Содержание:
Книга первая - ТОЛЬКО ТАЙНА … 1
1. НОВОЕ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА 1
2. СЕМЕЙНАЯ ТРАДИЦИЯ 5
3. ПРОПАЩИЙ КУЗЕН 7
4. БУДЕТ ХОРОШИЙ ДЕНЬ 7
5. НИЧЕГО НЕ СПРОСИШЬ 10
6. ПОСЛЕ НОЧИ - ДЕНЬ 12
7. ТОЛЬКО ТАЙНА 16
8. ПОСЛЕДНИЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ 19
9. НА РЕЧКЕ ПЕРЕКАТНОЙ 23
10. Я С Н О П О Л Ь Е 26
11. Д О М 28
12. B E L L E 30
13. ОВРАЖЕК 31
14. ЖИВОЕ СЕРДЦЕ МИРА 34
15. ЖЕЛАНИЕ ПОЛЁТА 39
Новое место жительства
А что будет, если группа подростков обнаружит портал, ведущий на другую планету? Они расскажут об этом родителям или "раструбят" на весь мир? Нет! Только сами и только вперёд! в новый мир!
Книга первая - ТОЛЬКО ТАЙНА …
Сказки пишут для храбрых…
Зачем равнодушному сказка?
Что чудес не бывает -
Он знает со школьной скамьи…
В. Коваленков
1. НОВОЕ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА
Это в корне неверно, что в нашем обществе никто не занимается детьми и всем на них наплевать. Очень даже занимаются и очень даже не наплевать.
Конечно, речь идёт не о школе (дурдом во всех отношениях), не об общественных там организациях (я не видел ни одной) и уж тем более не о родителях (им либо просто нет до детей дела, либо нет до детей дела, потому что они зарабатываю деньги для лучшей жизни своих детей - у меня второй вариант). Но тех, кто занимается детьми, у нас хватает. Поверьте опыту.
Я прожил на свете четырнадцать лет с хвостиком. За это время мне щедро предлагали наркоту три раза (ты чо, это таааАААкой кайф, и безопасно совсем, на меня погляди!), с масляными глазками зазывали попробоваться на роль фотомодели - два раза (мальчик, хочешь заработать денег?), сурово тащили в секту - два раза (простите пожалуйста, молодой человек, не хотите ли побеседовать о боге?), вульгарно приставали - один раз (блюээээ). Предложений сигарет и выпивки - не считал, ибо лень. Один раз грабили, дважды - пытались ограбить. После второй попытки ограбления я попал за нанесение побоев в милицию, где на меня сначала стали слюняво орать, что посадят прямо сейчас и на пицоттыщщлет, если не признаюсь в убийстве Кеннеди, Кадырова–старшего и Бута, а потом начали вымажживать деньги с приехавшей матери. Так что не надо очернять. Заботников о детских судьбах и детском досуге вокруг полно.
Именно по этим причинам я где‑то лет с девяти, осознав, что я многим вокруг интересен и мне этот интерес не нравится категорически, стал заботиться о себе сам. Это, товарищи, я вам скажу, единственный правильный способ существования. При этом надо не пиво пить, закуривая его дешёвой моршанской махоркой, расфасованной в красивые сигареты и чувственно переживая при этом свою крутЪ. И не за компьютером стул и заднее место просиживать, взяв себе ник "Мачо" и расписывая, как ты могуч, на фоне чужой фотографии. И даже не матерные рингтоны на мобильник скачивать. Хотя многие именно это понимают, как заботу о себе. Ошибка. Big mistake. Это забота о своих удовольствиях. И она часто плохо кончается. Вернее - всегда плохо кончается. Тем или иным боком. Правильно говорят об этом взрослые, зря мы кривимся. Другое дело, что взрослые только говорят, а делать ничего не делают… или делают только хуже.
