– Тэ-э-экс… Взглянем направо. Частный сектор деревянной постройки. Слева, между прочим, то же самое.
– Справа – высотный дом с квартирами индивидуальной планировки. С книжным и зоомагазином. С того угла, что выходит на трамвайную линию, угнездятся бистро "Путята" и торговля обувью. А слева избы как стояли, так и стоять будут. Только обветшают окончательно. Впрочем, очень может быть, что скоро их сожгут.
– Сожгут? Кто?!
– Неизвестные злоумышленники. Спалят вместе с жильцами. Виновников найти не удастся, но на пепелище, кстати, и очень скоро возведут престижную многоэтажку. Этакий жилмассив на костях… Там вообще очень быстро строят. Только отвернись – и дома твоего нет, и кровати твоей нет, и тебя самого нет, а забиты уже сваи, подъемный кран башней вертит, и строители меж собой по-турецки бранятся. Такая вот чукотская песенка…
– Невеселая песенка у нас вышла. Не чукотская даже, а что-то этакое мрачное, готическое. Мол, вот то-то и то-то кое-где у нас порой нехорошо – а будет еще хуже! Только с фотонным приводом…
– А ведь не было никакой фантазии, – печально сказал Кармазин. – Наваждение – да, пожалуй. Я шел по улице, и вдруг словно ветер налетел и встряхнул кроны деревьев. Только вместо деревьев были вот эти дома, вот эти улицы… А сквозь них проступил другой Мир. Я как шел, так и встал, распахнувши рот. Только успел подумать: "С голубого ручейка начинается река… а дорожка в дурку – вот с этого…" Я ведь был с недосыпу жуткого, работал всю ночь, кофе самый поганый хлебал ведрами. Вот, думаю, и началось. И пока я впитывал этот другой Мир всеми своими органами чувств, следом на меня хлынуло Знание. Я знал всё об этом мире. И всё о себе в этом мире. Видел нее только что-то вокруг себя, а и за пределами этого видения. На какое-то время мне удалось слиться с самим собой – тогдашним, совсем уже немолодым, нездоровым, судьбою обиженным, всем всегда недовольным, и совершенно точно знающим, что впереди у него – то есть у меня! – ничего хорошего нет. Этот Мир в нем – во мне! – не нуждается и только и ждет, когда же он, то есть я, избавлю его от своего обременительного присутствия.
– Да брось, – сказал Иван Яковлевич. – Что значит "не нуждается"? Даже если допустить, что всё так, как ты говоришь… У тебя дети, друзья… Читатели, наконец! Ты всем и всегда будешь нужен. Это действительно был бред наяву. От нервного переутомления. Ну ничего, сборник у тебя практически готов, отдохнешь теперь.
– Не бред это был, – промолвил Кармазин. – Просто наше будущее по какой-то своей прихоти на краткий миг просочилось в наше настоящее. А увидел это один лишь я. Почему? За что мне такой подарок? И как я должен с ним поступить?
– Забыть, – уверенно предположил Иван Яковлевич. – Лично я не готов еще носить тебе передачки в дурку.
– Может быть, и стоило забыть. Я и забуду. Если, конечно, пойму, отчего это произошло со мной. Я вот что думаю… Вот если бы я сидел и писал о каком-нибудь типусе из двадцать третьего века. И он ходил по своим эфирным улицам, дышал своим зефирным воздухом, питался витаминными таблетками, а в отпуск летал на какую-нибудь альфу Гепарда. И думал бы, что так оно и есть, так всегда и было, так и должно быть во веки веков. И вдруг я отвлекся. Ну, та же соседка за спичками пришла. Или агитаторы на выборы позвали. Машина за окном с деревом поцеловалась. Да мало ли причин… И я на мгновение вырвался из всего этого эфира-зефира, повел вокруг себя туманным взором и увидел кривые стены в отставших обоях, соседку с ее нелепыми спичками, за окном – пыльные деревья, и трамвай с пьяными работягами ползет-дребезжит от завода до завода… Быть может, в этот роковой миг и придуманный мною типус вдруг увидел мой мир моими глазами. Увидел – и оцепенел в ужасе. И самому себе не поверил, что такое возможно. Ведь он что о нашем мире думал?
