* * *
…Она спасла мою жизнь, моя милая "морская свинка". Почему я так должен ее называть? Похожа ли йоркширская свинья на солнце? Так и с этой девушкой. Когда я с ней познакомился, она напомнила мне нежное растение. Я назвал ее лотосом. Она улыбнулась и сказала, что этот цветок растет в Египте, а ее родина - Страна Восходящего Солнца.
- А роза? Где нет роз?
Она стала очень серьезной.
- Зовите меня "морской свинкой", - ответила она.
Я возмутился, но она настаивала. Когда-нибудь я узнаю тайну ее мысли.
За несколько дней перед тем, как я оказался в госпитале, у меня состоялась интересная беседа с господином Маккафри. Мое сердце трепетало, когда он раскрывал передо мной широкие горизонты, если я соглашусь быть испытателем супербомбы. Он взял лист бумаги и прочертил пунктир. Слева он написал - радар, справа - супербомба, в середине - Хиросима. Под каждым из этих обозначений он поставил цифры. Две из них говорили о моем прошлом, третья рисовала мое будущее. Я ощутил приятное головокружение и сжал ему руку. Этим было сказано все. Он это понял и в заключение беседы позволил себе пошутить. Он сказал, что я теперь живу в мире микроволн и элементарных частиц. И это действительно так. На какой бы высоте я ни находился, радиоволны ощупывают меня и мой самолет вдоль и поперек. Импульсы радара преобразуются на экране в световые картины, и господину Маккафри все ясно - скорость, высота, направление. Иногда я включаю автопилот и им также управляет господин Маккафри, если я лечу по заданному им радиолучу.
Мой шеф исключительно предприимчивый человек. Он соединил радар и атомную бомбу в один комплекс. Поэтому он и повесил на мою шею счетчик Гейгера.
Вместе с "морской свинкой" мы бродим по атомному заводу. У нее тоже счетчик Гейгера. Интересные приборы. Они, как заправские автоматы, отсчитывают количество частиц вредоносных излучений.
То, что случилось со мной однажды, останется в памяти навсегда. Я проходил очередную практику в особом помещении вблизи атомного реактора. Все время у меня было ясное сознание, а потом его не стало. Впоследствии я задавал себе вопрос - почему я лишился чувств. Ведь физически я ничего не ощутил. По-видимому, мне пришлось пережить психическую травму. Я услышал сигнал аварийной тревоги, а ее последствия мне были известны.
Когда пришло сознание, лиц я не мог рассмотреть, но хорошо слышал голоса. Сделав над собой усилие, я прислушался и узнал знакомые интонации "морской свинки". Она была очень взволнована и рассказывала кому-то обо мне. Она говорила, что я подвергся мгновенному облучению в 200 рентген.
- Все дело во времени и количестве, - говорила она, - доза облучения в сотые доли рентгена безопасна. А здесь тяжелый случай - 200 рентген. Это и вызвало у него "лучевую болезнь". К счастью, симптомы "лучевого синдрома" выражаются у больного в слабой форме.
Я хотел крикнуть, но ужас парализовал мой язык - я вспомнил Хиросиму.
* * *
Каждый день я видел ее у своего изголовья. Моя спасительница, она была и моим лечащим врачом. Я знал, что жизнь моя в безопасности, но меня продолжали мучить кошмары. Однажды мне приснился сон. Будто бы вместе с бомбой меня вытолкнули из самолета. Я пытался схватиться за воздух, повиснуть на нем, но руки мои ловили пустоту. И оба мы неотвратимо опускались - бомба и я. А потом меня окружили люди с лицами прокаженных. Они скандировали: "Мы люди Хиросимы". Я их отталкивал и молился небесам. Там кружил мой бог.
И я кричал ему: - Я - не они… Они - не я…
Потом блеснули шесть миллионов градусов атомной бомбы. Я зажмурил глаза и открыл их.
В палате была тишина.
