В низкий овальный люк, согнувшись в три погибели, пролез костлявый бледный парень. Юрковский узнал его - это был Петя Базанов, добродушный, очень справедливый юноша, умница и добряк. Юрковский уже начал благожелательно улыбаться, но Базанов только холодно кивнул ему, подошел к столу и положил перед Шершнем папку.
- Вот расчеты, - сказал он. - Коэффициенты поглощения.
Юрковский спокойно сказал:
- Что ж это вы, Петр… э-э… не помню отчества, и поздороваться со мной не хотите?
Базанов медленно повернул к нему худое лицо и, прищурясь, поглядел в глаза.
- Прошу прощения, Владимир Сергеевич, - сказал он. - Здравствуйте. Боюсь, я немного забылся.
- Боюсь, вы действительно немного забылись, Базанов, - негромко произнес Шершень.
Базанов пожал плечами и вышел, захлопнув за собой люк. Юрковский резко выпрямился, и его вынесло из-за стола. Шершень поймал его за руку.
- Магнитные подковки у нас полагается держать на полу, товарищ генеральный инспектор, - сказал он смеясь. - Это вам не "Тахмасиб".
Юрковский смотрел на закрытый люк. Неужели это Базанов, с удивлением думал он.
Шершень стал серьезен.
- Вы не удивляйтесь поведению Базанова, - сказал он. - Мы с ним повздорили из-за этих коэффициентов поглощения. Он полагает ниже своего достоинства считать коэффициенты поглощения и уже двое суток терроризирует обсерваторию.
Юрковский сдвинул брови, пытаясь вспомнить. Затем он махнул рукой.
- Не будем об этом, - сказал он. - Давайте, Владислав, показывайте ваши парадоксы.
От реакторного кольца "Тахмасиба" через каменистую равнину к цилиндрической башне лифта был протянут тонкий трос. Юра неторопливо и осторожно двигался вдоль троса, с удовольствием чувствуя, что период подготовки в условиях невесомости не прошел для него даром. Впереди, шагах в пятидесяти, поблескивал в желтом свете Сатурна скафандр Михаила Антоновича.
Огромный желтый серп Сатурна выглядывал из-за плеча. Впереди над близким горизонтом ярко горела зеленоватая ущербленная луна - это был Титан, самый крупный спутник Сатурна и вообще самый крупный спутник в солнечной системе. Юра оглянулся на Сатурн. Колец с Дионы видно не было, Юра увидел только тонкий серебристый луч, режущий серп пополам. Неосвещенная часть диска Сатурна слабо мерцала зеленым. Где-то позади Сатурна двигалась сейчас Рея.
Михаил Антонович подождал Юру, и они вместе протиснулись в низкую полукруглую дверцу. Обсерватория размещалась под землей, на поверхности оставались только сетчатые башни интерферометров и параболоиды антенн, похожие на исполинские блюдца. В кессоне, вылезая из скафандра, Михаил Антонович сказал:
- Я, Юрик, пойду в библиотеку, а ты здесь прогуляйся, посмотри, сотрудники тут все молодые, ты с ними быстро познакомишься… А часа через два встретимся… Или возвращайся прямо на корабль…
Он похлопал Юру по плечу и, гремя магнитными подковами, пошел по коридору налево. Юра пошел направо. Коридор был круглый, облицованный матовым пластиком, только под ногами лежала неширокая стальная дорожка, исцарапанная подковами. Вдоль коридора тянулись трубы, в них клокотало и булькало. Пахло сосновым лесом и нагретым металлом.
Юра прошел мимо открытого люка. Там никого не было, только мигали цветные огоньки на пультах. Тихо так, подумал Юра. Никого не видно и не слышно. Он свернул в поперечный коридор и услыхал музыку. Кто-то где-то играл на гитаре, уверенно и неторопливо выводя печальную мелодию. Неужели и на Рее так? - подумал вдруг Юра. Он любил, чтобы вокруг было шумно, чтобы все были вместе, и смеялись, и острили, и пели. Ему стало грустно. Потом он подумал, что все сейчас, должно быть, на работе, но все же так и не смог отделаться от ощущения, что люди не могут не скучать в круглых пустых коридорах - здесь ли или на других далеких планетах. Вероятно, виновата была гитара.
