Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.
"Итак, как же развернутся события? – опять подумал он. – Для начала, конечно, бедой Анатоля займётся "советчик" – просчитает вероятность взаимности. Если и машина предскажет этой любви летальный исход, предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия... А потом? Потом подопечный возьмёт и объявит Службе Солнца своё вето . Объявит и может страдать дальше. Всласть... Однако случай с Анатолем серьёзный. Попытка самоубийства! Никакое "вето" здесь не поможет. Значит, придётся искать лекарство от любви. Безнадёжное занятие".
– Я видел ваши работы, – сказал Илья. – Некоторые понравились. Особенно автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь... Желобки воды на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.
Илья забыл выключить контур поливита, и вспышка эмоционального фона, калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:
"Лицо одинокого человека. Одинокий – значит ненужный. Несостоявшийся. Несколько десятков картин, выставка, о которой сказали две фразы по системе "Инфор"... Несостоявшийся! Бесславное выступление, на Олимпийских играх... Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой – скучно. Снова несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины – "мне с тобой скучно!" Скучно! Скуч-но! Значит, серый я. И в этом слове весь приговор... Гость? Его слова? Глупости всё это. Тебе жизнь доказала, что ты не состоялся как личность. Что ты серый... Смирись с этим. Толь. Ведь таких, как ты, очень много. Обыкновенных, нормальных. Не гениев... Господи, какое страшное несовпадение желаний и возможностей... Так смирись, Анатоль. Серый цвет тоже бывает к лицу".
– Я серьёзно, – повторил Илья. – Великолепный портрет. Искренний, откровенный.
– Спасибо, – равнодушно улыбнулся Анатоль. – Вы не просто гость. Вы ещё и щедрый гость. С вами даже ветер в наших краях появился. Слышите, сосны расшумелись.
Наутро Илья поспешно засобирался. Он чувствовал себя двойственно и поэтому муторно. С одной стороны, хотелось ещё побыть у Анатоля – милый ведь парнишка, только душу себе истерзал, а с другой – Илью тяготила собственная неискренность. Пусть необходимая, оправданная, но всё же неискренность. Неестественное состояние ума и сердца.
Обжигаясь, проглотил за завтраком несколько печёных картошек, заедая их розовыми кубиками мороженого сала, выпил две чашки кофе. Поблагодарил Анатоля за угощение и новенькие лыжи, которые уже стояли у порога.
– Заходите ко мне, – начал было Илья и тут же засмеялся, махнул рукой: – Впрочем, меня трудно застать дома. Браслет связи – надёжнее. Мой индекс запоминается так...
Он скользил между сосен, иногда оглядывался и ещё несколько раз видел неподвижную фигурку человека в коричневом старом свитере, прислонившегося к распахнутой двери своего одинокого жилища. Анатоль ничего не сказал на прощанье, даже рукой не помахал. Просто стоял и смотрел вослед. У Ильи перехватило дыхание, сердце сжала непонятная боль. Будто он не выполнил свой долг. Будто бросил больного. Одного. Среди мёртвых снегов заповедника.
– Пошёл вон! – замахнулся он лыжной палкой на гравилёт, который вырулил к нему из-за деревьев.
Илья прибавил ходу. Он использовал каждый спуск, резко и сильно отталкиваясь палками, набирал всё большую скорость. Уже ветер свистел в ушах, жгло в груди, а послушная серая тень гравилёта всё опережала его, как бы приглашая в кабину, пока Илья не сдался и не остановился.
Он выпрыгнул из гравилёта, и тот, мигнув красными блюдцами бортовых огней, беззвучно взмыл вверх. Илья прищурился: после величия "зимних" Карпат, после адовых глубин человеческого одиночества дремотная тишина аллей, синь бассейна и сияние солнца в стёклах верхних ярусов здания Школы показались нереальными и даже оскорбительными.
