- Это Гвизда что ли? - скептически поднял бровь Илья. - Слушай его больше. Заливала еще тот. У самого в голове черте что, а туда же - маньяка он ловит. Он по пьяни себя-то поймать не может, а тут - маньяк!
- Да с чего ему врать то? - попытался защитить смотрителя я.
- Да с того, - Илья повертел в воздухе ладонью, подбирая слова. - Знаешь, чем этот твой Гвизда в свободное от работы время занимается?
- Нет.
- Тропы топчет. Нормальный человек будет этим заниматься?
- Это как?
- А так. Допустим, навалило снега, дорог не видно. Это Рай Терентьевич одевает свои специальные ботинки. Ботинки те, что твои лыжи, только вместо полозьев такие щиты прямоугольные. Так вот одевает он их - и идет топтаться взад-вперед по снегу. Типа, тропинку делает, чтобы другим удобнее было ходить. А весной трава попрет, так он траву топчет, дорожки напрямик делает.
- Так разве это плохо? Старается для людей…
- Да верно-то оно верно, хуже не становится, но вот тебе хоть раз приходила такая мысля в голову? Нет. И мне не приходила. А значит что?
- Что?
- Ничего. Псих твой Гвизда. Псих и деньги не отдает вовремя.
Замолчали. Илья почему-то заметно погрустнел, задумался, сложив сухие кулаки на столе. Потом налил водки в стопки до краев, не чокаясь, залпом выпил. Один. Потом, словно опомнившись:
- Ты пей, Игорян, пей. Это я так, бывает. Голова моя, два уха. Эх…
- Случилось чего? - спросил я. Ох, что-то зрение уже фокусируется не сразу. Завтра опять голова бо-бо.
- Да так, - отмахнулся Илья. - Мелочишка. С ума я схожу, по ходу.
- С чего ты взял? Не похож ты на сумасшедшего.
- Так я ж не сошел, а схожу, - весомо подметил шофер, убирая со стола пустую бутылку и вставая за второй. - Думаешь оно что, раз и все, аля-улю, гони гусей? Нет. У меня оно медленно. С издевкой.
На стол встала новая бутылка водки с кристалликами льда на стекле. Из морозильника достал?
- Я призраков видеть стал, - сказал Илья просто, садясь за стол. - И в двух стенах иной раз путаюсь.
- Это каких призраков? - опешил я.
- Да обыкновенных, прозрачных. Не как в кино, белых таких, как пар, а наоборот черных, как тени.
Крышка водки с хрустом вскрылась, тягучая жидкость полилась в стопки.
- Я, блин, даже к психиатру бы сходил, - продолжил Илья каким-то усталым голосом. - Опозорился, но сходил бы. Дык нету психиатров в городе-то. На Большую Землю надо.
- Так чего не летишь? - задал я давно напрашивающийся вопрос. - Руки есть, работу найдешь.
- Не хочу, - отрезал шофер. - Обрыдло мне все. Вот в какой-то момент взяло и обрыдло. Всю жизнь мотался по стране, угла своего не было. А тут на тебе, бабка, Юрьев день! Квартиру дали! У черта в заднице, конечно, но свою. Понимаешь? Свою.
Я кивнул. Хотя не понимал я его - всю жизнь живу в родительской квартире, даже не задумывался о том, каково это быть без квартиры.
- Думал, ну вот, теперь как все буду. Жену завел. Работу. На шахте работал, спину сорвал. За шахтеров!
Выпили, закусили.
- Подался в водилы. И ведь знаешь, город-то люблю. Вот не знаю, зараза, он такой какой-то корявенький, но люблю. Есть в нем что-то такое, мощное… А вот жене не хотелось тут, мечтала на большак улететь. Я был против. Поругались. Я кулаком по столу хрясь, мол, улечу отседова только в гробу. Она в слезы, утром на вертолет пошла. Я даже провожать не пошел. Так и расстались. Она писала потом, звала туда, в общежитие какое-то жить. Я даже не отвечал. А потом как-то так и на нет все сошло. Я ж мужик, слово - кремень! Сказал - сделал… Вот и дорогу себе сам заказал отсюда… И вот как тут? И любил ее, дуру, и свой угол не хотел разменивать опять на чужой. Думал, вернется, одумается. Не вернулась. А теперь уже поздно… Обрыдло мне все, Игоряныч. Прямо вот в душе будто что-то скрутилось, а потом оторвалось. Раз - и все. И пустота.