* * *
Я сдержал себя и утаил от "морской свинки" мои тяжелые сновидения. Она не должна знать о моих слабостях. Я взял ее за руку и попросил повторить рассказ о том, как самоотверженно спасла меня маленькая женщина. Она улыбнулась одними глазами и заговорила… Она рассказала о леденящем чувстве ужаса, охватившем ее, когда увидела показания опасного излучения на счетчике Гейгера, установленном на внешнем щите камеры. Она знала, что я находился в этой камере. Последующие ее действия не контролировались сознанием - они были автоматическими: она дала сигнал тревоги и привела в действие аварийную изоляцию камеры. Свинцовый щит предохранил меня от потока радиоактивных излучений. Потом господин Маккафри создал комиссию. И комиссия обнаружила неисправность моего личного счетчика Гейгера, а также ненадежность экспериментальной защиты от радиоактивных излучений атомного котла.
…Мне не хотелось отпускать руку моей спасительницы. Я смотрел ей в глаза и искал слова, чтобы высказать свои чувства, о которых, конечно, она догадывалась. В конце концов я произнес нужные слова. По-видимому, она удивилась, и ее рука выскользнула из моих рук. Что это - игра женщины или…? Ее лицо стало каким-то странным, пожалуй, жестоким.
Она заговорила, и мне казалось, что ее слова были здесь, а глаза отсутствовали. Я не улавливал связи между словом и взглядом.
- Я врач, - говорила она, - и я рада, что моему пациенту стало совсем хорошо.
Потом она замолчала и долго смотрела мимо меня. Может быть, в этот момент она говорила про себя? Потому что неожиданно, будто бы подумав вслух, она спросила:
- О чем мечтает врач?
И сама ответила:
- О том, чтобы никогда не было пациентов.
* * *
Я ничего не понимаю. Я все время думаю о "морской свинке". Что означают ее слова? Они против логики: если не будет пациентов, то врачи станут безработными.
Она врач новой специальности, она в числе тех, которых японское правительство прикомандировало к американскому командованию для прохождения ответственной стажировки. Понимает ли она, что врачи "биологической защиты" - специалисты с перспективой? По-видимому, понимает!
Но как может меняться человек… Я не могу забыть ее взгляда. О чем она тогда думала? По странной ассоциации я вспомнил недавнюю инспекционную поездку на наши базы в Англию. Я встретил там одного английского радиста. Мы дружили с ним во время войны, вместе разрабатывали операцию против Эриха фон Фальгагена.
Я не видел его несколько лет и искренно обрадовался ему. Но уже в первые секунды нашей встречи меня поразили его глаза. Они выражали сдержанную холодность. Позже я понял, в чем дело, - его распропагандировали. Он нес околесицу об общности мыслей и чувств, когда приходилось защищаться от ударов Эриха фон Фальгагена. Я не стал с ним спорить относительно назначения наших атомных баз в Англии… Как может меняться человек!
Она пришла ко мне на следующий день, и я сразу же узнал в ней мою милую "морскую свинку". Те же лучистые глаза и тот же внимательный, мне казалось, нежный взгляд. Вчера ее подменили!
Я ждал, что она вернется к тому, что так волновало меня вчера, создаст обстановку, когда слова, обращенные к женщине, будут просто и естественно выражать чувства.
Я не дождался… Она прочитала мне лекцию о радиоактивных излучениях. Забавно и трогательно было ее слушать. Словно ребенку, она разъясняла мне, что после взрыва атомной бомбы местность и воздух заражаются гамма-, бета- и альфа-лучами. Они сравнительно легко проникают через значительную толщу различных материалов. Альфа-лучи не страшны - они задерживаются одеждой человека. Бета-лучи пострашнее - они проникают через одежду и углубляются внутрь тела на несколько миллиметров. Наиболее проникающей способностью обладают гамма-лучи…
* * *
Итак, через несколько часов наступит долгожданный день, который войдет в историю. Это будет день супербомбы - венца нашей мощи, великой идеи, созревшей в стране, где человеческий разум возвышается громадой над пигмеями мысли ученых Старого Света. Именно эти слова произнес месяц назад господин Маккафри в узком кругу создателей и испытателей супербомбы.
