- До города? - недоумевающе проворчал Стоун. Такой ответ меня удивил.
- А куда же еще мы направляемся?
- Мы дали клятву, - в голосе Стоуна прозвучало отвращение, как бывало всякий раз, когда я ляпал что-то невпопад. - Клятву доставить душу Кроуфа на Небо.
- Куда? - Я и в самом деле не понимал. - Как вы доберетесь до неба?
Стоун передернул плечами - его терпение было на исходе.
- На Небо, - повторил он, и тут до меня, наконец, дошло.
Небом называлась еще и самая высокая гора на острове Йалимин.
- Ты шутишь, да? - спросил я. - Чтобы туда попасть, нам придется вернуться.
- Есть и обходные пути.
- Голони тоже о них знают!
- Ты считаешь, что у нас нет чести? - зарычал Стоун. Да услышал и подошел.
- В чем дело? - прошептал он.
- Этот мерзавец-чужак оскорбляет нас, подозревая в трусости, - прошипел Стоун.
Да погладил висящий у него на груди мешок.
- Это правда? - спросил он.
- Ничего подобного, - ответил я. - Понятия не имею, почему он обиделся. Я всего лишь предположил, что лезть на самую высокую гору острова не слишком благоразумно. Нас всего четверо, и голони наверняка успеют туда раньше. Разве не так?
- Конечно, - сказал Да. - Выполнить то, что мы задумали, нелегко. Но Кроуф был нашим другом.
- И что мы станем делать, если нарвемся, например, на засаду в сто человек?
Да удивленно посмотрел на меня. Стоун просто затрясся от злости.
- Мы были рядом с Кроуфом, когда он умирал. А они нет, - ответил Да.
- Ты что, трус? - спросил Стоун.
И тут до меня дошло: с его точки зрения трусость заслуживает не просто отвращения. За нее можно изгнать, за нее можно убить. Его рука потянулась к ножу, и я понял, что передо мной непростая дилемма. Если я опровергну обвинение в трусости под угрозой смерти, не будет ли это само по себе трусостью? Выбором между огнем и полымем?
Я решил держаться твердо.
- Если ты спрашиваешь, боюсь ли я вас - нет, не боюсь.
Некоторое время Стоун удивленно смотрел на меня, потом мрачно улыбнулся и убрал нож в ножны. К нам подошел Пан, и Да предложил устроить совет.
Совет длился недолго; мы решали, какой путь выбрать. Я плохо знал здешние края, но после совета у меня появилось еще больше поводов для сомнений.
- Почему мы делаем это для Кроуфа, но не сделали ничего подобного для Фоула или Гококо?
- Потому что Кроуф - Лёд, - ответил Да, и я запомнил этот странный ответ, чтобы позже поломать над ним голову.
- А что мы будем делать, когда заберемся на Небо?
Стоун, который словно бы задремал, вдруг встрепенулся и прошипел:
- Об этом не принято говорить!
- Может, только чужак и доберется до Неба, - возразил Да. - Он должен знать, что ему делать, если это произойдет.
- Если туда доберется он один, можно считать, что все пропало, - злобно ответил Стоун.
Да не обратил внимания на эти слова.
- Тут, в мешке, последнее, что стало бы частью Кроуфа, если бы он выжил, - объяснил он. - Можно сказать, его будущее. Все это нужно выложить на высокий алтарь, чтобы Джасс знал: Лёд вернулся к нему, явился туда, где Джасс сможет снова сделать его целым.
- И все? Просто выложить то, что в мешке, на алтарь?
- Сам ритуал, конечно, не трудный, - ответил Да. - Самое трудное - добраться туда. А еще ты должен попрощаться с душой Кроуфа, и отломить кусок льда, и сосать его, пока он не растает, а потом окропить алтарь своей кровью. Однако важнее всего - туда попасть. На вершину самой высокой горы мира.
