Он сел на край тахты, вытянул губы дудочкой и завыл (про себя, конечно). И только через пять минут сообразил, что ничего страшного нет. Можно звонить, подставляя в конце номера все цифры, одну за другой. Их всего-то десять в нашей математической системе! Марко поскрёб мобильником затылок и… решил, что не станет спешить. Будет набирать по одному номеру в день. Получится что-то вроде поиска или приключения. А когда Юнка наконец отзовётся, он расскажет, какой был балда и почему дозвонился не сразу. И они посмеются, довольные тем, что нашли друг друга.
Начал Марко с единицы. Набрал… и не повезло. Голос механической девицы сообщил, что "сеть отключена для профилактики на двое суток". Ну и ладно! Двое суток не вечность. Он позвонил на третий день, вернее, вечер, полюбовавшись через телескоп на большущую, набравшую абсолютную полноту Луну. И, набирая номер, уже не ощущал прежнего волнения…
- Здрасте… А… это телефон Юны?
- Ошибся, хлопче, - отозвался добродушный мужской голос.
И так все вечера подряд.
Отзывались другие люди - кто весело, кто равнодушно, кто сердито. Один раз показалось, что попал!
- Юнка! Это ты?!
- Я не Юнка, я Галя, - обрадовалась девочка. - А ты кто?
Марко молча нажал кнопку отбоя.
Но всё же оставалась надежда. Номера с пятёркой и нолём ответили механическим голосом, что "абонент выключил телефон или находится вне зоны покрытия". Вполне возможно, что Юнка была в дороге, и сквозь железные стены вагонов не пробивался сигнал. Или в мобильнике кончились деньги, или разрядилась батарейка… Надо будет попробовать по второму разу.
Не получилось и по второму. И по третьему. Ну, бывают досадные совпадения… А может, она просто потеряла телефон? Пожалуй, надо будет всё-таки написать письмо. По адресу: Ново-Византийск, театр им. Гоголя, Юне Коринец. Наверно, дойдёт. Нужно только узнать почтовый индекс Ново-Византийска. Но заглянуть в Интернет за индексом или забежать на почту всё как-то не было времени. "Завтра…"
А потом пришли новые заботы. У Германа Алексеевича начались неприятности. Он работал в каком-то ведомстве, связанном с инженерным обеспечением флота. У ведомства было двойное подчинение: имперским властям и министерству НЮШа. Две страны всё чаще вступали в споры, делили территории и хозяйства. Нюшские чиновники заявили, что ведомство переходит полностью в их распоряжение. "Иностранные" служащие "могут быть свободны". Слава Богу, Герману Алексеевичу пришёл вызов из имперского порта Бартеньево на Северном побережье. Там и работа, и квартира. Всё хорошо, только очень уж далеко. Встал вопрос: как быть с Марко. Тащить его с собой, за тридевять земель, к холодному морю? А зачем? Там не столица… Оставить жить в лицейском интернате? Марко содрогнулся. Да и к чему ломать голову? Разве у него нет родного дома? Может быть, судьба повернула всё к лучшему!..
Герман Алексеевич, собираясь на Север, продал машину, и Марко отправили домой рейсовым автобусом (полсуток дороги!). В сопровождении тётушкиной знакомой, которая как раз отъезжала в те края.
Ну и вот… "Господи, неужели я дома?"
Давние друзья-приятели сбежались к нему. Новости, разговоры. Девичьи дурацкие вопросы: "А там, наверно, каждую неделю влюблялся в столичных одноклассниц?"
"Каждый день", - сказал Марко и тихонько вздохнул, вспомнив апельсиновые волосы.
Слон спросил:
- В телескоп-то дашь глянуть?
- Ну, неужели не дам?
Смотрели все по очереди, несколько вечере подряд. Опять назревало полнолуние.
Однажды директор Юрий Юрьевич позвал себе Марко после уроков.
