерьез.
Потом взглянул вниз, на второй конверт с результатами экрана. У меня задрожали руки.
Я положил конверт на стол, уставился на него. Буду ли я пить снова? В вопросе заключалось давление, жесткость. Эти конверты знали ответ. Однажды я или открою результаты детекторов, или не открою. Внутри другого конверта или есть картина интерференции, или нет. Да или нет? Ответ содержался в конверте. Он там уже был.
* * *
Я ждал в кабинете Сатиша, пока тот не пришел утром на работу. Он положил портфель на стол. Посмотрел на меня, на часы, потом снова на меня.
- Что ты здесь делаешь? - спросил он.
- Жду тебя.
- И давно ты здесь?
- С половины пятого утра.
Он обвел взглядом кабинет. Я откинулся на спинку его кресла, сплетя пальцы на затылке. Сатиш просто наблюдал за мной. Сатиш - умный человек. Он ждал.
- Можешь подключить детектор к индикатору? - поинтересовался я.
- В смысле?
- Можешь сделать так, чтобы загоралась лампочка, когда детектор регистрирует электрон, пролетевший сквозь щель?
- Это нетрудно. А зачем?
- Хочу определить неопределенную систему - и определить точно.
* * *
Очковая Машина посмотрел, как проводится эксперимент. Потом изучил картину интерференции.
- Ты смотришь на половину корпускулярно-волнового дуализма света, - сказал я.
- А как выглядит вторая половина?
Я включил детекторы. Полоски на экране сменились двумя четкими пятнышками.
- Так.
- А-а… - протянул Очковая Машина.
* * *
Стою в лаборатории Очковой Машины. Здесь плавают лягушки.
- Они осознают свет? - спрашиваю я.
- У них есть глаза.
- Но я спрашивал, осознают ли они свет?
- Да, они реагируют на визуальные стимулы. Они охотники. И должны видеть, чтобы охотиться.
- Так осознают или нет?
* * *
- Чем ты занимался, пока не попал сюда?
- Квантовыми исследованиями.
- Это я знаю, - сказал Очковая Машина. - Но чем конкретно?
Я попытался отмахнуться от него:
- Были разные проекты. Твердотельные фотонные устройства, преобразования Фурье, ядерный магнитный резонанс в жидкостях.
- Преобразования Фурье?
- Это сложные уравнения, которые можно использовать для перевода визуальных образов на волновой язык.
Очковая Машина уставился на меня, и его темные глаза стали жесткими. Он повторил, медленно и четко выговаривая каждое слово:
- Чем ты занимался конкретно?
- Компьютерами. Мы пытались создать компьютер. С квантовой обработкой информации, мощностью до двенадцати кубитов. И мы использовали преобразования Фурье, чтобы конвертировать информацию в волны и обратно.
- И он работал?
- Типа того. Мы достигли когерентного состояния двенадцати кубитов и декодировали его с помощью ядерного магнитного резонанса.
- Почему только "типа того"? Значит, он не работал?
- Нет, работал, безусловно, работал. Особенно когда был выключен. - Я взглянул ему в глаза. - Типа того.
* * *
Чтобы подключить световой индикатор, у Сатиша ушло два дня.
Очковая Машина принес нам лягушек в субботу. Мы отделили здоровых лягушек от больных, нормальных от монстров.
- Почему они такими стали? - спросил я.
- Чем сложнее система, тем большим количеством способов она может сломаться.
Джой находилась в соседней комнате, работая в своей лаборатории. Услышав наши голоса, она вышла в коридор.
- Ты работаешь по выходным? - спросил ее Сатиш.
- По выходным тише. Я провожу самые чувствительные испытания, когда здесь никого нет. А вы? Значит, вы все теперь партнеры?
- Эрик приложил к этому проекту большие руки, - заметил Сатиш. - Мои руки маленькие.
- Над чем вы работаете? - поинтересовалась она, входя следом за Сатишем в лабораторию. Тот взглянул на меня, и я кивнул.
Тогда Сатиш объяснил все так, как мог объяснить только он.
- О-о… - сказала она. Моргнула. И осталась.
Очковую Машину мы использовали в качестве контрольного устройства.
- Мы проделаем все в реальном времени, - сказал я ему. - Никаких записей показаний детекторов, только индикаторная лампочка.
По моей команде встань там и следи за лампочкой. Если она загорится, это означает, что детекторы зарегистрировали электроны. Понял?
- Да, понял.
Сатищ нажал кнопку. Я смотрел на экран, где у меня на глазах сформировалась картина интерференции - уже знакомый рисунок из темных и светлых полос.
- Хорошо, - кивнул я Очковой Машине. - Теперь загляни в ящик. И скажи, горит ли лампочка.
Очковая Машина заглянул в ящик. Не успел он и слова вымолвить, как картина интерференции исчезла.
- Да, - сообщил он. - Лампочка горит.