Я не стал говорить, что далеко на севере, на одном из континентов, возвышаются горы, по сравнению с которыми Небо - просто карлик. Вместо этого я просто кивнул, лег на траву и задремал, но мой разум антрополога не унимался, пытаясь разгадать смысл этих магических ритуалов. В них явно было много самовнушения; при чем тут лед, я никак не мог понять, а использование экскрементов как "последней части" тела вообще никогда и нигде мне раньше не встречалось. Но, как часто говаривал один мой знакомый старый профессор: "Сколь своеобразным ни кажется чье-либо поведение, рано или поздно обнаружится, что есть место, где оно является нормой для представителей славной гуманоидной расы".
Мешок на шее Да сильно вонял.
Я заснул.
Вчетвером (неужели еще вчера утром нас было десять?) мы двинулись в путь еще до рассвета, направляясь к каньону. Мы знали, что враги до сих пор наверху, но некоторые из них наверняка срезали путь и теперь притаились впереди. Мы взяли с собой только еду на несколько дней, веревку и оружие. Я предпочел бы взять побольше, но промолчал.
День прошел без происшествий. Мы шли по каньону вдоль ручья, которому, несомненно, случалось разливаться в полноводную реку: повсюду были разбросаны валуны размером с добрый дом, и внизу на стенах каньона не росло ничего, кроме травы, хотя выше здесь и там сражались за жизнь деревья.
Еще два дня мы шагали через каньон и наконец добрались до истоков ручья в долине. Потом поднялись на холм и увидели другие холмы: они казались невысокими, но над ними возвышались пики самой дикой на вид горной гряды, которую мне когда-либо приходилось видеть.
Лишь немногие горы были выше нашего холма, одна из них и называлась Небо. Единственное, что ее отличало от остальных, - это высота; многие другие горы имели куда более впечатляющий вид, изобилуя крутыми обрывами и отвесными скалами. Небо же - по крайней мере, издалека - смахивало на очень высокий холм, и я подумал, что восхождение не будет трудным.
Когда я сказал об этом Да, тот с мрачной улыбкой ответил:
- Подняться легче, чем добраться до горы живыми.
И тут я вспомнил о голони, которые поджидали нас где-то впереди. Интересно, почему они не напали, пока мы шли по каньону?
- Если ночью пойдет дождь, сам увидишь, - ответил Стоун.
Ночью и вправду пошел дождь, и я действительно увидел. Или, вернее, услышал, потому что ночь выдалась очень темной. Мы сгрудились под нависшей скалой и все равно промокли насквозь. По склону холма, возле которого мы разбили лагерь (холм был не выше сорока метров), стекали бурные, полноводные потоки. Еще никогда я не видел такого ливня! Потом послышался отдаленный рев, и я понял, почему голони не потрудились на нас напасть. По дну каньона с ревом текла целая река, которую питали тысячи потоков вроде тех, что заливали сейчас наш лагерь.
- А вдруг, пока мы будем подниматься на Небо, тоже пойдет дождь? - спросил я.
- Небо не станет мешать нам выполнить долг, - ответил Да.
Меня это не слишком успокоило. Разве мог я предвидеть, отправляясь в трехдневную деловую поездку, что окажусь в ловушке суеверий и что моя жизнь, как и жизнь моих спутников, будет зависеть от какого-то неведомого несуществующего бога?
Утром я проснулся, едва рассвело, и обнаружил, что остальные уже вооружены до зубов и готовы к бою. Я потянулся, разминая затекшие мускулы, и только тут понял, что означает полная боевая готовность.
- Они уже здесь?
Мне никто не ответил.
Убедившись, что я проснулся и готов выступить, йалимини двинулись в путь. Мы держались в тени скал и перед каждым поворотом проверяли, что ждет впереди. Деревьев здесь не было, из растительности встречалась лишь трава, увядающая под вечер и снова прорастающая к утру. Единственным укрытием служили скалы; они почти не давали тени, но в ней и не было особой нужды. Из-за недостатка кислорода мы тяжело дышали, но, по крайней мере, на такой высоте нас не донимала жара, хотя остров Йалимин считается одним из самых жарких мест на этой маленькой планете.
