– Кто? Кхаг? Как бы не так! – Завар выпрямилась, одернула аббу. – Нет, никогда. Ты ведь отлично знаешь, что она целит повыше. Ты не заметила, как трется она возле Вайда? Отдаст передний зуб, лишь бы стать одной из его жен. Только послушай, как она с ним воркует – просто тошно становится!
Алейтис вдруг перестала смеяться. Все веселье с нее как ветром сдуло. В животе внезапно свернулся холодный твердый узел.
– А он как? – спросила она как можно равнодушнее.
Завар поймала ее ладонь и мягко сжала.
– Надежды у нее ровно столько же, сколько у Камри снова попасть в постель Аздара. Вайд ее насквозь видит, он уже давно все понял...
Она закусила губу и серьезно посмотрела на Алейтис:
– Будь осторожна, Лейта! Хорошо? Если она заподозрит...
Девушка молчала. Завар улыбнулась и отпустила ее руку. Потом, потянувшись и громко вздохнув, она добавила:
– Да, чуть не забыла: тебе сегодня идти вниз, Лейта. А я побегу растолкаю малютку-маму, обрадую – ей убирать целую дюжину кроватей. Она будет на седьмом небе... – И, оставив за собой шлейф искрящегося смеха, она затанцевала вдоль коридора.
Весело насвистывая, Алейтис поскакала вниз по ступенькам, стуча подошвами. Двери в патио были раскрыты, и коридор, наполненный теплым утренним воздухом, напоминал улицу, забитую деловито снующими людьми. Мимо пронеслись два азири, балансируя громадными тюками с бельем, которые они несли на головах. Девушка сморщилась от отвращения. "Стирка, – подумала она. – Как я ненавижу эти мокрые простыни!"
Натянув капюшон, Алейтис выскочила в патио. С нежностью погладила она гладкий серебристый ствол их домашнего дерева и ощутила, как через покалывающие кончики пальцев вливается в нее его пульсирующая жизнь. Замурлыкав от наслаждения, она закинула голову. Небо изгибалось огромной хрустальной чашей почти прозрачного сине-лилового тона. Малиновый край Хорли как раз начал выглядывать над верхушкой крыши. И никаких следов грозного огневого вторжения, случившегося сегодня ночью. Глядя на небо, скрывающее свою загадку, Алейтис потерла ноги о траву. Она вдруг почувствовала, как больно сжалось сердце, мучимое неизвестностью. Зазвонил колокол-нашта, и она вернулась в дом.
3
Алейтис ткнула в кисло пахнущую, дымящуюся паром воду бельевой палкой.
– Ай-Ашла, – пробормотала она и напряглась всем телом, силясь заставить простыни кружиться в кипящей воде чана. От влажного жаркого воздуха в низенькой прачечной комнате волосы ее превратились в слипшиеся косички, то и дело лезшие ей в рот и в глаза.
Она на минуту оперлась о палку, которой шуровала в чане, и, искривив губы в горькой, насмешливой гримасе, посмотрела на сплетничающих, хихикающих азири. Заговор молчания был столь очевиден, что Алейтис фыркнула и отбросила с лица влажные пряди.
Урдаг, работавшая в противоположном конце, подняла голову и нахмурилась. Алейтис, встретив ее холодный, враждебный взгляд, опять почувствовала внутри упрямое неподчинение. Она со злобой ткнула палкой в белье, потом положила палку, на пол и, вытерев лицо и руки влажной тряпкой, хладнокровно вышла из прачечной, игнорируя сердитый окрик Урдаг.
Когда она миновала крытые постройки, свет Хеша яростно ударил ей в лицо. Она поспешно натянула на глаза капюшон, поправила выбившиеся волосы. Площадка патио была горяча и пустынна, над ней мерцал раскаленный дневной воздух. Слабый случайный ветерок время от времени шевелил похожие на пальмовые ветви домашнего дерева, и их бумажное шелестение еще более усугубляло тишину. Алейтис прислонилась к дереву, вдыхая мятный аромат фронд, нежными струями окутывавший ее.
– Азиз... муклис... – пробормотала девушка, прикрыв глаза.