"Сердись на себя, неудачник, – подумал Илья, ускоряя шаг. – Когда ты был врачом, пусть обычным, но всё-таки толковым хирургом, ты ни разу не терялся за операционным столом. А тут первый попавшийся эмоциональный всплеск чужой психики посчитал за причину депрессии. Всё гораздо сложнее, мой мальчик. У Анатоля острый комплекс неполноценности. Несколько неудач плюс повышенная требовательность к себе, мнительность, а отсюда неверие в свои силы. Букетик, одним словом".
Он толково и чётко рассказал обо всём Ивану Антоновичу, которого нашёл в глухом уголке лесопарка. Здесь росло несколько кустов медейского кактуса, и наставник ежедневно засыпал молодые побеги песком и гравием создавал привычные для растения жизненные трудности. По мере того, как рассказ Ильи близился к концу, старик всё больше хмурился. Его морщинистое, бледноватое для южанина лицо налилось внутренним холодом и как бы застыло. Он отбросил лопату, тщательно вытер руки.
– Я ждал, что ты вернёшься не раньше, чем через две-три недели, наконец сказал он и добавил, глядя Илье в глаза: – В лучшем случае.
– Иван Антонович, – Илья не мог понять, что рассердило наставника. Ведь я выяснил причины духовной аномалии Анатоля. Пусть в общих чертах... Главное, мы теперь знаем "болевые центры" депрессии.
– И что дальше?
Вопрос был сложный, но Илья ответил уверенно и быстро:
– В принципе дозволено всё: угроза для жизни... Однако мне не хотелось бы прибегать к радикальным методам лечения. Это может оскорбить, унизить Анатоля. Он сейчас особенно раним.
– Наконец-то ты подумал о методе, – Иван Антонович укоризненно покачал головой. – А когда брал с собой контур поливита, когда вскрывал чужую душу – тайком, без позволения, бесцеремонно, почему тогда не подумал о методе? О наших методах! Разве ты не знаешь, что зондирование сознания может разрешить только совет Морали? И только в исключительных случаях.
– Вы же сами говорили, что это особый случай, – угрюмо заметил Илья. От Анатоля можно всего ждать. Он совсем запутался.
Старик поднял лопату.
– Не понимаю, – устало сказал он. – Не могу понять, как в тебе уживаются такие полярные качества. С одной стороны – блестящий ум, чуткое сердце, не сердце, а волшебный камертон, настроенный на все боли мира. С другой – нетерпение в мыслях и действиях, безрассудность и даже авантюризм. Вспомни, как ты доказывал "научность" телекинеза. А идея вещания снов?! Да что говорить... Мог бы хоть Школу закончить без фокусов...
Илья подумал, что улететь лучше сегодня. Вечером или даже ночью. Но только не к ребятам. Им и без того нелегко – экзамены дело серьёзное. Да и кто, собственно, виноват, что стрекоза потеряла одно крыло? Глупое, норовистое крыло... Дружба наша, конечно, проживёт долго, но не будет, не будет отныне общей цели, а это означает разобщение душ. Это значит прощай, Стрекоза! Прощай... Что же делать? Может, поехать к сестре? Нет, она не поймёт. Не поймёт потери, не заметит крушения. Светлана – натура сильная, для неё Служба Солнца так и осталась студенческой игрой. Вы, говорит, вроде опекунов: неврастеников обхаживаете да детям сопли утираете... Нет, лучше я в путешествие отправлюсь. К своим секвойям. Расстыкую модуль и – вперёд. Над городами и весями...
– Я всё понял, Иван Антонович, – сказал Илья и не узнал свой голос. Значит, не суждено мне быть Садовником. Хорошо хоть, что инструменты сохранил. У меня и тут закавыка – люблю работать своим инструментом.
– Вот-вот. Тебе до сих пор мешают замашки хирурга. Поливит – ещё полбеды, вы все им чересчур увлеклись. Славик, правда, светлая голова, учуял подвох в этой машинке, но мы сейчас не об этом... Беда в том, что ты и не искал других путей. Не пытался искать. Раз чужая душа – потёмки, то ты решил и не утруждать себя особо. А теперь, я так понимаю, и вовсе умываешь руки?
– Иван Антонович, – взмолился Илья. – Ну, провалил я свой экзамен факт. Так что ж теперь – всю жизнь терзаться, что ли?