Два дня мы упорно продвигались к Небу, но гора как будто не становилась ближе, она все так же маячила вдалеке. Однако хуже всего было то, что все время приходилось держаться начеку, хотя голони так и не появились.
- Может, они решили не преследовать нас? - в какой-то момент прошептал я.
Стоун лишь усмехнулся в ответ, а Да покачал головой. Зато Пан шепнул, что враги больше всего ненавидят йалимини за чувство чести, потому что праведность йалимини убедила богов принять их сторону и возвысить над всеми прочими людьми.
- Некоторые другие народы тоже иногда становятся праведными, - продолжал Пан. - Тогда они склоняются перед богами, вручают им свои души и присоединяются к нам. Но есть и такие, которые ненавидят добро и ведут бессмысленную войну с праведными людьми. Голони из их числа. Все порядочные люди убивают голони, чтобы защитить все, что свято.
Он многозначительно посмотрел на мои осколочные гранаты и игольчатый пистолет. Я не менее многозначительно взглянул на свисающий с шеи Да мешок с экскрементами Кроуфа.
- Порядочные люди делают то, что от них требуют их законы, - сказал я.
Даже для меня самого эти слова прозвучали банально, но, по-видимому, произвели впечатление на Пана.
Он широко распахнул глаза и уважительно кивнул. Может, я слегка перегнул палку, но он явно понял: так же, как его соплеменники совершают определенные обряды, так и я должен следовать принятым у нас табу - в частности, не принимать участия в мелких войнах между народами примитивных планет. И хотя Пан руководствовался глупыми суевериями, а я - многолетним опытом контактов с иными культурами, вряд ли можно было рассчитывать, что он поймет эту тонкую разницу, потому я больше не распространялся на данную тему. Как бы то ни было, он стал обращаться со мной куда уважительнее, я бы даже сказал - с благоговением.
От Стоуна это не укрылось, и на следующий день он спросил:
- Что ты сделал с нашим юным воином?
- Внушил ему божеский страх, - пошутил я. Странно - человек может быть крайне осторожен в своих высказываниях, но когда ему на ум приходит шутка, он выпаливает ее, не считаясь с последствиями.
Стоуна мой ответ привел в ярость. Только вмешательство Да и Пана помешало ему наброситься на меня, что, конечно, окончилось бы для него очень плохо. Я не умел спускаться по веревкам, зато умел убивать всевозможными способами, хоть это и не доставляло мне удовольствия. Я попытался исправить свою оплошность, сказав, что, дескать, не подумал, как моя реплика прозвучит на их языке, что при переводе некоторые слова меняют свой смысл, - и так далее, и тому подобное. Мы все еще спорили, когда нашу беседу прервала стрела. Все бросились в укрытие. Все, кроме Пана - стрела попала в него, и он умер у нас на глазах.
Я не мог избавиться от чувства вины за его смерть. И когда Да и Стоун после недолгого совещания решили, что придется оставить тело, совершив этот грех во имя выполнения клятвы, данной после смерти Кроуфа, это решение потрясло меня почти так же сильно, как гибель Пана. Я не слишком верю в бессмертие; вера в то, что умерший задерживается подле своих останков, желая увидеть, что с ними произойдет, кажется мне нелепой. Однако, по моему убеждению, понимание того, что человек мертв, в чисто эмоциональном плане не разрушает систему взаимоотношений, в которую он входил. Пан - внешне непривлекательный, жестокий парень, нравился мне больше всех его товарищей.
Мне вдруг подумалось, что из десяти человек, неделю назад отправившихся в путь, остались всего трое: я, лишенный возможности пустить в ход оружие, пока нахожусь среди йалимини, и двое йалимини, из-за меня вынужденные передвигаться куда медленнее и тем самым подвергающие себя еще большему риску.
- Оставьте меня, - сказал я. - Если я буду один, я смогу защищаться, а вы сможете идти гораздо быстрее.
Стоун просиял, услышав это предложение, но Да решительно помотал головой.
- Ни за что. Кроуф велел, чтобы мы ни в коем случае тебя не бросали.
