– Да, он самый главный проказник. Он и в Дракона превращался... Понимаешь, когда мы приносили тебе лекарство, я не удержалась и прочла твои книги. Нам захотелось сделать тебе приятное.
Максима осенило. Вот почему замок пришельцев показался ему знакомым. Точно такой нарисован на обложке одного из сборников сказок. Значит, они всё скопировали.
– И всё это – черти, лешие и даже замок – для меня?
– Тебе не понравилось? – глаза девочки погрустнели.
– Что ты! – запротестовал Максим. – Очень даже. Спасибо тебе, Птица. Просто мы ещё не умеем превращать каждую выдумку в реальность и поэтому не поняли, что к чему.
– Я знаю. Ваши взрослые испугались тогда Дракона. Роом так смеялся...
Птица, что-то вспомнив, коснулась взглядом "пуговицы" видеомагнитофона.
– Не надо этого, – попросила она. – Я и так нарушила запрет, мне попадёт за это. Мы пока не можем вступать с вами в настоящий контакт. Наши взрослые считают ваших взрослых немного не подготовленными. Ведь на вашей планете ещё осталось зло.
– Совсем немного осталось, – сказал Максим, но "пуговицу" выключил. Отдельные группы людей. Глупых. А государств разных уже вообще нет и армий тоже... Ты поэтому и не впускаешь никого в купол?
– Пойдём к нам, – девочка махнула рукой в сторону замка. – У вас же принято приглашать гостей в дом.
– И откуда ты всё знаешь, Птица? – удивился Максим, когда они вышли на тропинку, что вела к замку.
– Перед каникулами я специально изучила ваши языки. А уже здесь, на Земле, прочла ваши книги – мы читаем гораздо быстрее, чем вы. И ещё умеем чувствовать качество мыслей, их эмоциональную окраску.
Максим отвёл глаза.
– Ты и сейчас... чувствуешь?
– Конечно, – серьёзно ответила девочка и вдруг быстро провела горячими пальчиками по лицу Максима. – Мне тоже хорошо с тобой. И ты мне тоже правишься. Давно.
– Вот ещё выдумала, – нахмурился он. – Говоришь "давно", а сами только несколько дней, как прилетели...
– Это и есть давно. Времени мало, но качество его, насыщенность... Понимаешь, у вас слово "качество" сухое. А мы считаем, что меру качества имеет всё-всё на свете – и время, и мысли... Только не надо сейчас об этом. Мы уже пришли.
Птица повелительно подняла руку, и ворота замка с мелодичным звоном распахнулись. Дворик с десятком деревьев, дно маленького бассейна устилали белые и розовые плитки. И в воде, и в глубине плиток жило какое-то непрестанное движение, а в воздухе, ничем не поддерживаемые, плавали плоские чаши с цветами.
– Не удивляйся, – предупредила вопрос гостя девочка. – Мы давно управляем силой притяжения. Как хотим. Ты же видел – я танцевала на озере.
То, во что они вошли, Максим не знал даже, как назвать. Какая-то лёгкая дымка, пронизанная золотистыми прожилками. По ходу их движения дымка мгновенно сворачивалась, затвердевала полупрозрачными стенами. В комнатах таким же образом – из ничего, из воздуха – появлялись различные предметы. Изящные, словно игрушки, невесомые в своей красоте и целесообразности.
– Сейчас мы сделаем зал, – радостно защебетала Птица. – Хочу зал для дорогого гостя! – крикнула она, и послушные стены тотчас раздвинулись, одна из них высветилась, превратилась в огромное окно.
– Даже не верится, что мы на полюсе, что за куполом сейчас воет пурга, – прошептал изумлённый Максим. – Ты настоящая волшебница, Птица.
– Мы нарочно разбили свой лагерь в Антарктиде, – сказала она. – Хотели, чтобы никто не знал о нас, не видел. Чтобы никому не мешать. А получилось, видишь как...
– Я так рад, что познакомился с тобой, Птица! – Максиму было трудно говорить – невысказанные слова и чувства переполняли его. – Мне даже присниться не могло, что я буду говорить со звёздным человеком как с девчонкой из соседнего двора.