Вдруг кто-то злобно сказал над самым ухом: "А вот это уже тебя не касается! Понимаешь? Совершенно не касается!" Юра остановился. Коридор был по-прежнему пуст. Другой голос, мягкий и извиняющийся, сказал:
- Я не имел в виду ничего плохого, Виталий. Ведь это действительно не нужно ни тебе, ни ей, ни Владиславу Кимовичу. Никому это не нужно. Я только хотел сказать…
Злобный голос перебил:
- Я уже слышал, и надоело! И отстаньте вы от меня с вашим Авериным, не лезьте в мои дела! Я прошу только одного: дайте мне отработать мои три года - и провалитесь вы в самые глубокие тартарары…
Слева от Юры распахнулся люк, и в коридор выскочил беловолосый парень лет двадцати пяти. Светлые вихры его были взъерошены, покрасневшее лицо перекошено. Он с наслаждением грохнул люком и остановился перед Юрой. Минуту они глядели друг на друга.
- Вы кто такой? - спросил беловолосый.
- Я… - сказал Юра, - я с "Тахмасиба".
- А, - с отвращением сказал беловолосый. - Еще один любимчик!
Он обошел Юру и стремительно зашагал по коридору, то и дело подлетая к потолку и бормоча: "Провалитесь вы все в тартарары! Провалитесь вы все…" Юра холодно спросил ему вслед: "Вы что, палец прищемили, юноша?" Беловолосый не обернулся.
Ну и ну, подумал Юра. Здесь совсем не так скучно.
Он повернулся к люку и обнаружил, что перед ним стоит еще один человек, должно быть, тот, что говорил извиняющимся голосом. Он был коренаст, широкоплеч и одет не без изящества. У него была красивая прическа и румяное грустное лицо.
- Вы с "Тахмасиба"? - тихо спросил он, приветливо кивая.
- Да, - сказал Юра.
- С Владимиром Сергеевичем Юрковским? Здравствуйте, - человек протянул руку. - Меня зовут Кравец. Анатолий. Вы будете у нас работать?
- Нет, - сказал Юра. - Я здесь проездом.
- Ах, проездом? - сказал Кравец. Он все еще держал Юрину руку. Ладонь у него была сухая и прохладная.
- Юрий Бородин, - сказал Юра.
- Очень приятно, - сказал Кравец и отпустил Юрину руку. - Так вы проездом. Скажите, Юра, Владимир Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?
- Не знаю, - сказал Юра.
Румяное лицо Кравца стало совсем печальным.
- Ну, конечно, откуда вам знать… Тут у нас, знаете ли, распространился вдруг этот странный слух… Вы давно знакомы с Владимиром Сергеевичем?
- Месяц, - неохотно сказал Юра. Он уже понял, что Кравец ему не нравится. Может быть, потому, что он говорил с белобрысым извиняющимся голосом. Или потому, что все время задавал вопросы.
- А я его знаю больше, - сказал Кравец. - Я у него учился. - Он вдруг спохватился. - Что же мы тут стоим? Заходите!
Юра шагнул в люк. Это была, по-видимому, вычислительная лаборатория. Вдоль стен тянулись прозрачные стеллажи электронной машины. Посередине стояли матово-белый пульт и большой стол, заваленный бумагами и схемами. На столе стояло несколько небольших электрических машин для ручных вычислений.
- Это наш мозг, - сказал Кравец. - Присаживайтесь.
Юра остался стоять. Молчание затянулось.
- На "Тахмасибе" тоже такая же машина, - сообщил Юра.