- Дружище, у меня великая просьба. Не разрешишь ли ты поставить свой инструмент в школе до конца учебного года? У десятиклассников курс по астрономии, а наш древний рефрактор готов рассыпаться от случайного чиханья… А?
Ну, что было делать?
- Ладно… Только чтобы я мог приходить и смотреть когда хочу. И наши ребята с Маячной…
- О чем разговор! Я дам ключ…
Телескоп установили в угловой комнатке на верхнем этаже (там хранились пыльные птичьи чучела, продавленные глобусы и рулоны старых карт). Окна выходили на восток и на юг. Луна неторопливо прокатывалась над невысокими крышами и тополями, цеплялась на полпути (будто корабль днищем) за камни на верхушке Фонарного холма. Огненными каплями горели Венера и Юпитер…
Можно было сидеть у телескопа до ночи. В одиночку или с ребятами… Весенние вечера были уже тёплые. Всё громче трещали цикады…
Юнка так и не позвонила. Ну, понятное дело. Наверно, письмо получила не сразу, а потом оказалась оборвана связь. Неизвестно до каких времён. Потому что началось…
КРЕЙСЕР "ПОЛКОВНИК ДУМА"
Марко перелистал в памяти воспоминания о зимних и весенних днях, пальцем погладил на медали морского конька и опустил медаль в правый карман. Ноги стонали, но надо было двигаться дальше. Марко встал.
Наверно со стороны - с моря, с крейсера - он виделся беззаботным пацаном, который развлекается на скалах: ищет чего-то или прячется от друзей, играющих в пиратов или аргонавтов. Дело обыкновенное, здесь играли во все времена.
Знакомый всем ребятам журналист и бродяга Пек - он поселился весной у деда и бабки Тарасенковых - недавно прочитал Марко, Слону и маленькому Икире стихи. Встретил их на улице, рассказал последние новости, которые поймал в эфире своим хитрым приёмником, заметил, что "регент и светловельможный гетман окончательно спятили" и вдруг жизнерадостно добавил:
- Однако жизнь продолжается, юные друзья!.. Как мне известно, Птеромодуса вы наконец запустили?
Птеромодус - это был громоздкий воздушный змей, которого ребята несколько дней пытались поднять в воздух со склона Фонарного холма.
- Да, вчера вечером удалось, - подтвердил Икира. - Видели?
- Я наблюдал за этим действом в свой бинокль… И знаете, какие строчки мне вспомнились?
Слон, Икира и Марко вопросительно молчали. Худой, как весло, Пек прислонился к плетню и тряхнул белыми растрёпанными волосами.
- Мальчики заводят на горе
Древние мальчишеские игры.
В лебеде, в полынном серебре
Блещут зноем маленькие икры.
От заката, моря и весны
Золотой туман ползёт по склонам… -
- Ну и так далее. Стихи длинные. А кончаются вот чем:
Мальчики играют в лёгкой мгле.
Сотни тысяч лет они играют.
Умирают царства на земле -
Детство никогда не умирает.
Марко, будто наяву, увидел опять залитый закатом склон и трепещущее сооружение из разноцветной бумаги и реек. И услыхал торжествующие крики: "Пошёл, пошёл!.. Ура!"
А Слон спросил у Пека:
- Это ты сочинил?
- Это сочинил давний поэт по фамилии Луговской. А я не пишу стихов, я прозаик… Обратите внимание, какие точные строчки про царства и про детство! В самом деле, пропадут из памяти десятки императоров, регентов, президентов, гетманов и премьеров, а вот этого разноцветного Птеромодуса люди будут помнить сотни лет…
- Его-то почему? - осторожно спросил Марко.
- Потому что я веду летопись здешних событий, на основе которой напишу роман под названием "Неистребимое солнце". Мне, разумеется, дадут за него Нобелевскую премию, он войдёт в анналы мировой классики…
- Во что войдёт? - переспросил Икира.