Я улыбнулся. Ощутил грань между знанием и незнанием. Мысленно приласкал ее.
Я кивнул Сатишу, и он выключил источник электронов. Я повернулся к Очковой Машине:
- Наблюдая за лампочкой, ты вызвал коллапс вероятностной волны, поэтому мы получили доказательство принципа. - Я обвел взглядом всех троих. - Теперь давайте выясним, все ли наблюдатели были созданы одинаковыми.
Очковая Машина посадил в ящик лягушку.
Вот она, исходная точка. Взгляд в то место, где объективная и субъективная реальности остаются неопределенными. Я кивнул Сатишу:
- Включай электронную пушку.
Он нажал кнопку, установка загудела. Я смотрел на экран. Потом закрыл глаза, ощущая, как в груди колотится сердце. Я знал, что в ящике загорелась лампочка одного из двух детекторов. И знал, что лягушка эту лампочку увидела. Но когда я открыл глаза, на экране так и осталась картина интерференции. Лягушка не смогла ее изменить.
- Еще раз, - велел я Сатишу.
Сатиш снова включил установку. И еще раз. И еще раз.
Очковая Машина взглянул на меня:
- Ну?
- По-прежнему картина интерференции. Коллапса вероятностной волны не произошло.
- И что это значит? - спросила Джой.
- Это значит, что мы попробуем другую лягушку.
Мы испробовали шесть лягушек. Ни одна не изменила результата.
- Они часть неопределенной системы, - сказал Сатиш.
Я внимательно разглядывал экран, и тут картина интерференции исчезла. Я едва не закричал, но когда поднял голову, то увидел, как Очковая Машина заглядывает в ящик.
- Ты посмотрел!
- Просто хотел убедиться, что лампочка горит.
- Я и так мог сказать.
Мы испытали всех лягушек в его лаборатории. Потом испытали саламандр.
- Может быть, дело в том, что все они амфибии, - предположил он.
- Да, может быть.
- Как получается, что мы воздействуем на систему, а лягушки и саламандры не могут?
- Возможно, все дело в наших глазах, - заметил Очковая Машина. - Наверняка в глазах - из-за квантовых эффектов в молекулах родопсина в сетчатке. Оптические нервы лишь передают отмеренную информацию в мозг.
- А почему это должно иметь значение?
- Можно мне попробовать? - вмешалась Джой.
Я кивнул. Мы снова провели эксперимент, но на этот раз в ящик смотрели пустые глаза Джой. И опять ничего.
На следующее утро перед работой мы встретились с Сатишем и Очковой Машиной на стоянке. Уселись в мою машину и поехали в торговый центр.
Зашли в зоомагазин.
Я купил трех мышей, канарейку, черепаху и щенка бостонского терьера с глуповатой мордочкой. Продавец не сводил с нас глаз.
- Вы любите домашних животных? - Он с подозрением уставился на Сатиша и Очковую Машину.
- Ага, - подтвердил я. - Разных зверушек.
Обратно мы ехали в тишине, время от времени прерываемой лишь повизгиванием щенка.
Нарушил молчание Очковая Машина:
- Наверное, для этого требуется более сложная нервная система.
- С какой стати? - возразил Сатиш. - Жизнь есть жизнь. Реальное - это реальное.
Я стиснул руль:
- В чем разница между разумом и мозгом?
- Семантика, - ответил Очковая Машина. - Разные названия одной идеи.
- Мозг - это процессор, - не согласился Сатиш. - А разум - программы для него.
За окнами машины проносился ландшафт Массачусетса: стена каменистых холмов справа - огромные темные камни, похожие на кости земли. Подземный закрытый перелом. Остаток пути мы проехали молча.
Прибыв в лабораторию, мы начали с черепахи. Потом последовали мыши и канарейка, которая вырвалась и уселась на шкафу. Никто из них не вызвал волнового коллапса.
Терьер смотрел на нас выпученными глазами.
- У него глаза так и должны смотреть? В разные стороны? - спросил Сатиш.
Я посадил щенка в ящик.
- Думаю, это особенность породы. Но нам от него нужно лишь одно - зрение. Любой глаз подойдет.
Я посмотрел вниз - на лучшего друга человека, нашего спутника на протяжении тысячелетий, и у меня родилась тайная надежда. "Этот вид, - сказал я себе. - Из всех прочих наверняка этот. Потому что кто из нас не смотрел в глаза собаке и не ощущал ответной реакции".
Щенок заскулил в ящике. Сатиш провел эксперимент. Я посмотрел на экран.
Ничего. Никаких изменений.
* * *
В тот вечер я приехал к Джой. Она открыла дверь. Стала ждать, когда я подам голос.
- Ты что-то говорила о кофе?
Она улыбнулась, и в тот момент я снова почти не сомневался, что она меня видит.
Несколько часов спустя, в темноте, я сказал ей, что мне пора ехать. Она провела ладонью по моей обнаженной спине.
