Как-то мне… не то чтобы смешно. Совсем даже отнюдь! Трясёт-то не шуточно. Но схожесть с… с допросом Штирлица партайгеноссом Мюллером в подземельях гестапо по "17 мгновений весны"… Эта сдача оружия при входе…
Полная туфта! Совсем непохоже!
У Андрея в руках - его посох. Разновидность известной оружейной марки: "Этим - Иван Грозный убивает своего сына". Я ему совсем не сын, но… Там был сходный инструмент. Да и под меховым халатом - у него много чего может быть. У меня-то есть! Другое дело, что завалить его будет… очень непросто. А уж выбраться отсюда потом… только на танке. Сначала построить танк. А уж после, если повезёт…
Фигня. Он - не "папаша Мюллер". А я, уж тем более - не Штирлиц. И малышки Кэт в природе не существует. Разговоров насчёт пользы массажа индийских йогов против головной боли - не будет. Не потому, что йогов здесь нет. Где-то они тут должны быть. Но голова у Суждальского князя - не болит. Не потому что - "кость болеть не может", а совсем наоборот - потому что в шапке. Никаких вмешательств со стороны, никакого "бога из машины", телефонного звонка - не будет. Нет вводящих, подводящих, предварительных, прощупывающих… разговоров. Я в этой разновидности разговорного жанра… по средневековым меркам - просто профан. И Андрей - отнюдь не высокопоставленный гос. чиновник. Хоть бы и Третьего Рейха. Он - государь. С замашками кавалериста. Для него привычно - в атаку. И - рубить.
В атаку он уже… Теперь моя… контратака.
– Анна родила мальчика. Крестили Юрием. Так?
– Так. Х-хм. Здесь сказали?
– Нет. Я только что, ночью пришёл лодкой. Никого не видал, ни с кем не толковал.
– Подсылы прежде донесли? Далековато ты дотянуться вздумал.
– Зачем подсылы? Я же просто знаю. Не отсюда - из пророчеств.
– Иезекиля…
Сколько злобы, презрения прозвучало в этом древнееврейском имени в устах православного князя…
– Из пророчеств… Ты - ложный пророк. Волк в овечьей шкуре. Язва, гноем текущая. Слова твои - яд разъедающий. Из-за тебя я отпустил Улиту, позволил ей принять постриг. Из-за тебя сыны мои смотрят на меня со злобой лютой, из-за тебя соратники мои веры мне не имеют, из-за тебя неисчислимые укоры от духовников, от людей праведных - пали на главу мою. Не о победах моих над басурманами да погаными люди толкуют, а о похоти беззаконной, старца обуявшей. Будто я - не слуга верный достославной Пречистой Девы, а - кобель старый, на молодых сучек падкий. Ты - лжец. Вот, послушал я, старый, словес твоих сладких, прельстился знаниями невиданными и сокрушён ныне. В унижении и поношении пребываю. То - твоя вина. И ты мне за это ответишь. Вынет из тебя Маноха душу. А заодно и расспросит: сам ли ты до такого злодейства додумался, аль подсказал кто?
– Красиво сказал, Андрейша. Как по "Писанию". Только… Ты бы помахивал. Неча все свои негоразды на меня складывать. Что ты - как баба бессмысленная? Та тоже во всех своих бедах мужа винит. Да только ты мне не жена, и я тебе не муж. Изволь за дела свои сам ответ держать. Я тебя с ясыней под венец за ручку не тянул. Улиту из заруба не звать - не мой совет. Как на тебя сыны твои смотрят - как воспитал, так и глядят. Или что у них животики пучило - тоже я виноват? Теперь - давай по делу. Я лжец? Где? Скажи мне прямо, в лицо - в чём я тебе солгал?
Андрей снова закидывал голову. Будто разглядывал меня ноздрями. Хорошо, что здесь оружейных стволов нет. Двуствольных. Сальная свечка на стенке застенка - чадила и воняла. В полутьме её огонька я видел ненависть князя.
Он не рычал, почти не скалился. Почти… просто смотрел. Лишь минимальные движения мимических мышц. Субмиллиметровые.
Достаточные, чтобы захлебнуться.
В океане презрения.
Достаточные, чтобы сгореть.
В огненном торнадо ненависти.