Это был великолепный спич, но о нем не хочется вспоминать. По странному стечению обстоятельств, буквально на следующий день после нашего банкета, весь мир облетело известие о том, что северный колосс взорвал супербомбу. У господина Маккафри дрожали руки, когда он читал особое донесение об этом событии. Все мы были подавлены, а когда я остался наедине с "морской свинкой", она отшвырнула газету и спокойно сказала:
- У меня такое впечатление, что русский медведь взорвал бомбу со свойственной этому зверю леностью и неохотой.
Меня душили спазмы. Я был благодарен "морской свинке". Она нашла выражение, соответствующее моему душевному состоянию.
- Именно медведь, - вторил я ей, - медведь… медведь!
Я не скрывал своей ярости. И все же, несмотря на обуревавшие меня чувства, я снова отметил в своем сознании неясность мысли моей собеседницы. Почему "с неохотой?"
Может быть, в эти слова "морская свинка" вложила скрытый смысл? Когда-нибудь я разгадаю все эти загадки. Но тогда мне было не до них. Моего шефа било, как в лихорадке. Он торопился. Наши математики выехали к Эйнштейну за консультацией, но он их не принял. Что же делается с великими людьми? Эйнштейн, Оппенгеймер, Чаплин…
Слава богу, все эти переживания позади. Я до сих пор ощущаю дружеское рукопожатие господина Маккафри и в ушах звучат его слова:
- Ваше искусство нам хорошо известно…
Я перевертываю страницу моего дневника и вижу чистые листы. Какие слова лягут на эти листы завтра?
* * *
"Что было дальше, что было потом?" Ведь следующие страницы дневника полковника Джеральда Коллена остались чистыми, как новая ученическая тетрадь.
Автору этого повествования пришлось проделать почти исследовательскую работу, чтобы восстановить ход событий памятного утра. В этой работе автору невольно помогли западная печать, радио и телевидение, весь этот конгломерат правды и неправды, информации и дезинформации, фактов и домыслов. В конце концов домыслы были отброшены и остались факты.
О ЧЕМ ПОВЕДАЛА (ПОЧТИ) БЕСПРИСТРАСТНАЯ ХРОНИКА АМЕРИКАНСКИХ ГАЗЕТ
Рано утром 13 апреля был произведен взрыв водородной бомбы в районе, специально выбранном для экспериментальной деятельности. Бомбометание производилось со стратосферного бомбардировщика, на борту которого, помимо пилота и бомбардира полковника Джеральда Коллена, находился специальный наблюдатель санитарной службы американской армии. В обязанность последнего входило изучение возможного действия атомной радиации в нижних слоях атмосферы.
На участке станции наблюдения № 1 и стартовой площадки, помимо официальных лиц, представлявших высшее командование армии, находился известный промышленник Чарлз Маккафри. Перед стартом господин Маккафри имел дружескую беседу с полковником Джеральдом Колленом.
То, о чем говорил господин Маккафри полковнику Коллену, стало достоянием газеты "Нью-Йорк геральд трибюн". Вот опубликованная в печати стенографическая запись речи господина Маккафри, которая, по словам корреспондента газеты, вызвала у сурового пилота "слезу умиления, скатившуюся по его обветренному лицу".
Господин Маккафри сказал:
- Прощайте, точнее, до свидания, мой друг… Хочу еще раз пожать вашу руку накануне знаменательного события. Мне вспоминается ваш жизненный путь. Помните Эриха фон Фальгагена? В то время вы испытывали к нему жгучую ненависть, и я разделял ваши чувства. Теперь я этого не могу сказать. Пожалуй, если он был бы жив, то я нашел бы ему подходящее место - люблю парней с крепкими нервами. Впрочем, мы тогда были молоды и, защищаясь, проходили науку у нацистов.
