– Да, – подтвердила Кенни. – И нам нужны не только нейроснимки, но и образец цереброспинальной жидкости. Судя по ее поведению…
– Знаю, – резко оборвала ее Мия.
Такая необъяснимая радость, дрожь в экстазе… Судороги отдела лимбической системы, отвечающего за примитивные эмоции и продуцирующего состояние восторженного транса. Религиозные мистики, Савл по пути в Дамаск, видения Богоматери, нирвана. А вирус мог все еще быть активным, и вакцина, которую они приготовили, не поможет. Правда, если инфекция передается внутриутробно, им ни чего не грозило. Но если нет…
Мия сказала:
– В остальном поведение Эсефеб не объясняется лимбическими припадками. Она, похоже, видит то, чего нет в действительности, и тогда, когда судороги отпускают ее, даже разговаривает со своими видениями-галлюцинациями.
– Не знаю, – ответила Кенни. – Возможно, в мозгу несколько очагов инфекции. Она нужна мне, Мия.
– Мы придем, – сказала Мия, хотя сама была совершенно в этом не уверена.
Но они пришли. Спала Мия плохо, завернувшись в кусок сине-зеленого синтетического материала. Когда Эсефеб спустилась по шаткой лестнице, Мия уже проснулась и ждала девушку. Та спрыгнула на пол и принялась что-то говорить, обращаясь куда-то вправо от Мии. Пахло от девушки намного хуже, чем вчера.
Мия вдохнула воздух ртом и твердой походкой подошла к ней.
– Эсефеб! – Мия ткнула пальцем в грудь девушки. Чувствовала она себя очень глупо.
– Мия, – ответила девушка и показала на Мию.
– Да, хорошо. – Мия обвела рукой жалкую хижину и сказала: – Эфеф.
– Эфеф, – подтвердила Эсефеб и радостно улыбнулась.
– Эсефеб эфеф.
Девушка согласилась, что это ее дом.
Мия театральным жестом показала в сторону города.
– Мия эфеф! Мия эб Эсефеб этей Мия эфеф! – "Мия и Эсефеб идут в дом Мии". Мия уже просмотрела словарь языка планеты Удача, составленный компьютером-переводчиком.
Эсефеб наклонила голову набок и критически уставилась на Мию. Из ее волос выполз червяк.
Мия повторила:
– Мия эб Эсефеб этей Мия эфеф.
Эсефеб разразилась потоком повторяющихся слогов, но Мия, кроме "Эй-эс", ничего не поняла. Девушка с таким наслаждением произносила это слово, что, скорее всего, решила Мия, это было чье-то имя. Может, любовник? Может, эти люди и не живут поодиночке, как ей показалось вначале?
Мия взяла Эсефеб за руку и легонько потянула ее к двери. Эсефеб вырвалась и села посреди комнаты, уставившись на пустую стену из неотесанных бревен. Она принялась что-то говорить, иногда смеялась и даже протягивала руку, будто до чего-то дотрагиваясь. "Эй-эс, Эй-эс!" Мия внимательно следила за девушкой, она была в растерянности, но подмечала каждую деталь, делала выводы и все записывала с помощью камеры. Эсефеб нельзя было назвать истощенной, это и понятно, растительность на планете была богатая. Но девушка была очень грязной (хотя вода тут тоже имелась), кишела паразитами и жила одна. Может быть, одна.
– Лолимел, – тихо спросила Мия через переговорное устройство, – как правильно сказать "одна"?
Лолимел ответил:
– Мы не смогли найти слова, означающего "незамужняя". "Одна" – "экет".
Когда счастливая Эсефеб поднялась на ноги, Мия спросила:
– Эсефеб экет?
Девушка была шокирована.
– Эк, эк, – выпалила она ("нет, нет"). – Эсефеб эк экет! Эсефеб эб Эй-эс!
Эсефеб и Эй-эс. Она не одна. У нее есть Эй-эс, она видит его в своих галлюцинациях.
