* * *
- Кто заказывал чай? - вывел меня из раздумий жизнерадостный голос Губкина. Профессор вошел в купе, держа в одной руке два стакана в подстаканниках, а в другой - бумажный пакет.
- Извините, сахара нет, - сказал Губкин, поставив на столик стаканы. - Зато остались сухарики, - протянул он мне пакет. - Приятного аппетита.
Чай был остывший и плохо заваренный. Скорее всего, заварка использовалась по второму, а то и третьему разу. Но все равно, это был чай! Настоящий, а не суррогат из листьев брусники, иван-чая и прочих заменителей. Губкин, потягивая из стакана, улыбался и глядел на меня. Мне это не понравилось. Профессор заметил это и перевел взгляд за окно.
- Что это у вас там? Мельница? - Дернул он подбородком.
- Ветряк, - сказал я. - Местная электростанция. Смастерил один умелец.
- Вот как? А разве областной центр не снабжает вас электричеством? Там ведь, насколько я знаю, работают приливные станции.
- Снабжали. Но провода рвутся, подстанции выходят из строя. Первое время еще восстанавливали, но вот уже лет десять как бросили. Некому этим заниматься. Да и кому мы нужны?
- Лично вы нужны мне, - очень серьезно сказал Губкин и посмотрел мне в глаза, - И стране.
Он отставил в сторону пустые стаканы, поднялся, снял с багажной полки чемоданчик, достал из него лист бумаги и положил его на столик. Бумага была очень хорошей, белой и плотной, наверняка еще из старых запасов. На ней красовалась цветная карта. Точнее, фотоснимок, сделанный, судя по масштабу и охвату, из космоса. На меня снова повеяло ностальгией. Я бережно взял снимок в руки. Он показался мне знакомым. Ну да, вот наше озеро, вот - светлые точки зданий города, а вокруг - леса, сопки, болота, речушки… Какие-то цифры внизу снимка. Из них понятны только те, что означают дату. Июнь нынешнего года.
- Постойте! - Чуть не выронил я лист. - Вы хотите сказать, что это снято два месяца назад?..
- Ну да. Почему это вас удивило?
- Разве сейчас… запускают спутники?
- Нет, - печально помотал головой Губкин. - Но многие старые спутники, которые были запущены на высокие орбиты, еще летают. А некоторые из них продолжают работать. Вы ведь не удивились, когда мы говорили по спутниковому телефону?
- Удивился, - честно сказал я. - Но связь - это все же понятно…
- А разведка важна не менее связи, - понизил голос профессор. - Особенно - разведка полезных ископаемых. Тем более - нефти.
- Что? - поперхнулся я давно проглоченным сухарем. - Какой нефти, профессор? Ведь она же вся…
- Не вся! - резко перебил он меня. И более мягко добавил: - Надеюсь, не вся. Мы с коллегами высказали надежду, что зараза могла не добраться до полярных районов. И, похоже, мы не ошиблись.
Вот, - ткнул он пальцем в снимок, - это ведь то место, что вы описали в книге?
Я посмотрел, куда указывал палец. Это было Урочище Огненных духов, как называли его нееты. Четверть века назад я всерьез увлекался краеведением, изучал легенды коренной народности, которая и сама-то стала почти легендой. А в городе из неетов жили вообще единицы. С одним из них, Данилой Пахомовым, Данькой, мы даже стали друзьями. Я написал тогда книгу… Ну, не книгу, брошюрку, в которой описал и наш с Данькой поход к древнему Урочищу. Из-за нее-то и позвонил мне в июне Губкин. Он не скрывал, что ему от меня надо. Он хотел, чтобы я провел туда его. Только я не мог понять - зачем. И вот теперь…
Я кивнул.
- Да, это то место.
- Специальная аппаратура спутника, спектрографическая, в частности, сумела выявить в этом месте наличие живой нефти. Точнее, газов, сопровождающих ее залегание. Поверхностное, судя по всему, залегание. И, скорее всего, не в поровых коллекторах, а в пластовых залежах, возможно - попросту в свободном, так сказать, виде, всего лишь прикрытое вот этим, - пощелкал он по фотографии ногтем, - каменным колпаком. Вы представляете, что это значит?
Я представлял плохо. Нефть на Земле была заражена двадцать лет назад. Неважно, по чьей вине и как. Но она умерла, погибла, превратилась в бурую грязь, вонючие помои. Заражение прошло по планете единой волной, за несколько дней не оставив на ней ни капли нефти. Неужели могло быть правдой то, что говорил профессор?
