2
На террасе, невысоко приподнятой над уровнем сада и замощенной обожженными глиняными плитками, расстелили кошму. Сюда выходили две двери и четыре окна. В доме было темно и тихо. Возникла, поставила чаши на кошму и вновь исчезла внизу, в винограднике, сестра хозяина - Мер, это она встречала Иса у входа. Ис отказался от ее услуг - сам погрузил ноги в воду маленького арыка, начинающегося у колодца посередине двора.
Сидели вдвоем. Гость и хозяин. Пламя треножника, словно поддерживая остродонный сосуд руками, высвечивало из темноты их лица: узкое, с темно-русой бородкой и темно-русыми волосами, чуть вьющимися у плеч, - гостя; с черной густой бородой на широком лице - хозяина.
Ртеп подождал, пока Ис справится с бараньей похлебкой с накрошенной туда пшеничной лепешкой. И когда гость взял пиалу с горячим и терпким настоем, похожим на чай, а другой рукой отщипнул ягоду от кисти превосходного изюма без косточек, спросил о здоровье. Здешний обычай не позволял сразу переходить к делу.
- Здоровье что, - отхлебнул из пиалы Ис. - Из Рета пришлось уйти. Хорошо хоть каменьями не побили.
- Жрецы?
- Нет. Хотя рука - их.
- За проповедь?
- Брось, я не проповедник. Но когда спрашивают - я отвечаю.
- Не мне тебе советовать, Учитель, - опустил кудлатую голову Ртеп, - но надо ли метать бисер перед свиньями? И надо ли было излечивать хромого фискала? Я знаю, за что ему перебили лапу!
- Ты не прав. Если спрашивают и ты знаешь истину, нельзя оставить ее в себе. Правда - одна.
- Как сказать - у раба и наместника она разная.
- Не она, Ртеп, - взгляд на нее. Я просто говорю, что все люди - люди. Что пища одинаково нужна нищему и владыке. И одежда, защищающая от зноя и холода, равно нужна всем. Все просто.
- Ты всегда прав, Учитель. Но от слов твоих колеблется благополучие храма. Жрецы тебе этого не простят. Оттого и подстрекают они толпу.
- Я не умею лгать, Ртеп. У нас…
- Прости, но я - то живу на земле. И грязь ее - на руках моих. Если в силах отмыть эту грязь - отмой, но мало здесь человеческой силы.
- Ты искушаешь не хуже дьявола!
- Учитель, не поминай его к ночи… Ты всегда говорил, что ты - человек… - начал было Ртеп.
- Да, но из очень далекой земли. И никакой я не пророк. А все остальное - случайное сходство с другим человеком из Рета, бежавшим в Черную Землю много лет назад До меня дошли отголоски его проповедей - я думаю иначе. Я не верю в воздание где-то там, - тут гость поднял руку к небу, - я такой же земной человек, как и ты. Даже более земной: для меня нет ни Бога, ни черта.
- Так смеет говорить лишь сам Бог, - полуспросил, полуутвердил вдруг осевшим голосом Ртеп.
- Да нет же! Ну как еще можно объяснить! И человек, и сын человеческий тем же путем, что ты, на свет появился. Мне страшно, что даже такая светлая голова, как твоя, не может этого вместить.
- Ты знаешь то, что неведомо нам, - чуть успокоившись, уставился на огонь Ртеп, - но лучше бы другие думали о тебе как… - он долго подыскивал слово.
- Как о Мессии? - помог ему Ис. - Мало своих жрецов и пророков?
- Людям нужно знамя. Ис, - впервые по имени назвал его хозяин, - и только Учителем я назову тебя на людях. Народ жаждет чуда. Пусть будет по-твоему, пусть - человек. Но знания твои необычны, необычна и сила твоя А при вере в твою неземную сущность всколыхнется земля. И рухнет каменная глыба Империи. И смрадная сила наших жрецов, ненавистная и тебе.