– Не о чем с тобой толковать. Ты - гад ползучий, искушавший душу мою. И в том - преуспевший. Но покаялся я и очистился. И развеялся морок лживый. А тебя, тварь сатанинскую, каблуком раздавлю. Как тарантула.
Это - катастрофа.
Это - смерть. Моя. И всего недопрогресснутого человечества.
Да фиг с ним, с человечеством! Но самому умирать…
Если он не будет со мной говорить - он не будет меня слушать. Он будет действовать так, как сочтёт нужным. На основании тех знаний, тех оценок, которые у него в мозгу. А они - неверны! Но он не узнает правду. Потому что не даст мне сказать. Защититься, оправдаться, просветить и убедить.
"Раздавить каблуком. Как тарантула".
Бздынь - полный.
А и - плевать.
Я равнодушно пожал плечами.
"Равнодушно" - это не пижонство, не игра на публику. Отгорело. От длительного осознания.
Много раз, ещё со времён Бряхимовского похода, потом - на Стрелке, сейчас вот, под "бермудским парусом" - я представлял возможность этого разговора. "Будет - не будет. Родит - не родит. Мальчика - девочку. Ану - не Ану". В десятке разных декораций, с сотнями вариантов поворотов, реплик, реакций. Я уже пережил эту смерть в своём воображении. Эти смерти. Много раз. Я уже устал от этого. Как он меня убивает. И так, и так, и эдак… Надоело.
У меня нынче - просто смена приоритетов. Временная, я надеюсь. "Меняю свою жизнь на свою правду". Довольно широко распространённый в истории человечества бартер. Глупость, наверное. Но собственная смерть… как-то не очень важна. Ну, по-визжу на дыбе. С горящим веничком, с калёным железом. Может - час, может - день. Потом-то… "дальше - тишина".
"На том стою и не могу иначе, и да поможет мне Бог!".
Лютеру, произнёсшему эти слова в судилище, было тревожнее: поможет Бог или нет, как Он на это посмотрит, правильно ли Его понял… Я в бога не верю. Поэтому неопределённости не имею: мне никто не поможет. Кроме меня самого. "На том стою…". И так - до самой моей смерти.
Что-то многовато я стал на этой "Святой Руси" о смерти думать. Как-то она… постоянно рядом. Всё время - затылком чувствую. И уже перестаю судорожно пугаться. По Карлсону: "Обычное дело".
– Что ж, брат Андрей, жизнь - болезнь неизлечимая. Всегда заканчивается смертью. И моя, и твоя. "Раздавить каблуком…" - можно. Но ты не ответил. В чём лжа?
Ему… было противно. Омерзительно и отвратительно. Ему было тяжело открыть рот, шевелить языком, издавать звуки. Формулировать мысль. А не фонтан отвращения в мой адрес. Взять себя в руки, собраться, построить и бросить в меня связную, осмысленную фразу. Подлежащее, сказуемое, дополнение… А не поток слюней, которые сопровождают проявление шквала негативных эмоций.
* * *
Пока человек говорит - он не кусается.
"Поговори со мною мама.
О чём-нибудь поговори".
Сделай хоть какой-нибудь перерыв в изгрызании, понадкусывании, проедании…
Какое огромное счастье, что у хомнутых сапиенсов пищевой вход совмещён с аудио-выходом! Хотя конечно, есть мастера, которые и "польку-бабочку" сыграть могут. Пищевым выходом. Сохраняя, при этом, другие акустические возможности.
* * *
– Ты сказывал, что от меня детей быть не может. Что… лишай на берёзе. Что видывал в своих… видениях-пророчествах, про измены жены моей, Улиты. Сиё есть лжа. Лжа злокозненная, сатанинская. И сам ты - слуга Проклятого.
– Стоп. Чётче. Что здесь лжа? Что я слуга Князя Тьмы? - Да, это ложь. Что ты отпустил Улиту Кучковну в монастырь? - Сиё правда. Что я видел записи об изменах её в… в моих пророчествах - правда. Однако - ни ты, ни я - ни подтвердить, ни опровергнуть это ныне не можем. Что мы с тобой во многом схожи, что от меня детей не народится? - Сиё - правда. По нашему сходству, и от тебя детей может не быть - вот что я сказал. В чём лжа?
– Ты…! Ты сказал, что мои сыны - не мои!
– Нет! Я это - спросил! А решил так - ты сам!