Илья налил еще водки. Я обвел взглядом стол, из закуски нашел корку от хлеба. Выпили, закусил.
- А потом эти стали являться, призраки, - речь шофера стала немного сбивчивой, плавающей. Он вновь закурил, не с первого раза зажигая спичку. - Не, Игорян, чертовщина в городе и раньше была, но как-то все слухами, никто сам не сталкивался. Да я и не верил по большему счету. Народец у нас мало нового видит, вот и хочет друг друга байками потешить. А тут - на тебе! - Илья хлопнул в ладоши, выпучив глаза. - Призраков увидел! Сам! Средь бела дня!
- А поподробнее, - плохо выговорил я столь длинное слово.
- Короче, еду в парк. Я тогда еще на кольце работал, народ на работу, с работы возил. Еду порожняком, курю себе в форточку. Солнышко, главное, такое светит, прямо в рожу. Я назад откидываюсь, чтобы не слепило, глаза подымаю… Мать моя женщина, чуть не обгадился от страху! В зеркальце заднего увидел - прямо за мной стоит фигура, черная такая, как тень человеческая. Сквозь нее салон виден, просвечивается. Стоит такая и как бы через плечо мне заглядывает, на дорогу. Я по тормозам, самого на руль бросило. Выскочил из автобуса, в руке монтажка. Оббежал со стороны пассажирских дверей, прыг в салон! А там никого и нет.
- Может, показалось? От солнца блик…
- Я тоже так сначала подумал, - кивнул Илья. - Даже в парке рассказывать не стал, чтоб не засмеяли. А только потом еще несколько раз видел. Да не одну. Бывало, в салон гляну, а сзади сидят, словно по маршруту едут, на скамеечках. Двое, трое. Не шелохнуться. А моргнешь - и пропадут.
- А у других водителей не было такого?
- Я не спрашивал, как - то не ко времени было, - покачал головой Илья. - А другие не говорили. Да и к тому времени осталось нас трое - я, Пашка Колчаков, да Юсупович, начальник парка. А потом и Пашка улетел. А потом и Юсупович с семьей.
- Ясно.
- А теперь вот и того хуже стало, - вдруг продолжил рассказ шофер. - Я их временами под окнами вижу. Иной раз в дверь скребутся, в стекло стучаться. Так осторожно, словно коготочком.
Я поежился, вспоминая, что мы на втором этаже.
- Не постоянно, но все чаще и чаще. Сплю плохо, из дома почти не выхожу, - Илья вздохнул. - И уставать, главное, быстро начал. Вот не делаю ничего, а уже с ног валюсь.
- Слушай, - вдруг вспомнилось мне. - Я сегодня тоже это… вроде как что-то такое видел, странное. По дороге, когда с кладбища шел.
- Да? - вяло удивился Илья, поднимая на меня полуоткрытые глаза. - Это, значит, военные чем-то нас тут опрыскивают… Галюцо… Глюкоци…
- Галлюциногенным?
- Точно! - Илья откинулся на спинку стула. - Надо собраться, короче, пойти их всех…
Он не договорил. Голова его откинулась, рот остался приоткрытым. Из горла донесся громкий храп.
Как я дошел до дома помню плохо. Помню, путался в ключах, ронял их из кармана. Орал что-то в темноту, грозил. В темном подъезде светил почему-то спичками, а не фонариком. Разулся, запер дверь, скинул куртку. Заставил себя снять штаны и рубашку. И практически упал на кровать, блаженно утопая в прохладе неубранной с утра подушки. Сразу же провалился в глубокий, без сновидений, сон.
Разбудил меня посреди ночи резкий звук, тревожный и требовательный. Морщась, вытирая рот рукой, я с силой заставил себя проснуться и прислушаться, раздраженно постанывая. Голова болела, в ушах стоял шум, но даже сквозь него, я разобрал, что играет музыка. Какой-то романс с жутко тянущим звуком.