- Он не знал, в какой сложной ситуации мы окажемся.
- Кроуф все знал, - прошептал Да. - Человек без здравого смысла не проживет здесь и двух дней. А у тебя нет здравого смысла.
Если он имел в виду мою неспособность отличить съедобное от несъедобного, это соответствовало действительности. Уяснив, что Да не собирается меня бросать, я решил идти с ними дальше. Лучше куда-то двигаться, чем просто сидеть и ничего не делать. Однако прежде чем мы покинули свое временное убежище (и медленно остывающий труп Пана), я научил Стоуна и Да пользоваться осколочными гранатами и игольчатым пистолетом, на тот случай, если погибну. Если они пустят оружие в ход после моей смерти и потом вернут его корпорации, закон не будет нарушен. Впервые за все время нашего знакомства Стоун одобрил мои действия.
Теперь мы передвигались еще медленней, и все-таки Небо наконец-то стало приближаться. Мы уже достигли горной цепи, и с каждой новой горой, мимо которой мы проходили, Небо становилось все выше, а вместе с тем росло ощущение надвигающейся смерти.
Ночью я остался стоять на страже. Формально это можно было рассматривать как нарушение закона - я вроде бы как помогал йалимини в войне. Однако мне приходилось заботиться о своей жизни, ведь голони было наплевать, иноземец я или нет, - корпорация предприняла уже четыре попытки наладить взаимоотношения с этим народом, но они ни о чем подобном и слышать не желали. Было бы чистейшим безумием иметь возможность спасти себя и других, но отказаться от такой возможности ради неких высоких абстрактных идей.
Когда моя вахта закончилась, я разбудил Да, однако вместо того, чтобы дать мне поспать, он тут же растолкал Стоуна, и мы под покровом темноты бесшумно двинулись в путь. Причем шли мы не к горе, а параллельно ее склону, выбирая дорогу при свете звезд (если это можно назвать светом). Я подумал, что Да хочет проскользнуть мимо врагов и подняться на вершину каким-то другим путем.
Даже не знаю, проскользнули мы мимо них или нет; на рассвете Да вдруг бросился бегом, и мы со Стоуном припустили следом. Ходить по горам непросто, но постепенно я начал привыкать к этому, однако бежать было куда трудней, чем идти. Нам приходилось перебираться через разбросанные повсюду валуны, пересекать небольшие ущелья, подниматься на холмы и перепрыгивать через ручьи. К полудню я совсем вымотался, а йалимини все не останавливались.
- Пока мы впереди них, - "утешил" меня Да. - И должны оставаться впереди!
Пока мы бежали, мне в голову пришла идея, одна из тех, что заставляют удивляться - как можно было не подумать об этом раньше? Мне не разрешалось вызывать подмогу, которая могла бы способствовать эскалации военных действий, однако восхождение на гору не имело никакого отношения к военным действиям. Наш "шаттл" никогда не стал бы приземляться под огнем, но теперь мы оторвались от противника - значит, он мог подобрать нас и доставить на вершину горы прежде, чем враги поняли бы, что к чему.
Я поделился с остальными своей идеей. Стоун лишь сплюнул (а плевок здесь считался недостойным поступком, ведь воду тут боготворили, непонятно почему - ее было полным-полно везде, кроме Великой пустыни далеко на севере Йалимина). Да покачал головой.
- Только духи взлетают на Небо, а люди поднимаются на него, - сказал он.
В очередной раз религия поставила мне шах и мат.
Суеверия когда-нибудь нас убьют - бессмысленные правила, которые просто обязаны изменяться, если это становится необходимо!
К ночи мы добрались до подножия, и мне стало ясно, что вопреки моим надеждам подъем будет нелегким. У Стоуна тоже был удивленный вид.
- Это не тот склон, - сказал он. Да кивнул.
- Да. Это западная сторона, здесь никто никогда не поднимается.
- Ты имеешь в виду, что подняться тут нельзя? - спросил я.