– А ты часто разговариваешь с девчонками из соседнего двора? – Птица смотрела лукаво и выжидающе. Потом, после паузы, добавила уже серьёзно: Мы – дети, нам во все времена и во всех мирах было легче договориться друг с другом.
Она снова взмахнула рукой, и одна из стен растаяла, открыв настоящую оранжерею. Максим узнал земные растения и удивлённо взглянул на хозяйку волшебного дома.
– Я люблю выращивать цветы, – объяснила Птица. – Возьму их домой и посажу на своей планете. А потом соберу семена и снова посажу. У нас это очень почётное занятие – засевать планеты и разные пустынные уголки жизнью. Вот, братья подрастут немного, и мы обязательно станем Сеятелями...
И вдруг безо всякого перехода:
– А хочешь, я засею цветами вашу Антарктиду? У нас есть растения, которые растут прямо во льдах. А ещё можно растопить эти льды. В два счёта.
– Не надо, Птица, – покачал головой Максим. – Мы всегда вместе такие дела делаем. Так интересней. Да и взрослым наша затея может не понравиться.
– Ох, уж эти взрослые, – вздохнула девочка. – Они сами себе набросают брёвен под ноги, а потом хвастаются – смотрите, дети, какими трудными дорогами мы шли... Все они одинаковые. И ваши, и наши... Только от нас требуют благоразумия, а сами...
Они вышли во двор. Уже совсем стемнело: за распахнутыми воротами чернели громады деревьев, а чуть Дальше, в сонной глади озера, отражались незнакомые созвездия.
Максим впервые так задержался в Куполе – до ночи – и сейчас не мог сдержать возгласа восхищения.
– Как у вас тут здорово, Птица! Всё будто настоящее. Днём – солнце, ночью – звёзды. И ветер ещё, и лес, и птицы.
– Обычная... – девочка поискала подходящее слово, – палатка. Ещё можно назвать – туристский комплект. Конечно, такие универсальные палатки мы берём с собой только тогда, когда собираемся далеко – в другие звёздные миры.
– Ого! – удивлённо присвистнул Максим. – Ничего себе палаточка. А замок? Он что – тоже входит в комплект?
– Нет, – Птица снова поискала нужное выражение. – Это... ну, словом, это детский игрушечный набор. У вас тоже есть похожие – "Юный строитель" или "Юный архитектор"...
Она вдруг тихонько засмеялась. Так тихонько, словно ветер вздохнул.
Максим поскучнел, взглянул на часы.
– Я, пожалуй, пойду, Птица, На станции волнуются. Ещё, чего доброго, домой отправят. Пойду я.
– Приходи завтра. Обязательно! – девочка взяла Максима за руку, заглянула в глаза.
– Ты только не обижайся на нас, ладно? Вы гордые, – люди. Это хорошо. Но не будь слишком взрослым, ладно? Не обижайся на непонятное. То, что для вас необыкновенно, для нас – привычно. Мы не хвастаемся, мы просто немного другие, дальше ушли... Мы не будем поучать. Поделимся и всё...
Невидимая стена толкнула мальчика в грудь и выпустила наружу. За то время, что Максим был в Куполе, погода успела испортиться. Резкий ветер подхватывал горсти колючих льдинок и без устали швырял их в лицо. Огни наблюдательного поста еле виднелись, хотя до него было рукой подать. Максим невольно поёжился, подтянул выше застёжку комбинезона.
"Что там холод, что вьюга", – подумал мальчик. Он чувствовал себя радостным и сильным. Будто вовсе и не было ни томительных дней ожидания, ни разочарований. Будто Птица вновь была рядом – самая красивая, самая необыкновенная девочка во всех звёздных мирах...
"Пройдусь немного, – решил Максим. – Всё равно это лучше, чем трястись в вездеходе. Не знаю только, что сказать Соболеву и Гарибальди, да и всем остальным. Ну, как им объяснить, что для Птицы эта космическая одиссея не больше, чем загородная прогулка, экскурсия, турпоход? Как объяснить, что "пришельцы" и не помышляли о контакте? Птица и её братья неудачно разбили "палатку" – всего-навсего. Думали – глухое место, а тут наша "Надежда"... Кстати, красивое имя дал Гарибальди станции. Говорят, с ним связана романтическая история. Тысячу исследователей привёл с собой Гарибальди в Антарктиду. Как тот доблестный воин – тысячу! А жену уговорить не смог. Ожидал её, всё надеялся, что прилетит. Люди знали тайную боль своего начальника, но когда советовали ему назвать станцию "Надеждой", то говорили совсем о другом – о своих больших замыслах, о надежде на то, что-их станция положит начало настоящему освоению закоченевшей за тысячи лет земли..."