Мия снова взяла Эсефеб за руку и потянула ее к двери. На этот раз Эсефеб пошла с Мией. Они шли в сторону города, и Мия заметила, что у девушки дрожат ноги. Может, за ночь в ножных мышцах активизировались какие-то паразиты? Что бы там ни было, Эсефеб не обращала на ноги никакого внимания, хотя шли они намного медленнее, чем накануне. Направлялись они в походную лабораторию Кенни в разрушенном городе. По пути Эсефеб не раз останавливалась, всматривалась во что-то, смеялась или разговаривала с тем, что или кого видела только она.
– Несмотря на то что она совсем не следит за собой, она красивая, – заметил Лолимел, уставившись на девушку, которая лежала под наркозом на столе.
Кенни собиралась делать нейроснимки и спокойно ответила:
– Если вирус-мутант передается внутриутробно, он также может передаваться и половым путем.
Молодой человек горячо запротестовал:
– Я не это имел в виду…
Вмешалась Мия:
– Успокойся, Лолимел. Со всеми нами это случалось на разных планетах.
– Но ведь есть правила…
– Что значат правила, когда ты находишься на расстоянии в триста световых лет от ближайшей цивилизации? – Кенни и Мия обменялись насмешливыми взглядами. – Мия, начинаем.
Бесчувственное тело девушки направили в нейросканер. Эсефеб не возражала, когда Мия предложила ей встретиться с другими врачами и немного помыться, и даже дала приклеить себе на руку пластырь с анестетиком. Спустя тридцать секунд она опустилась на пол. К тому моменту, когда она очнется, ей уже сделают надрез мозга величиной в десять клеток и возьмут небольшой образец для анализа. Успеют отсканировать все, что нужно, сделать снимки и взять ткани на проверку. Она сама об этом никогда не узнает, даже голова не будет болеть.
Прошло три часа, Эсефеб сидела на земле в компании с двумя охранниками и ела синтетическую сою, словно это была пища богов. Мия, Кенни, Лолимел и еще трое медиков сидели в двадцати ярдах от них, рассматривали образцы анализов и обсуждали результаты.
Близился вечер. По золотисто-зеленой траве скользили длинные тени, легкий ветерок разносил сладкий аромат какого-то местного цветка. "Рай", – подумала Мия. Следующая мысль была: "Синдром Боннета".
Она произнесла это вслух:
– Синдром Чарльза Боннета.
Пятеро окружавших ее врачей подняли головы и уставились на нее.
– Думаю, ты права, – медленно процедила Кенни. – Никогда раньше не встречала, а если и слышала, то не помню.
– Потому что больше никто этим не болеет, – пояснила Мия. – Обычно болезнью страдали старики, которым вовремя не проводили коррекцию зрения. Теперь же коррекция зрения стала рутиной.
Кенни нахмурилась.
– Но ведь с Эсефеб дело не только в этом.
Нет, но и в этом тоже. Почему Кенни не хочет похвалить ее за то, что она догадалась? Мия тут же устыдилась своего мелочного тщеславия. Просто она очень устала, проведя бессонную ночь на твердом, холодном полу в доме Эсефеб. Эсефеб эфеф. Мия сконцентрировалась на синдроме Чарльза Боннета.
Синдром был открыт в восемнадцатом веке. У больных имелись нарушения оптических проводящих путей, иногда оптических центров мозга. Могли наблюдаться повреждения тканей, дистрофия мышечной ткани, глаукома, диабетическая ретинопатия, иногда даже катаракта. Люди с плохим зрением часто видели, а иногда и слышали то, чего в действительности не существовало, часто очень отчетливо. Проводящие пути в мозгу обычно работают по принципу двусторонней связи и передают информацию, полученную как визуально, так и из памяти или воображения, причем взаимодействие между этими источниками настолько тесное, что даже маленький ребенок может увидеть наяву кошку, которой на самом деле нет. Но при синдроме Боннета происходило искажение базовой визуальной информации, позволяющей различать реальное и нереальное. И потому все видения и галлюцинации становились для человека столь же реальными, как земля под ногами.
– Посмотрите на миндалины, – сказал врач по имени Берута. – О боже!