- Сейчас все наблюдают, - заговорил Кравец. - Видите, никого нет. У нас вообще очень много наблюдают. Очень много работают. Время летит совершенно незаметно. Иногда такие ссоры бывают из-за работы… - Он махнул рукой и засмеялся. - Наши астрофизики совсем рассорились. У каждого своя идея, и каждый почитает другого дураком. Объясняются через меня. И мне же от обоих попадает.
Кравец замолчал и выжидательно посмотрел на Юру.
- Что ж, - сказал Юра, глядя в сторону. - Бывает.
Конечно, подумал он, никому неохота сор из избы выносить.
- Нас здесь мало, - сказал Кравец, - все мы очень заняты, директор наш, Владислав Кимович, очень хороший человек, но он тоже занят. Так что на первый взгляд может показаться, что у нас очень скучно. А на самом деле мы круглыми сутками сидим каждый со своей работой.
Он снова выжидательно посмотрел на Юру. Юра вежливо сказал:
- Да, конечно, чем тут еще заниматься. Космос ведь для работы, а не для развлечений. Правда, у вас тут действительно пусто немножко. Только где-то гитара играет.
- А, - сказал Кравец, улыбаясь, - это наш Дитц погрузился в размышления.
Люк отворился, и в лабораторию неловко протиснулась маленькая девушка с большой охапкой бумаг. Она плечом затворила люк и посмотрела на Юру. Наверное, она только что проснулась - глаза у нее были слегка припухшие.
- Здравствуйте, - сказал Юра.
Девушка беззвучно шевельнула губами и тихонько прошла к столу. Кравец сказал:
- Это Зина Шатрова. А это, Зиночка, Юрий Бородин, он прибыл вместе с Владимиром Сергеевичем Юрковским.
Девушка кивнула, не поднимая глаз. Юра старался сообразить, ко всем ли прибывшим на "Тахмасибе" с Юрковским работники обсерватории относятся так странно. Он взглянул на Кравца. Кравец смотрел на Зину и, кажется, что-то подсчитывал. Зина молча перебирала листки. Когда она придвинула к себе электрическую машину и стала звонко щелкать цифровыми клавишами, Кравец обернулся к Юре и сказал:
- Ну что, Юра, хотите…
Его прервало мягкое пение радиофонного вызова. Он извинился и поспешно вытащил из кармана радиофон.
- Анатолий? - спросил густой голос.
- Да, я, Владислав Кимович.
- Анатолий, навести, пожалуйста, Базанова. Он в библиотеке.
Кравец взглянул на Юру.
- У меня… - начал он.
Голос в радиофоне стал вдруг далеким.
- Здравствуйте, Владимир Сергеевич… Да-да, схемы я приготовил…
Послышались частые гудки отбоя. Кравец засунул радиофон в карман и нерешительно поглядел на Зину и на Юру.
- Мне придется уйти, - сказал он. - Директор просит меня помочь нашему атмосфернику… Зина, будь добра, покажи нашему гостю обсерваторию. Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича, надо принять его получше.
Зина не ответила. Она словно не слышала Кравца и только низко опустила лицо над машиной. Кравец улыбнулся Юре грустной улыбкой, поднял брови, слегка развел руками и вышел.
Юра отошел к пульту и украдкой взглянул на девушку. У нее было милое и какое-то безнадежно усталое лицо. Что все это значит: "Владимир Сергеевич действительно приехал сюда инспектировать?" "Учти, он хороший друг Владимира Сергеевича". "Провалитесь вы все в тартарары!" Юра чувствовал, что все это означает что-то нехорошее. Он испытывал настоятельную потребность во что-то вмешаться. Уйти и оставить все в таком же положении было решительно невозможно. Он опять посмотрел на Зину. Девушка прилежно работала. Никогда он еще не видел, чтобы такая милая девушка была так печальна и молчалива. Да ее же обидели, подумал вдруг он. Ясно как солнце, что ее обидели. Обидели на твоих глазах человека - и ты виноват, - машинально вспомнил он. Ну, ладно…
- Это что? - громко спросил Юра и ткнул пальцем наугад в одну из мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.