– Ничего, скорее всего, не думал.
– Хорошо, если так. А если он историк по профессии и специализируется на второй половине двадцатого века?
– Уж кем ты его в своей нетленке заявишь, тем он и будет. Фрезеровщиком или вальцовщиком, кем еще-то…
– Ну да, вот отойдет он от своего станка, сядет в электромобиль, а наутро с семьей на альфу Гепарда, нежиться в розовых лучах. Чтобы поскорее выдавить из памяти тот кошмар, что привиделся ему моим попущением…
– Да ну, тоже придумал – кошмар! Так, бытовщинка не лучшего разлива, трудности переходного периода от развитого социализма к коммунистическому завтра. Подумаешь – обои у него отстали…
– Видел я это твое завтра. Уж не знаю, какое оно, да только не коммунистическое. Эх! Если бы эти архаровцы, наши фантасты, могли увидеть то, что увидел я, если бы они вдруг поняли, в какую лужу сядут со своими прогнозами и предвидениями… У меня даже злорадства недостает. – Кармазин помолчал. – Одно только внушает мне хоть какую-то надежду.
– Ну, поделись. А то уж совсем вогнал в тоску своими фантазиями.
– Вот что: быть может, нас не существует вовсе? Нас просто выдумали? Мы все, с нашим миром, с нашей бытовщинкой… Я со своими хлопотами по поводу сборника и ничтожной радостью по поводу четырех рублей за воинскую часть… Ты со своей Танюшей и обезьянами, с которыми, в отличие от тебя, она не желает иметь ничего общего… Всё это – плод чьей-то разгулявшейся фантазии? Мы существуем лишь в небольшом участке чьего-то мозга, и то лишь, пока этот мозг о нас думает?
– Да у тебя и впрямь горячка, братец, – сказал Иван Яковлевич. – Вот тебе мой совет: бросай ты это дело.
– Какое дело? – не понял Кармазин.
– Баловство с фантастикой. Ты же видел на литобъединении, каковы они, эти фантасты: глаза безумные, морды небритые, смех истерический. Из любого пустяка готовы сделать вселенский катаклизм, и сами же над ним посмеются. Ей-богу, не стоит тебе заглядывать дальше своего подъезда и глубже нынешнего вечера. Целее будешь. Пиши как писал. Бытовые зарисовки из жизни рабочих династий. Закончи, наконец, бессмертную эпопею "Рабочая закваска". Про племенных кузнецов Сероштановых.
– Потомственных, – проворчал Кармазин.
– Один хрен… Ты закончишь, я издам. И тебя на руках внесут в Союз писателей.
– Меня и так внесут, – сказал Кармазин печально. – Без кузнецов Сероштановых.
– Это как это?!
– Ну… Настанет такое время… В общем… Нужно будет хоть кого-то внести. Только никому уже это будет не нужно. Ни мне, ни Союзу.
– Книжки там хотя бы останутся?
– Останутся. Книг будет море. Причем всяких. И хороших, и плохих, и чудовищных. Не поверишь, но самым издаваемым жанром станет фантастика.
– Не поверю, – сказал Иван Яковлевич. – Как-то не сочетается это с астрологией и религией.
– Еще как сочетается. Это же будет не научная фантастика, а так… Бредятина какая-то. Кстати, грамотности народу книжное обилие не прибавит. Скорее наоборот…
– С какой же это стати наоборот?
– Невежды одолеют, – коротко ответил Кармазин.
Иван Яковлевич подождал, что тот как-то разовьет свою мысль, но продолжения не последовало. Кармазин шел рядом, погруженный в себя, и лицо его было пасмурно.
– Я вот думаю… – начал было он.
– А ты не думай, – посоветовал Иван Яковлевич.
Ложный финал
И всё же крамольные мысли не сдавались без боя.
– Знаешь что? – вдруг спросил Иван Яковлевич. – Эта твоя неожиданная картина мира. Как-то всё это… – Он вдруг сморщился и с чувством произнес: – Ну что за дерьмо?!
