Подруга Басмача была профессорской дочкой. Ее отец- профессор и заведующий кафедрой истории читал лекции о прошлом великой страны. Он занятно рассказывал на своих лекциях про то, как Россия была беременна революцией, и про то, как произошел выкидыш революционной ситуации. Он поведал студентам историю Государства Российского в том свете, в котором видел ее сам. Его взгляд на историческую правду был, по меньшей мере, предвзятым, если принять на веру такую фразу, которую любил повторять: "Вы думаете, что революцию сделал народ? Бред! Революцию сделала кучка пьяной матросни!!!".
Некоторая фривольность, которую себе позволял профессор на занятиях, стяжала ему славу отца всех студентов и их лучшего друга. Заведя себе несколько друзей с каждого курса, в конце рабочей недели профессор, заперевшись в своем кабинете, распивал с ними горькую и вел панибратские беседы на предмет студенческой жизни, лошадей, вина, карт и женщин. Ему без труда удавалось быть в курсе новых течений и настроений студенчества. Интерес профессора носил меркантильный оттенок, поскольку его красавица дочь посещала его лекции. Он знал всех жеребцов, для которых женщина- лишь очередная спортивная ступень и старался уберечь свою дочку от них, знал кляузников и зубрил, на которых обращал ее внимание.
В один из тех прекрасных дней, когда заканчивается трудная учебная неделя лекцией по истории, профессор, пребывая в отличном настроении, поинтересовался у Басмача его новыми успехами на любовном фронте.
- Ты скажи мне, дорогой, - спросил он Басмача, стараясь перекричать огромную шумную аудиторию. - Не всех ли ты девиц испортил на курсе?
Вопрос неформального историка поднял бурю ухмылок и хохота в лекционном зале. Профессор счел свою шутку удачной, поскольку сам себя причислял к великим острякам текущего столетия. Увидев смущение и пунцовый окрас на щеках Басмача, он утвердился во мнении, что очень тонко поддел красавца с Кавказа. Лишь несколько лет спустя он понял, что студенты смеялись вовсе не над Басмачом. Вся комичность ситуации принадлежа ему и только ему, поскольку, к этому моменту его дочка и Басмач уже успели до тонкостей познать друг друга.
Отец достал из-под кровати толстую книжку, открыл ее, заставляя себя верить, что вот-вот начнет постигать науки, но вскоре, потеряв всякую надежду, бросил ее назад, закрыл глаза и уснул…
- Открывай, жаба… - громыхала дверь. - Открывай лежебока, жаба… Ох, нехристь нечистый. Открывай, жаба… Да ты же жаба…
- Боц, ты чего там кудахчешь? - Не открывая глаз, спросил Отец. - Набрался, веди себя пристойно.
- Открывай, жаба, слышать ничего не желаю, жаба… Открой… - Не унимался Боцман.
Отец нехотя соскользнул с кровати и повернул ключ. К нему на руки упало нетронутое трезвостью тело Боцмана.
- Отец родной, ты мне скажи, почему такая вопиющая несправедливость, ну почему, Отец? Скажи как на духу, родной…
- Боц, ты меня разбудил, а я в гневе страшен. Говори чего надо и убирайся, пока бока целы. - Отец вовсе не собирался калечить друга, однако, спросонья в голову приходят гениальные мысли, за которые позже становится стыдно.
- Ты меня испугал, - Боцман выпрямился. - Дай соль, я посолить хочу…
- Ты уже брал ее, - теперь Отцу стало понятно, что Боцман пришел за общением, которого сейчас он дать не мог.
- Что, я уже посолил? - Удивление не было убедительным и искренним, и это утвердило Отца во мнении, что его другу нечем заняться.
В конце темного коридора показался Басмач. Отец посмотрел на часы- он проспал от силы минут сорок, это означало что на этот раз его сосед с Танькой что-то рано разругались, хотя прецеденты уже были.
- Смотри, Басмач, какое тело к нашему борту прибило! - Отец кивнул на шатающееся тело.
Боцман воровато скосил глаза за спину и попытался что-то сказать.
- Сейчас я его прибью, если этот Гаврош- попрошайка в секунду не исчезнет! - Басмач был не на шутку зол.
- Ухожу, но скоро вернусь, - Боцмана качнуло по направлению к кухне.
