Они дошли до холла и сели в кресла у столика с пепельницей. Александр достал из пачки две сигареты, одну предложил девушке, другую закурил сам. Девушка закашлялась. Нет, курить она не умела.
- Бросьте, Галя, - попросил он. - Не идет вам.
Галя неумело затушила сигарету и сказала:
- Вот и послушалась. Тебя легко слушаться. Почему?
- Это самовнушение. Извини, но ты просто взвинтила себя… Я приехал и уеду, и следа от меня не останется…
- Не понимаю.
- Видишь ли, ты красивая девушка. Таких красивых, наверное, больше и не существует на свете. Знаешь, как я тебя называю?
- Нет.
- Хорошенькая девочка Галя. А в вашем институте я каждый перерыв выхожу в коридор, чтобы посмотреть на твою фотографию. И хорошо на душе становится. Но это не любовь, Галя.
Девушка смотрела на него с улыбкой, но чуть заметная грусть пряталась в уголках ее рта.
- Я тебе расскажу, может, ты поймешь. Есть на свете одна женщина. Я ее почти не знаю, но люблю. И это навечно. Она прошла мимо, а я остался один. Мне по-прежнему нравятся женщины, но ни одну из них я не смогу полюбить… Словом, я не тот человек, который тебе нужен.
- Господи, какую ерунду ты говоришь, - рассердилась Галя.
- Правильно. Я говорю ерунду… Но у тебя все пройдет, да ничего и не было. Посмотри вокруг. Сколько красивых и умных парней.
- Например, Данилов? - спросила она.
- И он хороший парень. А если уж полюбит, то навсегда.
- Да, наверное, - тихо сказала она. Бледность заливала ее щеки. Вчера вечером он просто блистал.
- Еще бы! При виде тебя как не засверкать!
Долгая тишина повисла в воздухе.
- Глупые вы люди, мужики, - сказала наконец Галя.
- Глупые, - согласился Григорьев.
- Что ж, пошли. Твой хороший Данилов, вероятно, совсем раскис из-за того, что я с тобой исчезла.
- Не надо, Галя, - покачал головой Григорьев. - Неосторожное слово бьет насмерть.
К ним вдруг подошел Данилов и, смешно шмыгнув носом, сел в свободное кресло.
- А мы тут поболтали немного, - сказал Григорьев. - Тебя просклоняли. Не сердишься?
- А что я?.. Я обычный, серый, не такой, как другие.
- Не лезь в пузырь, Данилов. Все мы серые, и не такие… Ну, вы тут посидите, я сейчас вернусь. Посмотрю только, что с моей комнатой сделали.
21
Григорьев вошел в комнату. Почти сразу длинно зазвонил телефон.
- Тише, - мгновенно сориентировался представитель телефонной станции. Алле! Кого! Галкина? Я Галкин. Слушаю.
Говорил он недолго, короткими фразами, а по лицу его было видно, что произошло что-то значительное, если не из ряда вон выходящее. Наконец он положил трубку. Все заинтересованно и выжидающе молчали.
- Товарищи! - торжественно начал Галкин. - Только что получено сообщение. "Эффект телефона" проявился в Усть-Манске и Иркутске. Жаль, что работники телефонных станций этих городов не смогли сообщить нам об этом сразу. По предварительным данным, эффект зафиксирован в двенадцать часов пятнадцать минут.
- Игорь, пошли, - потребовала Любаша. - У меня голова кругом идет.
- Но, Люба, здесь такое! Такое!
- Пошли, и никаких разговоров.
- Сигарету, пожалуйста, - попросили у Григорьева.
- Интересно, - сказал Карин, - в чем же здесь дело?
- Я сейчас сбегаю в буфет, - ответил Григорьев. - Кончились сигареты.
- Ну и бедлам! - сказал кто-то, приоткрывая дверь.
- Сашка! Выйди на минуту!
Григорьев протолкался к двери и вывалился с клубами дыма в коридор. Перед ним стоял Бакланский Чуть поодаль - Данилов и Галя Никонова. А за Бакланским - начальник СКБ. Данилов растерянно моргал длинными ресницами.
- Здравствуйте, Григорьев, - сказал начальник СКБ Кирилл Петрович.