Идти было трудно. Снега насыпалось много – сухого, расползающегося под ногами. Он только прикрыл скользкие заструги, и Максим то и дело спотыкался.
"Так я и за два часа не управлюсь, – подумал мальчик, уже сожалея, что не воспользовался вездеходом. – Ещё снова заблужусь..."
И вдруг снег, слабо белеющий впереди, почернел, в лицо пахнуло теплом.
Под ногами у Максима, чуть опережая его, разматывалась твёрдая тропинка.
– Птица! – закричал он, оборачиваясь к уже невидимому Куполу и махая рукой. – Спасибо, Птица! Спасибо, Алая!
ПРОЩАНИЕ НА БЕРЕГУ
Когда Максим закончил свой рассказ, в кают-компании дружно зашумели.
– А я, старый дурак, всё голову ломал – где, думаю, я уже видел такой замок?.. – Синити Фукэ хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
– Вот-вот! Я так и говорил – детский сад! – Кравцов возбуждённо вышагивал взад-вперёд на свободном от кресел "пятачке", с победным видом потирал руки. – Всё это крайне несерьёзно. Нет, вы только подумайте – мы, оказывается, не готовы к контакту! Это же смешно, товарищи! Какая-то девчонка решает судьбу взаимоотношений двух цивилизаций! Парадокс. Я считаю...
– И считайте себе на здоровье, – перебил его Тимофей Леонидович. Разве не ясно, что контакты – не дело ребят? По-моему, Птица объяснила это популярно. Сейчас главное – узнать, откуда они. Чтобы нам хоть адрес оставили. На потом.
– Все мы как дети, – академик Соболев покачал головой, ласково взглянул на Максима. – Тебе не кажется, Максим Егорович, что все мы вели себя как малые дети? Ломились в Купол, будто в запертую кондитерскую. Подарок Птицы, – а она послала нам лучший набор игрушек и аттракционов, – даже толком не разглядев, начали ломать.
– Опасные игрушки, – пробормотал доктор, зябко поёживаясь. – До сих пор голова раскалывается.
– Ничего подобного! – резко возразил Соболев. – Мы тоже наказываем ребёнка, если в нём просыпается разрушитель.
Все рассмеялись. А Егор Иванович объяснил:
– У пришельцев очень высокая энерговооружённость организма. Для них, коллега, такой разряд – всего лишь лёгонький шлепок.
– Полно вам, друзья. – Соболев мечтательно прикрыл глаза. – Мы узнали самое главное – мы теперь не одиноки! Мы, может, и не готовы пока начинать разговор со своими звёздными соседями, но подрастает поколение Максимки. А там, – академик неопределённо махнул рукой, – там подрастает поколение Птицы. Им, пожалуй, уже ничто не будет мешать.
Соболев будто очнулся, обвёл взглядом полярников и гостей, остановил его на Максиме.
– Собственно, им уже сейчас ничто не мешает... Но полно... Тебя завтра ожидает нелёгкий день, сынок. Иди, поспи хорошенько.
Отец Максима поднялся тоже.
Они шли по длинным коридорам и молчали. Только поглядывали друг на друга и улыбались – так хорошо вдвоём. По пути заглянули в зимний сад. Крышу здесь отремонтировали сразу же после "визита" Дракона, и зелёный заповедник почти не пострадал. Мороз сжёг только верхние ветки сирени белые гроздья съёжились, кое-где осыпались. В саду было пустынно и сумрачно.
– Мы так волновались за тебя, – сказал отец. – И мама Юля сегодня дважды звонила. Тебе понравилось в гостях, и ты, наверное, потерял счёт времени...