Поэтому я потихоньку стал заниматься боксом, самбо, стрельбой из пистолета, конным спортом и полётами на параплане. Никакой ерунды типа всякого там тенниса и фитнеса! Ещё и играл на гитаре - три аккорда, не больше. Для самоуважения, так сказать. Оказывается, для всего этого вполне можно найти время, если относиться к этому не как к обязанности и не тратить его - время - на тупые развлечения. Ещё нужно побольше читать книжки (можно не бумажные, а с читалки) и поменьше играть в компьютер. Не верите? Не удивлён, но дело ваше. Кроме того, кстати, вы рискуете заработать репутацию чокнутого, но задевать вас физически скоро начнут просто–напросто бояться, а морально - морально меня может хоть как‑то задеть лишь мнение человека, которого я уважаю. В комплексе, а не за что‑то отдельное.
До тринадцати лет дожил, вешу пятьдесят семь килограммов, имею рост метр семьдесят пять, а такого среди своих сверстников не встретил. Увы. Среди взрослых нашлась парочка, тренеры, но как раз у них ко мне особых претензий нету.
Хорошо быть самодостаточным. Меня моя самодостаточность так восхищала, что я даже Ницше пробовал начать читать. Не осилил почти ничего, но всем говорил зато, что читал Ницше. Из моих ровесников о нём никто ничего не знал, из взрослых не знал ничего почти никто, отчего сознание своей возвышенности у меня только усиливалось. Могут у меня быть свои маленькие слабости, в конце концов?..
…Впрочем, на такую заботу о себе в наше время нужны деньги. И немаленькие. Ведь у нас всё лучшее - детям, а за лучшее надо платить хорошо, не в бесплатном быдлосовке живём. Но вот как раз денег мать на меня никогда не жалела; кто бы другой так даже обнаглел, а я что, я скромный… С другой стороны - а чего их жалеть, деньги - одному из лучших специалистов связи компании "СТМ", сети которой коварно опутали всё СНГ и даже на Средиземье… тьфу, ближнее зарубежье раскинулись? Да и до того, как пять лет назад мать устроилась в эту компанию, она очень неплохо получала. Даже очень хорошо. Короче, нам всегда хватало на всё - мне, матери и прислуге, которую она нанимала. Но, очевидно, для моего нормального будущего денег нужно оказалось ещё больше, потому что в апреле мне было сообщено, что с сентября я пойду в новую школу - в городе Северскстали - и буду с этого июня до следующего августа жить у наших родственников в том же городе, пока мать будет ковать наше материальное благополучие в качестве генерального представителя славной компании СТМ в далёком солнечном Узбекистане (зарплата в полтора раза больше, плюс столько же от местного правительства, плюс за вредность, плюс что‑то там за расширение каких‑то невозможно важных связей). А дальше, через год, посмотрим, как карта ляжет. Банковская. Может быть, поеду учиться за границу, в Англию, например.
Наверное, это странно, но я не оценил заботы и холодно поинтересовался, нельзя ли мне СЕЙЧАС поехать с нею, как‑никак, я близкий родственник своей матери? На что мне ответили, что там холера, террористы и негде учиться. Я пробовал трепыхаться, уточнив, кому там вообще нафик нужна мобильная связь, если там всё так уныло? Мне было пояснено, что состоятельные люди есть везде, и даже более чем состоятельные.
Крыть было нечем. Я только предложил тогда уж продать меня на органы, а вырученные деньги положить на мой счёт. Но мать на такие подколки внимания никогда не обращала.
Но вот что интересно: мне всегда казалось, что у нас нет родственников. Это было так же естественно, как и то, что у меня нет отца. Он не был лётчиком–испытателем, его не замучила американская контрразведка, и он не погиб при аварии на подлодке, просто четырнадцать лет назад мать озаботилась наследником и завела меня. Не из пробирки, но похоже. Во всяком случае, с тем человеком она больше ни разу не встречалась.
