Вдруг я вспомнил, что у меня в кармане есть восковые спички, и, чиркнув одну, сразу понял назначение этой ямы. Сомневаться не приходилось: это была западня, вырытая руками человека. Вбитый посредине заострённый кол высотою футов в девять весь почернел от крови животных, которые напарывались на него. Валявшиеся на дне куски гнилого мяса были, по-видимому, срезаны с кола, чтобы очистить место для следующих жертв.
Я вспомнил Челленджера, утверждавшего, что человек с его слабыми средствами защиты не может существовать на плато, населённом такими чудовищами. Но теперь способы его борьбы с ними стали ясны мне. Пещеры с узкими входами служили надёжным убежищем для их обитателей, кто бы они ни были. Умственное превосходство этих человеческих существ над огромными ящерами было, по-видимому, настолько велико, что позволяло им устраивать на звериных тропах прикрытые ветками ловушки, в которых их враги гибли, несмотря на всю свою мощь и ловкость. Человек и здесь властвовал над миром.
Чтобы выбраться по откосам ямы наверх, особенной ловкости не требовалось, но я долго не решался на это, боясь попасть в лапы врага, который едва не растерзал меня. Почём знать, может быть, динозавр подкарауливает свою жертву, притаившись в кустах? Но я вспомнил один разговор Челленджера с Саммерли о повадках этих исполинских пресмыкающихся и немного осмелел. Оба профессора сходились на том, что в крохотной черепной коробке динозавра нет места разуму и что, по сути дела, это совершенно безмозглые животные, исчезнувшие с лица земли именно из-за полного неумения приспосабливаться к меняющимся условиям существования.
Прежде чем подкарауливать меня, динозавр должен был понять, что со мной произошло, но для этого требовалось умение устанавливать связь между причиной и следствием. Гораздо более вероятно, что глупое животное, действующее лишь по велениям хищнического инстинкта, сначала опешило в недоумении, а потом отправилось на поиски новой добычи.
Я долез до края ямы и огляделся по сторонам. Звёзды гасли, небо начинало бледнеть, и предутренний ветерок приятной прохладой пахнул мне в лицо. Мой враг никак не давал о себе знать. Я медленно выбрался из ямы и сел на землю, готовясь при малейшей тревоге спрыгнуть в своё убежище. Потом, несколько успокоенный полной тишиной, которая была вокруг, и наступлением утра, собрался с духом и, крадучись, пошёл назад по той же тропинке. Через несколько минут я увидел своё ружьё, подобрал его, вышел к ручью, служившему мне путеводной нитью, и быстро зашагал к лагерю, то и дело оборачиваясь и бросая по сторонам испуганные взгляды. И вдруг ветер принёс мне напоминание о моих товарищах. Тишину спокойного утра нарушил далёкий звук ружейного выстрела. Я остановился и прислушался - всё было тихо. "Не случилось ли чего с ними?" - пронеслось у меня в голове. Но я тут же успокоился, найдя более простое и более естественное объяснение этому выстрелу. Уже совсем рассвело. Моё отсутствие, конечно, успели заметить. Товарищи, вероятно, решили, что я заблудился в лесу, и дали выстрел, чтобы помочь мне добраться до лагеря. Правда, стрельба была у нас запрещена, но если они думали, что мне грозит опасность, вряд ли это остановило бы их. Надо как можно скорее вернуться в лагерь и унять тревогу.
Я устал, измучился за ночь и при всём желании не мог идти быстро. Но вот наконец-то начались знакомые места. Слева болото птеродактилей, а скоро будет прогалина игуанодонов. Теперь только узкая полоса леса отделяла меня от Форта Челленджера. Я весело крикнул, торопясь успокоить товарищей. Ответа не было. Кругом стояла зловещая тишина. Сердце у меня сжалось. Я ускорил шаги, потом побежал. Вот и ограда - она цела, но завала у входа нет. Я бросился внутрь. Страшное зрелище предстало моим глазам в холодном свете раннего утра. Наши вещи в беспорядке валялись по всей поляне; моих спутников нигде не было, а возле потухшего костра краснела на траве большая лужа крови.