- Но даже если это так, - слегка пришел я в себя, - то этой нефти очень мало! Это же капля в масштабах планеты!..
- Ну, во-первых, нас больше интересует отдельно взятая страна, нежели вся планета, - улыбнулся довольный произведенным эффектом профессор, - во-вторых, спутники обследовали не все полярные районы, а в-третьих… В-третьих, у нас имеются некоторые соображения, знать о которых, вам, увы, не положено. Но вы окажете огромную услугу стране, если выполните то, о чем я вас просил.
- Проводить вас к Урочищу… - прошептал я, словно во сне.
- Проводить нас к Урочищу, - положил мне ладонь на плечо Губкин. - А сейчас пойдемте посмотрим, как там идет разгрузка.
* * *
Разгрузка шла полным ходом. По брусьям-лагам в стоящие на земле железные тележки из товарного вагона спустили шесть новеньких, тускло поблескивающих шаровой краской баркасов. Все это делали… женщины. Молчаливые, угрюмые женщины в серой, под цвет лодочных бортов, одежде. Около десятка военных с автоматами наперевес наблюдали за работой. Я недоуменно посмотрел на Губкина. Тот уловил мой взгляд, поежился и буркнул:
- Кого дали…
- Кто дал? В каком смысле дали?
- Работников. Мне ведь нужны работники, - повернулся ко мне профессор. Усы его обиженно подрагивали. - Я попросил - мне дали. Заключенных.
- Но почему женщин?
- Потому что мужчины заняты на более важных работах, - сказал Губкин с сарказмом. Но продолжил уже другим тоном, будто бы даже оправдываясь: - Вы ведь понимаете, что стране нужны руки! И потом, что вы так переживаете? Выгрузить баркасы - самая тяжелая части работы. Да и то, вы же видите, они без труда с ней справляются. А потом - короткое плавание, совсем небольшой поход по лесу… Это ведь почти турпоход! Они даже рады развеяться.
- Что-то не вижу на их лицах радости, - буркнул я. - И бочки… - Я увидел, как из вагона сгружают большие, около метра высотой, ярко-синие железные бочки. - Они ведь понесут их назад полными?
- Я надеюсь, - выделил голосом Губкин, - что они понесут их полными. - Он угрюмо засопел. - Но ведь нести будет недалеко. Вы же сами говорили, что от Урочища до озера километров десять. Да еще под горку. Сделаем носилки… В бочках чуть больше двухсот литров, нефть легче воды, так что вес будет примерно как у тучного человека. В конце концов, они заключенные, Иван Игоревич! Они нарушили закон, а теперь честным трудом искупают свою вину. Ничего с ними не случится.
Настроение у меня испортилось. Стала портиться и погода. На севере это случается часто и происходит быстро. Подул ветер. На чистое синее небо натащило облаков, которые в считаные минуты затянули его сплошной светло-серой пеленой. Стал накрапывать мелкий дождик.
Я набросил на голову капюшон ветровки и продолжил смотреть, как работают женщины. Я насчитал ровно пятьдесят человек. Дружно и споро они погрузили бочки в баркасы, затем встали по шестеро-семеро вдоль бортов и покатили лодки к озеру. Все это получалось у них довольно ловко и с виду действительно легко. Я уже стал жалеть, что сцепился по этому поводу с Губкиным. В конце концов, профессор и впрямь был не виноват, что ему выделили женщин.
Я бросил вслед заключенным работницам взгляд и стал уже поворачиваться, как мое внимание привлекла худенькая фигурка, что толкала в корму последний баркас. Женщина выглядела совсем юной. Она была на голову ниже товарок, из под серого платка выбилась светло-русая прядь. "Совсем как моя Олюшка, - обожгло меня холодом. - А вдруг?.." Но военный, следовавший за девушкой, прикрикнул: "Зарецкая! А ну, приналяг!" - и холод исчез. Я быстро отвернулся.
Губкин озабоченно переводил взгляд с неба на потемневшее озеро, покрывшееся гребнями волн.
- Можно переждать, - перехватил я его взгляд.
- А если станет еще хуже?
- Вполне возможно, - сказал я. - Это север. Угадать трудно.
- Тогда выйдем сейчас. Как только механики наладят машины.
Только теперь, когда первые баркасы спустили на воду, я заметил посреди каждого из них большие черные короба, к одному из которых двое военных крепили трубу.