Обе миндалины Эсефеб были увеличены и деформированы. Эти органы представляли собой структуры, находящиеся за ушами и отвечающие за распознавание эмоциональной значимости событий в окружающем мире. При синдроме Чарльза Боннета таких нарушений не отмечалось. У Эсефеб они были явно выражены.
Кенни сказала:
– По-моему, тут имеет место активизация или изменение некоторых нервных проводящих путей за счет других. Эсефеб "видит" свои галлюцинации и считает их вполне реальными, – может быть, они для нее более реальны, чем все остальное. Проводящие пути передают информацию лимбической системе, а судороги – это просто выражение крайней эмоциональной значимости, которой обладают данные видения. Как, например… при оргазме.
Эй-эс.
– Фантомы в мозгу, – вставил Берута.
– Вирусный бог, – заметил, к удивлению Мии, Лолимел.
Она вдруг почувствовала раздражение – почему этот парень говорит таким чуть ли не благоговейным тоном?
– Бог, ответственный за деградацию этих людей, Лолимел. Они так поглощены своими фантомами, видениями, что даже забывают о самой элементарной личной гигиене. Они не строят дома, не возделывают поля, не занимаются искусством, наукой… вообще ничем не занимаются. Они стали пленниками своих фантазий и видений.
Лолимел против воли кивнул:
– Да, я вижу.
Берута обратился к Кенни:
– Надо выделить вторичный вирус. Потому что если инфекция передается не только внутриутробно или половым путем… – Он не закончил свою мысль.
– Знаю, – ответила Кенни, – но это будет непросто. У нас нет трупов для выделения этого вируса. Цереброспинальная жидкость все еще анализируется. Тем временем… – Кенни принялась раздавать задания – как всегда, кратко и четко. Мия не слушала ее.
Эсефеб кончила есть и подошла к кружку ученых. Она потянула Мию за рукав.
– Мия… Эсефеб этей эфеф. – "Эсефеб идет домой".
– Мия эб Эсефеб этей Эсефеб эфеф, – ответила Мия, и девушка радостно улыбнулась.
– Мия… – начала Кенни.
– Я иду с ней, Кенни. Нужно наблюдать за поведенческими реакциями. Может быть, мне даже удастся убедить других местных жителей пройти обследование, – настаивала Мия, хотя прекрасно знала, что для нее сейчас главное не научная информация. Но она сама не смогла бы правильно сформулировать свои мотивы. Она просто хотела уйти вместе с Эсефеб.
"Почему вы вступили в Корпус?" – Вопрос Лолимела застрял в голове у Мии, эдакая риторическая кость в горле, и она в течение нескольких дней не могла от него отделаться. Она захватила с собой переносную аптечку и ввела Эсефеб антимикробные препараты широкого спектра действия в надежде, что один из них окажется результативным. Паразиты были неуловимыми, их надо было тщательно исследовать или хотя бы узнать их структуру, но Мия и эту работу успела начать. "Я вступила в Корпус, Лолимел, чтобы облегчать страдания". Поразительно, как наивно звучит иногда истина. Но от этого она не перестает быть истиной.
Эсефеб спокойно сносила все процедуры: и уколы, и пластыри. Она приготовила простейшим способом еду, почти не соблюдая при этом ни осторожности, ни элементарной гигиены, и этим просто шокировала Мию. Мия принесла свою еду с собой. Эсефеб с одинаковым аппетитом ела и то, что готовила сама, и то, что давала ей Мия.
Но в основном Эсефеб беседовала с Эй-эс.
Мия чувствовала, что вторгается в чужую личную жизнь. Эсефеб словно не замечала этого, она, казалось, и себя отдельно от Эй-эс не воспринимала. Она все время разговаривала со своим видением-фантомом, смеялась с ним (или над ним?), играла, спала, а все вокруг, в том числе и жилище, приходило в полный упадок. От воды у Эсефеб начался понос, и в доме стало невозможно дышать. Мия мрачно наводила в доме порядок. Но Эсефеб и этого не замечала. Мия была "экет", одинока в своих тщетных потугах навести чистоту и порядок, установить тут здоровую, цивилизованную жизнь.