- Здравствуйте, - машинально ответил Григорьев. - Проходите в комнату… Тесновато, правда.
- Что у тебя там за сборище? - спросил Бакланский.
- Комиссия тут второй день работает. Ну, все с этими телефонными разговорами.
- И чем только у тебя голова забита!
- Но я не могу их выгнать, да и не хочу.
- А ты, Данилов, что здесь делаешь?
- В гости пришли к Григорьеву. Хотели на улицу вытянуть, да не удалось.
- У тебя, я вижу, тоже хобби появилось, - развеселился Бакланский, бесцеремонно разглядывая Галю Никонову.
- Фу! - сказала та. - Пойдем, Анатолий. Зови Любашу и пойдем.
- Люба! - приоткрыл дверь Данилов. - Мы уходим!
А из дверей неожиданно вывалил Карин.
- О! Виктор Иванович!.. Ох, там уже нечем дышать!
- Надо бы окно открыть, - сам себе сказал Григорьев, но с места не сдвинулся.
- Знакомьтесь… Карин Владимир Зосимович, - представил Бакланский. Начальник нашего СКБ, Кирилл Петрович.
- Очень приятно, - сказали оба, протягивая друг другу руки.
- И вы здесь? - сказал Бакланский Карину. - Странно…
- Да вот - развеселая компания, доложу я вам. И проблемка-то действительно интересная.
Из комнаты вышли Любаша и Игорь. Любаша - сердитая, а Игорь - с горящими от восторга глазами.
- Может, возле телевизора поговорим? - предложил Кирилл Петрович.
- Нет, нет! Там неудобно… Скоро кончится заседание? - спросил Бакланский у Карина.
- Ну мы пошли. До свиданья, рыцарь печального образа! - распрощалась Галя Никонова.
- До свиданья! - ответил Григорьев. - Вы меня извините!
- До свиданья!
- Скоро кончат, - утвердительно сказал Карин. - А проблемку-то, наверное, передадут в Академию наук.
- Так, значит, все это очень серьезно? - удивился Бакланский.
- Вполне. И необъяснимо, вдобавок.
- Любопытно…
- Проходите в комнату. Послушайте, - предложил Карин.
- А что, - ответил Бакланский. - Все равно ждать. Послушаем, Кирилл Петрович? Веди, Григорьев.
- Я, Виктор Иванович, за сигаретами в буфет сбегаю. Вы проходите, а я сейчас вернусь.
- У меня своих проблем хоть отбавляй, - заявил начальник СКБ. - Вы идите, а я с Григорьевым в буфет. Перекушу пока.
- Ай, Кирилл Петрович, - укоризненно закачал головой Бакланский. - Я же вам предлагал пообедать.
- Ничего, Виктор Иванович. Вы идите, идите.
Карин и Бакланский вошли в комнату, а Григорьев и Кирилл Петрович направились к буфету.
- Что у вас тут происходит? - устало спросил начальник СКБ.
- Ничего. Защищаемся. Было бы что защищать.
- Защититесь?
- Бакланский - наверное. А я - нет.
- У вас что, разные темы? Юмор мне непонятен.
Григорьев промолчал. Они зашли в буфет. Народу здесь было мало, но сигарет с фильтром не оказалось.
- Выпьем по чашечке? - предложил Кирилл Петрович.
- Спасибо. Я кофе уже наглотался. Сбегаю-ка в ресторан. Может, там сигареты есть. Я быстро вернусь.
- Беги, беги, - Кирилл Петрович принялся изучать витрину буфета.
Григорьев выскочил в коридор - ну и денек сегодня выдался! - и метнулся вниз по лестнице, заметив, что у дверей лифта очередь.
В холле на нижнем этаже, в двух шагах от Григорьева на чемодане сидела Катя. Рядом с ней стояло еще два чемодана.
Весь этот взбалмошный вечер как-то успокоил Григорьева. Заботы других людей и проблемы, которые они решали, отвлекали его от собственных грустных мыслей. Все-таки на виду, на людях легче переносить свое горькое и тоскливое. Вот и суетился он, отвечал на вопросы, задавал их сам, успокаивал кого-то, и ему было легче.