Я оторвал голову от подушки и с трудом открыл глаза.
Музыка доносилась из черного провала пустой спальни.
11
Я стоял возле кровати, широко расставив ноги, чтобы не упасть. Чувство равновесия в темноте играло со мной злую шутку, раскачивая мир туда-сюда. Я закрывал глаза, но становилось только хуже, приходилось опираться рукой о холодную поверхность шкафа. В какой-то момент к горлу подкатила тошнота, но я сдержался, глубоко дыша. Липкая противная испарина покрыла лоб, шею и грудь, жутко болела голова.
Да еще и эта долбанная музыка!
- Эй! - попытался возмущенно крикнуть я, но меня так резко качнуло, что я закашлялся и отчаянно замахал руками, силясь не упасть. Не упал.
Спотыкаясь и оббивая ноги об какие-то углы, я на ощупь добрался до двери в кухню, с силой открыл ее. Дверь стукнулась ручкой о стену, резкий звук прострелил голову от уха до уха.
Нашел ладонью выключатель на стене, щелкнул. Ничего не произошло. Щелкнул еще раз. Еще. Защелкал зло, выговаривая протяжно: "Ну, давай же". Наконец вспомнил, где я и почему нет света, замычал обиженно и опять же на ощупь добрел до крана.
Господи, как же хорошо!
Холодная струя била мне в затылок, пока я стоял, упершись лбом в мойку. Но совсем скоро я перестал это ощущать - кожа онемела. Создавалось впечатление, что с водой в слив ушли боль, сухость во рту и нестерпимый шум в голове.
Черт, шум не проходил. А, это музыка. Громкая, заунывная, протяжная музыка из спальни…
Я так резко выпрямился, что ударился затылком о кран, поскользнулся и разъехался на полу, задев ногой помойное ведро.
Музыка играет в спальне?!
Я некоторое время сидел на полу, таращась в темноту и тяжело дыша вмиг пересохшим ртом. В голове все еще гулял хмель, картинка плыла, но некоторые детали реальности встали-таки на свои места. Музыка играла из пустой спальни. Точнее, не играла, а орала, вытесняя, казалось, даже воздух из спящей квартиры. Музыка была всюду, она обволакивала и сжимала, минуя стены и расстояние.
Но играла она именно из спальни. Оттуда шел самый громкий звук.
Осознав это, я попытался понять, что же мне делать дальше. Но мысли упрямо ускользали от меня, вытеснены звучащей какофонией. Единственной из них, которая то и дело всплывала откуда-то из глубин, была: "И что делать?".
Что делать? Снимать штаны и бегать! Вот что делать…
Я уставился на свои белеющие в темноте голые ноги, уходящие прямо из штанин семейных трусов куда-то в непроглядную черную даль. И глупо захихикал - я даже штаны снять не могу. Я уже без штанов!
Странно, но мне как-то стало спокойнее. Возможно, опьянение вернулось в шокированный адреналином мозг.
- Какого хрена, - мне срочно захотелось разобраться с проблемой. Вот немедленно, прямо сейчас. А самое замечательное - пропал страх.
Я не стал пытаться встать одним махом, осторожно поднялся сначала на колени, потом, держась за стенку, в полный рост. Вспомнил, где видел накануне столовые ножи, полез в сервант. Надо же, я уже относительно неплохо ориентируюсь в темной квартире!
С ножом в вытянутой перед собой руке, словно со шпагой, я двинулся обратно в комнату.
Как же громко! Но я оказался прав, играл действительно романс. Или нечто похожее на романс, но звук шел дребезжащий, как в кино от патефонов. Женский голос что-то печально вытягивал, но слов я разобрать не смог, словно пели ничего не значащий набор фраз и слогов. Резали по ушам скрипки, гулко отдавались в голове фортепьянные партии.
Что ж она все не кончается и кончается!
- Эй! Кто здесь! - заорал я, но мой голос потонул в очередном соло певицы.
Мрачный, напоминающий черный провал выкопанной могилы, проем двери в спальню приближался.
Шаг. Еще. Черт, все-таки страшно. Ох, как не вовремя затряслись коленки.