– Эсефеб эб Мия этей эфеф… – Как же сказать "соседи"?
Мия сверилась с компьютером, словарь уже увеличился, программа-переводчик усердно трудилась над расшифровкой новых слов. Но слова "сосед" она не нашла. Не было ни "друга", ни "партнера", никаких слов для обозначения родственников, кроме одного-единственного слова "младенец".
Мия просто показала в сторону ближайшего дома и сказала:
– Эсефеб эб Мия этей эфеф, – вон туда.
В соседнем доме был младенец. Нет, ребенок был постарше, он апатично лежал в одном углу грязного, вонючего жилища и сам был таким же грязным и вонючим. Все как в доме Эсефеб. В первый момент хозяйка дома, которая была старше, казалось, не узнала Эсефеб, но когда та назвала себя, они принялись оживленно беседовать. Соседка улыбнулась Мие. Мия протянула руку к ребенку, никто ее не останавливал, и она усадила малыша себе на колени. Внимательно осмотрела.
Неожиданно ее охватила волна ярости и злости – она даже сама испугалась. Ребенок умирал. От паразитов, от инфекции, от чего-то еще. Чего-то, что можно было предотвратить? Может, да, может, нет. Нельзя было сказать, чтобы ребенок был совсем заброшенным, но также нельзя было сказать, чтобы женщину волновала судьба ребенка.
Вдруг ребенок в руках у Мии напрягся, задрожал и принялся что-то лепетать. Вялость исчезла. Его маленькое грязное личико засветилось изнутри, словно солнце взошло на горизонте, он смеялся и протягивал руки к чему-то или кому-то, кого там не было.
Мать ребенка и Эсефеб повернулись в его сторону, они тоже улыбались, а малыша сводили предсмертные лимбические судороги.
Мия посадила ребенка на пол. Включила словарь, но не успела ничего сказать. У матери ребенка тоже начался припадок, она села на грязный пол и вся затряслась от радости. Эсефеб посмотрела на соседей, потом принялась болтать с кем-то, кого Мия не видела.
Мия боялась, что не выдержит. Она быстро вышла и направилась к дому Эсефеб. Она испытывала страх, отвращение и… что? Зависть?
"Почему вы вступили в Корпус?" – Чтобы служить человечеству, чтобы иметь цель в жизни, чтобы обрести счастье – обычные надежды и мечты всех мужчин и женщин. Да, иногда она бывала счастлива.
Но такой радости, как эти люди, не испытывала никогда. Все равно, спорила она сама с собой, цена слишком высока. Эти люди умирают оттого, что слишком поглощены своими видениями, вызывающими безудержную радость. Они живут изолированно, совсем опустились, болеют и наверняка умирают гораздо раньше, чем могли бы. Какой-то кошмар.
В руках она сжимала клочок жирных волос, которые незаметно отрезала с головы малыша, пока он сидел у нее на коленях. Волосы, отмершая ткань, являются окаменелым прошлым человека. Мия собиралась подвергнуть этот образец анализу и изучить ДНК.
Часом позже пришла и Эсефеб. Она ничуть не расстроилась из-за того, что Мия так неожиданно ушла. С Эсефеб был Лолимел.
– Я встретил ее по дороге, – сказал он, хотя между хижинами, конечно, никакой дороги не было. – Она, по-моему, не против того, чтобы я зашел в дом.
– Как и всего остального, – прибавила Мия. – Что ты принес? – Словесную информацию Кенни могла передать по переговорному устройству.
– Пробная профилактика. Вакцину мы еще не получили. Кенни говорит, что могут возникнуть трудности, так что лучше сразу заняться лекарством на случай, если кто-нибудь из нас все же подхватит заразу.
Мия взорвалась:
– Кто-нибудь из нас? А они?
Лолимел опустил глаза.
– Мия, ситуация пограничная. Пока решения, что делать дальше, нет.
– Пограничная, Лолимел? Вирусная инфекция, которая ослабляет человеческий мозг и ведет к общему упадку и дегенерации.
Лолимел не знал, что сказать.