Внезапный сердитый окрик заставил ее подпрыгнуть и развернуться. "Нет, покорно ждать я не намерена", – решила Алейтис. Бросив последний опасливый взгляд в направлении, откуда доносился усиливающийся шум голосов, она помчалась к воротам.
Оказавшись за тяжелыми, сделанными из толстых досок, створками ворот, которые закрывались лишь зимой, Алейтис перешла на шаг. Дышать стало легче – она была теперь за пределами дома. Из-под сандалий взлетали фонтанчики горячей пыли. Девушка весело шагала, наступая на двойные тени вытянувшихся вдоль дороги хоранов. Четырехпалые листья хоранов уже начали сворачиваться в трубочки, подставляя солнцу свои серебристые свинки, а тени, отбрасываемые хоранами, стали походить на узор, сотканный из толстых прямоугольников.
На середине деревянного моста, аркой переброшенного через речку, Алейтис остановилась и, глядя в бурлящий поток, залюбовалась игрой синих и зеленых оттенков. В каком-то вневременном трансе слилась она с водой, проносившейся мимо – Ссввишсссвишшш! – и реальный мир постепенно уплывал куда-то погружаясь в голубое и зеленое, превращаясь в музыкальное бормотание голоса воды.
И вдруг Алейтис... сама поплыла, ощущая и твердое сопротивление камня, и податливость старых деревянных опор мостика, и гибкость подводных трав, расчесанных струями течения, и щекочущее прикосновение стаек серебристых рыбок. А где-то далеко, на границах расплывающегося пузыря сознания, пузыря восприятия, который был и в то же время уже не был Алейтис, что-то упрямо сверкало малиновыми искорками. И ее куда-то тащило... или не ее, а то, чем она была в этот момент ...
И вдруг она стала алчными глазами, прицеливающимися в сочного червя, который полз через прочерченную лучом солнца тень.
Паря, плывя, как игривый мыльный пузырек... струйкой... по капле возвращалась она в собственное Я...
И вдруг она снова почувствовала горячий компресс солнца на спине, и ощутила гладкость деревянного поручня под руками. Она осторожно провела по нему пальцем, восторгаясь его атласной поверхностью, отполированной годами прикосновений к прочному дереву.
Наполненная каким-то внутренним теплом, успокоением и гармонией, Алейтис двинулась дальше. Песок поскрипывал под подошвами ее сандалий. Она подняла голову и улыбнулась показавшемуся из-за зеленой каймы деревьев Мари-фату с его необычными всплесками красок – оранжевой, желтой, красной, фиолетовой. Краски ярко горели в прозрачном утреннем воздухе. Она засмеялась от удовольствия и взбила носком облако песка. Песнь радости пульсировала в венах Алейтис.
От главной дороги отделилась тропа, начало которой было отмечено тонкими высокими хейшанскими ромашками. Алейтис чуть коснулась рукой их голубых лепестков, и тяжелые соцветия затанцевали на пружинистых стеблях. Деревья-колокольчики, линией вытянувшиеся вдоль тропы, позванивали в порывах ветерка, трогавшего их семенные чашечки. Далекий, едва различимый шепот реки смешивался с резкими, агрессивными тонами шаша, сзухма и кхасрата. И внезапно все это поглотилось богатой гармонией барбата.
Алейтис вскинула руки и понеслась по тропе в диком танце, пронизанная такой сильной радостью, что ей казалось, будто она, как солнце, выплывает облаком золотистого тумана, освежая божественную красоту рассвета. Кожа Алейтис, подобно туго натянутому барабану, вибрировала в ответ на звуки утра, становившегося все более красочным.
Еще несколько шагов, и капюшон свалился на плечи, волосы, подхваченные ветерком, ожили – каждая их прядь стала особым существом, со своей отдельной жизнью.
Алейтис обошла последний куст зарослей зардагула и оказалась перед величественным старым хораном. На выступавшем из земли узловатом корне сидел Вайд. Спина его удобно устроилась в изгибе основания ствола. Алейтис нежно улыбалась, наблюдая, как он заставляет танцевать музыку, извлекаемую из барбата. Он был одет в темно-синюю с серебром аббу, изящными складками ниспадавшую с его стройного тела. Этот барбат был его любимцем – изящный полумесяц, ручной полировки, с инкрустацией в сложном стиле рисунка найзех. Пальцы Вайда задумчиво блуждали по струнам, сам он, словно в забытьи, смотрел на текущую возле его ног воду. Ветерок, шелестящий над водой, перебирал его темные, с редкой проседью, волосы, густыми прядями окаймлявшими тонкое нервное лицо.