- Обман - во спасение? Такому не верю. А если я ошибусь? А что будет после меня, когда слепая вера сделает из вождя идола? Такое бывало и при жизни! И во имя этого идола ретивые последователи с восторгом станут резать инакомыслящих. Вот что страшно в слепой вере.
Гость помолчал, отпил из чаши. И снова заговорил, вглядываясь в огонь, медленно подбирая слова:
- Только знания способны изменить мир, только понимание пути…
- Так научи.
- Я не закончил мысли, все не так просто, я и сам не знаю, с чего начинать. И как объяснить. Ну хотя бы то, что все в мире обходится без Бога. И в человеческой силе понять устройство мира и противоборствовать стихии. Не все сразу, конечно. Но чем выше восходишь на гору, тем дальше видно.
- Занятно… А с громом небесным?
- И это познать можно, а познав - обратить в пользу.
- А Солнце и Луну остановить?
- Нет, потому что не Солнце вокруг Земли ходит, а наоборот.
- Слыхал я об этом от одного северянина. Его каменьями у храма побили и бросили за стены на корм шакалам.
- Долго еще бросать будут, - помрачнел голубоглазый, - а потом эти же, что бросали, скажут, что они заблуждались. И делали это во благо человечества. Ибо люди тогда до понимания этого еще не доросли. И на том историческом этапе - объективно! - общество только выиграло от бросания за стены смутьянов. Так что в конечном счете жалеть нужно исполнителей, а не жертвы!
Гость снова взял чашу и стал пить маленькими глотками.
- Плотно камни кладешь - один к одному. Но, может, и впрямь - излишнее знание умножает печаль? Да и кто вкусит от них - житель Благословенной земли или лесной дикарь с окраин Империи?
- Ого! Как же ты с дикарями-то познакомился?
- Да есть два раба. Варвары, Куг и Улук. И имена-то не людские. Наместник ими вместо денег за последний заказ расплатился. Жрут и спят. И не любят работать. Не люди - смердящие псы.
- Послушай-ка, - с трудом подбирал слова Ис, - представитель Богом избранного народа, не кажется ли тебе, что имперские солдафоны в медных горшках, вкупе со своим наместником, примерно так же думают о вас?
- А они - кто? Все у них от других. От нас, жителей Черной земли, с Лазурного Архипелага.
- Они хорошие инженеры, каменщики, тебе ли этого не знать! Ведь отдав кому-то свои знания, вы тоже берете у других.
Густела ночь. По стенам шуршали гекконы. И где-то выл одинокий шакал - должно быть, в этот день никого не выбросили за стены.
3
Гостю постелили на крыше - хотелось быть ближе к звездам. Широкие листья серебрила луна, в тишине мерцал голубой город. Скрипнула лестница - хозяин прилег рядом.
"Назревает продолжение беседы", - с грустью подумал Ис. Ему хотелось побыть одному, стать снова, хоть ненадолго, самим собой.
Он не стал притворяться спящим. И Ртеп, лежащий на кошме лицом к звездам, чувствовал это.
- Ты не прав, - повернувшись, приподнялся на локте каменщик, и убеждение лепило его слова, - смотри, как они рвут пищу, обманывают хозяина. Нет у них человеческой благодарности. Попробуй приласкай - они сочтут это слабостью. Пни - будут лизать твои ноги. Такова их природа.
Ис вспомнил свой внутренний спор там, в пустыне - нет, не просто убедить каменщика, ведь даже с собой ухо нужно держать востро.
- Благодарить-то им тебя не за что. Держишь ты их для той же цели, что и осла. Работают они за похлебку, зато у тебя есть возможность размышлять. Читать. Спорить. У тебя же и трое соплеменников работают - за долги.
- Я - тружусь!
- Но как? В камне ты видишь прообраз строения. Для них камень - проклятие. Ведь кладут-то камень - они! А если бы тебя, свободного человека, заставили копать от темна до темна ямы под фундамент величественнейшего храма, а потом пхнули в затхлую конуру, стал бы ты восхищаться храмом? А при случае сытые парни, одетые в гремящую медь, могут проделать кое-что подобное - в столице Империи строители нужны. Им - был бы приказ. И они не жестоки. Они просто равнодушны и дисциплинированны. Им внушили, что за них отвечает десятник, сотник и далее - по восходящей. Они же - только исполнители.