Я был так потрясён этой неожиданностью, что первое время вообще потерял способность соображать. Припоминаю только, как тяжёлый кошмар, свои метания по лесу вокруг опустевшего лагеря, отчаянные призывы, обращённые к товарищам. Но лесная чаща безмолвствовала. Меня сводили с ума страшные мысли. Что, если я больше не увижу их? Что, если я останусь один в этом ужасном месте и никогда не смогу вернуться в мир? Что, если судьба обречёт меня жить и умереть здесь? Мне хотелось рвать на себе волосы и биться головой о землю в припадке отчаяния. Только теперь я понял, какой опорой были для меня товарищи - и Челленджер с его безмятежной самоуверенностью, и властный, хладнокровный лорд Рокстон, никогда не теряющий чувства юмора. Без них я был, как слабый, беспомощный ребёнок, оставшийся один в темноте. Куда мне податься, что делать, с чего начать?
Некоторое время я сидел совершенно подавленный, потом мало-помалу пришёл в себя и стал раздумывать, какая же злая участь постигла моих спутников. Разгром, учинённый в лагере, свидетельствовал о том, что они подверглись нападению, очевидно, в ту самую минуту, когда я услышал выстрел. Но выстрел был только один, значит, всё кончилось мгновенно. Винтовки лежали тут же на земле, а в затворе одной из них, принадлежавшей лорду Джону, был стреляный патрон. Судя по брошенным у костра одеялам Челленджера и Саммерли, беда настигла их во время сна. Ящики с патронами и провизией валялись по всей поляне; тут же я увидел наши фотографические аппараты и коробки с пластинками. Всё это было цело, зато съестные припасы, вынутые из ящиков, исчезли, а их, помнится, было изрядное количество. Следовательно, нападение на лагерь произвели не люди, а звери, ибо в противном случае тут, вероятно, ничего бы не осталось.
Но если это действительно звери или какое-нибудь одно чудовище, то что же сталось с моими спутниками? Хищники, конечно, растерзали бы их, но где же останки? Правда, лужа крови достаточно красноречиво говорила о случившемся, а динозавр, который преследовал меня ночью, мог бы унести свою жертву с такой же лёгкостью, с какой кошка уносит мышь. В таком случае оставшиеся двое, вероятно, бросились за ним вдогонку. Но почему же они не взяли с собой винтовок? Мой усталый, измученный мозг отказывался разгадать эту загадку. Поиски в лесу тоже ничего не дали. Я заплутался и только благодаря счастливой случайности снова вышел к лагерю, потратив на это не меньше часа.
И тут в голову мне пришла одна мысль, в которой было кое-какое утешение. Всё-таки я не совсем один здесь. У подножия скал остался верный Самбо. Он услышит мой голос. Я подошёл к обрыву и заглянул вниз. Ну, конечно, вон он сидит на одеяле у костра! Но там есть кто-то ещё. Кто же это? Сердце у меня ёкнуло от радости. Может быть, один из моих товарищей как-то ухитрился спуститься вниз? Но стоило мне присмотреться повнимательнее, и надежда угасла. Кожа человека, сидевшего напротив Самбо, отливала красным в лучах восходящего солнца. Это был индеец. Я громко крикнул и замахал носовым платком. Самбо вскинул голову, махнул рукой мне в ответ и побежал к утёсу. Прошло несколько минут, и он уже стоял на его вершине, совсем близко от меня, и в горестном молчании слушал мой рассказ.
- Их унёс дьявол, мистер Мелоун, - сказал Самбо. - Вы пришли в страну дьявола, и он всех вас возьмёт к себе. Слушайте, что говорит Самбо, сэр: поскорей спускайтесь вниз, а то и вам будет беда.
- Как же я спущусь, Самбо?
- Рубите лианы с деревьев, мистер Мелоун. Бросайте их сюда. Я привяжу лианы к пеньку, и будет мост.
- Мы сами об этом думали. Но лианы нас не выдержат.