- В список самых знаменитых книг, - разъяснил третьекласснику Слон.
- Да! Таких, как "Дон Кихот", "Война и мир" и "Буратино", - уточнил Пек. Никогда нельзя было понять: дурачится он или говорит всерьёз?
- И мы в этом романе тоже будем? - доверчиво спросил Икира.
- Ну, разумеется! - Пек подхватил его, вскинул над головой и покрутил. Икира был рад, но визжать не стал, он всегда сохранял достоинство.
…"Мальчики играют на горе. Только б не сломали себе шею…". С этой мыслью Марко двинулся дальше… А в самом деле, видят его с крейсера? Ведь наверняка пялятся на берег в свои дальномеры…
Правительство НЮШа купила эту суровую на вид посудину то ли у Боливии, то ли у Аргентины. Возраст ржавой "грозы океанов" был музейный, зато и стоимость невелика - по цене металлолома. Крейсер отмыли, заново покрасили, добавили к орудиям прежней эпохи ракетную установку (тоже не новую) и объявили его флагманом нюшских военно-морских сил. Дали имя "Полковник Дума". Имелся в запасе у послушных историков такой персонаж трёхсотлетней давности. В прежние годы он считался личностью темной, замешанной в разбойных делах, но недавно был "почищен от пыли", "вытащен на свет" и объявлен борцом за независимость. (В Лицее даже висел его портрет рядом с настоящими знаменитостями).
Вскоре нашлось для флагмана дело. Он отправился в залив к Тарханайской косе, для демонстрации нюшской силы и мощи. Империя, разумеется, заявила протест. НЮШ, однако, заявил в свою очередь, что Тарханайская коса и залив являются его, НЮШа, законной территорией и акваторией. Империя пригрозила прислать сюда свои ракетные катера. НЮШ завопил об агрессии великой державы против маленькой гордой страны и даже выпалил из башенного орудия, но рыбачьим катерам и шаландам, стоявшим в гавани у начала косы. Пришлось рыбакам уводить свой маломерный флот в обход Маячного мыса в лиманы. Выходить в залив рыбачьи артели теперь не решались. Командир "Полковника Думы" предупредил, что "любое, даже самое мелкое судно, если оно не несёт на себе НЮШского флага, будет расстреливаться, как шпионское. Рыбаки поднимать нюшские флаги не хотели (а если бы и захотели, где их возьмёшь?). Зато крейсер был увешан этими флагами от кормы до форштевня. Над башнями, на всех стеньгах, у гафелей и реев колыхались полотнища, разделённые на две горизонтальные половинки - морковно-оранжевого и салатного цвета. Посреди каждого флага красовалось изображение чешуйчатого початка в розетке из кукурузных листьев. Рыбаки утверждали, что это не початок, а… впрочем, речь не о том.
Два государства, которые недавно состояли в "нерасторжимом родственном союзе", объявили о разрыве дипломатических отношений. Это случилось через неделю после приезда Марко в Фонари. ("Видишь, что ты натворил!" - хмыкая, сказал ему Слон. Тот изобразил виноватого первоклассника: "Я больше не буду…"). Шутки шутками, а рыбачить в лиманах - не то, что в заливе: ловилась на мелководье лишь "всякая тюлька". Крейсер почти все дружно ненавидели. "Почти" - потому что попадались в Фонарях и сторонники нюшской власти. Однажды на эту тему в школьном коридоре заспорили два девятиклассника. Дело дошло до оскорбления государственной символики.
- Ваш имперский лев - не лев, а дохлый пёс с живодёрни! - заявил один.
- Возьми кукурузину с вашего флага и засунь себе в… - посоветовал другой.
Разодрались. Появился директор. Взял рослых "политиков" за воротники и отвёл к себе в кабинет.
- Сейчас велю тёте Зоре принести "тараскины слёзы" и выдеру. В присутствии завуча и классных старост.
- Не имеете права, - пискнул тот, что посмелее.