Голос Иса был спокоен, разве чуть подрагивал, как паровая магистраль под высоким давлением. Впрочем, его собеседник, не знакомый с подобными системами, вряд ли замечал это.
- А человек - если он человек, - еще тише и спокойнее продолжал гость, - должен отвечать за себя. А ведь они, как и вы, кстати, считают себя избранным народом. И разница между считающими так лишь в том, что у одних есть возможность брать кого-то за горло, а у других ее нет. А ну как такая возможность появится? Нет, Ртеп, презирая других, никогда не поднимешься до человеческой высоты. И если у вас не пройдет мания своей исключительности - нет вам спасения.
- Что же, до поры лобызаться с этими скотами?
- Кого ты имеешь в виду, рабов или Империю?
- Рабов. Варваров. Говорящих ослов, делающих работу, недостойную людей!
- По мне - всякая работа достойная.
Ис поднялся и прошел к краю крыши, вдоль кромки которой был парапет, служивший продолжением ограды. Он остановился, и впрямь похожий на пророка. В свете луны из внешности исчезло все лишнее. Изодранная одежда обрела величественность, да и манера держать руки схваченными на груди, задумчиво наклонять голову, и вся фигура его, очерченная ночным сиянием, настраивали на торжественный лад. Нужно было совсем немного воображения, чтобы увидеть нимб вокруг головы. Даже волосы казались расчесанными и умащенными благовониями, хотя хозяин волос успел забыть, когда была потеряна последняя гребенка.
Таким видела его со двора сестра хозяина.
- Учитель, ты несправедлив к моему народу!
- Вот те на! - изумился гость, подойдя к Ртепу и усаживаясь рядом. - Я ему про Фому, а он - про Ерему! Я ненавижу всякое притеснение любого народа, И меня удивляет, что требование одинакового отношения к себе и другим, по твоему мнению небогоизбранным народам, ты считаешь умалением национального достоинства своего народа. Но как же можно превозносить себя, мешая с грязью "небогоизбранных"? Нет ничего омерзительнее, чем судить о людях не по делам, а по форме носа и губ, по цвету кожи или языку. И что интересно, ты же сам знаешь, как подлы и угодливы ваши жрецы. Да только ли они? А ростовщики? Так неужели честный варвар хуже мерзавца-соплеменника?
Он передохнул. Гостю явно не хватало комфорта - хотя бы стакана и графина с водой.
- Значит, этот вонючий раб…
- А вот здесь из тебя прет рабовладелец. И если рухнет это смрадное здание, не пощадят и тебя! - рубанув рукой по воздуху, закончил гость. Вероятно, он полагал, что стена мрака, окружающая сознание каменщика, если не полностью рухнула, то дала солидные трещины.
- Если хочешь - поговорим с рабами, - с сомнением почесал за ухом каменщик. Теории он предпочитал практику, не зная классического положения об их взаимосвязи.
- До полуночи еще далеко - поговорим. Хотя вряд ли они будут откровенны - слишком дорого для рабов это удовольствие.
4
Учитель привык к разным ароматам Благословенной земли, но когда рабы стали рядом, его шатнуло: от них действительно пахло не розами. И рубища расползались на острых выступах их плеч. При свете факела они казались особенно заспанными, нечесаными и стихийно-бородатыми.
"Какой же зверинец в этих шевелюрах!" - мелькнуло и погасло в мозгу - гость устыдился своих мыслей. Хозяин усмехнулся, словно уловил мимолетную мысль Иса, - он был неплохой физиономист. Рабы смотрели тупо, отчужденно. Сестра хозяина, приведшая их, зажгла еще одну смолистую ветвь и приблизила огонь к попятившимся рабам.