Ничто так не раздражает человека в споре, как цитирование ему - его же. Ибо это аргумент не из серии - "про истину", но - про самого оппонента. "Я - дурак?! - Нет! Дурак - не я!". Очень опасное оружие в дискуссии.
Андрей был в ярости. У него плясали и кривились губы, бешено тискали посох пальцы. Подобно тому, как мяли рукоять и наглаживали клинок "меча Святого Бориса" в нашей беседе под Янином. Но - ни одного резкого движения, ни одного громкого звука. Бешеный Катай умеет держать в себе своё бешенство.
– Ты обманул меня. Хоть бы и не прямо, словами, но введя меня - твоего господина - в заблуждение. Сиё есть грех. За что и будешь казнён.
– Э-эх… в пятый раз. В пятый раз нашёл ты, брат, причину меня казнить. Зря ты это…
– Анна родила! От меня! Значит и другие дети мои - мои! Значит - я зря, попусту, по глупости свою жену венчанную…! Я об ней худо думал! Я ей казни страшные замысливал! Без вины - виноватил! Грех страшный! От тебя, от наушничества твоего! Сволота ты распоследняя! Сдохнешь, гадина!
* * *
"Вот эти пальчики - сказал Мюллер, - мы обнаружили на чемодане, в котором русская радистка хранила своё хозяйство…
- Ошибка исключена? - спросил Штирлиц… - А случайность?
- Возможна. Только доказательная случайность.
- Это объяснить очень трудно. Почти невозможно. Я бы на вашем месте не поверил бы ни одному моему объяснению - сочувствуя Мюллеру произнёс Штирлиц. - Я понимаю вас, группенфюрер. Я вас отлично понимаю. - Мюллер растерянно сморгнул.
- Я бы очень хотел получить от вас доказательный ответ, Штирлиц. Честное слово: я отношусь к вам с симпатией.
- Я верю вам, группенфюррер.
…
- Постарайтесь вспомнить, Штирлиц".
* * *
Я - не Штирлиц, мне вспоминать не надо. А вот одна русская женщина, хоть и не радистка Кэт, очень бы нам тут помогла. Развеять сомнения этого… "не-группенфюрера". Простого святого и благоверного русского князя. Который совсем не "папаша Мюллер". И давать время на размышления - "постарайтесь вспомнить" - он не будет.
И не надо - у меня время было. Что давать мне время на подготовку - я уже…
– Я высказал в Янине своё предположение. О твоём свойстве. Ты рассмеялся в ответ и привёл в опровержение моих слов - не утверждений, но предположений - своих детей. Я снова сделал предположение о… о неверности твоей жены. Сославшись на виденное как-то во сне писание. Которое есть поучительное, для душ юных, сочинение. Без твоего имени! Ты же взвился и уверовал. Ты! Сам! Узнал себя! Ты посчитал мои предположения - истиной! И уверовавшись в то, что моё "возможно" - правда еси - стал думать и действовать. Погоди! Дай досказать! Улита пошла в монастырь - ты не воспрепятствовал. Увидел наложницу в тягости - потащил к алтарю. Ты - потащил! Ты - не выждал время приличное! От спешки твоей - и суждения народные о твоей похотливости. Ты! Сам! Дал повод! Для таких слухов и сплетен. Теперь Анна родила сына. Ты предположил, что дитя от тебя, и снова, не по истине, не по знанию, но лишь по предположению твоему - собрался суд судить и казни казнить. Голову мне рубить, на дыбу вздёргивать. Ты! Не знаешь! Но уже - рубишь! По мысли своей, по воображению своему - не по сути! Хорошо ли это, Андрей? Ты ж - не девка красная на выданье. Для государя жить в мечтаниях, в выдумках - смерти подобно.
– Мечтания?! Какие мечтания?! Я - знаю! Я знаю, что эта… Анна - ни с кем, кроме меня, не была! Ты! "Мне Богородицей лжа заборонена"! Лжа! Образом светлым прикрываешься! Из преисподней выползень мерзостный!
– Факеншит уелбантуренный! В три христа бога мать…! Оставь Сатану в покое! У Анны ребёнок мог быть ещё от эмира! Что на это скажешь?!
Поломал. Я поломал поток бессмысленных препирательств. Хоть и с визгами, но перешёл к конкретным фактам. "Ты!.. Ты!.." - пустое дело. Криком перекрикивать… Ну, предположим, перекричу я его. Андрей устанет. И негромко скажет:
– Взять. На дыбу.