- Сейчас посмотрим… Тётя Зоря!
- Мы больше не будем! - спохватился тот, что поумнее.
- Не будут они… Политики народ мутят, чтобы делать себе карьеру! А вам-то что надо? На одной улице живёте, один мяч гоняете, в одной артели с отцами на ловлю ходите! Чего не поделили? Брысь!.. Если ещё раз узнаю, не сядете на лавки до выпускных экзаменов…
В тот же день было объявлено по всем классам, чтобы никто из школьников не думал соваться во всякие свары и конфликты по поводу спорных территорий. И чтобы близко не подходили к вооружённым людям - ни к забредающим сюда изредка имперским десантникам, ни к матросам, что иногда высаживались с крейсера для разведки, ни к темнокожим парням в голубых касках и белых портупеях. Парни эти были из "Организации международного надзора" и присланы в район конфликта не то Советом безопасности, не то каким-то "Миротворческим союзом". Впрочем, они поторчали тут совсем недолго и тихо исчезли.
А крейсер "Полковник Дума" не исчез…
Решение школьного начальства одобрили все жители Фонарей. Потому что, по правде говоря, им до лампочки была всякая власть. За последние два века кого только не повидали обитатели здешнего края! Казаков и французов, гайдамаков и англичан, греков и немцев, имперских колонистов и китайских бизнесменов. Каждый норовил что-то урвать для себя. И плевать им было на тех, кто с давних пор обживал эти места…
В самих жителях, кстати, было понамешано крови всяких народов - начиная от потомков Одиссея и кончая северными переселенцами прошлого века…
Кое у кого зрела идея: не подать ли прошение о вступлении в Союз вольных городов, где главным был знаменитый приморский Льчевск? Чтобы ни Империя, ни Штаты больше не лезли со своими претензиями. Беда только, что ни Фонари, ни другие посёлки Южного края не тянули на то, чтобы считаться полноценными городами…
Империя не хотела отдавать залив и косу НЮШу, но и драться за такие мелочи не хотела: ей хватало других проблем. Например, споры с Америкой, которая помышляла объявить своей собственностью лунные территории (совсем охамел беспринципный, свихнувшийся от жадности Запад!). И Фонари оказались в блокаде. Правда, продукты в лавках не исчезли окончательно, кое-какие лекарства в местной аптеке и больнице ещё были, но телевизоры работали через пень-колоду, а телефонная связь прервалась вовсе. НЮШ блокировал ретрансляторы сотовых компаний и спутниковые станции, отключил кабели…
Так что ждать весточки от Юнки не приходилось.
И ещё одно поганое обстоятельство. Имперское министерство просвещения в своей далёкой столице взяло себе в голову, что учиться в таких условиях детям Южного края рискованно, и объявило перерыв занятий на две недели. А школа в Фонарях подчинялась как раз этому министерству. Потом, правда, чиновники сообразили, какую сделали дурь, но конец учебного года оттянулся до середины июня. Поэтому Марко и холил до сих пор на уроки. Со своим привычным стареньким ранцем…
Лёгонький ранец подпрыгивал на спине, когда Марко скакал с уступа на уступ. Скакнёт, остановится, послушает тишину. В тишину вплетался еле слышный шорох маленьких волн - снизу. И стрёкот цикад сверху, с подступавших к обрыву травяных пустошей. Покрикивали чайки, но их голоса были как бы отдельными от тишины, не задевали её. Иногда начинал дышать ветерок - покачивал редкие, проросшие из каменных щелей бледно-синие цветки цикория.