- Ого! - не удержался я. - На паровом ходу! Не оставите парочку после того, как вернемся? Нашим рыбакам они бы очень пригодились.
- А уголь где будете брать?
- Тьфу ты, - сказал я. - Ну, хоть на веслах. Или парус бы приспособили.
- Посмотрим, - буркнул профессор. - Сначала нужно вернуться.
Похоже, настроение испортилось и у него.
* * *
Пары развели быстро. Деловито зачавкали моторы. Над трубами всех шести баркасов заклубился, прижимаясь к воде, черный дым. В пять лодок, по десять в каждую, посадили женщин. Туда же, по двое, расселись военные. Все они оказались офицерами, в званиях от лейтенанта до капитана. Меня неприятно удивило, что каждый из них, помимо АКМов, был вооружен еще широким длинным ножом, висевшим на поясе в ножнах, а также подсумком с гранатами. Как на войну собрались, неприязненно подумал я. Впрочем, наверное, так было положено. Время хоть и не было военным, но и очень уж мирным его трудно было назвать.
Я сбегал на вокзал за рюкзаком, и мы с профессором и полковником зашли на головной баркас. Молоденький лейтенантик растянул над нами брезентовый полог и встал у машины.
Стоило отчалить от берега, как прекратился дождь и стих ветер. И хоть небо оставалось затянутым, на душе стало радостней, будто сама природа дала нам "добро".
Я посмотрел на сидевшего рядом профессора. Он был нахохлен, словно замерзший воробей, и чрезвычайно задумчив. Кожаная кепка, которую он достал из рюкзака и надел лишь перед самым отправлением, была надвинута по самые брови. Сидевший позади нас полковник даже на окружавшие озеро сопки поглядывал свысока. Похоже, он презирал их за недостаточную высоту и малую лесистость. Лейтенантик периодически подбрасывал в топку уголь, управлял баркасом и не обращал внимания на окружающие пейзажи.
Ближе к корме лежали свернутые в бухты шланги и некий разобранный механизм, в котором я угадал насос по длинному, с двумя поперечными рукоятями, коромыслу.
"Неужели и впрямь мы будем качать… нефть?" - подумалось мне. В это совершенно не верилось. Не удержавшись, я спросил у профессора:
- Василий Артемович, ну хорошо, найдем мы там нефть. Накачаем. Сколько у нас бочек? Пятьдесят? По двести литров в каждой - значит, десять тысяч литров, так?
Губкин оторвался от дум и, посмотрев на меня, кивнул.
- Это, конечно, немало, - продолжил я. - Но, в принципе, это же капля в море! Зачем столько хлопот? Можно было сходить туда налегке, разведать, взять пробы, а потом, если нужно, организовать нормальную добычу. Не мне, конечно, советовать…
- Вот именно! - прожег меня взглядом Губкин. Но тут же смягчился, положил мне ладонь на плечо и тихим, едва перекрывающим чавканье двигателя голосом сказал: - Вы меня простите, но это и правда секрет. Не лично мой, как вы понимаете. Это ведь дело большой государственной важности. Но я вам скажу одно… - Тут глаза профессора заблестели, он придвинулся ближе и горячо зашептал мне в ухо: - Я сделал открытие! Я научился восстанавливать нефть, лечить ее. Да-да! Именно лечить. Суть метода я не могу вам открыть, но проблема состоит в том, что для восстановления мертвой нефти нужна нефть живая. В незначительных количествах, но нужна. Эти десять тысяч литров, что мы привезем, превратятся…
- Профессор! - раздался грозный рык сзади. - Не забывайтесь!
- Это вы забываетесь, полковник, - обернулся Губкин. - В конце концов, это мой проект…
- Ваш, - ответил, будто сплюнул, Дубасов. - Вот и держите его при себе. В противном случае тех, кто узнает лишнее… - Он положил руку на кобуру. - Надеюсь, вы поняли.
* * *
Оставшиеся два часа плавания прошли в полном молчании. Я пытался осмыслить то, что узнал, но, понимая разумом безусловную нужность мероприятия, обещавшего поистине фантастические перспективы, морально все больше и больше раскисал. Что-то подспудно грызло мне душу. Снова вставала перед глазами картинка: прущий прямо на меня поезд, огромные стальные колеса, готовые изрубить меня на куски…
Я задремал, и очнулся, лишь когда Губкин стал трясти меня за плечо:
- Судя по карте, мы уже рядом. Где лучше причаливать? Где тропа?
