"Нечто подобное" Филипа Дика потрясает даже сейчас, несмотря на все написанное о виртуальной реальности уже после него. Там нет "виртуального бытия" в привычном уже смысле, как чего-то отдельного. Зачем, если не так уж трудно сделать виртуальной... реальность. Ведь все зависит лишь от точки зрения. И вовсе не обязателен весь технический антураж, достаточно лишь строго дозировать информацию, тогда любую реальность можно сделать виртуальной. Писатель не навязывает нам выводов, он чуть сдвигает рамки привычной реальности, предлагая обдумать тему "информация и власть.
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 3
Глава 3 5
Глава 4 7
Глава 5 10
Глава 6 13
Глава 7 16
Глава 8 18
Глава 9 21
Глава 10 24
Глава 11 27
Глава 12 30
Глава 13 34
Глава 14 37
Глава 15 41
Примечания 43
Филип К. Дик
"Нечто подобное"
Глава 1
Казенный болтофон Гильдии электронной музыки (ГЭМ) испугал Нэта Флиджера, и он толком не мог понять - почему. В конце концов, речь там шла всего лишь о том, что знаменитый советский пианист Роберт Конгротян, психокинетик, который не дотрагиваясь до клавиатуры играл Брамса и Шумана, поселился в своем загородном доме в Дженнере, в Калифорнии. И к счастью, Конгротян согласился на несколько сеансов звукозаписи для ГЭМ. И все же…
Возможно, думал Флиджер, его отталкивали те самые леса, темные влажные леса северного побережья Калифорнии; он любил сухие южные районы Тихуаны, где находились административные офисы ГЭМ. Но, согласно болтофону, Конгротян не выйдет из своего загородного дома; он наполовину уединился, возможно, из-за каких-то семейных неурядиц.
Болтофон намекал, что это было связано то ли с женой, то ли с сыном и случилось давно.
Было девять утра. Нэт Флиджер автоматически налил воды в чашку и заполнил растворенной живой протоплазмой записывающую систему "Ампек Ф-а2", которую он держал у себя в офисе; живая форма Ганимеда не испытывала боли и еще не возражала против того, что ее сделали частью электронной системы… В плане нервной системы она была примитивной, но как слуховой рецептор - просто незаменима.
Вода просочилась сквозь мембраны "Ампека Ф-а2" и была с благоприятностью принята: трубки живой системы пульсировали. Я мог бы взять тебя с собой, решил Флиджер. "Ф-а2" была переносной, и он предпочитал ее корявость более поздним и более изощренным системам. Флиджер зажег "деликадо", подошел к окну, чтобы включить диафрагму на "прием". Теплое мексиканское солнце ворвалось в помещение, и он зажмурился. "Ф-а2" пришла в состояние экспериментальной активности, затем по мере поглощения солнечного света и воды процесс обмена веществ в ней стимулировался. По привычке Флиджер наблюдал за ее работой, но его мысли были обращены к болтофону.
Он еще раз взял его, сжал в руке, и тот сразу же жалобно взвизгнул, "…эта возможность бросает вызов ГЭМ, Нэт. Конгротян отказывается играть на публике, но мы заключили контракт через берлинский филиал АРТ-КОР, и легально мы можем заставить его делать записи для нас… по крайней мере если бы могли заставить его подчиняться нам достаточно долго. А, Нэт?"
- Да, - сказал Нэт Флиджер, рассеянно кивая в ответ на голос Лео Дондолдо.
Почему известный советский пианист приобрел загородный дом в Северной Калифорнии? Это само по себе было радикально и не одобрялось центральным правительством в Варшаве. И если Конгротян научился игнорировать указы верховной Коммунистической администрации, едва ли можно было ожидать, что он откажется от открытой борьбы с ГЭМ. Сейчас, в свои шестьдесят, Конгротян был профессионалом в игнорировании законных последствий современной общественной жизни как на коммунистической территории, так и в Штатах. Как многие артисты, Конгротян шел своим путем, где-то между этими двумя сверхмогучими общественными системами.