- Это? - сказала она. В первый раз она подняла на него глаза. У нее были необыкновенно синие большие глаза. Юра храбро сказал:
- Вот именно, это.
Зина все еще смотрела на него.
- Скажите, - спросила она, - вы будете работать у нас?
- Нет, - сказал Юра и подошел вплотную к столу. - Я не буду у вас работать. Я здесь проездом. И никакой я не друг Владимира Сергеевича, а просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.
Она провела ладонью по лицу.
- Погодите, - пробормотала она. - Вакуум-сварщик? Почему вакуум-сварщик?
- А почему бы и нет? - сказал Юра. Он чувствовал, что каким-то непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой. Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.
- Простите, - сказала девушка. - Я вас спутала.
- С кем?
- Не знаю. Я думала… Не знаю. Это не важно.
Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.
- Рассказывайте, - потребовал он.
- Что?
- Все. Все, что здесь делается.
И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную поверхность стола закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.
- Ну, вот еще, - сердито сказал он.
Зина затрясла головой. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:
- Прекратите реветь! Какой срам!
Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.
- Вам… бы… так, - проговорила она. Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.
- Кто это вас? - тихо спросил Юра. - Кравец? Так я пойду и сейчас набью ему морду, хотите?
Она сложила платок и попыталась улыбнуться. Затем она спросила:
- Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?
- Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.
- А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?
- Какого протеже? - изумился Юра.
- У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца - астрофизика…
- Что за чушь? - сказал Юра. - На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких астрофизиков.
- Правда?
- Ну, конечно, правда! И вообще - у Юрковского любимцы! Это же надо придумать! Кто это вам сказал? Кравец?
Она опять помотала головой.
- Хорошо, - Юра нашарил ногой табурет и сел. - Вы все-таки рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?
- Никто, - сказала она тихо. - Я просто плохой работник. Да еще с неуравновешенной психикой, - она невесело усмехнулась. - Наш директор вообще против женщин на обсерватории. Спасибо, что хоть не сразу на Планету вернул. Со стыда бы сгорела. На Земле пришлось бы менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть ничего и не получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я ведь люблю все это, - она судорожно глотнула. - Ведь я думала, что у меня призвание…
Юра сказал сквозь зубы:
- В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.
Она дернула плечом.
- Ведь вы любите свое дело?
- Да.
- И у вас ничего не получается?
- Я бездарь, - сказала она.
- Как это может быть?
- Не знаю.
Юра прикусил губу и задумался.
- Послушайте, - сказал он. - Послушайте, Зина, ну, а другие как же?
- Кто?
- Другие ребята…
Зина судорожно вздохнула.
- Здесь они стали совсем не такими, как на Земле. Базанов всех ненавидит, а эти два дурачка вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают…
- А Кравец?
- Кравец - холуйчик, - равнодушно сказала она. - Ему на все наплевать. - Она вдруг растерянно посмотрела на него. - Только вы никому не говорите того, что я вам здесь рассказывала. Ведь мне совсем житья не будет. Начнутся всякие укоризненные замечания, общие рассуждения о сущности женской натуры…
Юра сузившимися глазами смотрел на нее.
- Как же так? - сказал он. - И никто об этом не знает?
- А кому это интересно? - Она жалко улыбнулась. - Ведь мы - лучшая из дальних обсерваторий…
Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень просунулся по пояс в комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и снова уставился на Юру. Зина встала.
- Познакомьтесь, - сказала она дрожащим голосом. - Это Свирский, Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин…
- Сдаешь дела? - неприятным голосом осведомился Свирский. - Ну, не буду мешать.
Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.
- Одну минуту, - сказал он.
- Хоть пять, - любезно осклабился Свирский. - Но в другой раз. А сейчас мне не хочется нарушать ваш тет-а-тет, коллега.