Проем был уже в метре. Казалось, еще шаг - и я воткну нож в эту осязаемую темноту, плотной занавесью преграждающую путь к свету. Но нет никакой занавеси, придется погружаться в эту бездну. А что дальше? Что я буду делать дальше?
- Выходи! Хуже будет! - вновь заорал я, напрягая связки. Блин, как же не хочется заходить в эту пустую комнату! Как же не хочется заходить ТУДА!
Внезапно я понял, что кричал в тишине - музыка прекратилась. Лишь звенело в ушах, да на кухне тихонько лилась вода из незакрытого крана.
И даже я затаил дыхание, вслушиваясь. Наконец, не выдержал:
- Кто там?
Наверху что-то с треском порвалось, над головой часто-часто протопали шаги, направляясь в сторону прихожей. Тут же в подъезде сверху загрохотало, словно кто-то дубасил кулаками в запертую дверь. Стихло. Пробежали назад. Еще раз в прихожую. Опять назад. Чем-то тренькнули по батареям. Соседи!
- Ах вы уроды! - взревел я. - Алкаши несчастные!
Я подскочил к батарее и со всей дури принялся стучать ручкой ножа по трубе. Гул стоял колокольный.
- Нравится? А? Нравится?
Я рванул к входной двери, слыша беготню над головой, распахнул дверь и заорал в темный подъезд:
- Дайте поспать, суки! Завтра ментов вызову на вас, придурки!
Захлопнул дверь, пошел на кухню и выключил воду. Бросил нож на стол, вернулся в комнату и завалился на жалобно скрипнувшую кровать. Накрыл голову подушкой и постарался успокоиться.
Когда перевернулся на бок, устраиваясь поудобнее, то вокруг опять царила эта странная Славинская тишина, без привычного для меня фонового шума живущего ночной жизнью города. Словно в уши натолкали ваты.
Незаметно для себя я уснул.
Мне было холодно. Холодно и жестко. Колени больно упирались в какой-то неподатливый край, в нос лез запах пыли.
Я пошарил рукой в поисках одеяла и удивился ширине кровати. Почему так жестко? И где подушка?
Я засопел, перевернулся на спину, потер глаза, прежде чем открыть их. Соображая уже быстрее, чем в первый раз. Понял, что все еще длится эта безумная ночь, пьяная и дурная. Но голова все еще болит. И на лицо какая-то гадость налипла.
Я провел ладонью по лбу, щекам, ощущая под ладонью мелкие камушки песка и сухую грязь. Это еще что?
Я открыл глаза и завертел головой, всматриваясь в темноту.
Я лежал на полу, головой на пороге спальни. В одних трусах.
Что это?
Я вдруг почувствовал, что в квартире не один. Кто-то смотрел на меня сквозь узкую щель, оставленную неприкрытой двери в прихожую. Смотрел, оставаясь невидимым в непроглядной тьме.
От пальцев ног до самой макушки пробежал озноб, перехватывая дыхание. Страх мерзким пауком забирался мне на грудь, сердце забилось загнанной в угол добычей. Страх придавил меня к полу, выпивая силы и решимость.
Я скосил глаза вниз, не смея даже поднять голову. До боли всмотрелся в темноту квартиры, устремившись мысленно туда, к той щели между дверью и косяком. Кто-то там есть?
Я не смог разглядеть ничего. Запирал ли я входную дверь прежде чем лечь спать?
Я просто физически ощущал на себя чужой взгляд, пронзающий и холодный. Бесстрастный. Выжидающий.
Стоит мне пошевелиться и это кинется на меня. Я ясно это осознал, так реальна эта угроза. Наверное, так же мыслят кролики, пытаясь обмануть хищника своей неподвижностью. Помогает им? Черт, черт, черт!
Я все смотрел и смотрел во тьму, трясясь от холода и страха. Неспособный пошевелиться, скованный каким-то природным ужасом перед неизвестностью. Неизвестностью, столь близкой, что она могла явить себя. Но я этого не хотел! О, как я этого не хотел!
Вот будет смешно, если это все мое разыгравшееся воображение, подкрепленное алкоголем. А я лежу на полу, придумываю себе всякие страсти, вместо того, чтобы встать и пойти обратно в кровать. Как же я оказался на полу? Лунатизмом, вроде, никогда не страдал. Упал, во сне перекатился сюда? Странно. Впрочем, вполне реально.