– Вайд!
Он поднял голову и увидел ее:
– Лейта!
Загорелое лицо его осветилось теплой улыбкой. Он похлопал по плоскому камню, который примостился возле корня хорана.
– Иди садись! Я сочиню для тебя песню.
– О, только не очень-то утруждай себя! – засмеялась она. – Я не хочу мешать тебе. А что же ты сочиняешь сейчас? – Она присела рядом. – Грезы?
Вайд усмехнулся.
– Грезы? Нет, грезы приходят и уходят. – Напевая вполголоса, он провел кончиками пальцев по ее руке. – Нет. Это брачное благословение.
Улыбаясь, она потерлась щекой о его ладонь.
– Для кого? Я знаю?
– Для младшей дочери Яры и Нилрада Гавринсона.
– Вот как... – Она села на камень и, наклонив голову, улыбнулась Вайду из-под густой вуали упавших на лицо волос.
– Когда я шла сюда, снова случилось это.
Он отложил барбат, потрогал лоб Алейтис и произнес участливо:
– Жара нет. Странно... Когда у меня начались видения... Правда, я был моложе... А что ты видела?
– Ну...
Она задумчиво смотрела на бегущую воду.
– ...Я смотрела в реку, и тут мне... Я как будто растаяла... и стала чувствовать себя частью всего: деревьев, травы, воды. Потом внезапно все кончилось, сломалось...
– Ты делала упражнения? – Он поймал ее руку и нащупал пульс. – Ты слишком взволнована. Успокойся, Лейта. Можешь?
Алейтис прерывисто втянула воздух, потом медленно выпустила его, сосредоточиваясь на успокаивающих ритмах воды, пока тело не замерло, дыхание не углубилось, не замедлился пульс и она не почувствовала себя спокойной и безмятежной.
– Да, – сказала она. – Каждое утро делала кхакутаха.
– Помогло?
Алейтис пожала плечами.
– Немного, – медленно произнесла она. – Это теперь приходит чаще... и я перестала бояться.
Он осторожно убрал волосы с ее лица.
– Лейта, у тебя дар. И я не обещаю тебе счастья или спокойствия, ты это сама понимаешь. Но твой мир, горизонт его, расширится далеко за пределы обычного. И никогда не бойся использовать свой дар...
Он вдруг нахмурился, глядя на поднимавшийся Хеш.
– Нет, еще не кхаладкар. Разве ты не должна быть сегодня в прачечной? Вчера ты говорила, что...
Алейтис попыталась отвернуться, но Вайд удержал ее.
– Я ушла от них.
– Рассказывай! – мрачно потребовал он.
– Просто я сыта по горло. – Чувствуя нарастающее внутри раздражение, она рывком высвободилась. – Сам понимаешь...
Рука Вайда легла ей на колено.
– Лейта, Лейта, – устало сказал он. – Что ж, тебе виднее...
– А что они могут мне сделать? Побить? – Она пожала плечами. – Это случалось уже не раз. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, Камри всегда найдет повод для недовольства. Почему же тогда я должна лизать ей пятки?
Он промолчал. Лицо его было серьезным, обеспокоенным.
– Скажи же мне, любовь моя! Если я ничем не могу угодить ей, то ради чего стараться?
– Лейта... О, Мадар! Ты просто не понимаешь...
– Что? Не понимаю? – сухо произнесла она. – А что я должна понимать? Я просто не знаю... Я ничего не могу больше сделать. Смотри. – Она протянула вперед свои ладони. – Я работаю больше, чем азари. Мне приходится выпрашивать втирания... Я, Дочь клана, должна выпрашивать!... Тех, кто добр ко мне, я могу сосчитать по пальцам... А сегодня утром Йорчи, этот мальчик... обозвал меня, выругал, назвал рыжей сукой. Я знаю, что меня едва терпят, но почему? Почему?! Скажи, Вайд!
– Лейта...
Он явно был неуверен в себе и чем-то смущен.