– В шестом разделе говорится, что… х-м-м… некоторые биологические условия, особенно устойчивые, создают такие культурные различия, что вмешательство Корпуса бессмысленно. В том же разделе упоминаются также религиозные диетические ограничения, которые возникли на основе наследственной противопоказанности определенных видов пищи…
– Я знаю все, что говорится в шестом разделе, Лолимел! Но нельзя же мерить степень успеха определенной культуры по степени внутреннего счастья людей!
– Не думаю… то есть я не знаю… может, в шестом разделе речь идет не совсем о "степени успеха". – Он снова отвел глаза, уши у него покраснели.
Бедняга Лолимел. Они с Кенни практически прямым текстом сказали ему, что на далеких планетах правила не имеют никакого значения.
Мия встала.
– Ты говоришь, что решение еще не принято?
Лолимел удивился.
– Как можно? Ведь это вы входите в состав совета Корпуса, который принимает особо важные решения.
Ну да, конечно. Как же она могла забыть… она столько всего теперь забывает, а дальше будет еще хуже. Ни один мозг не вечен.
– Мия, с вами все в…
– Все нормально. Я рада, что вы пришли. Я хочу на несколько дней вернуться в город, а вы можете остаться с Эсефеб и продолжать наблюдения. Можете также организовать для соседей курс лечения антибиотиками, дегельментизацию и антивирусную вакцинацию, которые я пока что применила только к Эсефеб. Вот, смотрите.
– Но я…
– Это приказ.
Позже она испытывала угрызения совести. Но ничего, Лолимел выкарабкается.
На базе работа шла полным ходом. Мия чувствовала, что не является частью этого сплоченного коллектива. Она тщательно проанализировала образец волос малыша. Как она и предполагала, набор ДНК у ребенка на пятьдесят процентов совпадал с набором ДНК Эсефеб. Это был ее брат. А соседка, с которой Эсефеб почти не виделась и которая вначале ее даже не узнала, была ее матерью. Но таких слов в местном языке компьютер так и не нашел.
– Кажется, получилось, – сказала Кенни, заходя в комнату к Мие.
Она устало села на каменную скамью, не утратившую красоты и после двух с половиной веков запустения. Кенни выглядела как человек, много поработавший, но добившийся своего.
– Лекарство?
– Пробное. Радикальное средство. Я бы не хотела апробировать его на одном из нас, хотя если не будет выхода… Ну, а пока мы его еще доработаем. Но кое-что уже есть, так что часть группы может приступить к оказанию медицинской помощи местному населению. Микробиотические средства, дегельментизация.
– Я уже приступила, – сказала Мия и напряглась. – Кении, надо собирать совет.
– Только не сегодня, я ужасно хочу спать. – Кенни театрально потянулась обеими руками, это было совсем на нее не похоже.
– Нет, именно сегодня, – ответила Мия. Надо все закончить, пока Кенни не разочаровалась в результатах работы.
Кенни опустила руки, взглянула на Мию. В одну секунду она сменила усталость на неприступную строгость.
– Мия, я уже всех поодиночке опросила. И проверила служебные компьютерные модули. Мы, конечно, соберем совет, но решение однозначно – никакого лечения. Все эти видения и фантомы относятся к культурным различиям, имеющим биологическую природу.
– Ничего подобного! Эти люди вымирают!
– Нет, не вымирают. Если бы они вымирали, ситуация была бы в корне другой. Снимки, сделанные со спутников, и демографические расчеты, основанные на данных, оставленных тем поколением колонистов, которое пережило чуму, – все подтверждает, что наблюдается прирост населения. Медленный, но прирост, со степенью достоверности одна сотая.
– Кенни…
– Я устала, Мия. Давай обсудим все завтра.
Мия мрачно замолчала. Она сохранила данные по родственным связям малыша по материнской линии на своем мини-компьютере.
Мия провела на базе неделю, но так и не смогла никого убедить, ни поодиночке, ни всех вместе. Обычно врачи Корпуса отличались толерантностью и готовы были принять все необычное, разнообразные отклонения от нормы. Иначе они бы не вступали в Корпус.