В прессинг такого типа частично придется включить рекламу. Как известно, у публики короткая память: ее придется заставить вспомнить о существовании Конгротяна и о психокинетических талантах этой музыкальной задницы. Но отдел рекламы ГЭМ может с легкостью с этим справиться; в конце концов, им уже удалось продать множество никому не известных личностей, а Конгротяна, несмотря на его кратковременное уединение, едва ли можно назвать неизвестным. Интересно, как чувствует себя сегодня старина Конгротян, подумал Нэт Флиджер.
Болтофон пытался убедить его в том же. "…всем известно, что вплоть до недавнего времени Конгротян играл перед частными собраниями, - пылко сообщил болтофон. - Для разных "шишек" в Польше и на Кубе и перед пуэрториканской элитой в Нью-Йорке. Год назад в Бирмингеме он появился на благотворительном концерте для пятидесяти негров-миллионеров; полученные средства были направлены в помощь афро-мусульманской колонизации по лунному типу. Я разговаривал с несколькими современными композиторами, которые присутствовали на этом концерте; они клялись, что Конгротян нисколько не утратил своего стиля. Посмотрим… Это было в 2040 году. Ему было тогда пятьдесят два. И, конечно, он постоянно обитает в Белом доме, музицируя для Николь и этого ничтожества, Хозяина".
Нам бы следовало взять "Ф-а2" с собой туда, в Дженнер, и посадить его на кислородную ленту, решил Нэт Флиджер, так как это может быть наш последний шанс; считается, что эти "артисты-психи" типа Конгротяна рано умирают.
Он ответил болтофону: "Я сделаю это, мистер Дондолдо. Я полечу в Дженнер и попробую поторговаться с ним лично". Он решил так.
"О, да!", - торжествовал болтофон. Нэт Флиджер почувствовал к нему симпатию.
Жужжащий, супербдительный, до омерзения настырный журдяк пропищал: "Правда ли, доктор Сапере, что вы собираетесь попробовать войти в свой офис сегодня?"
Следовало бы найти какой-то способ удалить все журдяки из домов, подумал доктор Сапере. Однако такого способа не было. Он сказал: "Да. Как только я закончу завтрак, который сейчас ем, я сяду в автомобиль, поеду в центр Сан-Франциско, припаркуюсь на стоянке, пойду прямиком к моему офису на Поуст стрит, где, как обычно, я дам сеанс психотерапии своему первому за сегодняшний день пациенту. Несмотря на закон, так называемый Акт Макферсона". Он выпил свой кофе.
- И у вас есть поддержка…
- МАПП полностью подтвердил мои действия, - сказал доктор Сапере. На самом деле он разговаривал с исполнительным комитетом Международной ассоциации практикующих психоаналитиков только десять минут назад. - Я не понимаю, почему вы выбрали меня для интервью. Сегодня утром каждый член МАПП будет в своем офисе. - А всего их было около 10 тысяч в этой организации, разбросанных по всем Штатам, как в Северной Америке, так и в Европе.
Докладывающая машина доверительно замурлыкала:
- Кто, как вам кажется, отвечает за утверждение Акта Макферсона и за готовность Хозяина возвести его в закон?
- Вы знаете это так же, как и я, - сказал доктор Сапере, - ни армия, и ни Николь, и даже ни НП. - Все это знали; едва ли это было новостью, мощный немецкий картель убедил весь мир в необходимости лечить психические заболевания. (Это крупный фармацевтический дом, картель "Химия" в Берлине.) наркотерапией; так можно было делать деньги. И в. результате психоаналитики считались шарлатанами, были в одном ряду с оргоновой коробкой и целителями, проповедывавшими здоровую пищу. Совсем не так было в старые времена, в прошлом веке, когда психоаналитики пользовались признанием. Доктор Сапере вздохнул.