А теперь в двух шагах от него на чемодане, подперев щеку рукой, сидела Катя. Она не видела его, и он еще мог уйти незамеченным. Но как уйти? Тем более что здесь, в гостинице, просто так не сидят. Здесь ждут, не освободится ли местечко.
Григорьев подошел, отодвинул один чемодан и присел на него. Катя сделала движение рукой, как бы удерживая чемодан, и увидела Григорьева. Она растерялась: слишком внезапно все произошло.
- Здравствуйте, Катя! - сказал Григорьев.
- Александр, здравствуй!.. А… а я тебя видела из троллейбуса, крикнула даже.
- И я тебя видел.
Сейчас, когда все было выяснено, когда они были просто знакомыми, разговаривать стало легче. Особенно ему. Просто знакомые - и все.
- А нас вытурили все-таки из гостиницы. Делегация какая-то приехала. Но на произвол судьбы не бросили. Обещают дать здесь три места, после десяти часов.
- А где же твои подруги?
- Они только что ушли обедать в ресторан. Потом пойду я. А чемоданы в камеру хранения не принимают, пока мы здесь не прописаны.
- Так давайте мне ваши чемоданы. Я унесу их к себе в комнату, что вам с ними таскаться. Потом вы зайдете или я сам принесу.
- А удобно ли?
- Очень даже удобно! Я живу в семьсот двадцать третьей комнате. Заходите ко мне или позвоните по местному телефону - тоже семьсот двадцать три. Я все время там буду. Только вот сигареты куплю… Надо же, какая встреча. Третий раз за день.
- Ладно. Идите за своими сигаретами.
- Я мигом.
Григорьев заскочил в ресторанный буфет, купил две пачки сигарет и вернулся…
- Вот я и готов. У меня сейчас в комнате комиссия, знакомые. Весь вечер дым столбом.
- Что-нибудь неприятное.
- Скорее - фантастическое: второе Я.
- Как второе Я?
- Потом объясню. Запомни, комната семьсот двадцать три.
- Запомнила. А не тяжело сразу три чемодана?
- Что ты?! Я лечу!
- Спасибо тебе, Санчо!
Она пошла и оглянулась, как днем на лестнице института.
Григорьев схватил три чемодана и взлетел на седьмой этаж бегом.
Начальник СКБ уже сидел в холле возле телевизора и курил. Григорьев поставил чемоданы и сказал ему:
- Кирилл Петрович, заходите, пожалуйста, в комнату.
- Я зайду. Докурю и зайду. Там и без меня дыма хватает. А ты что, съезжать собрался? - спросил он кивнув на чемоданы.
- Нет. Знакомых встретил. На время чемоданы к себе поставлю.
- Тогда пойдем. - Кирилл Петрович потушил сигарету, и они вместе двинулись по коридору.
В номере было страшно накурено. Григорьев пропустил начальника вперед, а сам, раскрыв ногой дверцу шифоньера, толкнул туда чемоданы.
В комнате спорили, то и дело упоминая Академию наук. Виктор Иванович смело и с ходу мог входить в любые проблемы. Вошел и здесь, и можно было не сомневаться, что он уже собрал всю возможную информацию и, шутки ради, будет теперь строить мысленные конструкции в поисках решения. Это для него было как вечерний кроссворд. Кирилл Петрович бросил шляпу и плащ на кровать, больше некуда было, и, заложив руки за спину, спокойно ждал, когда все выметутся вон. Бакланский начал записывать адреса и телефоны членов комиссии и этим как бы предложил им сниматься с места. Последним уходил Карин. Бакланский его остановил, но тот покачал головой:
- Я вижу, тут семейное собрание намечается. Не буду мешать. Всего хорошего…
Григорьев открыл настежь окно и дверь.
- Ну что ж, - сказал он. - Теперь и мы можем закурить спокойно. Пожалуйста, Кирилл Петрович, - и положил пачку сигарет рядом с пепельницей.
- Я чуть позже.
- А проблемка действительно интересная, - сказал Бакланский. - Подумать можно.
- Вы мне вот что скажите, - начал начальник СКБ. - Тема будет защищена?