Морской шаркающей походкой паренек удалялся по коридору, мурлыча глупую песенку:
Никто мэнэ не любэ, никто нэ уважае,
Пойду скория в лис я, наимся червечкив,
Вонэ ж такия зкусныя, вонэ ж таки соленыя…
- Что, Басмач, совсем бабы заели? - Сочувствуя горю, спросил Отец. Он прекрасно понимал, что Басмача сейчас трогать нужно край, как аккуратно.
- Не говори, - Басмач раздевался. От былого педантизма не осталось и следа, - бабы еще хуже комаров. Те, хоть, когда кровь пьют- не жужжат. - Он сделал вид что сплюнул. - Ну не куры ли, ты подумай. Голову бы отвернул.
- Так оторви, за нее больше пятнадцати суток тебе не дадут. - Отец тихонько хохотнул.
- Где еда? - Басмач выругался.
- А какого мяса ты к ней пожаловал? Знал же, что ругаться будете.
- Она ж как собака, ее не выгуливай, так она дома пакостить начнет.
- Тебе надо будет ружьишко справить, да гонять ее, как Сидорову козу, как мой дед.
Басмач улыбнулся. Он вспомнил, как Отец рассказывал ему про своего деда, который чуть не застрелил свою бабку за то, что она съела его помидоры, которые он определил, как семенные.
- Да… дед у тебя грамотный. Я с удовольствием Таньку тоже бы погонял, до паралича сфинктеров, чтобы, как корова, бежала и за собой дорогу делала. - Басмач мечтал.
- Она и так у тебя как корова, ума и красоты столько же. - Отец подыгрывал Басмачу. Сейчас ему нужна поддержка.
- Ладно, полегче…
- Что, Басмач, теперь тебе нужно будет свой кальций сберегать, он скоро пригодится.
- Это ей нужно мел с рыбьим жиром пить, чтоб рога гуще росли. - Басмач оскалился, представив какие будут у Таньки рога.
- Ну и тебе и ей. - Поддакнул Отец.
- Пошел ты… А этот лоботряс где? - Басмач кивнул на кровать Гурика.
- У Бочи, где ж еще?
- Его Юлька тоже ему рожки делает, так что мел втроем поедать будем. Вот Валет, слепой- слепой, а рога делает, как зрячий. Пока Гурик со змием зеленым борется, подружка его озорничает. - Басмач злорадствовал.
- На передок все бабы слабы. Это точно. - Кивнул Отец.
- Ты-то что ухмыляешься? Мы и с тобой мелом поделимся, думаешь ты один, такой герой?
- Не, Басма, тебе мел нужнее, оставь его, вот мне он ни к чему. - Парировал Отец.
- Еще посмотрим, на чей хвост муха сядет. Боцману, вот кому точно кальция в организме хватает. Рога ему не грозят.
Оба друга засмеялись.
- Отец, пошли к Боче. Что-то в моем животе пусто, как в голове у Боцмана. У Таньки не получилось поесть…
- Поздно, там уже Гурик. Уже все съедено давно. - Отец хмыкнул.
- Пошли, хоть выпьем.
- А мне-то что пить? Я свою зазнобу уже как три дни не видел, так что нервы мне кроме тебя с Гуриком никто не мотает, я счастлив и доволен, как дохлый лев.
- Ладно, пойду я, схожу к ним. - Сказал Басмач.
- Не ходи, на смех с твоей Танькой поднимут, не оберешься.
- Да я только съем кого-нибудь и назад.
- Как знаешь. - Басмач ушел, Отец снова остался один. На этот раз совсем ненадолго.
В коридоре послышался звук шаркающих шагов, затем стук в дверь. Через секунду за стеной прозвучало едва слышное слово, которое, скорее всего, заканчивалось на мягкий знак. Гулкий смех- это Басмач вошел в комнату Бочкарева, и затем уже нам знакомое:
- Открывай, жаба, ленивец гималайский, ты же жаба… - Боцман выпрашивал разрешение войти.
- Боцик, как ты меня достал уже, иди над Басмой посмейся, - открыл дверь Отец.
- Пошли вместе, один не пойду.