– Я тоже скучал, па! Сильно-пресильно. – Максим уткнулся в пушистый отцовский свитер. – Особенно там, в Куполе. Ты знаешь, па, там раньше здорово страшно было. Ходишь словно в заколдованном царстве. Черти, лешие да ещё голоса эти, смех... Теперь хорошо, понятней всё стало...
Отец приостановился, сдвинул брови.
– Ты не всё нам сегодня рассказал, правда? И видеомагнитофон у тебя не портился. Я смотрел "пуговицу" – она исправная.
– Понимаешь, па. Птице быстро надоели всякие научные разговоры. Она не хочет, чтобы её изучали. Я тоже этого не хочу. И дал ей слово.
– Ладно. Не будем об этом, сынок. Разреши только ещё один вопрос. Тебе нравится Птица?
– Ты же видел её на экране, па... – Максим поднял лучистые счастливые глаза. Ему вдруг вновь послышалась неуловимая мелодия лесного озера, вновь вспыхнули брызги среди кувшинок, а из ореола огненных волос выглянуло лицо Птицы.
...Вездеход взревел ещё раз и остановился. В нескольких шагах от огромной приземистой машины тихонько колыхался зеленоватый пузырь Купола. Изнутри всё же просачивалось тепло – снег вокруг подтаял и чавкал под ногами.
– Не вздумай потом пешком шлёпать, – строго приказал Соболев. Академик смотрел вослед мальчику с нескрываемым волнением и завистью.
– Эта нежданная встреча многое изменит, Тимофей Леонидович, – Соболев говорил хрипло и медленно, будто взвешивал каждое слово. Он, наконец, отвернулся от Купола, поднял высокий меховой ворот. – Хотим мы того или нет, но наше отношение к детям придётся основательно пересмотреть. Оказалось вдруг, что нашему миру, миру взрослых, здорово не хватает их непосредственности, их способности воспринимать чудо как должное. Не мудрствовать лукаво, не ворочать со скрипом огрубевшим рациональным мозгом, а воспринимать – органически, нетрадиционно, смело. Ведь чудо общения, да ещё на звёздном уровне, потому и недоступно всем нам, что оно – чудо...
Соболев вздохнул.
– Не спешите обвинять меня в метафизике, Тимофей Леонидович. И в поэты не записывайте. У этого чуда есть вполне научное объяснение. Вам не знакома фамилия Рибо? Впрочем, она не очень знаменита. Так вот. В конце девятнадцатого века был такой французский психолог – Рибо. Интереснейший учёный. В 1900 году он установил, что кривая воображения у человека достигает максимума к пятнадцати годам. Что потом? Потом, естественно, или остаётся на том же уровне, или идёт вниз. Вы только вдумайтесь, Тимофей Леонидович, – к пятнадцати годам!
Академик потоптался на снегу, затем открыл дверцу вездехода.
– Давай располагаться, начальник, – сказал он уже обычным голосом. Дежурство нам выпало долгое, кофейком побалуемся.
Он ещё раз глянул в зеленоватую глубину космической "палатки" и заключил, комически разведя руками:
– Одно вам точно скажу. В комиссии по контактам теперь обязательно будут дети. На всякий случай. Они скорей договорятся!
Медведи из снега,
Яблоки из льда.
Мы на полюс едем,
Горе не беда.
Так пел Максим, отмахиваясь от солнечных зайчиков, будто от сонных ос. Лес просыпался. В чаще пробовали голоса птицы. Встречные ветки обдавали мальчика душистой росой. А над островками жёстких с металлическим отблеском папоротников за одну ночь распустились смешные лопоухие цветы.
– Эй-эй, ого-го, эге-ге!
Два мальчугана в лёгкой одежде вырвались из-за деревьев, будто два оленёнка. Бежали, кричали, кувыркались. А подбежав к Максиму вплотную, оробели.
– Ты земной, ты тот, человек? – спросил старший. Младший – курчавый и светленький – глядел на Максима чуть испуганно и молча теребил какую-то застёжку.
– Тот самый, – улыбнулся Максим. В следующий миг горячие ладошки закрыли ему глаза, мальчуганы что-то загалдели, а Птица потребовала:
– Угадай меня. Пожалуйста.
– Ты маленькая фея, которая живёт в озёрной кувшинке... Нет, ты ветер, такой тихий, что даже взгляда боится... А может, ты лохматый Дракон?