Для себя определив границы реальности, я совсем по-другому посмотрел на сложившуюся ситуацию. Лежит в пустой квартире голый мужик, от него разит перегаром и немытым телом. Лежит и боится. Взрослый, относительно успешный в делах, занявший как-то первое место в турнире по боулингу. С богатой фантазией, которая преподносит ему наугад вытащенные картинки из фильмов ужасов. Смешно.
Я даже громко усмехнулся, подбадривая себя звуком своего голоса. Единственным звуком в окружающем пространстве.
Страх отступал, пятился, рассыпался по темным углам.
Я согнул руку, перевернулся на бок, с кряхтением чувствуя застывшие члены. Медленно встал, потирая онемевшую поясницу. Что-то замурлыкал бравурное, какой-то марш из мультика. Побрел к кровати. Вот же нагнал сам на себя жути!
- Да, вот он я такой, - громко произнес я в пустоту комнаты, разводя руками, словно представляясь на сцене. Потом шутливо обратился к коридорной двери. - А вот ты вообще кто?
В коридоре явственно скрипнула, а затем с силой захлопнулась входная дверь.
Я заорал, срывая голос.
12
Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что в повседневной гражданской жизни нет "дедовщины" - рассмейтесь ему в лицо. Была, есть и будет. Она процветает, она вполне объяснима и, самое главное ее отличие от армейской, она безнаказанна. Более того, практически узаконена.
Да, старший менеджер не бьет по ночам молодого сотрудника фирменными туфлями по голове. Да, уходящий на пенсию ветеран не заставляет стажера петь ему дембельские песни. Ничего такого на гражданке нет. Но во всем, что касается негласной подчиненности среди молодых специалистов и старших по стажу товарищей, имеет место быть. Начиная от степени дозволенности внешнего вида и расположения рабочего места, заканчивая распределением месяца отпуска и начисления премий. "Дедовщина" работает в любом коллективе, мужском или женском. Причем, так же как и в армии, все участники действа сами порой виноваты в происходящем. Потому как такое положение устраивает практически всех.
Я по праву и без обиняков считаю себя кабинетным работником. Я никогда не работал на стройке, в цеху или в поле. Думаю, что редкие моменты дачных эпопей или студенческие поездки "на картошку" не стоит всерьез относить к полноценной работе руками. Нет, я работник умственного труда, составитель инструкций и планов, чертежей и схем. Мои руки чаще бывают в чернилах, чем в мозолях.
Но, вместе с тем, я могу возразить тому, кто скажет, что я незнаком с тяжелым трудом. Были в моей жизни и бессонные ночи перед закрытием очередного проекта, были и авральные недели, когда буквально валишься с ног, были и дедлайны, когда карьера висела на волоске. И, конечно же, все это стоит пусть не сорванной спины, но потраченных нервов и испорченного характера.
До момента прихода на мое последнее место работы, я успел потрудиться в нескольких полувоенных НИИ, в одной строительной компании и в одной компании по созданию компьютерных программ. И, наконец, я пришел на работу в большую фирму, имеющую западную корпоративную этику и восточную иерархическую лестницу. И вот тут-то я в полной мере осознал, что значит офисная "дедовщина".
Кофе для начальника сектора. Не будешь делать? Пошел вниз списка на поощрение. Не пришел на корпоративный праздник? С тебя штраф, молод еще пропускать мероприятия по сплачиванию коллектива. Проект сложный и сырой? Ну, а как ты хотел? Вот поработай с мое, тогда будут тебе проекты попроще. Работа в выходные? Не страшно, придут стажеры - они будут работать, а пока вот ты.
Вначале все это забавляет, потом злит, а потом становится нормой жизни. Конечно, если вытерпишь, не уволишься, не сорвешься, не наделаешь себе проблем сам.
Были такие, которые вставали в позу и воротили нос. Как обычно им ничего не светило в плане продвижения по службе. Все остальные понимали, зачем они здесь и чего хотят от жизни. А жизнь требовала прогибаться. И прогибались.