Зина негромко охнула и прикрыла лицо рукой.
- Я тебе не коллега, дурак, - тихо сказал Юра и пошел на Свирского. Свирский бешеными глазами глядел на него. - И я буду говорить с тобой сейчас, понял? А сначала ты извинишься перед девушкой, скотина этакая.
Юра был в пяти шагах от люка, когда Свирский, зверски выпятив челюсть, полез в комнату навстречу ему.
Быков расхаживал по кают-компании, заложив руки за спину и опустив голову. Жилин стоял, прислонившись к двери в рубку. Юрковский, сцепив пальцы, сидел за столом. Все трое слушали Михаила Антоновича. Михаил Антонович говорил страстно и взволнованно, прижимая к левой стороне груди коротенькую руку.
- …И поверь мне, Володенька, никогда в жизни я не выслушивал столько гадостей о людях. Все гадкие, дурные, один Базанов хороший. Шершень, видите ли, тиран и диктатор, всех измотал, нагло диктует свою волю. Все его боятся. Был один смелый человек на Дионе, Мюллер, и того Шершень, видите ли, выжил. Нет-нет, Базанов не отрицает научных заслуг Шершня, он, видите ли, даже восхищается ими, а в том, что обсерватория пользуется такой славой, заслуга именно Шершня, но зато, видите ли, внутри там царит упадок нравов. У Шершня есть специальный осведомитель и провокатор, некий бездарь Кравец. Этот Кравец, видите ли, везде подслушивает, а потом наушничает, а потом по указанию директора распространяет слухи и всех между собой ссорит. Так сказать, разделяй и властвуй. Кстати, пока мы беседовали, этот несчастный Кравец зашел в библиотеку за какой-то книжкой. Как на него Базанов накричал! "Пошел вон!" - кричит. Бедный Кравец, такой милый, симпатичный юноша, даже представиться не успел толком. Весь покраснел и ушел, даже книжки не взял. Я, конечно, не мог сдержаться и здорово отчитал Базанова. Я ему прямо сказал: "Что же вы, Петя? Разве можно?"
Михаил Антонович перевел дух и вытер лицо платочком.
- Ну, вот, - продолжал он. - Базанов, видите ли, необычайно нравственно чистоплотен. Он не выносит, когда кто-нибудь за кем-нибудь ухаживает. Здесь есть молоденькая сотрудница Зина, астрофизик, так он приклеил к ней сразу двух кавалеров да еще вообразил, что они из-за нее передрались. Она, видите ли, делает авансы и тому и другому, а те как петушки… Причем сам, заметьте добавляет, что это только слухи, но что факт остается фактом, все трое в ссоре. Мало того, что Базанов склочничает со всеми астрономами, он втянул в свои склоки и инженер-контролеров. Все у него кретины, сопляки, работать никто не умеет, недоучки… У меня волосы дыбом вставали, когда я это слышал! Вообрази, Володенька… Знаешь, кого он считает главным виновником всего этого?
Михаил Антонович сделал эффектную паузу. Быков остановился и посмотрел на него. Юрковский, сильно прищурясь, играл желваками на обрюзглых щеках.
- Тебя! - сказал Михаил Антонович сорвавшимся голосом. - Я прямо ушам не поверил! Генеральный инспектор МУКСа прикрывает все эти безобразия, мало того, возит по обсерваториям каких-то таинственных любимцев, пристраивает их там, а простых работников, придравшись к мелочи, увольняет и возвращает на Землю. Всюду насадил своих ставленников, вроде Шершня! Я этого уже не выдержал. Я ему сказал: "Извините, - говорю, - голубчик, извольте отдавать отчет в своих словах".
Михаил Антонович снова перевел дух и замолчал. Быков принялся расхаживать по кают-компании.
- Так, - сказал Юрковский. - Чем же ваша беседа кончилась?
Михаил Антонович гордо сказал: