Когда они отужинали - Артур умял больше половины и не сказать, чтобы наелся, - Элвин с деланной небрежностью спросил его:
- Что там такого интересного, в трюме?
- У рабов, ты хочешь сказать?
- Я пытаюсь говорить, как человек, способный владеть другими людьми, - очень тихо пояснил Элвин. - А ты попытайся говорить, как человек, который кому-то принадлежит - или уж не суйся на Юг.
- Я старался понять, на каком языке говорят эти беглые.
- Ну и?
- Точно не по-французски. Там есть один канадец, и он говорит, что нет. И не по-испански - так сказал парень с Кубы. Никто не знает, по-каковски они лопочут.
- По крайней мере мы знаем, на каком языке они не говорят.
- Я знаю больше.
- Слушаю тебя внимательно.
- Тот кубинец отозвал меня в сторонку и говорит: "Знаешь, парень, я уже слыхал такой говор". "Что ж это за говор", - спрашиваю? А он: "Мне сдается, никакие они не беглые".
- Почему он так думает? - Про себя Элвин отметил, что Артур в точности копирует слова того другого и его акцент.
Раньше Артур Стюарт мог скопировать что угодно, не только человеческие голоса - крики птиц и животных, детский плач, шорох ветра в деревьях и шлепанье башмаков по грязи. Был у него такой дар до того, как Элвин переменил в нем все, даже запах, чтобы ловчие не могли больше найти Артура по обрезкам его ногтей и волос. Перемены коснулись самых глубоких и потаенных уголков Артурова существа и сказались на его одаренности. Тяжело поступать так с ребенком. Благодаря этому Артур сохранил свободу, но Элвин сожалел о цене, которую пришлось за нее отдать.
- Он говорит, что слышал такую речь, когда ездил с хозяином в Мексику.
Элвин глубокомысленно кивнул, хотя понятия не имел, что это может значить.
- Я его спрашиваю, откуда черным ребятам знать мексиканский говор, а он: в Мексике когда-то много черных было.
- И то верно, - сказал Элвин. - Они прогнали испанцев всего пятьдесят лет назад. Думаю, их вдохновил на это Том Джефферсон, освободивший черрики из-под власти короля. К тому времени испанцы должны были ввезти в страну много рабов.
- Ну да. Вот я и спрашиваю: раз в Мексике приносят столько человеческих жертв, почему ж они первым делом не поубивали этих африканских рабов? А кубинец говорит: черные люди грязные, их нельзя скармливать мексиканскому богу. И давай ржать как сумасшедший.
- Пожалуй, в том, что другие считают тебя нечистым, есть некоторое преимущество.
- Многие американские проповедники говорят, что Бог всех людей считает нечистыми духовно.
- Это ложь, Артур Стюарт. Многих проповедников ты слышать никак не мог.
- Я слышал, что так они говорят. Потому-то наш Бог и не признает человеческих жертв. На кой они ему, раз все мы нечистые, как черные, так и белые.
- Однако я не верю, что Бог именно так думает о своих детях. И ты тоже не веришь.
- Мало ли во что я верю. Мы с тобой не всегда думаем одинаково.
- Я счастлив уже оттого, что ты вообще думаешь.
- Это так, хобби. Не основное мое занятие.
Элвин засмеялся, чем Артур остался очень доволен, и принялся рассуждать вслух:
- Итак, у нас есть двадцать пять рабов, происходящих из Мексики. Они следуют вниз по Миззипи на том же пароходе, что и человек, вербующий солдат для вторжения в ту же Мексику. Поразительное совпадение.
- Проводники? - предположил Артур.
- Весьма вероятно. Они, возможно, закованы в цепи по той же причине, по которой ты притворяешься рабом. Чтобы их принимали не за тех, кто они есть на самом деле.
- Или у кого-то хватает ума полагать, что закованные рабы будут хорошо показывать дорогу на неизвестных землях.
- Ты хочешь сказать, что они не такие уж и надежные.
- Может, они не прочь умереть с голоду в пустыне, чтобы прихватить с собой белых рабовладельцев.