- Вам очень больно бросать свою профессию под давлением со стороны ХМ? - проникновенно спросил журдяк.
- Передайте вашим слушателям, - медленно сказал доктор Сапере, - что мы намерены работать дальше, независимо от каких-либо законов. Мы можем лечить так же эффективно, как и химическая терапия, в частности, характерологическую дисторсию, где задействована вся история жизни пациента. - Он понял теперь, что журдяк представлял одну из основных ТВ-компаний; аудитория, насчитывающая примерно 50 миллионов зрителей, присутствовала при этом обмене мнениями. Внезапно доктор Сапере почувствовал свое косноязычие.
Когда после завтрака он вышел на улицу к своему автомобилю, он обнаружил, что второй журдяк ожидает его там в засаде.
- Леди и джентльмены, это последний из рода аналитиков Венской школы. Возможно, когда-то знаменитый психоаналитик доктор Сапере скажет нам несколько слов. Да, доктор? - Он подъехал к доктору, загораживая дорогу. - Как вы себя чувствуете, сэр?
Доктор Сапере сказал:
- Мерзко! Пожалуйста, дайте мне пройти.
- Направляется в свой офис в последний раз, - объявил журдяк, когда доктор проскользнул мимо. - У доктора Саперса вид приговоренного человека, но все же человека, тайно гордого сознанием того, что он сделал все, что мог в меру своих способностей. Время Саперсов прошло, и только будущее покажет, хорошо ли это. Как и практика кровопускания, психоанализ сначала процветал, затем его популярность пошла на спад, а теперь новая терапия заняла его место.
Сев в автомобиль, доктор Сапере направился сначала по вспомогательной трассе, а теперь он уже катил по автостраде, ведущей к Сан-Франциско. На душе у него было все так же мерзко, он боялся того, что, как он знал, было неизбежно, - конфликта с властями, который ждал его там, впереди.
Он был уже немолодым мужчиной, он был слишком грузен, чтобы участвовать в таких событиях. У него была лысина, к которой каждое утро изо всех сил старалось привлечь его внимание зеркало в ванной комнате. Пять лет назад он развелся со своей третьей женой Ливией и больше не женился; его карьера была его жизнью, его семьей. И что же теперь? Было совершенно ясно, что, как сказал журдяк, он ехал сегодня в свой офис в последний раз. 50 миллионов зрителей в Северной Америке и Европе будут смотреть на все это, но обретет ли он вследствие всего какое-нибудь новое призвание, новую, еще не ясную цель взамен старой? Нет.
Чтобы немного взбодриться, он поднял трубку Встроенного в автомобиль телефона и набрал молитву.
Когда он припарковал машину и подошел к своему офису на Поуст стрит, он увидел небольшую кучку людей, еще парочку журдяков и несколько полицейских Сан-Франциско в голубой униформе. Все ждали.
- Доброе утро, - сказал им доктор Саперс с чувством неловкости. Он поднимался по ступенькам здания с ключом в руке. Толпа расступилась перед ним. Он отпер дверь и распахнул ее, впуская поток солнечного света в длинный коридор с репродукциями Пауля Клее и Кандинского, которые он с доктором Ваклеманом повесил семь лет назад, когда они украшали это довольно старое здание.
Один из журдяков и несколько полицейских Сан-Франциско объявили: "Испытание начнется, дорогие телезрители, когда прибудет сегодняшний первый пациент доктора Саперса". Полиция молча ждала в положении "вольно".
Прежде чем войти в офис, доктор Саперс помедлил в дверях, оглянулся на стоящих внизу людей и затем сказал:
- Во всяком случае, хороший выдался день для октября. - Он попытался подыскать еще слова, какие-нибудь мужественные фразы, которые передали бы все благородство его чувств и положения. Но ничего не пришло ему в голову. Возможно, решил он, это потому, что здесь просто нет никакого благородства: он просто делал сейчас то, что он обычно делал пять дней в неделю в течение многих лет, и не требовалось какой-то особой смелости, чтобы последовать заведенному порядку еще один раз. Конечно, он заплатит за свое ослиное упорство арестом - его разум понимал это, но его тело, его низшая нервная система - нет. Соматически он шел своим путем.