– Да, да, терзаться! – рассердился старик. – Ты думаешь, я отчислю тебя из Школы? Нет уж! Даю тебе, Ефремов, год. Иди и совершай подвиги, – старик хмыкнул. – Тоже мне Геракл.
Слова эти – неожиданные и радостные – озадачили Илью: наставник мало чтил современный способ общения, где владыкой была строгая логика и предельная ясность мысли. Речь его чаще всего напоминала овеществлённый в словах поток сознания со всей его непоследовательностью и метафоричностью, запутанными улочками ассоциаций и кажущимися логическими тупиками. Тем не менее за изобразительными атрибутами, которыми охотно пользовался Иван Антонович, всегда чувствовалась прозрачная струя мысли. "Всё ли я правильно понял?" – подумал Илья.
– Мне что – сознательно искать эти самые... подвиги? – поинтересовался он.
Впервые за время тягостного разговора на лице старика мелькнула улыбка, и оно как бы немножко подтаяло.
– Нет, конечно, – проворчал он. – Я пошутил. Что тебе делать весь год?.. Просто жить.
Над лесопарком разлилась знакомая мелодия.
– Сигнал ужина? – удивился наставник. – Заговорились мы. Недаром ещё древние приметили, что неприятные разговоры длятся гораздо дольше приятных. Так что? Поужинаем позже вдвоём или не будем терять удовольствие?
– Общий стол. Конечно же, общий, – поспешно сказал Илья. Его потянуло к людям. Там уютный зал столовой, там неполированное светлое дерево и непридуманные улыбки.
– Тогда побежали.
Они бежали сначала по сумеречным тропинкам, потом по широким аллеям, посыпанным зернистым, будто крупная соль, песком, и вовсе не думали о том, что уже тысячи лет назад, на заре своей цивилизации, человек сделал удивительное открытие: вместе сеять хлеб легче, а есть – слаще.
ПРОТЕСТ ПАРАНДОВСКОГО
Где-то рядом цокала белка. Но то ли слишком густой была листва, то ли рыжей попрыгунье не сиделось на одном месте – Антуан так и не разглядел её. Покрутил, покрутил головой и пошёл дальше.
Он специально приземлился не на крышу института Контактов, а километрах в двух от его здания, чтобы прогуляться по лесу. Здесь пахло смолой и нектаром, и этот букет казался немного странным: он предполагал сосну и гречиху, а по обе стороны тропинки росли одни дубы да зеленел орешник.
Белка зацокала громче. В кустах орешника вдруг что-то затрещало, и на поляну, открывшуюся по ходу впереди, выпрыгнул полосатый зверь.
Антуан замер. Шагах в двадцати от него щурил жёлтые глаза тигр.
"Как же так? – мысли вмиг смешались. – Рядом с институтом... Закричать, может, кто услышит?! Нет, не успеют... Палка, камень? Ничего! Ничегошеньки рядом нет... Значит, бой. Если не уйдёт, не свернёт, если прыгнет – бой!"
Антуан весь напрягся.
Послушное приказу мозга, тело человека приготовилось к смертельной схватке. Каждый мускул его мгновенно вспомнил сложную науку тренировок, а рассудок, успевший погасить вспышку страха, назидательно заметил: "Теперь ты понял, почему вас, Садовников, учили буквально всему? В том числе и искусству боя? Совершеннейшему и страшному искусству, в которое, кроме вас, посвящены только исследователи дальнего космоса".
Зверь зарычал. Как-то глухо, даже по-домашнему, будто в огромной кошке при виде человека шевельнулось нечто, заставлявшее её младших родственников тосковать по ласке и искать убежища у весёлого костра. Только теперь Антуан заметил, что тигр держит в пасти добрую половину антилопы – рога мёртвого животного цеплялись за траву. "Очень хорошо, мелькнула чёткая мысль. – Во-первых, хищник сыт; во-вторых, чтобы бросить добычу, надо потратить четверть секунды. Прекрасный подарок судьбы – такая огромная фора..."