Нет уж, лучше я первым… Не в смысле: "на дыбу", а в смысле перехода от акустики к семантике.
Успел. Едва-едва. Я тут не один такой умный.
Андрей шумно выдохнул. Чуть расправил плечи, чуть переступил сапогами и уже негромко, с немалой долей демонстративного сострадания к умственно отсталому, пожалел меня:
– Эх, Ваня. Что ж ты ко мне так… за дурака почитаешь? Ведь и расспрос проведён был. Анну с другими там… привезли в Бряхимов за три дня до боя. Эмир к ней не входил. Занят был сильно. И тому многие подтвердители есть. Барку ихнию сожгли, ты её нашёл, мне подарил. После - люди мои верные за нею хорошо присматривали. Вот и получается, Ванечка, что или дитё - моё. И ты - лжец. Или ты с Анной - был, и дитё - от тебя. А ты - снова лжец. Падаль гадская! Покровом Богородицы прикрываться надумал!
Последние фразы он, вдруг остервенясь, прорычал мне в лицо, наклонившись ко мне всем корпусом. Брызги его слюны долетели до моего лица. Пришлось утираться. Демонстративно - одним пальчиком.
– Ну и здоров ты. Брызгаться. Все очи мне заплевал. Что, братец, прочихался злобой своей? Грозен ты, грозен. Мозгов бы ещё - цены не было. Ты всё верно рассудил. Был Ибрагим, потом ты. Между вами - я. Спокойно! Я ей брюхо не надувал! И - не мог. Как тебе и сказывал прежде. Только вот представь: вот сели они в барку, вот барка поплыла, вот она горит, вот Анна по бережку бежит, вот я её нахожу и к тебе отвожу. Ничего не пропустил? А? Кто барку сжёг? От кого она по берегу бегала?
Я сделал паузу, внимательно вглядываясь в это чуть татарское, чуждое, средневековое, бородатое лицо. Постоянно высокомерно-презрительно запрокинутое. Становящееся с каждой прогулкой по краю моей смерти с его участием - всё более знакомым и родным. Скоро, поди, и облобызать в умилении потянет. Ещё подрасту немножко - в лобик целовать буду.
Я повторил, последовательно рубя для наглядности ребром одной ладони по другой:
– Вот - они от Бряхимова отчалили. Вот - я её на берегу нашёл и к тебе повёл. Что между?
Андрей напряжённо смотрел на меня. Пристально, изучающе. Ему сейчас совсем не интересно - вот зуб даю! - растут у меня в носу усы или нет. Он прокручивает виденные и воображаемые картинки того, годовой почти давности, эпизода. "Прокручивает" - перед мысленным взором. А нормальный, "физический взор"… ему нынче - хоть стенка, хоть иконка, хоть моя плешивая головёнка - всё едино.
– Сказывай.
О! Ух. Фу. Пробил.
Он велел мне говорить. Чтобы услышать. Сам. До сей поры я говорил против его воли. Насильно впихивал ему в уши мою правду. Теперь он готов услышать. Очень не факт, что - принять и поверить. Но - готов слушать!
В приёмнике и передатчике - важны обе стороны. А если приёмник слюнями брызжет… какая уж тут передача информации?
Канал связи - открылся. Теперь - инфу. Исключительно разборчиво и абсолютно достоверно.
– Выбравшись из Волги, после утопления нашей лодейки, я обсыхал на берегу. Услышал крики и пошёл. Там были две женщины и трое мужчин. Одна, служанка, была только что, перед приходом моим, зарублена. Вторую - Анну - насиловали. При мне - один кончил. В неё. Другой - на неё забрался. Мы повздорили, я тех троих мужей - зарезал. Как я подозреваю - не хватай меня за язык! Не знаю - предполагаю! Семя она получила от всех троих. Я её малость сполоснул в реке, пошёл к своим, по дороге встретил тебя. Ты захотел - я её тебе подарил. Всё.
– Лжа!
– Фу, Андрейша, ты повторяться начал. Долбишь… как дятел сухую осину. Опровергни или прими. Мы не дети, чтобы горлом брать.
– Трое… Что за мужи были?
– Ушкуйники. Их ушкуй в походе за нами полдороги шёл.
– Ладно. Сыщу. Проверю.