Какая-то женщина из толпы крикнула: "Мы с вами, доктор. Счастливо". Несколько других людей улыбнулись ему, и короткое неубедительное "ура" взвилось вверх. Полиция скучала. Доктор Саперс закрыл дверь и прошел внутрь.
В первом зале за столом регистратуры сидела Аманда Коннорс. Она подняла голову и сказала: "Доброе утро, доктор". Ее ярко-рыжие, повязанные лентой волосы блестели, а в низком вырезе мохерового свитера была видна красивая грудь.
- Доброе утро, - ответил доктор Саперс. Он был рад увидеть ее здесь сегодня, так красиво одетую. Он подал ей свое пальто, которое она повесила в шкаф. - Так, кто сегодня первый? - Он зажег слабую сигару из Флориды.
Проконсультировавшись с журналом, Аманда сказала:
- Это мистер Радж, доктор. В девять. У вас есть время выпить чашечку кофе. Я приготовлю. - Она быстро направилась к стоящей в углу машине, которая варила кофе.
- Вы ведь знаете, что здесь скоро начнется? - сказал Саперс.
- Да, но ведь МАПП обеспечит свое поручительство, не так ли?
Она принесла ему маленький бумажный стаканчик, ее пальцы дрожали.
- Я боюсь, это означает конец вашей работы.
- Да, - кивнула Менди, больше уже не улыбаясь; ее большие глаза потемнели. - Я не могу понять, почему Хозяин не наложил вето на этот билль; Николь была против, и я до последнего момента была уверена, что он сделает это. Боже мой, у правительства же есть эти аппараты, путешествующие во времени; наверняка они могут заглянуть вперед и увидеть, какой нанесут этим вред - обнищание нашего общества.
- Может быть, они уже заглянули вперед. - И он подумал о том, что никакого обнищания не последует.
Дверь офиса открылась. На пороге стоял первый пациент дня, мистер Гордон Радж, бледный от волнения.
- А, заходите, - сказал доктор Саперс. Фактически Радж пришел раньше.
- Ублюдки, - сказал Радж. Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, хорошо одетый; он был брокером на Монтгомери стрит.
За Раджом появились два представителя городской полиции в штатском. В ожидании они остановили свой пристальный взгляд на докторе Саперсе. Журдяки вытянули свои похожие на шланг рецепторы, быстро всасывая информацию. На какой-то момент воцарилось молчание, никто не двигался.
- Давайте пройдем в мой кабинет, - сказал доктор Саперс мистеру Раджу. - И продолжим с того места, где мы остановились в прошлую пятницу.
- Вы арестованы, - тут же сказал один из полицейских. Он придвинулся ближе и протянул доктору Саперсу свернутое предписание. - Пошли. - Взяв Саперса за плечо, он повел его к двери; другой полицейский в штатском подошел с другой стороны так, что Саперс оказался между ними. Все было сделано аккуратно, без суматохи.
Доктор Саперс сказал мистеру Раджу:
- Извините, Гордон. Очевидно, я ничего не могу сделать в плане продолжения вашего лечения.
- Эти крысы хотят, чтобы я принимал лекарства, - с горечью сказал Радж. - И они знают, что меня тошнит от этих пилюль: они токсичны для моего организма.
- Интересно, - мурлыкал один из журдяков для своих телезрителей, - наблюдать такую верность одного из пациентов этого аналитика. А почему бы и нет? Ведь возможно, этот человек доверял психоанализу многие годы.
- Шесть лет, - ответил Радж, - и я бы отдал еще шесть, если бы было необходимо. - Аманда Коннорс молча заплакала, утираясь носовым платочком.