Теперь вы превзошли немецкого асса, а мы руководили вашим искусством. Не скрою, с набожным трепетом мы изучали гитлеровские идеи массированных ударов по населенным центрам. Направляя наш радар против немецких самолетов, мы думали о больших масштабах. После Хиросимы мы превзошли нацистов. Мы многократно увеличили силу наступательных ударов, окупаемых лишь только в том случае, если они наносятся по большим площадям… Приятно вспомнить, дорогой Коллен, что радар сопутствовал вам в день рождения вашей славы. Радар с вами и теперь, в момент, когда ваша слава через несколько минут достигнет зенита…
Так закончил свою напутственную речь известный промышленник Чарлз Маккафри.
А вот как развивались, по словам американской хроники, дальнейшие события:
Супербомба была сброшена ровно в 6.00 на высоте 12 километров над уровнем моря и во время парашютирования хорошо наблюдалась на радарных экранах станции наблюдения № 1.
В момент взрыва самолет полковника Коллена находился примерно в 150 километрах от района экспериментирования.
Выполняя программу научных наблюдении, пилот-испытатель некоторое время обследовал обширный район, лежащий в 500 километрах к востоку от точки взрыва. Между семью и восемью часами им был подан сигнал бедствия. Таким образом, писали американские газеты, Джеральд Коллен был первым человеком, сообщившим миру о несчастье, которое постигло группу японских моряков. Известно, что выдающиеся умы санитарной службы американской армии в настоящее время напрягают все свои силы, чтобы сохранить жизнь гибнущим.
Между девятью и десятью часами самолет испытателя находился в области тропопаузы, на самом рубеже, отделяющем нижние слои атмосферы от стратосферы… Курс самолета в то время был нацелен в направлении станции наблюдения № 1.
Через несколько минут самолет испытателя оказался в зоне недостаточно изученных в этом районе "ножевых вихрей", которые отбросили машину далеко вверх, примерно на высоту 18 километров. В этот момент самолет потерял управление. Однако катастрофы удалось избежать. К счастью полковника Коллена его машина уже находилась в полосе радарных установок станции наблюдения № 1. С помощью импульсов радара удалось воздействовать на автопилот и благополучно осуществить автоматическую посадку. Состояние здоровья полковника Коллена внушает опасения.
* * *
Язык хроники скуп. Однако, что случилось со "специальным наблюдателем санитарной службы"? Какова его (ее) судьба?
Хроника не дает ответы на эти вопросы… Но следы остались, следы замести не удалось. Они приведут моих читателей к последней главе этого повествования.
ОБЛАКО В СТРАТОСФЕРЕ
Я комета… я комета… Ваши позывные приняты.
Записывайте первую сводку: достигли высоты 8 километров, по расчету над целью будем через десять минут. Самочувствие мое и моей спутницы хорошее. Точка. Прошу записать неофициально: Чарлзу Маккафри. В поле моего зрения электростартер бомбосбрасывателя. С благоговением думаю о вашем уме, вашей воле, ваших помыслах. Спешу навстречу вашему торжеству.
Я комета… я комета… Записывайте вторую сводку: высота 12 километров. Мы над целью. Действую строго по плану. В 6.00 приступлю к выполнению боевого задания. Самочувствие мое и моей спутницы хорошее. Приборы в полной исправности. На всякий случай вооружились защитными стеклами. Точка. Запишите неофициально: Чарлзу Маккафри. Через 120 секунд включаю стартер бомбосбрасывателя. Мысленно жму руку.
Я комета… я комета… Записывайте третью сводку: продолжаю держать высоту 12 километров. Отбомбился ровно в 6.00 и ушел на предельной скорости курсом ост. Сейчас нахожусь в обусловленном районе квадрата три. Под нами воды Тихого океана. Судя по вашему сообщению о взрыве, за время парашютирования супербомбы прошел 150 километров. В нашем районе и на нашей высоте в момент взрыва не произошло ничего существенного. Обращаю внимание на особо важное сообщение наблюдателя санитарной службы. Включаю микрофон доктора Фудзи Ямада. Точка.