- Здесь высоко, осторожней, - торопливо предупредил Ис.
И все-таки - они разные! Куг - черноволос, Улук - рыж. У обоих, это Ис рассмотрел с трудом, голубые глаза. И если у Улука брови были тяжелы и размашисты, как широкий удар кисти при работе маслом, то над Кугом словно поработали акварелью. Впрочем, у каменщика не возникало подобных ассоциаций - ему до них не хватало нескольких тысяч лет.
- Рассказывай, - на непонятном Ртепу языке обратился Ис к сумрачному Улуку.
- Что рассказывать? - спросил тот, оценивающе взглянув на незнакомца, заговорившего на его родном языке.
- Все, что помнишь и знаешь.
- Слушай. И разреши сесть. Мне и товарищу.
Ис кивнул, остановив жестом вскочившего хозяина:
- Я разрешил.
Ошеломленный каменщик принял это как должное. Видимо, короткие выступления лучше удавались гостю.
- Слушаю, - поудобней устроился Ис.
Улук не принял подачки - начал медленно на языке Благословенной земли, на языке Ртепа. Потом разошелся, стал всматриваться в прошлое, почувствовал интерес собеседника. Особенно четко виделся конец пути…
Их сводили на берег по двум широким, связанным вместе шершавым доскам. Идущие были привязаны к одной веревке, которая, как ветвь, делила их на левых и правых. До сходен они прошлепали босиком по обжигающей палубе мимо спущенного паруса, лежащего под единственной мачтой - темной, как кожа невольников, что привозили с юга из-за песчаного пояса. Потом ступили на доски, ведущие с борта на берег. Доски пружинили в такт шагам. Покачивались на ленивой зыби длинные рулевые весла, да и сам полувытащенный на песок корабль покачивался - высокая корма оставалась на плаву. Вразнобой торчали с бортов другие весла, на них по двое на каждое во время плавания налегали гребцы.
Набег закончился. Пираты свели добычу на берег. Теперь - торг. И - в новый набег щипать Империю. Их - гребцов-невольников - взяли на имперское судно. Улук не осуждал пиратов - каждый работает как умеет! На корабле? Нет, не роптали - строптивых вздергивали на мачте.
Но пираты учли не все! Едва последний человек сошел с борта, а на корабле не осталось даже вахты - с порядком у них было все-таки слабовато! - как с двух сторон из-за пальм, в раскаленной бронзе доспехов, наклонив короткие копья с длинными, как ножи, железными наконечниками, вышли имперские солдаты. И в четверть часа все было кончено. Рабы переменили хозяев, веревка, к которой они были привязаны, удлинилась, и к ней, также попарно, привязали оставшихся незаколотыми незадачливых мореплавателей во главе с поникшим и утратившим свирепость капитаном. А корабль после разграбления занялся неярким дневным огнем. Потом густо повалил дым. И все скрылось за пальмами.
- Завтра здесь будут наши люди, - глядя во двор вслед уходящим рабам, негромко сказал Ртеп, - а Улук не глуп.
Скатилась звезда.
"Можно отпустить рабов. Игра большая идет. Не повезет - снимут голову и они не понадобятся. А если - выигрыш?" - Ртеп гнал эти мысли, стыдясь их, ибо он любил Учителя и рад был пострадать за него. Но он любил и себя. И в подсознании копошилось, что себя забывать не следует.
Так мучился бедный Ртеп, раздираемый непримиримыми противоречиями.
- Что будет, товарищеский ужин или заседание тайного общества?
- Дело не в названии.
- Есть программа?
- Установить царство справедливости.
- О-о-о! Это, вероятно, программа-максимум, а что конкретно?
- Скинуть хомут Империи. И очистить от скверны храм.
- А я тут при чем? - чуть слукавил Ис, он уже, не желая признаться себе в этом, плыл по течению этого бурного и не очень прозрачного потока.
- Сказано: "В начале было слово". А слово твое весомо.
- С хомутом - ясно. А храм - не по моей специальности. К тому же для меня нет ни жителя Благословенной земли, ни варвара.