– А ты как хотел? – усмехнулся Кармазин. – Почему, позволь узнать, ты решил, что за двадцать с небольшим лет всё изменится до неузнаваемости? Более того, что изменится в лучшую сторону? Что люди, от которых зависит, что и как будет меняться в обществе, непременно станут стремиться к добру и свету, а не к власти и деньгам?
– Да всё я понимаю, – сказал Иван Яковлевич с досадой. – Но ведь хотелось же, хотелось…
Они свернули с центральной аллеи во дворы и миновали пивной ларек, окруженный волнующейся толпой. Кое-кто из томимых жаждой попросту лез к заветному окошку по головам, возбужденно выкрикивая оттесненным друзьям: "Тару готовь, счас дела бум делать!.."
– Студентка политеха лениво потягивала пиво из банки, – ядовито промолвил Иван Яковлевич.
– Из трехлитровой, – добавил Кармазин.
И они заржали, довольные своей шуткой, которая окончательно примирила их друг с другом и с окружающей действительностью.
Истинный финал
– Ну, что скажете? – осторожно спросил Денис.
– Забавно получилось, – промолвил Олег. – Неплохая стилизация. Хотя язык, на котором у тебя беседуют редактор и автор, даже принимая во внимание всю заявленную специфику, мне показался слишком цветистым, даже вычурным. Так могли бы общаться какие-нибудь гимназисты в начале двадцатого века.
Они сидели на открытой веранде, слегка затененной от прямых лучей полуденного солнца причудливой занавесью из декоративных лиан. Заблудившийся в орнаменте стеблей шмель добавлял свою лепту в обсуждение, создавая своим растерянным жужжанием ненавязчивый, почти музыкальный фон.
– Как это у тебя, – добавил Антон. – "Бытовая магия"… – Он размашисто начертил пальцем прямо в воздухе дымный контур сердечка, тут же пронзил его такой же иллюзорной стрелой и мановением ладони послал в направлении Наташи.
– Банально, – сказала та. – Это не о тебе, Денис, а об этом символе.
– Зато искренне, – сказал Антон. – И совершенно в духе повествования уважаемого автора.
– Вот ему бы и послал свою нелепую валентинку, – сказала Наташа.
– Я ему другую сотворю. Что-нибудь эфирно-зефирное.
– А меня не стошнит? – засмеялся Денис.
– Ты же сам это придумал.
– Не слушай никого, Денис, – сказала Наташа. – Мне понравилось. Я просто поражена, как тебе это в голову пришло. Как ты сумел из ничего выдумать целый мир. Даже два мира! И заполнить его совершенно непонятными мне проблемами, которыми твои герои не на шутку озабочены. Ты не станешь протестовать, если я тебя поцелую?
– Приму как высшую награду, – сказал Денис.
Некоторое время все задумчиво следили за тем, как Наташа вручает обещанный приз под негромкий аккомпанемент шмелиного оркестра.
– Я-то другому поражаюсь, – наконец сказал Олег. – Как тебе было не лень исписать руками – руками! – столько бумаги. Я бы так не смог. Аплодирую твоему подвигу. Ведь чего, казалось бы, проще! – Он развернул перед собой сияющий экран, на котором появились двое мужчин, тотчас же затеявших меж собой оживленную дискуссию.
– Привет, Бим! – закричал один петушиным голосом.
– Привет, Бом! – в том же духе отозвался другой.
– Мы здесь затем, чтобы!.. – заверещали было оба, но Олег взмахом руки отправил их в небытие.
– Вначале я хотел проверить, существует ли на самом деле магия начертанного слова, – сказал Денис.
– Бытовая! – засмеялся Антон. Он развлекался тем, что жонглировал большими радужными буквами.
– И что же? – осведомился Олег. – Она действительно существует?
– Скорее да, чем нет. Я даже был готов всё бросить… По названной тобою причине: мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Но обнаружил, что не могу оторваться, что одна реплика сама собою цепляется за другую, как звенья цепи, а я лишь орудие для переноса их на бумагу. И хотя никакой особенно изящной словесности здесь нет, как вы могли уже заметить, но было радостно видеть, как из-под моего пера рождаются слово за словом, фраза за фразой, выстраивается этот странный, нелепый мир, в котором вынуждены обитать мои герои…
– Забавный поворот темы ты им подкинул, – сказал Антон. – Насчет просачивания временных пластов…
– Ну, ничего нового здесь я не изобрел, – ввернул Денис.