– Я... Не спрашивай. Мне запрещено. Видишь ли... Шура...
Алейтис нетерпеливо заерзала.
– И ты, даже ты!
– Лейта!
Она обиженно скривила губы:
– Но ты ведь спал со мной! Этого ведь тебе не запретили? Хотя... ты делал это в тайне от остальных...
– О, Лейта!
Она смотрела на него, яростно ударяя пяткой по камню.
– Ладно, азиз, сдаюсь, – проговорил он. – Вчерашний метеор разбудил старые страхи и старую ненависть. И ты должна знать, с чем тебе предстоит столкнуться.
Отбросив огненную прядь волос, она кинула на него косой взгляд.
– Метеор? При чем здесь это? Вчера ночью Камри обозвала меня сучьей дочерью.
Вайд схватил ее за плечо, рывком притянул к себе и спросил:
– Почему? Она вынуждена была так тебя назвать? Что ты сделала?
– Я вышла посмотреть на небо. Понимаешь?
Она дернула плечом, но пальцы Вайда крепко сжимали его.
– Ты делаешь мне больно!
– Ты выходила ночью?
– Вайд, мне больно!
– Отвечай!
– Я хотела увидеть метеор, или хотя бы... – Она оттолкнула его. – Вайд...
Закрыв глаза, он отпустил ее плечо.
– Алейтис...
– Я ничего не понимаю... Ничего...
– Неудивительно, азиза-ми. – Он улыбнулся ей и нежно провел пальцами по щеке. – Это длинная и невеселая история.
– Вайд, прекрати! Неужели она настолько грустна, что ты никак не соберешься рассказать мне ее?
Она нетерпеливо стукнула кулачком по бедру.
– Расскажи мне, почему Камри так ненавидит меня. Почему приходит в бешенство всякий раз, когда меня видит?! И почему в долине только у меня одной рыжие волосы? И почему Шура запретил меня любить? Ведь даже ты осмелился прикоснуться ко мне только в темноте и тайком от всех! Почему Аздар в одной комнате остается со мной только во время еды? Почему это так? Почему? Ответь мне!
Он ласково погладил ее по волосам. Несколько прядей золотистым браслетом обвились вокруг его запястья, Алейтис расслабилась и прижалась к его плечу.
Сейчас нет на это времени, – произнес он тихо. – Кто угодно может нас здесь увидеть...
Когда она закрыла глаза и почувствовала, как в теле ее нарождается нежность – рука Вайда продолжала ласкать ее.
– Сегодня ночью. Двойная предосторожность не повредит. Приходи сюда. В тридцатый час. Сможешь?
– Даже если для этого придется спрыгнуть с крыши.
Вайд засмеялся и взял ее за подбородок. С теплой улыбкой, загоревшейся в глазах, он спросил:
– Сегодня ночью ты благословишь со мной Мадара, да? – И, не ожидая ответа, бережно погладил девушку по спине. Потом он упруго вскочил на ноги и помог Алейтис подняться с камня.
– Пойдем, Лейта. Пора уходить отсюда.
4
Алейтис не спеша шла по дороге, все медленнее по мере того, как приближался черный прямоугольник входа в дом калана с огромными крыльями-створками. Она осторожно подошла к зияющей угольной темноте и заглянула внутрь.
Кажется, короткий туннель был пуст. Сделав резкий выдох – ведь она почти целую минуту в страхе сдерживала дыхание, – Алейтис стрелой метнулась в темноту, стремясь быстрее оказаться в патио, и на всем ходу врезалась в невидимую преграду: в туннеле кто-то стоял. Отброшенная к стене, она несколько секунд не могла прийти в себя и отдышаться. Когда же в глазах у Алейтис прояснилось, мышцы желудка болезненно дернулись.
– Камри, – прошептала она.
– Сука! – раздалось в ответ зловещее шипение. – Весенняя сука! С кем ты была сегодня? Я ведь его предупреждала...
Лицо Камри стало похоже на безобразную маску, гнев переполнял ее. Она взмахнула рукой и, развернувшись так, что абба зашуршала, словно хоран в зимнюю метель, прошипела:
– Я ведь ему говорила, что ничего хорошего из этого не выйдет. Мне нужно было тебя придушить сразу, как только ты родилась. Русваи... Хайя... Хитрая змея... И ты осмелилась... ты... после вчерашнего...