Значит, мальчик все-таки понимает, что смерть можно предпочесть рабству. Это хорошо.
- Жаль, что я не говорю по-мексикански, - сказал Элвин. - И ты тоже.
- Да-а.
- Не вижу, как ты сможешь выучить их язык. К ним никого не подпускают.
- Да-а.
- Надеюсь, у тебя не зародился какой-нибудь дурацкий план, о котором ты умалчиваешь.
- Могу и сказать. Я уже договорился, что буду носить им еду и выносить за ними парашу. До рассвета, когда больше никто это делать не рвется.
- Их стерегут круглые сутки. Какты вообще собираешься разговаривать с ними?
- Брось, Элвин. Ты же знаешь, что хоть один из них да говорит по-английски - как иначе они могли бы работать проводниками?
- Или по-испански, а кто-то из белых тоже владеет этим языком. Об этом ты не подумал?
- Я уже попросил кубинца выучить меня испанскому.
Это показалось Элвину явным хвастовством.
- Я отсутствовал всего шесть часов, Артур Стюарт.
- Ну, он ведь не совсем еще меня выучил.
Элвин опять задумался о том, так ли уж сильно пострадал талант, которым Артур обладал в детстве. Выучить язык за шесть часов? Нет, конечно, гарантии, что кубинский раб хорошо владеет испанским - как и английским, впрочем. Но что, если у Артура Стюарта природный дар к языкам? Что, если он был вовсе не имитатором, а мальчиком, от рождения умеющим говорить на любом языке? Элвин слышал о таких людях. Им стоит только услышать чужое наречие, чтобы заговорить на нем, как на родном.
Может быть, этот дар по-настоящему проснулся в Артуре только теперь, когда он становится мужчиной? Элвин даже позавидовал ему и тут же посмеялся над собой. Представить только, чтобы человек с его, Элвина, даром завидовал кому-то другому! Он может сделать камень жидким как вода, воду - прочной как сталь и прозрачной как стекло, может обратить железо в живое золото и при этом жалеет, что не способен овладеть чужим языком с той же легкостью, с какой кошка падает на лапы? Грех неблагодарности, один из многих, за которые его наверняка пошлют в ад.
- Чего ты смеешься? - спросил Артур Стюарт.
- Все время забываю, что ты уже больше не мальчик. Хочу только надеяться, что если тебе понадобится моя помощь - вдруг, скажем, тебя поймают на разговорах с мексиканскими рабами и начнут драть кнутом, - ты сумеешь как-нибудь дать мне знать.
- Очень даже сумею. А если убивец с ножиком, который спит на твоей койке, вдруг начнет плохо себя вести, ты тоже дай знать, что написать на твоей могильной плите.
- Убивец с ножиком?
- Так говорят под палубой. Но ты лучше спроси его сам, он тебе все и расскажет. Ты ведь так поступаешь обычно, правда?
- Угу. Если я что-то хочу знать, то так прямо и спрашиваю.
- И тебя, как правило, не убивают.
- В среднем у меня неплохие результаты, - скромно ответил Элвин.
- Но ты не всегда выясняешь то, что хочешь.
- Зато всегда выясняю что-то полезное. Например, как легко раздражаются некоторые люди.
- Я сказал бы, что у тебя дар на это дело, если б не знал, что у тебя есть другой.
- Бесить людей, да.
- Они начинают злиться, не успеешь ты поздороваться.
- А на тебя вот никто не злится.
- Потому что я симпатичный.
- Ну, не всегда. Хвастовство тоже иногда раздражает.
- Только не моих друзей, - ухмыльнулся Артур.
- Но твоих родных это с ума сводит.
Когда Элвин вернулся к себе, "убивец с ножиком" уже проснулся и вышел куда-то. Элвин подумал, не занять ли ему снова свою койку, но это значило нарываться на драку, и он решил, что дело того не стоит. В каюте четыре койки на двоих - незачем злить попутчика, борясь за одну-единственную.