В комнате Бочкарева дым висел коромыслом. В сизом сумраке виднелся огромный живот хозяина комнаты. Косматые и неровно остриженные волосы его торчали в разные стороны. Такая же старая, времен Очаковских и покорения Крыма, желтая майка облегала далеко не тщедушное тело. Он курил. Сигарету Бочкарев держал в одной руке, другой обнимал какую то растрепанную захмелевшую девицу и что-то шептал ей на ухо. Девчонка очень нескромно громко похмыкивала. Чуть в стороне сидел Гурик, что-то доедая в своей тарелке прямо руками. Перед ним стояла рюмка, как живое свидетельство невоздержания оного. Подле Гурика сидела вторая, и не более трезвая девица, которую в общаге звали Белкой. Боцман был к ней неравнодушен. С края сидел Басмач. Он уже успел закурить, и накладывал что-то из кастрюли, которая стояла тут же на столе. В дыму и сизом сумраке было не видно, чем питаются в этой берлоге.
- Здорово, Отец, заходи, гостем будешь, а ты где этого зверя поймал? Мы же его попастись выпустили. - Бочкарев оторвался от своей подруги и кивнул на Боцмана.
- Здорово, да в коридоре приблудился, плакал, домой просился. - Ответил Отец. - Слушай, Боча, ты мне скажи, почему это у тебя такой огромный живот, никак от пива?
- Не от пива, а для пива, заходи, садись, что делать дальше- знаешь.
- А-а, Ромео, и ты тут уже, выпиваешь? - Отец похлопал по плечу Басмача. - Дездемона твоя осерчает, как узнает, что к Бочкареву приходил. Только ты не кручинься, пошли ее ко всем чертям.
- Отстань, леший.
- Не ласков, собака. Мужики, посмеяться хотите? Басмач сегодня три часа наглаживался, нализывался для Таньки, а та ему чертей за две минуты дала и выгнала. Она даже и не заметила, что Басмач в костюме был. - В комнате раздался смех.
- Это чтобы ты не расслаблялся, Басмач, тебя бьют, а ты крепчаешь. - Хмыкнул Бочкарев.
- Иди, я тебя приласкаю. - Протянула к нему руки Белка.
- Цыц, баба… Когда говорят мужчины, даже горы молчат. - Сверкнул глазами Басмач. - А ты, Отец, еще пожалеешь об этом.
- Гурик, он меня обижает. - Пожаловался Отец.
- Я ем. - Промычал Гурик.
- Ешь, ешь, Гурик. Хоть в это время ты разговаривать не умеешь. Знаете, когда Гурик меньше всего говорит? - спросил Басмач.
- Ну???
- В Феврале. А в Феврале двадцать восемь дней всего. - Продолжил Басмач.
- Зато ты у нас молчун. В институте бы так отвечал, а то на занятиях ты очень напоминаешь овцу. Столько же мысли как в этом скромном животном. - Прожевался Гурик.
- Дайте Гурику чего-нибудь в тарелку. - Под общий хохот попросил Басмач. - Проще всего не открывать рот, чтоб не обнаружить свое невежество.
- Что молчишь, Боцик? - Спросил Отец.
- Да ты что, ладно еще сам стоит и на том спасибо, он так наелся, что, наверное, ничего уже не понимает. - Ответил за Боцмана Бочкарев.
- Я вот стою и думаю, кто мне даст сигарету, тому ничего не будет. - Икнул Боцман.
- Черти, дайте боевику сигарету, Басмач, дай ему, пока бока целы. Разойдется- так и не усмиришь потом. - Сказал Гурик.
- А ты кушай, кушай, Гурик, а то ты такой худенький да бледненький. - Басмач протянул Боцману свою сигарету, сам достал из пачки новую, прикурил.
- Смотри, Белка, Боцмана шатает, как собаку бешеную. - Шепнула подруга Бочкарева, да так шепнула, что все услышали.
Боцман сидел на стуле, слегка покачивался, руками обхватив голову. Между пальцев торчала дымящаяся сигарета.
- Боцик, ты чего носом клюешь? - Спросил Бочкарев. - Не надо было тебе курить, дуралей. Давайте его на кроватку кинем, пусть поспит малыш.
Бочкарев встал из-за стола. Басмач, сидевший рядом, обнял Боцмана за плечи и повел в угол комнаты, где стояли рядом три койки. Бочкарев помог ему уложить тело, сверху кинули покрывало. Боцман делал слабые попытки очнуться, и был очень недоволен, что его игнорируют.
Все расселись по местам, Отец занял место Боцмана. Праздник продолжился.
- Басмач, насыпай, - кивнул на бутылку Бочкарев, - ты у нас сегодня центрфорвард.