– …Хотя мог бы оказаться более последовательным и довести ситуацию до необходимого абсурда. Этот твой Кармазин должен был увидеть наш мир. Настоящий, истинный мир, который породил его – игрушку праздного ума.
– Не будь таким циничным, – сказала Наташа. – Тебе это не к лицу. Люди не игрушки, ты не знал? Занимайся лучше своими банальными иллюзиями.
– Я не волшебник, – скромно сказал Антон. – Я только учусь. На день рождения ты получишь в дар от меня живого белого единорога. Как ты того и заслуживаешь, наша милая взыскательная муза.
– По правилам игры Кармазин, конечно же, мог увидеть наш мир, – сказал Денис. – Но, увы, во время сочинительства меня ничто не отвлекало! Даже вы, друзья, были на диво снисходительны к моей внезапной фантазии заняться творчеством. У меня не было случая "повести вокруг себя туманным взором", увидеть эту веранду, это чистое небо, этот чудесный мир… и сообщить это видение своему герою.
– И дать ему надежду, – сказал Олег.
– Скорее, внушить полную безнадежность существования в его вымышленном мрачном мирке, – усмехнулся Антон.
– Это безжалостно, – сказала Наташа. – Жестоко! Ты должен дописать еще несколько страниц, чтобы всем подарить надежду!
– Не знаю, – сказал Денис. – Пока я чувствую себя выжатым лимоном. Оказывается, сочинительство – нелегкий труд!
– А если я тебя очень попрошу? – настаивала Наташа. – Ты сделаешь это? Для меня?
– Для тебя – что угодно, – улыбнулся Денис. – Но не сегодня, хорошо?
– Смотри, ты обещал.
– Знаете что? – вдруг сказал Антон. – Давайте уже что-нибудь придумаем с этим глупым насекомым, пока с ним не случился нервический припадок!
И они отправились спасать шмеля, на время забыв обо всех прочих делах.
Евгений Гаркушев
Выгодная работа
В грязи поблескивали отражения окон. Затянутое тучами небо казалось таким низким, что плюнь – и долетит. Но Иван даже не пытался – лузгал семечки и сплевывал шелуху в лужу рядом с качелями. Пиво закончилось, плеер сломался, друзья как-то потускнели, потерлись жизнью, как бывшие в обращении монетки. У каждого свои проблемы. То разгульное время, что было до армии, не вернешь. Да и самому шататься по улицам и протирать лавочки уже неинтересно, а работы нет, денег нет, учиться негде и не хочется. Словом, как говорили в школе, наступила полная потеря жизненных ориентиров. Еще и погода мерзкая, холодом тянет, но снег так и не пошел. А впереди – целая зима.
Ничего, никого, и перспектив – никаких. Иван попытался пониже натянуть холодную осеннюю куртку, поежился, достал из кармана последнюю пригоршню семечек. Вечер закончился, не успев начаться. Очередной тоскливый и одинокий вечер… Ладно друзья – так и девчонки не любят. Зачем он им нужен без денег, без работы, без машины и без квартиры? Нет, в самом деле, их можно понять. До армии Иван обижался на девушек, которые его игнорировали, а сейчас только сетовал на жизнь. Ну вот была бы у него сейчас девчонка – сидела бы рядом, смотрела на грязный двор, облетевшие деревья, выщербленную стену котельной? Даже домой он повести ее не мог бы – дома мама, отец и брат, да мешок картошки в прихожей на зиму. Только, сдается, одного мешка им и на месяц не хватит.
Идти домой и слушать нотации, а то и ругань, не хотелось. Но выбора не было. Иван поднялся, оттолкнул ногой пустую бутылку и увидел направлявшегося к нему крепкого мужчину. Не то чтобы он испугался, однако стало немного не по себе. Кому и зачем он мог понадобиться? А шел мужик в кожанке явно к нему – больше не к кому. Судя по уверенной походке, бандит или милиционер. Последнее вероятнее. Сейчас поймает его, повесит какое-то дело – и привет.