Каждое ее слово, слетавшее с искривленных злобой губ вместе с каплями теплой слюны, было отравлено ядом ненависти.
Алейтис с трудом сдерживала отвращение и тошноту. Она оперлась рукой о стену туннеля, находя какое-то успокоение в холодном камне.
– Я ему говорила... – немилосердно шептал голос. – Я ведь ему говорила, что не получится... у него твои ноги вместе удержать... как у твоей мамаши... – Она хрипло завыла и прыгнула на Алейтис.
Девушка попыталась уклониться, нырнуть в сторону, но опоздала на долю секунды: пальцы Камри, словно когти, впились в ее тело. Затем Камри принялась трясти ее. На глаза Алейтис навернулись слезы.
– Ты вся в мать... Грязная похотливая ведьма... Ну, кого ты околдовала?.. Кого ты отравила так, чтобы он не смотрел на меня... Вся в мать... О, эти адские огненные волосы...
Алейтис пригнулась, чтобы уберечь лицо от гадкого дыхания Камри. Страх, сковавший ее поначалу, прошел, и она заметалась, попытавшись вырваться. В конце концов ей это удалось. Пронырнув под растопыренными руками старухи, она рванула в сторону дворика и остановилась только под деревом.
Судорожно сжимая кулаки, с побагровевшим лицом, Камри, выскочившая из туннеля вслед за девушкой, уставилась горящим взглядом на предмет своей ненависти и снова потребовала ответа:
– Ну, русваи, скажи, кто он?.. – С каждым шагом к Алейтис она выплевывала новую фразу. – Кто пробудил старое проклятие?.. Кто хочет разрушить наш дом? Проклинаю тебя, тварь... и твою мать-суку...
– Салкурдех кхату! – прервал отвратительную сцену глубокий мужской бас, который так напугал Алейтис, что она дернулась и больно ударилась затылком о ствол дерева. – Ахай, Зираки! – Она потрясла головой и перевела взгляд на Камри. Та словно погасла: тело ее обмякло, лицо снова стало бледным, без кровинки.
Алейтис еще раз посмотрела на Зираки: его лицо, словно вобрав в себя кровь Камри, побагровело.
Он нахмурился, и морщины избороздили все его лицо – от уголков глаза – до носа, от носа – до уголков рта, от уголков рта – к острому подбородку.
– Иди сюда, – повелительно приказал он и поманил ее указательным пальцем.
Озадаченная Алейтис бочком подошла к нему, все еще с опаской поглядывая на Камри.
– А ты, Камри... Ты и без того уже сказала слишком много...
Камри опустила глаза и больше не поднимала их на Зираки.
– Тебя ждет таклиф. Там нужны рабочие руки. Возможно, позднее тебя позовет Аздар...
Словно старый усталый мундарик, Камри заплетающимся шагом пересекла дворик-патио и исчезла в доме.
Алейтис концом рукава вытерла покрытое испариной лицо.
– Спасибо, Зираки.
– Иди за мной, – сказал он бесцветно и, повернувшись, зашагал к ближайшей двери. Когда они оказались в доме, он остановился в дверях библиотеки.
– Входи и садись.
Она поспешно проскользнула мимо него и остановилась у длинного стола.
– Садись!
Он настойчиво смотрел на нее с порога комнаты. Она нервно пододвинула к столу первый попавшийся стул и плюхнулась на него. Бросив украдкой взгляд на Зираки, она положила дрожащие руки на стол.
– Алейтис... – Он произнес ее имя необычно резко, словно вытолкнул. В голосе его слышалась невыразимая тревога.
– Да?
Она не отрывала взгляд от своих ладоней.
– Щура собирает мулакат в финджане Топаз.
– И?
– Ты не пойдешь туда.
Она резко подняла голову и с изумлением посмотрела на Зираки:
– Как?
– Так решил Аздар. Это его приказание. Забудь о работе, которая тебе назначена. Иди в свою комнату и оставайся там. Не показывайся никому на глаза. Я пришлю тебе азири с едой.
– Но... – она вскочила со стула. – Я имею право!
Зираки нервно поджал губы.