Басмач аккуратно налил по рюмкам, получилось достаточно ровно.
- Глаз, как алмаз. - Похвастался он.
- Ну, да… Тебе глаз еще набить надо, тогда ровнее наливать будешь. - Огрызнулся Гурик.
- Ага, и зубы тоже, - подхватил Отец. - Ну, за что выпьем?
- Чтоб мне таких соседей больше никогда не видеть, - выпалил Басмач, - как Отец и Гурик.
- Нет, я сегодня зачет сдал. Давайте выпьем, чтобы у моей мучительницы рога на лбу выросли. Собака бешенная, двенадцать раз я к ней ходил за зачетом. - Выдохнул Бочкарев и выпил.
К такому тосту присоединились все, ведь каждый из них бывал в такой ситуации, когда приходилось за преподавателем много раз бегать чтобы получить заветную роспись в зачетке. Тем более Бочкарев пожелал рога на голову своей жертвы. Какой студент не желает своему преподавателю каждую весну сбрасывать их? Все выпили.
- Как ее татары пьют, - поморщился Гурик.
- Боча, так она к тебе просто неровно дышит, хотела видеть тебя почаще, быть может, сына родить? - Спросил повеселевший Басмач.
- Ты чего, дурак что-ли? Думай что говоришь! Там такая скотина… - Бочкарев надулся. - В гроб краше кладут. Чудовище, одно слово. Щеки во, - Бочкарев показал какие щеки. - Семь быков не обойдут.
- Басмач, давай, работай. Между первой и второй- перерывчик небольшой. - Отец пихнул соседа. Басмач разлил.
- Отец, там тебя чего-то на вахте искали, натворил что-то? - Спросил Бочкарев.
- А чего искали-то?
- Откуда я знаю. Иду я сегодня с института, с тарой уже, на вахте Матвеевна стоит, про тебя спрашивает. Говорит, пусть мол, на вахту зайдет.
- Да пошел ты, у меня с ней давно уже заноз не было. Чего я ей понадобился вдруг? Надо будет, сама найдет. - Отец думал, что это шутка. С комендантом у них была давняя любовь…
Когда Отец два года назад пришел устраиваться в общежитие, у него состоялся очень неприятный разговор с комендантом. Говорит, мол, Нина Матвеевна, пусти меня в свою общагу. Она ему: знаю я вашего брата. Будишь со своими дружками водку пьянствовать, да безобразия учинять. Рядились, они рядились, так и не пустила она Отца. Он тоже, чтоб в долгу не остаться, послал ее, куда редкая птица долетит даже до середины. На том и расстались. Потом через деканат, через знакомых, правдами и неправдами устроился Отец в общагу, а злопамятная Нина Матвеевна нет-нет да припомнит, куда ее в свое время Отец рекомендовал.
- Не вру я тебе. Не веришь- спроси у меня. - Убедил Бочкарев.
- Ладно, пойду, проверю. - Отец встал из-за стола. - Но если ты наврал мне, я тебе тогда полные штаны горчицы насыплю. - Хлопнула дверь.
- Давай тяпнем, пока Отца нет. Лишний рот хуже пьяного немца в танке. - Бочкарев поднял рюмку, все чокнулись и выпили.
- За что пили то? - Спросил Гурик.
- Не груби. - Прорычал Бочкарев.
Отец спустился на вахту. За столом вахтерши не было. Постучав кулаком по столу, Отец произнес:
- Hallo, anybody home?
Откуда-то из закуточка показалась вороватое лицо старушки.
- Я тебе постучу, я тебе постучу, по лбу себе постучи, чего тебе надо, опять пьете. - Затараторила вахтерша.
- Уймись, старая, чего меня видеть хотели? - Отец не был любителем любезничать с вахтершами. И старухи не очень чаяли Отца.
- На вот, телеграммка тебе… - Сказала старушка и нырнула под стол.
Не наврал, подумал Отец.
"Позвони домой срочно Дэн", прочитал Отец. Дэн был его родной однояйцевый близнец. Народ зубоскалил, предполагая, что у Отца и Дэна одно яйцо на двоих. Эта шутка была настолько избитая, что достаточно сильно злила Отца.
Мелкими шажочками по спине побежал страх, царапая кожу своими мелкими коготками. Больше всего на свете его беспокоила семья: мать и брат. Ничто так не могло его встревожить, как неудачи брата или огорчения матери.