Марко прыгнул на тесную ракушечную площадку и решил передохнуть ещё разок. Конец пути был уже недалеко. Марко встал прямо, взялся за впрессованный в камни мраморный кругляш. Толстенный. Похоже, что это был обломок древней колонны. Марко обвёл глазами синее пространство. "Полковник Дума" торчал в этом пространстве как сизый набухший чирий. Марко плюнул. В этот же миг у башенного орудия крейсера вспух синий дым. Что это?.. Марко заморгал. И моргал секунд пять, а потом тугой грохот встряхнул весь мир. И сразу ещё один грохот - с визгом и металлическим треском. На ракушечном отвесе метрах в ста от Марко взметнулось чёрное каменное дерево. Над головой свистнуло…
"Это что?! Это - по мне?! Потому что я плюнул?! Психи!.."
Никогда Марко не видел так близко снарядных разрывов. То есть вообще не видел в жизни, только в кино… Он обмер, и мысли разлетелись на осколки. И не было времени собрать их, потому что новый орудийный улар и - сразу же - ещё один взрыв сотрясли море и берег.
Голова у Марко будто отключилось, но тело, руки, ноги действовали. Сами по себе. Недалеко от мраморного кругляка была в ракушечнике широкая щель. Как раз такая, чтобы щуплый мальчишка мог втиснуться и замереть в этом убежище. Именно убежище, потому что со стороны моря щель прикрывал похожий на узкое крыло выступ.
Да разве он спасёт от снаряда!
Сердце колотилось не в груди, а где-то у горла. И кажется, текли слезы. Но выстрелов больше не было. Осколки мыслей… не то чтобы склеились, но начали проявлять себя.
"Неужели правда по мне? За что? Разглядели в трубу, что я плюнул на них? Бред какой!.. Из пушки по воробьям… Как в киношной песенке: "Если рядом воробей, мы наводим пушку…". Гады паршивые… Будут ещё стрелять или кончили?.. Может, началась настоящая война? Тогда почему палят по обрыву, а не по улицам?.. Что же делать?.. Сидеть до ночи или рвануть вперёд?..". Все жилки тряслись в Марко, и казалось, что камни отвечают мелкой дрожью.
Марко попытался вспомнить какую-нибудь молитву. Да он и знал-то всего две: "Отче наш" и ещё вот эту… "Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою…" Её норой шептала мама - когда вспоминала отца и когда думала, что рядом никого нет… И Марко в столице шептал её, когда вспоминал маму. И в то воскресенье, когда тётя Даша уговорила сходить с ней на церковную службу, в храм на площади Трёх князей… Марко не очень-то хотелось идти, но он послушался. И, чтобы настроить себя как надо, шёл и шептал, и думал о маме… А службы не получилось. Получилась драка. Две толпы верующих заспорили, кому принадлежит храм. Имперской церкви или той, что обрела самостоятельность в НЮШе? Мелькали кулаки и раскрытые черные рты. Марко видел, как старый священник на высоких ступенях поднимал медный крест и что-то говорил. Кажется, что у храма Божьего один владетель - Иисус Христос. Так, по крайней мере, на миг послышалось Марко. Тётя Даша ухватила племянника за плечи и быстро увлекла прочь.
- Господи, что же это делается на белом свете…
Её модные серёжки перепугано качались над плечами, с ресниц текла тёмная краска. А у Марко мелькнуло: "Если даже храм не могут поделить, как поделят земли и страны?"…
"Богородица Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою…" И дальше своими словами: "Помоги вернуться домой. Потому что, если не вернусь, что будет с мамой?.."
В самом деле, что с ней будет! Эта мысль ударила сорвавшейся пружиной и была она сильнее страха за себя. Рванула Марко вперёд. Он помчался по каменным выступам, перелетая глубоченные провалы. Они как бы ухали под ним, но ухали с опозданием, когда он летел уже в другом месте. И уже не боялся!
"Ну и стреляйте, сволочи! Всё равно не попадёте! Ржавое корыто! Шакалы!.."
На полной скорости он добрался до места, где ударил первый снаряд. Взрывом выворотило в отвесе целую пещеру. Казалось, что камни горячие. Пахло окалиной и едкой кислотой. Видимо, это был запах сгоревшей взрывчатки. Обожгло ступни…