…Я комета… я комета… Говорит доктор Фудзи Ямада. Взволнована показанием приборов группы А. Нижние слои атмосферы в этом районе охвачены волной проникающей радиации. Предвижу катастрофические последствия для людей… Наблюдаю в телескопические призмы корабль под нашим флагом. Волнуюсь… Требую немедленной посылки санитарной экспедиции.
…Говорит Коллен… Внимание! Наблюдаю в телескопические призмы. Корабль не наш. Под нами японский траулер. Поздравляю господина Маккафри с неожиданными возможностями для новых научных наблюдений. Записывайте визуальные впечатления: траулер в полосе пепельного дождя. На палубе паника. Делаю второй заход с небольшим снижением. Люди на палубе лежат…
Делаю третий заход с еще большим снижением… Почти все люди трут лица руками. Запишите: радиоактивный пепел, по-видимому, невозможно удалить с поверхности кожи. Включаю микрофон наблюдателя санитарной службы. (Пауза)… Говорит Коллен. Передайте Маккафри - доктор Фудзи Ямада молчит. По-видимому, нервы. По-видимому, женская слабость. Слезы…
Соблюдаю меры предосторожности и резко беру высоту. Перехожу на прием. Точка.
…Я комета… я комета… Записывайте сводку четыре: высота 18 километров. Температура минус 50. На тринадцатом километре оказались в полосе мощного вихревого потока. Самолет ушел вертикально вверх. Конструкция превосходно противостояла сильным перегрузкам. Все приборы в порядке. Самочувствие мое и моей спутницы хорошее. Идем на вас. Записывайте визуальные наблюдения: над нами чернильное небо. Вижу: справа вверху странное облако - пепельно-белое. Оно не похоже на перламутровые блики, наблюдаемые значительно выше. По-видимому, мы совершаем новые открытия в стратосфере. Повинуюсь настойчивым требованиям наблюдателя санитарной службы и меняю курс, иду на облако. Оно очень массивно и неподвижно. Сближаемся… Включаю микрофон моей спутницы. Точка.
…Я комета… я Фудзи Ямада… Волнуюсь и торжествую. Слушайте, волки! На приборах 400 рентген гамма-лучей. Гамма-лучи… Волчья шкура им не помеха. Я Фудзи…
…Коллен… я Коллен… Гамма-лучи. Облако гамма-лучей. Господин Маккафри… Господин Рентген… 400 рентген… Убейте "морскую свинку". Спасите!
ЭПИЛОГ
Я перевертываю обратной стороной фотографию человека с брезгливо опущенными уголками губ. Его образ меня не волнует. Какой неистовый шум подняла реакционная печать, когда известная прогрессивная газета опубликовала те самые фонограммы, которые вы только что прочитали. Газетные трестовики скомандовали разоблачать эти фонограммы, как "фальшивку коммунистов". Но маккартисты высекли самих себя. Они потребовали привлечения к военному суду начальника радиослужбы наблюдательной станции № 1, не сумевшего уберечь от журналистов запись секретных радиопередач во время испытательного взрыва супербомбы.
"Корпорация смерти" сделала Джеральда Коллена своим героем. Дело дошло до того, что влиятельные телевизионные кампании провели сенсационную передачу из дома умалишенных. Полковник Коллен метался по комнате, перебегая от одной клетки к другой. В клетках беззаботно резвились маленькие зверьки - морские свинки. Комментируя передачу, дежурный врач пояснил радиозрителям, что для медицинского персонала пока остается загадкой странное пристрастие больного к безобидным зверькам - морским свинкам. На экранах телевизоров иногда возникала поразительная картина: полковник Коллен вынимал из кармана небольшое зеркальце и долго и методично что-то стирал со своего лица.
Вы, может быть, спросите о судьбе Чарлза Маккафри? Повидимому, он жив и процветает. Прочтите в "Правде" от 18 августа статью "Хозяева Америки" и вы узнаете о сверхприбылях американских атомно-радарных королей.