Я посмотрел в сторону берега. На фоне серого неба темнела длинная невысокая гряда. Вскоре я увидел и бухту, куда приставали когда-то мы с Данькой. Я указал на нее рукой. Дубасов поднялся и замахал следовавшим за нами баркасам.
Вскоре наша лодка мягко прошуршала днищем о каменистое дно. Полковник вышел первым и отправился к причаливающим баркасам с женщинами. Губкин остался на месте. А мне не терпелось размять ноги.
Балансируя на мокром носу баркаса, я пропустил момент, когда это случилось, а, услышав крики и повернувшись к соседней лодке, увидел лишь бегущего к кустам военного, срывающего с плеча автомат. Крикнув: "Стоять!" - он передернул затвор и с треском вломился в гущу молодого березняка. Заметались по берегу успевшие сойти с лодок женщины. Теперь уже крики "Стоять!" слышались отовсюду. Клацали затворы автоматов. Прозвучала наконец и первая очередь.
- Не стрелять! - завопил вскочивший с сиденья профессор. Оттолкнув меня, он резво выпрыгнул на берег и помчался к Дубасову.
- Прикажите, чтобы никто не стрелял! Нельзя! Ни в коем случае!..
- Они стреляют в воздух, - огрызнулся полковник. - Не лезьте не в свое дело.
Как раз в этот момент раздалась еще одна очередь. Совсем короткая, два-три такта. Звук шел из леса.
- А он?! - вновь закричал Губкин. - А тот? Он тоже стреляет в воздух?! Он не убьет ее?..
- Не убьет, - ответил Дубасов. Но уверенности в его голосе не было. Он повернулся к своим и крикнул: - Старший лейтенант Кожухов! Бегом к Селиванову! Приказ: не стрелять. Брать дуру живьем.
Но не успел офицер добежать до кустов, как оттуда вышел упомянутый Селиванов. Он был бледен и судорожно сжимал в руках автомат.
- Где?! - рявкнул полковник. - Она жива?
Селиванов икнул. Помотал головой. С его белого лба капал в траву пот.
Дубасов медленно расстегнул кобуру. Достал пистолет и приставил дуло к потному лбу офицера.
- Нет!!! - опять завопил Губкин. - Не надо! Ни одной капли крови не должно быть пролито зря!
* * *
Мы рассчитывали дойти до Урочища к вечеру, но разыгравшаяся трагедия спутала все планы. Пока наводили порядок, искали и хоронили застреленную женщину, совсем стемнело.
- Полярный день, полярный день!.. - угрюмо бурчал профессор. - Где он, ваш полярный день?
- В наших широтах он только до конца июля, - машинально сказал я, все еще переживая случившееся. - А теперь уже август. Да и пасмурно.
Губкин досадливо отмахнулся и пошел к полковнику. После короткого разговора Дубасов стал зычным голосом отдавать распоряжения насчет подготовки к ночлегу. Офицеры, державшие на мушке сбившихся в кучу женщин, разделились. Часть их осталась с заключенными, приказав тем сесть на землю. Другие побежали разводить костры и ставить палатки. Почему-то всего две.
Я смотрел на их действия, но думал совсем о другом. Я вспоминал свой разговор с профессором, когда почти в открытую обвинил его в том, что он взял в качестве подсобных рабочих женщин. Но я многого не знал и позже вынужден был признать свою неправоту. И вот теперь я еще раз убедился, какой же на самом деле хороший человек Губкин. Он не просто переживал за несчастных женщин, он сам чуть не бросился под пули, лишь бы в них не стреляли. Да что там женщины - он и за офицерика этого безмозглого вступился. А ведь, говоря откровенно, я бы не очень пожалел, если бы полковник того расстрелял.
В конце концов, было за что. Смерть за смерть, все справедливо.
Как оказалось, одна палатка предназначались для нас с Губкиным и Дубасовым, а вторая - для офицеров охраны, свободных от несения караула. Женщин рассадили вокруг центрального костра, еще шесть горело по окружности поляны.
Снова заморосил дождь. Поужинав, как и все мы, перловой кашей с редкими волокнами тушеной говядины, женщины легли там, где и сидели, тесно прижавшись друг к другу. Глядя на них, мокнувших под дождем, мне было стыдно залезать в палатку. Но и оставшись под ночным мокрым небом, я бы ничуть не облегчил их участь. К тому же меня позвал недовольный голос профессора:
- Иван Игоревич! Где вы там? Учтите, подъем в пять утра.