Предчувствие беды заставило его пулей влететь в комнату, собраться, захватить междугородные жетоны и выскочить из общежития.
Он очень торопился. Волнение путалось в ногах, мешая идти. Почтовое отделение, междугородные кабинки. Отец остался наедине с бездушным автоматом. Телефон сыто чавкнул, глотая жетон.
Длинные гудки, и он слышит голос:
- Чиво? - Вызывающую интонацию брата не спутаешь ни с чьей.
- Что случилось? - Выдохнул Отец.
- А, это ты, бродяга, здорово, как твое ничего? - Дэн был весел. Это несколько успокоило Отца.
- Нормально, как у тебя? Здорово.
- Чего звонишь? - Спросил брат. - Деньги кончились?
- Иди, ты… Что хотел сказать? Говори быстрее, у меня жетонов мало. - Отец торопился.
- Ладно, не кипятись. Что хотел сказать- скажу. Это… я к тебе на выходных приеду с подругой. Водки попьем, да и я там дела еще свои поделаю. В субботу будем, сиди дома и жди. Еды вам, голодранцам, привезу.
- О`кеу, буду ждать. С матерью все в порядке?
- Маман весела, как стрекоза, шлет тебе привет…
- Ей тоже. Она дома? Дай ей трубку. - Попросил Отец.
- Нет, ушла куда-то, что ей передать?
- Передай, что мой брат- имбицил, и еще сто рублей. - Захохотал Отец.
- Я тоже соскучился по тебе. - Сказал Дэн.
- Я то думал, что случилось что-то, бежал, как лошадь раненая. Ну, ладно, пока, до встречи…
- Давай, ариведерчи. - Дэн положил трубку.
Короткие гудки, и вскоре Отец снова сидел за столом у Бочкарева.
- Да, братец звонил, - Отдышавшись, объяснил Отец свое долгое отсутствие.
- Родной? - Спросил Бочкарев.
- А какой же?
- Отец, поведай, у кого из вас яйцо, у тебя или у братца? - Засмеялся Гурик.
- Вот он приедет- покажет.
- Когда приедет? - спросил Басмач.
- В субботу.
Глава 2
Гулким эхом в голове отозвался звон будильника. Как ненавидел в этот момент Отец это треклятый будильник, этот бесконечно долгий институт, этого Бочкарева с его ненавистным зачетом и его неизменным финалом. Он ненавидел всех преподавателей, ненавидел соседей, ненавидел кота, который сейчас станет орать.
- Басмач, я тебя ненавижу. - Прошипел он.
Соседи его зашевелились на соседних койках. Они тихо постанывали и проклинали друг друга, а больше всего Бочкарева. Не остались без внимания и преподаватели, институт и конечно это неприветливое раннее утро, которое гнало их из теплых кроватей на осеннюю стужу.
- Отец, закрой рот, меня и так тошнит, ты такой ароматный в это чудесное утро. - Заскрипел Басмач.
- Что-то во рту у меня сегодня не свежо, будто кот наследил. Мойша, хулиган, у тебя же есть чашка. - Проскрипел Отец, едва ворочая сухим, как щетка, языком.
Кот услышал, что его зовут и замяукал. Ему очень хотелось есть.
- Если бы Мойша… - Сказал Басмач. - Мне не было бы так обидно. Это все Гурик.
- То в традициях твоего народа нетрадиционными способами показывать свое расположение. Ты бы не болтал. Кстати, Басмач, я тебе говорил, что я тоже тебя ненавижу. - Гурик поднялся с кровати и закурил.
- Да, Гурик, это очень кстати… - Басмач поднялся. - Давай в институт не пойдем.
Кот уже не мяукал. Он рычал. Черный, как смоль кот ходил, подняв хвост, и терся о ноги, не давая прохода. Мойша считал, что трехразовое питание (понедельник-среда-пятница) слишком мало для кота, однако, даже если он и был прав, то над этим никто не задумывался всерьез и надолго. Дело все было в том, что обитатели сорок шестой комнаты сами ели не чаще.
На ту пору друзья могли похвастаться достаточным изобилием, которое, конечно, не шло ни в какое сравнение с достатком Креза, однако и они обладали некоторыми богатствами, как то- хлеб, сахар и чай. Этого было вполне достаточно, чтобы прожить несколько дней без рези в желудке и снов, полных цыганских страстей.