– Ой! – воскликнула Птица. – Ты, оказывается, тоже выдумщик. Роом, не кричи так громко!
– Поиграй с нами, – притворно заныли мальчишки. – Нам скучно, надоело быть одинаковыми...
– Ну и летите себе, – девочка махнула в их сторону рукой, и оба проказника вдруг потеряли человеческие очертания, превратились в больших бабочек и взмыли над поляной. В лесу зазвенел знакомый смех.
"Это похоже на сон, – подумал мальчик, наблюдая за Птицей. – Мне нравится этот сон. Если это действительно сон, то лучше и не просыпаться".
Какое-то взрослое и незнакомое чувство вдруг тронуло его. Предчувствие скорой разлуки, что ли. Не того обычного расставания, которыми так богата жизнь, а именно разлуки – когда больно.
– У меня скоро кончаются каникулы, – горькое признание сорвалось как-то само по себе, и мальчик тут же пожалел об этом.
Птица растерянно замерла.
– Да, нам тоже скоро улетать, – прошептала она. – Дней через пять. Очень не хочется. Мы ведь только-только подружились...
И тут же улыбнулась.
– Я придумала. Я всё равно прилечу к тебе. В другой раз, скоро. А потом – ты ко мне. Я знаю, что у вас ещё нет таких звёздных кораблей. Но главное для тебя, Максим, попасть на Вокзал. Не беспокойся, в галактике много вокзалов для мгновенного перемещения в пространстве. Ваши астрономы называют их коллапсарами, или ещё "чёрными дырами". Тебе лучше всего добираться с Дельты Близнецов. Это ближайший Вокзал...
– Как же я туда доберусь? – засомневался Максим. – Ничего себе – Дельта Близнецов.
– Пустяки. Я пришлю за тобой... – девочка запнулась, – пришлю кораблик. Мы тоже прилетели на таком кораблике. Он маленький и сам собой управляет.
– Ух ты, смотри, Птица! Это тоже ты придумала?
От озера надвигалась тёмная туча. Купол создавал полную иллюзию глубокого, бездонного неба. И туча казалась самой что ни на есть настоящей.
– Она в самом деле настоящая, – заметила Птица. Она, очевидно, почувствовала сомнения Максима, повела вокруг рукой. – Это всё настоящее. И неуправляемое. Так интересней. Даже набор назывался "Природа".
Лес зашумел. Порыв ветра нахохлил верхушки деревьев. Капли-разведчики зашипели на углях костра, который они только успели развести, а затем тугой парус дождя хлестнул ребят. Так и не добежав до замка, они нырнули под развесистое дерево.
– Долг рыцаря! – Максим снял куртку, набросил её на плечи девочки. Птица благодарно приникла к нему – маленькая, вздрагивающая от прямых попаданий крупных капель, и вовсе не похожая-на могущественного пришельца из других звёздных миров. Её душистые волосы щекотали Максиму лицо, и он при всём желании не смог бы сейчас объяснить, что с ним творится. Хотелось петь, а он таил дыхание, неведомая сила подмывала ринуться навстречу косым струям дождя, а он боялся сделать движение...
Минут через десять дождь утих так же внезапно, как и начался. Между деревьями клубился туман, а в растормошённом озере опять плескалась среди волн солнечная чешуя.
– Максим! Гляди, какая радуга!
Птица побежала к озеру, подпрыгивая и крича что-то гортанное. Невесть откуда зазвучала музыка. В её звуках всё ещё продолжался короткий ливень, тревожно шепталась листва, но ветер крепчал, снова раздувал костёр дня... Девочка танцевала. Среди озера, в туче брызг, в блёстках света и серпантине радуги.
Когда Птица вернулась на берег, глаза её были чуть-чуть виноватые.
– Прости меня, – девочка подняла с земли мокрую куртку, отряхнула её. Я не должна так делать. Самой веселиться – нечестно.
– Что ты, Птица! Я ни капельки не обиделся. Ты была такая красивая... так танцевала!
– Мне сегодня что-то не сидится, – девочка вздохнула, лукаво покосилась на Максима. – А тебе?
И вдруг...