Тигр мотнул головой, фыркнул и не спеша побежал к человеку. Шагах в десяти от Антуана он бросил добычу, присел. Разинулась окровавленная пасть.
Антуан тоже присел, готовясь к встречному прыжку.
Но зверь вдруг зевнул и отвернулся, как бы утратив всякий интерес и к своей добыче, и к неожиданному сопернику. А за спиной у Антуана засмеялись. Звонко, в два голоса.
– Сюда, Рик, сюда, – позвал зверя высокий блондин. Рядом с ним стоял коренастый загорелый парень в голубой форме института Контактов.
– Вы сами виноваты, – укоризненно заметил он, весело глядя на Антуана. – Это экспериментальная биозона, и я ума не приложу, как и зачем вы проникли через ограждение?
– С неба, – ответил Антуан, всё ещё опасливо косясь на тигра. Рейсовый гравилёт высадил. Прогуляться по лесу захотелось.
– Зона – не место для прогулок, – назидательно сказал загорелый. – Хотя вы и помогли науке. Саша, – обратился он к напарнику, – зарегистрируй подношение Рика как внеплановый эксперимент. Серия – активная помощь человеку, условия – максимально приближённые к реальным...
– Собственно, я здесь не посторонний, – Антуан протянул загорелому карточку экзаменационного задания.
– Наконец-то мы сразимся. Ну, держись, Парандовский, – с напускной угрозой промолвил тот и представился: – Валерий Платов, специалист по Гее.
– Вы считаете, что Парандовский не прав? – поинтересовался Антуан. – Но у него несокрушимая логика. Я в пути познакомился с протестом... Впечатляет: "в процессе биологической эволюции выживают те, кто достоин жизни... человек не имеет права вмешиваться... изменять объективные законы природы..."
– Это машинная логика, – тихо отозвался Саша. – Он абстрагирует чужую жизнь, не узнав и не поняв её. Несчастную и задыхающуюся.
– Полно вам, – сказал Валерий, и Рик мотнул головой, как бы соглашаясь с ним. – Такие вопросы одним наскоком не решают.
На дорожку прыгнула белка. Хвост распушён, в передних лапках орех. Белка зацокала требовательно, даже сердито. Отпрыгнула в сторону, опять вернулась на тропинку.
– В кладовую свою приглашает, – пояснил Платов. – А Рик мясо вам предлагал, – обратился он к Антуану. – Вот какие у нас звери...
– Пойдёмте, – сказал Саша. – Вам надо повидаться с Яниным, а он куда-то собирался.
О Янине ходило много легенд.
Ветераны Службы Солнца считали, что в лице руководителя объединённого института Контактов пропадает идеальный Садовник, а Янин, когда ему говорили об этом, смеялся и отвечал: "Нет-нет, мне легче с фторовой медузой договориться, чем с соплеменником... Да и вам выгодно – свой человек в институте".
Хозяйство Янина всё разрасталось, так как люди его занимались в основном предварительными исследованиями новооткрытых миров, а в них мирах-то – не было недостатка. Несколько десятков планет, на которых обнаружили жизнь, обхаживали легионы специалистов из института Янина, а Гея с её гуманоидами вообще была на положении баловня. Янин лично отбирал для неё наблюдателей, летал туда дважды в год, хотя свирепые аборигены ещё в первой экспедиции умудрились раздробить своему опекуну кисть руки. Янин и тут нашёл место для шутки. "Не-е, – говорил он, – они ребята славные. Просто я поспешил подсунуть им принцип действия пращи"...
Кроме всего прочего, академик Янин упорно и мощно воплощал в жизнь своё понимание любого контакта с внеземными мирами как проявления активной доброты. "Экологический кризис Земли, – любил повторять он своим последователям, – учит нас если не любви к каждому камню, то по крайней мере уважению к его суверенности и праву сохранять в неприкосновенности свою кристаллическую структуру". Над его изречениями порой посмеивались. Янин не обижался, тут же заводил разговор, например, о примитивных формах сознания и нарочито-доверительно сообщал: "А вы знаете, что путь к сердцу аборигена лежит через его желудок?" Антуану чрезвычайно нравился и стиль его научных работ – минимум академичности, минимум истории вопроса, одни предпосылки и выводы. Янина упрекали: где, мол, ваши доказательства? А он без тени улыбки пожимал плечами: "Зачем доказывать очевидное? Я не пишу спорных вещей. Это всё, увы, аксиомы..."