Засыпая, Элвин, как всегда, отыскал сердечный огонь Пегги и удостоверился, что у нее все хорошо. Ребенок в ней рос как положено, и у него теперь тоже билось сердечко. Не то что во время первой беременности, когда ребенок родился преждевременно и выжить не смог. Теперь Элвину не придется смотреть, как его дитя синеет и задыхается у него на руках, несмотря на отчаянные попытки отца отыскать в маленьком тельце хоть какой-то шанс на жизнь. Что пользы быть седьмым сыном седьмого сына, если единственный, кого ты неспособен исцелить - это твой первенец?
В первые дни после его смерти Элвин и Пегги не отходили друг от друга, но потом она начала отдаляться, избегать его. В конце концов он понял, что она просто боится забеременеть снова. Тогда он поговорил с ней, сказал, что от беды не скроешься - многие люди теряют детей, даже тех, что уже подросли немного. Надо пытаться снова и снова, чтобы было чем утешиться при мысли о маленькой могилке.
"Я выросла, глядя на две такие могилки, - сказала она. - И знала, что родители, глядя на меня, видят двух моих сестер, носивших то же самое имя".
"Ты была светлячком и потому знала больше, чем полагается знать ребенку. Наша малышка скорее всего светлячком не станет. Все, что она будет знать, это как мы ее любим и как мы хотели, чтобы она родилась".
Элвин не знал, убедил ли он Пегги или она согласилась снова завести ребенка только ради него. Во время второй беременности она, как и в первый раз, разъезжала по всей стране и боролась за освобождение рабов, стараясь при этом, чтобы оно не привело к войне. Элвин в ее отсутствие оставался в Церкви Вигора и учил желающих началам созидания.
Оставался, пока она не давала ему какого-нибудь поручения. Вот и теперь Пегги отправила его вниз по реке в Нуэва-Барселону, хотя в глубине души ему хотелось побыть дома с ней вместе и позаботиться о ней.
Она, будучи светочем, прекрасно знала, чего он хочет, - стало быть, сама хотела как раз обратного: пожить врозь.
С этим Элвин мог примириться, что не мешало ему отыскивать ее на грани сна и засыпать, лишь когда в нем затеплятся два сердечных огня - ее и ребенка.
Элвин проснулся в темноте, поняв, что происходит что-то неладное. Рядом с ним горел чей-то сердечный огонь, и он слышал тихое дыхание крадущегося к нему человека. Запустив "жучка", он определил, что тот тянется к котомке, которую Элвин обхватил рукой.
Кража? Чертовски глупая затея на борту парохода, если у незнакомца именно это на уме. Разве только он превосходный пловец и способен добраться до берега с тяжелым золотым лемехом.
Нож злоумышленника висел на поясе, и тот пока не собирался его доставать. Элвин, учитывая это, произнес как можно тише:
- Если вы ищете что-нибудь съедобное, дверь с той стороны.
Ох, как подскочило при этом сердце у незнакомца! И первым делом он схватился за нож - это движение, как отметил Элвин, было у него хорошо отработано.
Впрочем, он почти сразу взял себя в руки. Элвин догадывался почему - ночь была темная, и незнакомец полагал, что Элвин видит в темноте не лучше его самого.
- Уж очень вы сильно храпели. Я просто хотел перевернуть вас на другой бок.
Элвин знал, что он врет. Когда Пегги давно уже пожаловалась на его храп, Элвин разобрался, отчего люди храпят, и преобразовал свою носоглотку так, чтобы не производить больше подобного шума. Он взял за правило не пользоваться даром ради собственного блага, но счел, что от храпа нужно избавиться ради других - ему-то это спать не мешало.
Однако он не подал виду и сказал:
- Спасибо. Но сплю я чутко, и если попросить меня повернуться, я тут же послушаюсь. Жена всегда так делает.
И тут незнакомец беззастенчиво признался в своих намерениях:
- Знаете, когда человек так прижимает свою котомку к себе, других так и разбирает поглядеть, что у него там такое.
- Когда я не прижимаю ее к себе, других разбирает не меньше, и гак им куда сподручнее подобраться к ней в темноте и познакомиться с ней поближе.