Иван прикинул, успеет ли перемахнуть через низенький заборчик, скрыться в темном дворе. Но тогда, если милиционер догонит, вообще не оправдаться. Убегаешь – значит, виноват.
– Эй, парень, подожди!
Похоже, мужчина издалека уловил настороженность и неуверенность Ивана – вот и позвал. В голосе угрозы не было, скорее заинтересованность и доброжелательность, даже какая-то мягкость.
– Чего? – не слишком вежливо ответил Иван.
– Дело есть.
– Какое?
– Работа нужна?
Иван насторожился. Тема известная – предложит огород вскопать или там забор покрасить, а потом по голове, и закопает на этом огороде – если псих. Или паспорт отберет, усыпит и на органы продаст. Глупо взрослому парню в такие ужасы верить? Может быть, и глупо, только у кого еще органы донорские брать, как не у здоровых парней? Прикинуться добрым не так сложно, а спрос на здоровые почки, как говорят, немаленький…
Но, скорее всего, мужик – самый настоящий бандит. Сейчас предложит постоять на стреме, пока сам ограбит магазин. А если что, сдаст ментам. Или воткнет перо в бок, чтобы не делиться и не оставлять свидетеля.
Иван сам удивился, сколько разных страшилок промелькнуло перед глазами за доли секунды. Одно ясно – ждать добра от незнакомца, встреченного на заднем дворе детского сада ночью, не стоит.
– Что за работа? – словно нехотя протянул Иван. Голос предательски дрогнул.
– Хорошая. Точнее, не то чтобы очень хорошая, но высокооплачиваемая. Не работа – просто сказка.
– Ага. Ясно. А желающих нет?
– Есть желающие. Но ты, Иван, нам подходишь.
Шпион, что ли? Откуда он знает имя? Иван вздрогнул и судорожно попытался припомнить известные ему военные секреты. По всему выходило, что разведкам вражеских государств он полезным быть не может. Но этот тип специально его искал, теперь точно ясно. И нашел!
– Чем же я вам подхожу?
– У тебя есть необходимый уровень знаний и обязательность.
– А вы откуда знаете?
– Наводили справки.
– Ясно.
На самом деле, ясно ничего не было. В добрых волшебников Иван уже не верил. И в то, что он кому-то сильно нужен, тоже. А такой вот дядя, который посреди улицы предлагает работу, выглядел очень подозрительно. Но верить всегда так хочется…
– Да что мы здесь важные дела обсуждаем? Давай в кафе зайдем, – предложил мужчина.
– Может, лучше здесь?
– Ты знаешь, холодно. Да и в нашей компании есть правило вести переговоры в помещении.
– Ну, если в правилах… Только у меня денег нет.
– Не беспокойся.
– Ладно. А как вас зовут?
– Павел Алексеевич.
– И какую фирму вы представляете?
– Я всё расскажу за чашкой кофе. Тебе нужно согреться, да и в ногах правды нет – так ведь говорят?
Иван послушно пошел за Павлом Алексеевичем, давая себе зарок не пить спиртного и внимательно следить за руками потенциального работодателя – чтобы не подсыпал чего-нибудь в кофе. Только зачем ему такие кружные пути? Мог бы и здесь бутылку пива со снотворным предложить. Подальше от посторонних глаз. Неужели и правда серьезный человек?
Кафе сияло загадочными зелеными огнями. Друзья говорили, что тут всё дорого, а внутрь Иван никогда и не заходил. Мажорское заведение, нечего деньги тратить – даже если они и есть.
Павел Алексеевич по-хозяйски оглядел полупустой зал, прошел к столику у окна, присел. Иван робко устроился напротив, еще раз взглянул на лицо нового знакомого. На бандита совсем не похож. Шрамов нет, нос не сломан, выбрит гладко. И загорелый. Это в конце ноября… Наверное, был где-то за границей, на юге. Или в солярий ходит? Странно, странно…
Неслышно подошедший официант положил перед посетителями большие кожаные папки с меню.
– Ты хочешь чего-нибудь съесть? – спросил Павел Алексеевич, когда официант отошел и не мог их услышать.