Но я знаю, что похож на отца. Почему? Да просто потому, что от матери у меня только губы. Один в один, пухлые такие "чмоки–чмоки". А так - она просто русая, а у меня волосы рыжие. У неё глаза серые, а у меня зелёные. У неё нос прямой, а у меня курносый. У неё лицо круглое и приятное, а у меня обычно хмурое, как у нагадившего кота. Ну и так далее.
Так вот, я не знал, что у нас вообще кто‑то есть. Бабушки–дедушки и всё такое прочее. Тёти и дяди. Оказалось - есть. Именно тётя - тётя Лина (Ангелина), сестра матери. Родная! И даже двоюродный брат есть - Юрка, и лет ему столько же, сколько мне, и тоже без отца. И тётя с братцем рады меня видеть. Хотя это и смешно - столько лет мать с ними не общалась, а тут вдруг решила, и они обрадовались. Запрыгали до небес. Хотя - чёрт его знает, как это бывает у людей. Не с чем мне сравнивать. Не при динозаврах живём, а в современном энергичном и мобильном обществе. Человек человеку давно не волк, а - клиент. Или конкурент. Ну или сотрудник. Короче, вы понимаете.
29 мая утром мать рассчитала прислугу, мы сдали квартиру под охрану службы безопасности компании и поехали на вокзал - отправлять меня, мать летела на самолёте к вечеру. Я бы тоже полетел, но в Северсксталь самолёты не летали с тех пор, как начался Правильный Исторический Процесс Поворота К Демократии и позакрывались местные авиалинии. Я тех времён не застал, поэтому отчалил в новую жизнь во вполне приличном, но пустынном купе.
Собственно, весь вагон пустовал. Почти. Ну правильно. Не то направление - это ОТТУДА люди уже едут, погреться на черноморском побережье или где подальше. А ТУДА‑то - кому и зачем? Ехала пара командированных и какой‑то тяжко пьяный хорошо одетый мужичок, да проводница по коридору скучно шаталась туда–сюда; заглянула ко мне, посмотрела билет, свидетельство о рождении, сопроводительное разрешение, дежурно предложила чай–кофе–воду–печенья–чипсы - и ушла в коридор. И всё.
У меня с собой были большая спортивная сумка и чемодан на колёсиках. Половину того, что погрузила "бонна", как за каким‑то чёртом мать называла нашу нынешнюю служанку, я тишком повыбрасывал в шкаф обратно, и было мне сейчас непередаваемо тошно. Не из‑за оставленного барахла, конечно, а просто тошно. Я бы с удовольствием, например, разбил стекло, но было ещё и лень. Вообще ощущение накатило такое, что я заболеваю или уже заболел. Мерзкое такое ощущение.
Короче, я ничего не стал распаковывать и доставать ничего не стал, даже читалку свою не достал, хотя там были и книги, и фильмы, и музыка, причём даже совсем новые, неосвоенные - и весь первый день просидел на мягком диванчике, глядя в окно, за которым - то быстрей, то медленней - ползли, мелькали, появлялись и останавливались прославленные среднерусские (средне–северо–русские? Или российские? Сейчас у нас всё, что красивое - называется "российское", всё, что дерьмо - "русское"…) пейзажи и то и дело проскакивали одичалые, заброшенные, заросшие полустанки, так, кажется, это называется. На меня словно какое‑то оцепенение напало, как будто я смотрел очень интересное кино… нет, не так. Не знаю, как. Мне не думалось ни о чём и, наверное, если бы кто‑нибудь заглянул ко мне, то решил бы, что я просто–напросто манекен.
С другой стороны - разве это не так? Оденем–разденем. Поставим в витрину–на склад отправим. По необходимости, так сказать. Или вообще утилизуем. Года два назад я в Интернете на одном литературном сайте читал книгу какого‑то Лавров - "Перекрёсток конца одиночества". Там был описан мир, в котором на заказ делали биороботов–детей для многочисленных бездетных семей. Ну и завод по утилизации этих роботов - чаще всего, просто–напросто надоевших. И склад на заводе - большой пустой зал, где на специальных подвесах размещены ставшие никому не нужными роботы, внешне неотличимые от живых детей и ждущие уничтожения.