- Больше, полагаю, вы мне ничего не скажете?
- На вежливый вопрос я всегда готов ответить.
- Но поскольку спрашивать, что лежит у вас в котомке, невежливо, вы не станете отвечать.
- Приятно познакомиться с человеком, знающим толк в хороших манерах.
- Хорошие манеры и нож, который не ломается у черенка, - вот что помогает мне жить в этом мире.
- Мне вполне достаточно хороших манер. А нож ваш мне нравился больше в ту пору, когда еще был напильником.
Незнакомец одним прыжком отскочил к двери, выхватив нож.
- Кто ты и что обо мне знаешь?
- Ровно ничего, сэр. Но я кузнец и вижу, когда нож переделывают из напильника. По мне, это скорее меч, а не нож.
- Я ни разу не доставал нож на этом пароходе.
- Рад это слышать. Но когда вы спали, а я вошел, было светло, и я хорошо рассмотрел ножны у вас на поясе. Нож не бывает таким толстым у основания, и пропорции у него в самый раз для напильника.
- С виду это невозможно определить. Вы что-то слышали. Кто-то распустил свой язык.
- Люди всегда говорят, но не обязательно про вас. Просто я хорошо знаю свое дело, а вы, полагаю, знаете свое. Меня зовут Элвин.
- Элвин Смит, э?
- Мне повезло в жизни: я получил имя. Держу пари, что и у вас оно есть.
Незнакомец усмехнулся и спрятал нож.
- Джим Бови.
- Ваша-то фамилия как будто не от ремесла образована.
- Это шотландское слово. Означает "светловолосый".
- Но у вас волосы темные.
- Ну, первый Бови, ручаюсь, был белокурый викинг. Ему понравилась Шотландия, когда он разбойничал там, вот он и остался.
- Его дух, наверно, возродился в ком-то из потомков, и тот переплыл еще одно море.
- Я сам викинг до мозга костей. Вы правильно угадали насчет ножа. Пару лет назад я присутствовал на дуэли - дело было на окраине Натчеза, около кузницы. Оба промахнулись, и все пошло кувырком - люди, знаете, собрались поглядеть на кровь, а тут такое разочарование. Один парень прострелил мне ногу, и я вроде бы выбыл из борьбы, но тут увидел, что майор Норрис Райт связался с парнишкой наполовину меньше его и наполовину моложе. Это меня так взбесило, что я позабыл про рану, а кровь из меня хлестала, как из резаной свиньи. Но я обезумел, схватил кузнечный напильник и вонзил ему прямо в сердце.
- Для этого большая сила нужна.
- А то! Я ведь не промеж ребер его вогнал, а прямо сквозь ребро. Мы, викинги, обретаем силу великанов, когда нас охватывает безумие боя.
- Ваш нож сделан из того самого напильника, верно?
- Один ножовщик в Филадельфии переделал его для меня.
- Обточил, не перековал.
- Точно.
- Этот нож вам приносит удачу.
- Ну, я не умер пока.
- Да, тут без удачи не обойтись, учитывая вашу привычку подкрадываться к спящим и осматривать их багаж.
Улыбка на лице Бови погасла.
- Что ж поделать, если я такой любопытный.
- Понимаю. У меня тот же порок.
- Теперь ваша очередь.
- Очередь? И что же я должен сделать?
- Рассказать вашу историю.
- Мою? У меня при себе только свежевальный ножик, но он сослужил мне хорошую службу в диких краях.
- Вы же знаете, я не об этом спрашиваю.
- Ну а я рассказываю об этом.
- Я вам рассказал про свой нож, а вы расскажите про свою котомку.
- Про нож вы всем рассказываете, чтобы не так часто пускать его в ход. А я про котомку не рассказываю никому.
- Этим вы только любопытство разжигаете в людях. А кое у кого могут возникнуть и подозрения.
- Время от времени такое случается. - Элвин свесил ноги с койки и встал. Он уже прикинул на глаз габариты Бови и знал, что сам он дюйма на четыре выше, что руки у него длиннее и плечи шире - недаром же он кузнец. - Но моя милая улыбка рассеивает все подозрения.