- Тема прошла бы почти без сучка и задоринки, - ответил Бакланский. Один Громов не в счет. Но вот Григорьеву вдруг показалось, что мы не выполнили тему и втираем кому-то, то есть государству и комиссии, очки.
- Вы мне ответьте прямо. Будет тема защищена или нет?
- Будет, если Григорьев перестанет мешать. Он уже и так много напортил. В комиссии начался разброд, - сказал Бакланский.
- Нет, - ответил Григорьев. - Если я останусь в комиссии, тема не будет защищена.
- Так! - сказал Кирилл Петрович. - Ситуация. Тема должна быть защищена. От нее зависит многое. Это самая крупная у нас тема. И строительство нового корпуса, и премия для всего СКБ, да и еще кое-что, все зависит от этой защиты.
- Пусть Григорьев уезжает в Усть-Манска, - не глядя ни на кого, сказал, почти потребовал Бакланский.
- Александр, - спросил начальник СКВ, - ты можешь уехать в Усть-Манск завтра же?
- Нет. Я член комиссии, которая еще не кончила работу.
- Это мы устроим. Никто тебя не будет винить за твой отъезд. Приказ можно изменить…
- Нет. Быстро вы ничего не сможете сделать. Приказ подписан в министерстве. Будь иначе, вы бы немедленно дали мне под зад коленом.
- Зачем так грубо? - поморщился Бакланский.,
- Тему нашу вредно защищать.
- Допустим, - сказал начальник СКВ. - Но посмотрим с другой стороны.
- Учти, - невольно перебил Кирилла Петровича Бакланский. - Я взял тебя только потому, что ты рвался в Марград. Иначе бы ты здесь сейчас не находился.
- Я еще не кончил, - заметил Кирилл Петрович.
- Извините. Не сдержался.
- Так вот. Почему и когда ты решил, что тему не стоит защищать? Ведь делал-то ее и ты! Это значит, что два года и ты занимался чепухой!
- Я составлял и настраивал схему.
- И тогда уже знал, что она "вредна"?
- Нет, не знал. У меня не было времени думать над этим. Но, наверное, чувствовал.
- Что значит - чувствовал?
- Иногда руки опускались, даже когда все шло хорошо. Но если возникала такая мысль, то я говорил себе, что это не мое дело.
- Так скажи себе это и сейчас! - воскликнул Бакланский.
- Сейчас не могу… Этот процесс ведь все время развивался. Да и борьба Соснихина и Бурлева за изменение направления работ кое-что мне подсказала… Вот ответ на вопрос "почему?" Нет у меня моральной удовлетворенности, моральной убежденности, что мы сделали эту тему. Не могу я лгать самому себе.
- А раньше мог?
- Выходит, что мог.
- И стать честным на три дня позже ты уже не можешь?
- Не могу.
- Соснихин и Бурлев, те хоть что-то предпринимали, пытались исправить, доказать. Но ведь ты-то раньше молчал!
- Я виноват, - сказал Григорьев. - Я чувствую себя подлецом, потому что пришел к этой мысли только сейчас. Но я буду чувствовать себя еще большим подлецом, если буду теперь защищать тему.
- Интересные градации, - заметил начальник СКБ, - Больший подлец, меньший подлец. Нельзя ли попроще?
- Проще не получается. Нашу машину делать не надо.
- Но ты не министр. Ты инженер нашего СКБ. И не решай чужих проблем. Люди без тебя разберутся, что надо делать, а что - нет.
- В том-то и дело, что не разберутся. Все решает наша комиссия. Если тема будет принята, никому и в голову не придет подумать над ней еще раз. Так она и покатится дальше.
- Вы хоть представляете, - сказал Кирилл Петрович, - в какое глупое положение поставили меня? Я не могу вникать подробно во все темы, которые делаются в нашем СКБ. Да это от меня и не требуется. Для этого есть вы, исполнители и руководители тем. Я могу помочь и принять меры, когда у вас что-то не идет, что-то не получается. Но ведь не на защите же! Теперь уже поздно что-либо исправлять. Виктор Иванович, почему не были приняты меры к нормальному исполнению темы? О чем вы раньше думали?
- Кирилл Петрович! Я защищаю свою тему, не кривя душой. В ней все продумано и сделано на высоком техническом уровне. Многие пункты задания сделаны лучше, чем требуется.