- Пошлите за верёвками, мистер Мелоун.
- Кого же я пошлю и куда?
- Пошлите в индейский посёлок, сэр. В индейском посёлке много верёвок из кожи. Внизу есть индеец, пошлите его.
- Откуда он взялся?
- Это наш индеец. У него всё отняли, а самого побили. Он вернулся. Теперь возьмёт письмо, принесёт верёвки - всё сделает.
Возьмёт письмо… Что ж, это мысль! Может быть, кто-нибудь придёт нам на помощь? А если нет, открытия, которыми мы обогатили науку, дойдут до наших друзей, и мир узнает, что мы погибли не зря. Два письма были у меня уже готовы. За сегодняшний день напишу третье, в котором ход событий будет доведён до последней минуты. Индеец доставит мои письма туда, в мир.
Я приказал Самбо подняться на утёс ещё раз, ближе к вечеру, и весь этот унылый день посвятил описанию того, что произошло со мной минувшей ночью. К письмам я присовокупил также коротенькую записку, которую индеец должен был вручить первому попавшемуся белому - торговцу или капитану какого-нибудь судна. В записке было сказано, что наша жизнь зависит от того, пришлют нам канаты или нет. Вечером я переправил Самбо все письма и свой кошелёк с тремя фунтами стерлингов. Деньги предназначались индейцу, а за канаты ему была обещана вдвое большая сумма.
Теперь, дорогой мистер Мак-Ардл, вы поймёте, каким образом мои письма дошли до вас, и узнаете всю правду о своём неудачливом корреспонденте, в случае если он больше не напишет вам ни строчки. Сейчас я слишком измучен и слишком подавлен, чтобы строить какие-нибудь планы. Завтра подумаю о дальнейшем и, не теряя связи с лагерем, начну поиски моих несчастных товарищей.
Глава XIII
Этого зрелища мне никогда не забыть
В тот грустный день на закате солнца я увидел внизу уходившего индейца - нашу последнюю надежду на спасение - и до тех пор провожал глазами его одинокую крохотную фигурку, пока она не скрылась в розовом вечернем тумане, медленно встававшем между мной и далёкой Амазонкой.
Было уже совсем темно, когда я побрёл к нашему разгромленному лагерю, бросив напоследок ещё один взгляд на костёр Самбо - на этот единственный луч света, доходивший до меня из огромного мира и так же ласкавший мой взгляд, как присутствие верного негра ласкало мою омрачённую душу. Но теперь, впервые после постигшей меня беды, я немного приободрился, утешая себя мыслью, что мир узнает о наших делах и сохранит в памяти наши имена, связав их навеки с теми открытиями, которые, быть может, достанутся нам ценой жизни.
Мне было страшно устраиваться на ночь в этом злополучном лагере, а джунгли пугали меня ещё больше. Однако приходилось выбирать между тем и другим. Благоразумие требовало, чтобы я был настороже, но истомлённому телу трудно было бороться с дремотой. Забравшись на дерево гингко, я тщетно искал такого местечка на его нижних ветвях, где можно было бы уснуть, не рискуя сломать себе шею при неминуемом падении. Пришлось слезть и решать, как быть дальше. После долгих раздумий я завалил кустами вход в лагерь, разжёг три костра, расположив их треугольником, сытно поужинал и уснул крепким сном, который был прерван на рассвете самым неожидаяным и самым приятным образом.
Ранним утром чья-то рука легла мне на плечо. Я вскочил, весь дрожа, схватился за винтовку и вдруг радостно вскрикнул, узнав лорда Джона, склонившегося ко мне в сером рассветном сумраке.