Когда два человека в штатском, в сопровождении полиции Сан-Франциско в униформе, вели доктора Саперса к патрульной машине, толпа опять слабо подала голос в его поддержку. Но, как заметил Саперс, в большинстве своем это были старые люди. Остатки тех прежних времен, когда психоанализ был в почете, такие же как и он, частица совсем другой эры. Ему хотелось увидеть хоть несколько молодых людей, но их не было.
В полицейском участке человек с тонким лицом, в плотном пальто, курящий филиппинскую сигару ручного изготовления фирмы "Бела Кинг", посмотрел в окно равнодушным, холодным взглядом, сверился с наручными часами и зашагал взад-вперед по комнате.
Он как раз вынимал изо рта сигару и собирался зажечь другую, когда заметил полицейскую машину. Он тут же поспешил выйти на погрузочную платформу, где полиция готовилась начать допрос.
- Доктор, - сказал он, - я Уайлдер Пемброук. Я бы хотел поговорить с вами несколько минут. - Он кивнул полицейским, и те отступили, освободив доктора Саперса - Пройдемте внутрь, я временно располагаю комнатой на втором этаже. Это не займет много времени.
- Вы не из городской полиции, - сказал доктор Саперс, пристально глядя на него. - Или, может быть, вы из НП. - Теперь он казался встревоженным. - Да, должно быть, это так.
Пемброук, направляясь к лифту, сказал:
- Считайте меня просто заинтересованной стороной. - Он понизил голос, когда мимо них проходила группа полицейских служащих. - Заинтересованной в том, чтобы вновь увидеть вас в вашем офисе лечащим ваших пациентов.
- У вас есть полномочия сделать так? - спросил Саперс.
- Думаю, что да. - Подошел лифт, и они сели в него. - Однако мне потребуется час или около того, чтобы вернуть вас обратно. Пожалуйста, постарайтесь быть терпеливым. - Пемброук зажег новую сигару. Саперсу он не предложил закурить.
- Могу ли я спросить, из какого вы агентства?
- Я вам уже сказал, - Пемброук почувствовал раздражение, - вы должны просто считать меня заинтересованной стороной, разве непонятно? - Он взглянул на Саперса, и никто из них не прервал молчания до тех пор, пока они не достигли второго этажа. - Извините за резкость, - сказал Пемброук, когда они шли по коридору. - Но я очень обеспокоен вашим арестом. Очень расстроен. - Он распахнул дверь, и Саперс осторожно вошел в комнату 209. - Конечно, я довольно легко прихожу в волнение. Это в какой-то степени моя работа. Точно так же как ваша работа - не позволять себе эмоционально распускаться. - Он улыбнулся, но доктор Саперс не ответил ему улыбкой. Он был слишком в большом напряжении для этого, отметил Пемброук. Реакция Саперса совпадала с характеристикой, содержащейся в досье.
Они осторожно уселись друг против друга.
Пемброук сказал:
- К вам придет на консультацию один человек. И очень скоро он станет вашим пациентом. Вы понимаете? Поэтому нам надо, чтобы вы были там, чтобы ваш офис был открыт так, чтобы вы могли принимать его и лечить.
Кивнув с каменным лицом, доктор Саперс ответил:
- Понятно.
- Что касается остальных - остальных ваших пациентов - нам они безразличны. Становится ли им хуже, лучше, платят ли они вам целое состояние, вообще не платят по счетам - все равно. Только этот конкретный человек.
- А после того как он поправится, - сказкл Саперс, - вы меня прикроете? Как и всех психоаналитиков?
- Мы поговорим об этом позже. Не сейчас.
- Кто этот человек?
- Я не собираюсь вам этого говорить, - сказал Пемброук.
- Я полагаю, - сказал доктор Саперс после паузы, - вы использовали аппарат фон Лессингера для путешествий во времени и узнали результаты моего лечения.
- Да, - ответил Пемброук.