- Отныне для меня - тоже, - помедлив, твердо сказал Ртеп.
– "Сначала - Империю, остальное - увидим потом", - подумалось каменщику.
- А твои рабы?
- Утром распилю им ошейники.
5
На следующий вечер, с первой звездой - темнело здесь быстро, - загремели засовы, и приоткрылась могучая дверь в глинобитной ограде, пропуская гостей.
"Конспирация не на высоте, - отметил про себя Ис, - видимо, здешняя охранка плохо работает".
Он знал, как это должно делаться - в студенческие времена в вагонах метро, да и на скучных лекциях он проглотил немало книжек в мягких обложках - он не опускался до "морского боя"!
В дом не пошли - все равно с улицы из-за высоких стен никого не было видно. На террасе расстелили кошмы и поставили низкий стол. По углам его воткнули четыре факела - один - в середине. Сестра хозяина принесла глиняные чаши и мех вина, потом корзину винограда и лепешки. И растаяла в густоте виноградника и подступающей тьмы.
"Полный комплект", - Ис оглядел присутствующих. Их было двенадцать. Учитель, разумеется, оказался в середине стола. По правую руку от него сел хозяин, по левую - широкоплечий кузнец Геф. Неверное пламя выхватывало из тьмы шишковатые лбы и могучие бороды. Глубокие тени прятались в рукавах широких и грубых одежд.
"Им бы фокусниками работать", - мелькнула у Иса коварная мысль. Он взял протянутую лепешку, разломил и отдал половинки налево и направо в ждущие руки - самому есть не хотелось. Едва он пригубил чашу - она оказалась больше других, - как Ртеп взял из рук недоумевающего Учителя сей сосуд и пустил по кругу.
"Ритуал, - догадался Ис, - и я в этом милом обществе - предмет культа".
Не хотелось бы говорить, но это на минуту польстило самолюбию гостя. Все молчали, ожидая первого слова от Иса. Ртеп был настолько уверен в интеллектуальных способностях своего гостя, что не мог даже помыслить о необходимости вступления к его речи, тем более хотя бы о намеке на конспект выступления Учителя. Приходилось расхлебывать. Темы у него не было, и он понес первое пришедшее в голову, строя фразы с принятой тяжеловесностью:
- Ртеп, где же сестра твоя, Мер? Разве недостойна она вкушать хлеб за этим столом? Или это противно вашим обычаям?
Он понимал, что при такой конспирации не только сестра, но и осел хозяина знает все о планах этого союза. И не боялся разглашения.
- Сказанное тобой станет нашим обычаем! - воззвал в темноту Ртеп. Как гость и ожидал, любопытная Мер была недалеко. И гости, подтверждая слова хозяина, наклонили головы. Но если бороды и лысины сделали это величественно и неторопливо, то одна курчавая голова, белокурая и безбородая, метнулась по-мальчишески восторженно и задорно.
- Нави, пастух, - перехватил взгляд Учителя каменщик. - Горяч и неосмотрителен.
Сестра хозяина робко присела в самом малоосвещенном месте, где лишь изредка открывало ее, вспыхнув при каком-либо движении, дымное пламя. Но и вспыхнув, оно, как кисть художника, наносило лишь главное - тяжелые косы да бездонные глаза под густыми бровями. А Учитель по роду своей деятельности интересовался безднами.
- Слушаем тебя, Учитель, - вывел его из задумчивости густой голос Гефа.
- Мне бы вас послушать - сегодня впервые я прошелся по Священному городу. И ничем не занимался, только убедил дикарей у храмовых врат, которые хотели благочестиво побить каменьями несчастную женщину, отречься от своего намерения.
- Не мир, но меч нужен этому миру, - поднялся каменщик, он решился побыстрей подвести к делу замешкавшегося Учителя. - Каменные стопы Империи попирают нас. Жрецы, проповедуя покорность нечестивой власти, готовы делить с ней наше рубище. Помоги нам в нашей борьбе!