Да, это был он, но какая перемена произошла в нём! Последний раз я видел лорда Джона спокойным, сдержанным, в чистом белом костюме. Сейчас он стоял передо мной бледный, глаза его дико блуждали по сторонам, грудь тяжело вздымалась, как после долгого и стремительного бега, голова была не покрыта, худое лицо исцарапано и всё в крови, костюм порван в клочья. Я смотрел на него, поражённый этим зрелищем, но он не дал мне даже открыть рта и принялся подбирать раскиданные по поляне вещи, бросая мне короткие, отрывистые фразы:
- Скорее, юноша, скорей! Дорога каждая минута. Возьмите винтовки - обе. Остальные у меня. Как можно больше патронов. Набейте ими карманы. Теперь - провизия. Шести банок хватит. Вот так. Ни о чём не спрашивайте, не рассуждайте. Ну, бежим, не то будет поздно.
Ещё не проснувшись как следует, не соображая, что все это значит, я помчался по лесу за лордом Джоном с двумя винтовками под мышкой и с шестью консервными банками в руках. Он выбирал самые густые, с трудом проходимые заросли и, наконец, вывел меня к высоким кустам. Мы кинулись туда, не обращая внимания на колючки. Лорд Джон упал ничком на землю и потянул меня за собой.
- Ну вот! - еле выговорил он. - Теперь, кажется, мы в безопасности. Они нагрянут на лагерь, это как пить дать, и просчитаются.
- Что случилось? - спросил я, отдышавшись. - Где оба профессора? И кто на нас охотится?
- Человекообезьяны! - громким шёпотом сказал лорд Джон. - Господи боже, что это за чудовища! Говорите тише. У них тонкий слух, зрение тоже, зато нюха нет ни малейшего, насколько я мог заметить. По следам они до нас не доберутся. Где вы пропадали, юноша? Вам повезло, благодарите свою судьбу, что не попали в эту переделку.
Я шёпотом поведал ему о своих приключениях.
- Да, плохи наши дела! - сказал лорд Джон, услыхав о динозавре и западне. - Здесь вам не курорт. Но всё же полное представление о прелестях здешних мест я получил в ту минуту, когда на нас напали эти дьяволы. Мне однажды пришлось побывать в лапах у людоедов-папуасов, но они конфетки по сравнению с этими чудовищами.
- Расскажите, как всё было, - попросил я.
- Это случилось на рассвете. Наши учёные друзья только продрали глаза и даже не успели сцепиться. И вдруг откуда ни возьмись - обезьяны. Просто посыпались на нас, как яблоки с яблони. Они, наверно, ещё затемно облепили высокое дерево, на которое вы лазали. Одной я тут же всадил пулю в брюхо, однако тем дело и кончилось - нас мигом уложили на обе лопатки. Я называю этих дьяволов обезьянами, но они размахивали палками, швыряли в нас камнями, тараторили между собой на своём языке и в довершение всего связали нам руки лианами. Это человекообезьяны, и по развитию они стоят выше всех зверей, которых мне приходилось встречать во время своих странствований, а я, слава богу, много шатался по белу свету. Как говорится, "недостающее звено". Ну, недостаёт, и чёрт с ним, обошлись бы и без него! А дальше дело было так. Они подхватили своего раненого сородича, из которого кровь хлестала, как из прирезанной свиньи, и унесли его куда-то, а потом уселись около нас кружком. Морды свирепые, того и гляди растерзают. Ростом они, пожалуй, с человека, но немного шире, коренастее. Сидят и смотрят, смотрят на нас… Брови рыжие, нависшие, глаза какие-то странные, будто из мутного стекла. Уж на что Челленджер не трус, а ему тоже стало не по себе. Как вскочит да как закричит: "Приканчивайте нас, нечего тянуть!" У него, верно, от всего этого в голове помутилось - уж очень он буйствовал. Пожалуй, будь на месте обезьян его заклятые враги репортёры, им и то меньше бы досталось.
- Ну, а обезьяны что?
Я с жадностью вслушивался в шёпот лорда Джона, который рассказывал мне об этих поразительных происшествиях, а сам внимательно поглядывал по сторонам, не отнимая руки от винтовки со взведённым курком.