– Не повезло, – вздохнул Платов, выходя из кабинета академика, упустили мы шефа. Наверно, прямо из кабинета отправился на крышу. Сейчас проверим.
– Тоже поднимемся?
– Не-е, – протянул Валерий, явно копируя Янина. – Шеф любит стратосферный режим. Если стёкла дрогнут, значит, улетел.
Дрогнули не только стёкла, но и пол: тяжёлая машина проткнула небо алым сполохом и тут же исчезла.
– Надеюсь, не на Гею? – поинтересовался Антуан.
Платов юмора не понял:
– Не собирался. Вы не волнуйтесь – к утреннему обходу владений шеф будет на месте.
Они вместе поужинали. Потом минут сорок играли в бадминтон, пока Валерий, который взял слишком быстрый темп, не сдался на милость победителя.
– Еда, спорт – это хорошо, даже здорово, – сказал Антуан. – А чем ещё у вас развлекают гостей?
– Яниным, конечно, – улыбнулся Платов.
– Жизнеописание?
– И подвиги, – добавил Валерий и тут же под большим секретом сообщил то, что наверняка знал уже весь институт: – Я пишу о нём книгу...
Антуан тоже кое-что знал о Янине. Реплики будущего Садовника ещё больше подогрели просветительский пыл специалиста по Гее. Платов оседлал какой-то громоздкий гимнастический снаряд и, не скрывая торжества, спросил:
– А когда Янин впервые применил свой принцип активной доброты и что из этого получилось, вы, конечно же, не знаете?
– Грешен, не знаю, – согласился Антуан.
Он на миг отвлёкся от разговора, чтобы посмотреть на мягкие краски вечера, стайку девушек, бегущих к бассейну, белый мяч над волейбольной сеткой, а главное – чтоб полюбоваться зданием института: от круглой "головы" конференц-зала ввысь наклонно уходили два корпуса из поляризованного стекла, напоминающие простёртые руки. Они уверенно и бережно поддерживали небо. Высокое, бездонное, с редкими серебристыми перьями туч, с первыми звёздами.
– ...Я уже говорил, это было сорок семь лет назад, – рассказывал Валерий, – и Янин тогда был кем-то вроде меня – молодой учёный только что созданного института Контактов... Их сначала приняли за блуждающие астероиды. Точнее – это были "пришлые" тела, путь которых лежал по вектору от созвездия Близнецов. Сам факт – тела именно извне, так как у них траектория, а не орбита – очень заинтересовал астрономов. Обоих гостей из космоса тщательно исследовали, взяли необходимые пробы. Это были каменные ядра поперечником около двух километров, оплавленные, а потом изъеденные в долгих странствиях межзвёздной пылью. Доктор Кейт, руководивший исследовательской экспедицией, выдвинул довольно убедительную гипотезу: необычные гости есть не что иное, как... вулканические бомбы. Предположение вызывало невольное уважение к далёкой родине "камушков". Какой яростной и молодой должна быть планета, чтобы её вулканы рождали бомбы таких размеров, и какая мощь должна кипеть в её огненной груди попробуйте даже при нашем уровне техники запустить такую громадину... Но не это главное. Чудо случилось семнадцатого августа. В этот день космические гости изменили курс: один отправился к Венере, другой прямёхонько к Меркурию. Представляете?
– Загадочно, – согласился Антуан, изучая вдохновенное лицо Платова. – Но, насколько я знаю, аборигены с Геи – пока самая ценная находка. В смысле разума.
– При чём здесь разум, – Валерий досадливо повёл плечом. – Я вам рассказываю, как был найден Великий Критерий. И вообще, если хотите, Янин – это будущее вашей службы. Вы культивируете добро в людях, а Янин – во всей доступной нам вселенной. Улавливаете масштаб?!
– Это он раскрыл тайну "вулканических бомб"?