Мне потом полгода снился тот склад. И я - на одном из подвесов. Я понимаю, что я не робот, и эти, вокруг, они никакие не роботы, они переговариваются, кто‑то плачет… но всем всё равно, и мы можем только ждать, ждать, ждать… всё понимать, и понимать, что от нас ничего не зависит. Вообще ничего…
…Но тогда, в поезде, я обо всём этом не думал и ничего этого не вспоминал. Я не думал вообще.
Когда же за качающимся окном солнце потихоньку себе спустилось к лесным верхушкам, и всё вокруг тяжело зазолотело и почернело, я вздохнул, уткнулся щекой в сложенные на откидном столике руки и… уснул. Первый раз в жизни уснул сидя…
… Я открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь и что вижу перед собой в окне.
Поезд шёл медленно - кажется, куда‑то поворачивал по длинной дуге. Снаружи было странно светло, почти белая ночь, как и положено в это время года в здешних местах. А прямо за окном - рукой подать! - проплывала поляна. Могучие раскидистые дубы смыкались кронами над густым подлеском. И всё это было пронизано и связано в одно единое целое каким‑то серебристым неподвижным сиянием, по которому пробегали сполохи ледяного огня.
Я ошалело провожал глазами необычайно красивую картину, пока она медленно не уползла куда‑то назад и вбок - а поезд тут же рывком не набрал ход.
Мне показалось, что я проснулся снова - ну, вы знаете, снится, что спишь и просыпаешься. Может, так и было? Так или иначе, но я понял, что спать пока не хочу и начал всё‑таки кое‑что распаковывать. Сходил попить к крану, потом вспомнил, что в сумке лежат бутылка с водой и упаковка с бутербродами. Тогда я попил из крана ещё раз, а упаковку и бутылку, вернувшись, немедленно выкинул в окно - открыл, швырнул в шумную темноту и опять закрыл.
Мне, если честно, хотелось выкинуть следом и чемодан - но это было бы уже слишком. Поэтому я скинул кроссовки, улёгся на ту самую полку, под которой был спрятан чемодан, подключил к читалке наушники и стал просматривать новые файлы, которые набил туда не глядя перед отъездом, думая, что бы посмотреть, послушать или почитать, раз уж так неудачно выспался. Начал с музыки - я завсегдатай сайта "Полнолуние", а у них там как раз выложили кучу новых песен, которые я закачал себе, и теперь наугад включил "Сон звездолёта" Андрея Земскова. Послушаем, что там за сон и какого звездолёта…
…Я не прогадал. Я редко ошибался с песнями - может быть, потому, что слушал те, которые редко кто слушает. Была, наверное, какая‑то взаимосвязь… Вот и эта оказалась - в самый раз. Как будто какое‑то пророчество, иначе не скажешь. Я просто сразу так подумал, а потом - слушал, и всё…
…Сон звездолёта помнит свет золотой планеты,
Два раскалённых солнца над вековым песком.
Скоро ты станешь, мальчик, рыцарем из легенды!
Скоро в Великой Силе произойдёт раскол.
Тысячами осколков брызнут миры сквозь пальцы,
Сжавшие твоё сердце, как рукоять меча.
Ветры родной планеты шепчут тебе: "Останься!"
Но "Торопись в дорогу!" - звёзды тебе кричат.
Мальчишка–джедай, на своей стороне
Ты снова остался один.
И сон звездолёта по этой войне
Несёт тебя на Татуин.
Сон о погибшем детстве рушится с тихим звоном,
Магия предсказанья прячется между строк
Книги, в которой бьётся всяк со своим драконом.
Прав ли был твой учитель, в руку вложив клинок?
Так пусть пожинают пламя те, кто по искре сеют!
Кто был врагом, кто братом - не разберёшь, пока
Зверь этот роет лапой душу твою, как землю.
Прячет лицо под маской сын твоего полка.