– Вряд ли. Два ушкуя - этот и второй, прозываемый "Рыжий", при возвращении из похода отстали и, как всё войско прошло, напали ночью на Стрелку. Пожгли-пограбили. Пришлось сбегать за ними вдогонку. И находников - истребить. Ушкуи - у Стрелки стоят, можно глянуть. Насильники, мною порубленные, в земле за год сгнили, сотоварищей их - раки в Волге съели.
– Хвосты рубишь?!
– Отнюдь. Своё майно оберегаю. Да и по Указу - по твоему Указу! - мне велено на Волге шишей и татей выбить. Волю твою сполняю, светлый князь Суждальский.
– Та-ак… Тех первых трёх… говоришь, зарезал? Почему сразу не сказал?
– Про что?! Про то, что трём… собратьям по оружию, боевым товарищам, воинам православным - хрипы перервал? Так ты б меня сразу, там же, на полчище Бряхимовском и - под топор!
– Лжа! Анна про такое не сказывала!
– Тю! Ну ты… Для неё такое сказать - проще сразу в омут. С камнем на шее и с ребёночком на руках.
– Лжа… Всё едино - лжа…
Мне что, опять Штирлица цитировать?!
"Как вы могли… на полном серьёзе… после стольких лет в СД… при моём опыте работы в разведке… отпечатки на рации… русский резидент…".
Слово "резидент" - Андрей Боголюбский точно не поймёт. Поэтому - чуть иначе. Но тоже… "Не - ваша, Штирлиц, русская, а - наша, герр Мюллер, русская".
– Я говорю правду. Но доказать - не могу. Ты мне не веришь. Но доказать - тоже не можешь. Давай подумаем: какие могут быть в этом деле надёжные свидетельства? К примеру… Оставь у себя нашу ясыню. В смысле: Анну. Если ты будешь её так… плотно пасти, и она родит второго ребёнка - я неправ. В своих предположениях о тебе.
Ну, соглашайся! Тогда я "на коне" - если летописи не врут, то детей у Анны больше не будет!
Фиг. Облом:
– Это ж сколько ждать! А ты, покудова…
Факеншит! Ну и плевать. Формулировать варианты - основа для анализа поведения сложных систем. И - не очень сложных. Типа благоверного русского князя.
– Другой путь: заведи себе гарем. И трахай их по три раза на день. Только надзор обеспечь. Через 2–3 месяца - уже ясно станет. Как бабы блевать стаей пошли - всё. Ты - отец-молодец, Ванька - гад-подлец. Тащите плаху.
Ну это… ещё надо посмотреть. Я ж - не утверждаю, я - только предполагаю. В Янине из-под топора - выскочил, выскочу и сейчас, уговорив Андрея на "осеменительный эксперимент". А там, глядишь, и…
"Бог троицу любит" - русское народное наблюдение. Сегодня он меня пятый раз пытается послать на плаху. Следующее "народное число" - семь. Есть кое-какой запасец.
Пока же - продолжим. Предлагая варианты и аргументы.
– Третий путь… Ты жонкиных слуг проверил? Не верю я, что в такие игры можно вовсе без звона играть.
Андрей недовольно фыркнул. Мотнул головой, отставил к стенке посох. Расстегнул ворот своего кипчакского халата с широкой меховой опушкой, слазил за пазуху, что-то там поправляя, звякнул. Точно: "меч Святого Бориса" - не единственная его… штучка. Попытался занять "позу ямщика". Не понравилось - откинулся на стену.
– Когда ушёл я, противу воли отца моего, из Вышгорода, то многие слуги - и из моих, и из её - испугавшись гнева Великого Князя, от нас убежали. А иных мы и сами прогнали. Вокруг Улиты - всё люди новые, не более 5–6 лет служат. Потрогали мы кое-кого… Бестолку. Прежних сыскать… сыскали. Но не всех. Да и померли иные. А кто попал… Кто?!! Кто у неё в полюбовниках был?!! Говори сучий потрох!!!
Я… извиняюсь за подробности - чуть не обделался. Мгновенный переход от спокойного, пусть и напряжённого, но - рассудительного тона к вспышке бешенства, к яростному замаху посохом…
Мда…
Посох - не меч. Габариты другие - за потолок цепляет. Но само намерение нашего "святого и благоверного"… динамика с моторикой… длина радиуса вкупе с центробежностью массы… - впечатляют.