- Нет никакого времени, - сказала она. - Только сейчас. И сейчас. - Она коснулась губами моей кожи. - И сейчас.
* * *
На следующий день в лабораторию пришел Джеймс.
- Вы сделали открытие? - спросил он.
- Сделали.
Джеймс посмотрел, как мы провели эксперимент. Заглянул в ящик. И сам вызвал коллапс волновой функции.
Затем мы поместили в ящик щенка и повторили эксперимент. Показали ему картину интерференции.
- Почему не получается? - спросил он.
- Мы не знаем.
- Но в чем разница?
- Только в одном. В наблюдателе.
- Не понимаю.
- Пока никто из проверенных животных не смог повлиять на квантовую систему.
Он обхватил ладонью подбородок. Нахмурился. Долго молчал, глядя на установку.
- Черт побери, - наконец сказал он.
- Ага, - поддакнул Очковая Машина.
Я шагнул вперед:
- Мы хотим сделать дополнительные проверки. Испытать последовательно каждый вид, класс и отряд. Особый интерес представляют приматы - из-за их эволюционного родства с нами.
Его глаза устремились вдаль:
- Проверяйте, сколько хотите. В средствах недостатка не будет.
* * *
На организацию и подготовку ушло десять дней. Мы работали совместно с Бостонским зоопарком.
Транспортировка большого количества животных могла стать логистическим кошмаром, поэтому мы решили, что проще привезти лабораторию в зоопарк, чем зоопарк - в лабораторию. Были наняты фургоны. Назначены техники. Очковая Машина отложил свое исследование и поручил лаборанту кормить амфибий в его отсутствие. Работа Сатиша тоже застопорилась.
- Она внезапно показалась мне не столь интересной, - объяснил он.
Первый день экспериментов Джеймс провел с нами. Мы развернули аппаратуру в одном из новых строящихся павильонов - зеленом и с высоким потолком, где когда-нибудь поселят оленей. Но пока в нем обосновались ученые. Сатиш занялся электроникой. Очковая Машина отвечал за связь с сотрудниками зоопарка. Я мастерил большой деревянный ящик.
Сотрудники зоопарка были не очень-то склонны нам помогать, пока директор не сообщил им размер благотворительного пожертвования, полученного от "Хансен".
В понедельник начались эксперименты. Мы последовательно испытали представителей нескольких линий млекопитающих: сумчатых, афротериев и двух последних уцелевших животных из отряда однопроходных - утконоса и ехидну. На следующий день испытывали виды из отряда неполнозубых и лавразиотериев. На четвертый день занялись Euarchontogliries. Никто из них не вызывал коллапса волновой функции. На пятый день мы занялись приматами.
Мы начали с тех приматов, которые наименее родственны человеку.
Проверили лемуров и обезьян Нового Света. Потом обезьян Старого Света. Наконец перешли к человекообразным обезьянам. И на шестой день испытали шимпанзе.
- На самом деле их два вида, - рассказал нам Очковая Машина.
- Это Pan paniscus, обычно называемый бонобо, и Pan troglodytes, обыкновенные шимпанзе. Внешне они настолько похожи, что к тому времени, когда в 1930-х годах ученые впервые поняли, что это разные виды, они уже безнадежно перемешались в зоопарках. - Работники зоопарка ввели в комнату двух молодых шимпанзе, держа их за руки.
- Но во время Второй мировой войны ученые отыскали способ разделить их снова, - продолжил Очковая Машина. - Это произошло в Германии, в зоопарке возле Хелабрюна. Бомбежка уничтожила большую часть города, но не затронула зоопарк. И когда служители в него вернулись, то обнаружили, что выжили только обыкновенные шимпанзе. Все бонобо умерли от страха.
Мы испытали оба вида. Установка гудела. Мы проверили результаты дважды, затем трижды, и картина интерференции не шелохнулась. Даже шимпанзе не смогли вызвать коллапс волновой функции.
- Мы одиноки, - сказал я. - Совершенно одиноки.
* * *
Позднее в тот вечер Очковая Машина расхаживал по лаборатории.
- Это как отслеживать любую характеристику, - сказал он. - Ищешь гомологию в сестринских таксонах. Организуешь кладограммы, каталогизируешь синапоморфии, идентифицируешь внешнюю группу.
- И что в нашем случае есть "внешняя группа"?
- А ты как думаешь? - Очковая Машина перестал расхаживать. - Способность вызывать коллапс волновой функции есть очевидная производная характеристика, появившаяся у нашего вида в какой-то момент за последние несколько миллионов лет.
- А до того?
- Что?
- До того Земля просто находилась в состоянии неколлапсирующей реальности? Дожидалась, пока появимся мы?
* * *
Статью я писал несколько дней. Сатиша и Очковую Машину я указал как соавторов.
Виды и коллапс квантовой волновой функции.
Эрик Аргус, Сатиш Гупта, Ми Чанг, Лаборатории "Хансен", Бостон, Массачусетс.