И - снова припев, тот же самый, от которого я зажмурился… Он почему‑то показался мне тревожным и в то же время зовущим, как какое‑то пророчество. Определённое и даже, пожалуй, обрекающее…
Мальчишка–джедай, на своей стороне
Ты снова остался один.
И сон звездолёта по этой войне
Несёт тебя на Татуин.
…Я думал ещё и почитать что‑нибудь, но так и не стал. Лежал, слушал музыку, выбирая то одну, то другую песню, чувствовал, что постепенно засыпаю. И уже на самой грани сна услышал строчки -
Чей‑то крик: "Держись!",
Пламя маяка!
И уже к тебе
Тянется рука!
Проломив твой лёд,
Кто‑то встал с тобой…
…Смерти нет. Есть друг
За твоей спиной.
- Не бывает так, - ясно и спокойно сказал я тёмному стеклу, за которым летела покачивающаяся ночь. - Просто не бывает, и всё.
И закрыл глаза, выключив и отложив читалку…
…Следующий день я опять сидел у окна. Правда, уже не в оцепенении, как вчера, а на самом деле смотрел. И не всё время - ходил в туалет, потом даже в вагон–ресторан выбрался, он был соседним, оказывается. Цены там были, как я понимаю, круче, чем в настоящем ресторане. В "Хуторке", где я иногда ел после школы, за тысячу можно было именно что наесться до отвала - с первым, вторым, с десертом… А тут ту же тысячу стоило одно блюдо. Я даже пожалел, глядя меню, что выкинул бутерброды, но, когда подумал про них, то решил всё‑таки поесть здесь. И, хотя с тысячи всё‑таки полагалась какая‑то сдача - рублей семьдесят - я просто оставил бумажку на столе, и всё.
На обратном пути в тамбуре торчали двое парней года на три–четыре старше меня, подпирали двери, курили. Кажется, один из них хотел меня придержать - и словами, и рукой - но я, открывая дверь в "свой" вагон, посмотрел ему в глаза. И он ничего не сказал и не сделал, просто отвернулся. Я почти сразу про них забыл, вспомнил только вечером, подумал: не приползут ли на дальнейшую разборку? Но и эта мысль не напрягла, а ночью меня никто не беспокоил, скажу, забегая вперёд…
…Было около трёх дня, когда поезд остановился на какой‑то станции - старый вокзал, покрашенный яркой жёлтой краской с белыми узорами, за вокзалом была видна площадь с двумя автобусами, окружённая домами, точнее - какими‑то "присутственными местами", старавшимися походить на столичные. Памятник Ленину, задумчиво смотревшему себе под ноги, на выставленный носок ботинка… Мимо моего окна по перрону протрусили цепочкой озабоченные усталые бабки с корзинками и колясками - до меня донеслось: "Пи–раж–киии… би–ля–шииии… кыт–лет–киииии… да–маш–ни–иииии…" На заборчике - из ребристых столбиков, увенчанных шарами - около вокзала сидели трое пацанов помладше меня, тощих, в дешёвых майках, шортах и сланцах на босу ногу. Двое играли в телефон, третий смотрел на поезд и показал мне "фак" - очень спокойно, равнодушно и неспешно, с полным сознанием собственного достоинства и моего убожества. Я отвернулся и стал смотреть на вокзал, на мусорную урну, из которой торчали пустые смятые пивные "пазыри".
И мне неожиданно ужасно захотелось выйти здесь. Взять спортивную сумку, оставить чемодан, выйти и пойти. Пофик, куда, пофик, зачем. Уйти отсюда и пропасть. Раствориться. Измениться. Я даже очень ясно представил себе это. Так ясно, что, когда поезд тронулся, я удивился тому, что по–прежнему сижу на мягком диванчике.
Я не сделал этого только потому, что лениво, но всё‑таки достаточно ясно подумал: нет, не хочу людям неприятностей. Той женщине, к которой я еду. Она будет ждать, начнёт паниковать, всё такое… зачем? Она же не виновата.