- Да, детина ты будь здоров! - засмеялся Бови. - И никого не боишься.
- Я много кого боюсь. Особенно людей, которые вгоняют напильники сквозь ребро прямо в сердце.
- Странное дело, - задумчиво сказал Бови. - Меня в жизни многие боялись - но чем больше они боялись, тем реже признавались, что боятся. Ты первый, кто прямо сразу так и сказал. Это что же выходит - ты боишься меня больше всех? Или совсем не боишься?
- Я вам вот что скажу: держитесь подальше от моей котомки, и нам не придется это выяснять.
Бови засмеялся опять, но его мимика больше напоминала оскал дикой кошки.
- Нравишься ты мне, Элвин Смит.
- Приятно слышать.
- Я знаю человека, которому как раз такие ребята требуются.
Стало быть, этот Бови входит в компанию Тревиса, подумал Элвин.
- Если вы про мистера Тревиса, то мы с ним уже условились, что он пойдет своей дорогой, а я своей.
- Вон оно что, - сказал Бови.
- Вы к нему только в Фивах присоединились?
- Про нож я тебе рассказал, но про свои планы не стану рассказывать.
- Ну, а я из своих секрета не делаю. Я планирую снова лечь спать и попытаться досмотреть сон, который вы прервали, вознамерившись прекратить мой храп.
- Хорошая мысль, - одобрил Бови. - А поскольку я ночью совсем не спал из-за твоего храпа, то займусь тем же самым, пока солнышко не взойдет.
Элвин лег и прижал котомку к себе. К Бови он повернулся спиной, но, конечно, оставил в нем своего "жучка" и мог следить за каждым его движением. Тот долго стоял, глядя на Элвина, и Элвин по биению его сердца и бурной циркуляции крови видел, что тот неспокоен. Что им владело - гнев или страх? Трудно об этом судить, когда лица не видно, да и тогда нелегко. Но его сердечный огонь дал Элвину понять, что Бови принимает какое-то решение.
Не скоро ему удастся уснуть, коли он так взбудоражен. С этой мыслью Элвин проник в Бови и стал успокаивать его.
умеряя его сердцебиение и выравнивая дыхание. Многие думают, что тело всегда откликается на эмоции, но Элвин знал, что бывает и наоборот. Тело ведет, а эмоции подчиняются.
Через пару минут Бови начал зевать, а там и уснул вскоре - не сняв ножа и держа руку поблизости от него.
Интересные, однако, друзья у этого Тревиса.
Артура Стюарта переполняла самоуверенность. Но если ты это чувствуешь и компенсируешь нахальство повышенной осторожностью, ничего дурного с тобой произойти не должно, так ведь? Разве только когда твоя заносчивость преувеличивает в тебе сознание собственной безопасности.
У миз Пегги это называлось "рассуждать вкруговую". Такие рассуждения не приводят никуда - или приводят куда угодно. Думая о миз Пегги, Артур всегда чувствовал себя виноватым из-за того, как он говорит. Да только что пользы говорить правильно? Мулат, навострившийся говорить как джентльмен, - да на него будут смотреть, как на дрессированную обезьяну. Как на собаку, которая ходит на задних лапах. Джентльменом он от этого все равно не станет.
Потому-то он и ведет себя так нахально - вечно ему хочется что-то доказать. Но только не Элвину.
Нет, Элвину в первую очередь, Потому что тот обращается с ним как с мальчишкой, хотя Артур взрослый мужчина. Как с сыном, хотя Артур ничей.
Все эти мысли тоже ни к чему, когда тебе необходимо вынести вонючую кадку, провозившись с этим как можно дольше - надо же выяснить, кто из рабов говорит по-английски или по-испански.
- Quien me compreende? - прошептал Артур. ("Кто меня понимает?")
- Todos te compreendemos, pero calle la boca, - ответил ему третий с краю. ("Мы все тебя понимаем, только рот закрой".) - Los blancos piensan que hay solo uno que hable un poco de ingles.