- Я думал: ну, конец нам! Но ничуть не бывало. Обезьяны затараторили, закричали. Потом одна подошла к Челленджеру и стала рядом с ним. Вы сейчас рассмеётесь, юноша, но до чего же они были похожи - как близкие родственники! Я бы сам не поверил, да глаза не лгут. Эта старая человекообезьяна, по-видимому, вожак племени, оказалась точной копией Челленджера, только что масть другая - рыжая. А все прочие очаровательные приметы нашего друга были налицо, правда, несколько утрированные. Квадратный торс, широкие плечи, грудь колесом, полное отсутствие шеи, длинная рыжая борода, мохнатые брови и такой же заносчивый вид - пойдите, мол, вы все к чёрту! Словом, полное сходство. Когда эта обезьяна стала рядом с Челленджером и положила ему лапу на плечо, эффект получился потрясающий. Саммерли, настроенный несколько истерически, хохотал до слёз, глядя на них. Обезьяны сначала тоже смеялись, если такое кудахтанье можно назвать смехом, а потом схватили нас и поволокли в лес. Винтовки и другие вещи они не тронули, видно, побоялись, а вот провизию, вынутую из ящиков, всю забрали с собой. Дорогой нам с Саммерли здорово досталось - полюбуйтесь на мою физиономию и на эти лохмотья. Они тащили нас сквозь заросли, не разбирая пути, а им самим хоть бы что - у них шкура дублёная. Зато Челленджер нисколько не пострадал. Четыре обезьяны подняли его на плечи и понесли, как римского триумфатора. Тсс! Что это?
Откуда-то издали до нас донеслось странное потрескивание, напоминающее мелкую дробь кастаньет.
- Это они! - шепнул мой товарищ, закладывая патроны во вторую двустволку "экспресс". - Заряжайте обе винтовки, юноша, живьём мы не сдадимся, и не думайте. Слышите, как верещат? Значит, чем-то взволнованы. А доберутся до нас - и ещё не так взволнуются. Помните "Последнюю атаку?" "Сжимая винтовки в ослабших руках, средь мёртвых на поле боя…" Это детские игрушки по сравнению с тем, что предстоит нам.
- Они где-то очень далеко.
- Эта банда до нас не доберётся, но у них, наверно, по всему лесу рыщут разведчики. Ну, ладно, вернёмся к моему скорбному повествованию. Так вот, эти дьяволы притащили нас в большую рощу у самого обрыва. У них там настоящий город на деревьях - до тысячи хижин из ветвей и листьев. Это в трех-четырех милях отсюда. Мерзкие твари! Мне кажется, я после них никогда не отмоюсь. Они меня всего перещупали своими грязными лапами. В городе нас связали уже по рукам и ногам, и я попался такому ловкачу, которому только бы морские узлы вязать, - что твой боцман. Так вот, свяэали нас и положили под деревом, а на страже поставили здоровенную обезьянищу с дубинкой. Я всё говорю "нас" да "нас", но это относится только ко мне и к Саммерли. Что же касается Челленджера, то он сидел на дереве, ел какие-то фрукты и наслаждался жизнью. Впрочем, нам от него тоже кое-что перепало, а главное - он ухитрился расслабить наши путы. Вы, наверно, не удержались бы от смеха, глядя, как профессор восседает на дереве чуть не в обнимку со своим близнецом и распевает густым басом: "О звонкий колокол!" Музыка, видите ли, настраивала обезьян на миролюбивый лад. Да, вы бы рассмеялись, а нам было не до смеху. Челленджеру разрешалось делать всё что угодно, разумеется, в известных пределах, но для нас режим был установлен куда строже. Единственное, чем мы все утешались, - это мыслью, что вы на свободе и сбережёте все наши записи и материалы.
А теперь, милый юноша, слушайте и удивляйтесь. Вы утверждаете, что, судя по некоторым признакам - костры, ловушки и тому подобное, - на плато существуют люди. А мы этих людей видели. И надо сказать, что бедняги являют собой весьма печальное зрелище. Жалкий, запуганный народец! Да это и не удивительно. По-видимому, людское племя занимает ту часть плато, где пещеры, а обезьянье - другую, и между обоими племенами идёт борьба не на жизнь, а на смерть. Вот так здесь обстоят дела, если мне удалось правильно в них разобраться.