- Кто знает? - ответил Да. - Другие пути не намного легче, но отсюда и впрямь никто никогда не поднимался. Зато если мы испробуем этот, нас не увидят, а потом можно будет свернуть к северу или к югу, где подъем полегче.
С этими словами он начал карабкаться вверх.
- Солнце уже село, - запротестовал я.
- Вот и хорошо, - ответил он. - Враги не увидят, как мы поднимаемся.
Так началось наше восхождение на Небо.
Подъем был очень трудным, и теперь йалимини не спешили, терпеливо поджидая меня, если я отставал. Им тоже нелегко было двигаться в темноте, по незнакомым местам: мы наконец-то были на равных. Толку от этого равенства, однако, было немного.
Трижды Да шептал, что дальше пути нет, и нам приходилось возвращаться. Спускаться вниз с горы куда труднее, чем подниматься: поднимаясь, ты видишь, что впереди, и находишь зацепки для рук, а спускаясь, в основном полагаешься на ноги, на мне же были тяжелые сапоги.
Мы карабкались вверх, пока не взошло солнце. Я совершенно вымотался, и даже Да со Стоуном явно устали. Когда стало совсем светло, мы добрались до места, где склон на несколько сотен метров был довольно пологим, повалились на землю и уснули.
Проснулся я от жжения в руках, на которых запеклась кровь, все еще сочившаяся из волдырей и ссадин. Да и Стоун еще спали. Они ободрали руки не так сильно, как я, потому что больше привыкли к тяжелой работе. Даже когда мне приходилось таскать солидные грузы, ручки у тары были обиты чем-нибудь мягким.
Я сел и оглядел пустынный склон. Потом посмотрел вниз, туда, откуда началось наше восхождение. Большую часть пути мы проделали в темноте, и я поразился, как высоко нам удалось подняться и какое большое расстояние отделяет нас от предгорий, которые мы покинули только вчера. По моим прикидкам, до вершины оставалась еще треть пути.
Я поднял глаза на вершину и немедленно толкнул ногой спящего Да.
Он мутным взглядом посмотрел туда, куда я показал, - и тоже понял, что все наши ночные усилия пошли прахом. Да, поблизости не было голони, но они прекрасно видели нас, взобравшись на выступы скал. Они не стали догонять нас на западном склоне, а просто перерезали нам путь, лишив возможности свернуть на более легкую дорогу. И, кто знает, может, они уже успели обследовать западный склон и поняли, что подняться там на Небо просто невозможно.
Да вздохнул. Стоун молча покачал головой и достал последние съестные припасы, которые мы растягивали, как могли.
- И что теперь будем делать? - шепотом спросил я. Удивительно, но стоит привыкнуть шептать, и потом трудно заставить себя говорить нормальным голосом.
- А что мы можем сделать? - отозвался Да. - Только продолжать подъем. Лучше возможная опасность, чем неизбежная.
Я взглянул на долину и холмы внизу. Стоун снова сплюнул.
- Чужеземец, - сказал он, - даже если бы мы могли нарушить клятву, они встретили бы нас внизу и убили, как только мы спустились бы с горы.
- Тогда давайте вызовем мое летающее судно. Ведь когда появилось правило, запрещающее людям подниматься на Небо, никто из вашего племени даже понятия не имел о летающих машинах.
Да засмеялся.
- Мы всегда знали о летающих машинах, просто у нас их никогда не было. И все же мы знаем, что эти машины не должны доставлять на Небо грешников, просителей и тех, кто дал клятву.
Мне оставалось ухватиться за соломинку.
- А что будет, когда мы туда доберемся?
- Тогда мы выполним то, в чем поклялись.
- И после этого я смогу вызвать корабль, чтобы он увез нас с вершины?
Они переглянулись, и Да кивнул. Я тут же зашарил по карманам в поисках рации; с городом отсюда связаться было невозможно, однако меньше чем через час над нами пролетит орбитальный корабль и передаст мое сообщение. Надеясь, что корабль уже над горизонтом, я попытался его вызвать, но ответа не получил, и мы снова начали карабкаться вверх.