- Тогда о чем здесь толкует Григорьев?
- В науке много направлений и путей, Кирилл Петрович. Григорьев вдруг решил, что мы идем неправильным путем. В этом все дело.
- Григорьев… А ты?
- Проблему распознавания образа не решить методом, который мы приняли. Лучше в этом сознаться сразу.
- Отлично. Если, Григорьев, ты сейчас прав, то твоя вина от этого еще значительнее. И ни ты, ни Виктор Иванович так просто не отделаетесь. В Усть-Манске будет разговор посерьезнее. Человек, справляющийся со своим делом, должен знать это дело, а не прозревать, когда уже поздно, как Григорьев, и не дожидаться, когда ему помогут прозреть, как Виктор Иванович.
- Кирилл Петрович, - сказал Бакланский, - Я и сейчас считаю, что мы все решили правильно. И никто меня не переубедит в этом.
- Очень жаль, - сухо сказал Григорьев.
22
В дверь постучали. Это могла быть только Катя.
Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: "Да! Войдите!" - и подбежал к двери, которая уже открывалась.
- Можно войти? - спросила Катя, все еще стоя в коридоре.
- Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже…
Женщина вошла и остановилась в растерянности.
- О! - коротко сказал Бакланский. - Вот это явление! Недурно, Григорьев.
- Я… Простите…Я за чемоданами…
- Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?
- Виктор Иванович, перестаньте, - попросил Григорьев,
- Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?
- Да, я приехал за этой женщиной, которую зовут Катя.
- Дайте мне мой чемодан! - потребовала Катя.
- Значит, Саша приехал за Катей… А вы, Катя, знаете, что здесь из-за вас вытворяет товарищ Григорьев, или как вы его там зовете в интимной обстановке?
- Это гнусно, - тихо сказала Катя. - Дайте же мне чемоданы!
- Катя, но вам же их не донести. Я помогу?
- Не нужна мне ваша помощь?
- Катя…
- На государственный счет этот самый Григорьев катается за женщинами, заваливает темы! - кричал Бакланский. - И вы, Катя, хороши! А поди, и муж у вас есть в каком-нибудь Усть-Манске?
- Вы это нарочно устроили? - спросила Катя Григорьева.
- Катя, как вы можете?
- Господи, - сказал она, - как я устала…
Григорьев взял чемоданы, все три.
- Стойте! - крикнул Бакланский. - Вы что-то здесь оставили!
Катя толкнула дверь и выбежала в коридор, прижимая ладони к лицу. Григорьев выскочил за ней. Бакланский хлопнул дверью и глухо выругался. Катя пробежала несколько шагов, остановилась и, когда Григорьев догнал ее, повернулась к нему.
- За что он так?! - с рыданиями выдавила она.
- Катя, не плачьте.
Она уткнулась к нему в грудь и заплакала, затряслась, судорожно вцепившись в его рубашку. Плечи ее вздрагивали, волосы рассыпались по спине, и столько горя, обиды и отчаяния было во всей фигуре, в бессвязных словах, что Григорьев выпустил из рук чемоданы и не услышал звука, с которым они упали.
- Успокойтесь, Катя. - Он гладил ее волосы, плечи, а она все крепче прижимала свое мокрое лицо к его груди, постепенно затихая.
И вдруг оттолкнула его и выпрямилась. Слез на лице не было, остались их следы, и отчаяние, и ненависть.
- Уходите! Слышите? Никогда не появляйтесь больше! Я вас ненавижу!
- За что, Катя? - только и сказал он.
Из, дверей выглядывали люди. Дежурная по этажу уже шла к ним, чтобы выяснить, в чем тут дело.
- Вы все, все одинаковые! Слышите?
Она взяла два чемодана и сказала подошедшей к ним женщине:
- Помогите мне, ради бога…
Женщина подняла чемодан и косо посмотрела на Григорьева. Потом они обе повернулись и пошли, а Григорьев все стоял. Он рванулся было за ними. Катя услышала звук его шагов и еще раз обернулась.
- Санчо! Ну что ты за мною ходишь? Разве ты не видишь, что из этого получается?
- Катя…