Любезность старшего в карауле была приятной неожиданностью, ведьмак ожидал пожелания проваливать и мысленно вновь приготовился лезть в воду. Но дальше случилось настоящее чудо (во всяком случае, по меркам Ханьского квартала): страж в воротах заговорил. Ратибор замер, пораженный: услышать ему, ловкачу, в ответ на поклон вежливую речь! Такой чести, на памяти Винта, не удостаивался никто из его собратьев по воровскому цеху. К любому подошедшему к воротам квартала ловкачу приставляли сопровождающих, а стража, после подробной речи о его намерениях, в ответ удостаивала легким поклоном, не более.
И то если ловкач в простой одежде мирно направлялся сквозь квартал по своим делам. Например, прогуливал барышню. Сейчас, правда, Винт был без маски, но это не имело значения, он явно шел "на дело". Или "с дела". Никакой разницы в этом стражи не видели. Обычно в таких случаях стража поклонов в ответ не делала, а сразу предлагала удалиться прочь. Особенно ловкачам в полном снаряжении и маске. Погрузившись в свои мысли, ведьмак пропустил цветистое приветствие и начал слушать речь "Феникса"с середины.
- Патриарх нашего клана желает видеть почтенного Ратибора, ловкача по прозвищу Винт, своим гостем. Нижайше прошу почтенного господина воспользоваться нашим гостеприимством. Дорогу к нашему дому вам укажут провожатые, - учтиво и торжественно проговорил старший караула с золотой нашивкой на спине, изображавшей взмывающего в небо Феникса. На лицах стражей из других кланов не отразилось ничего, лица напоминали неподвижные маски.
За спиной ведьмака уже стояли четверо ханьцев в алом одеянии с вышивкой, изображавшей огненную птицу. Судя по всему, на случай, если дорогой гость отвергнет столь любезное приглашение и решит направиться обратно в канал. В придачу, стоило Винту пройти несколько шагов, как за его спиной вырос еще один "Феникс"в алом кафтанчике с серебряной вышивкой. Но и он возник лишь для того, чтобы отрывисто бросить несколько ханьских слов для свиты гостя.
Винт неплохо знал язык народа хань, но из всего сказанного смог расслышать лишь:
- Проводить дорогого гостя… Обед… патриарх… а если какой-то глупец или невежа осмелится… разъяснить…
После чего алый кафтан с серебряной вышивкой удалился, не забыв в свою очередь поклониться дорогому гостю, как младший старшему. И это несмотря на раннюю седину и изрезанную морщинами шею! Всю дорогу к заново отстроенной после пожара десятилетней давности усадьбе клана "Феникса" Ратибора терзали сомнения, не ошиблись ли стражи, приняв его за кого-то другого, хотя и правильно назвали его имя и прозвище. Ловкач не привык к такому вниманию, вряд ли патриарх приглашает в гости ловкача из-за украденных неизвестно кем и когда старых туфель. Хотя от этих ханьцев всего можно ждать.
Ратибор с сожалением вздохнул, вспомнив уютные воды канала. Но сделанного не воротишь, только глупец оглядывается на прошлое, терзая себя мыслями о несделанном вовремя выборе. Тут же вспомнилась история с христианами и трупом в переулке, благо он думал о ней не далее как десять минут назад. На миг Винт допустил, что за убийством христианина стоит один из ханьских кланов, но тут же отбросил бредовую мысль и решил не торопить события. А то можно еще и не до такого бреда додуматься.
Дорога не заняла много времени, и тут уже начались настоящие чудеса. В имение его провели не через Задние ворота для слуг, даже не через Боковые - для старших членов семьи и визитов друзей патриарха клана. Нет. Четверка провожатых ввела промокшего Ратибора через Главные, парадные ворота, что само по себе означало великие почести.
Затем бадья с теплой и ароматной водой, чистая и сухая одежда из тонкого шелка, правда, без вышивки, но черного цвета и отличного качества. И гость в сухой одежде, и все его оружие на виду, и мелкая монета в кармане не укроется. Особенно если карманов нет. Лишь после этого ведьмака ввели в комнату, в которой стоял столик с закусками, чайник вина и пиалы из фарфора не просто тонкого, но тончайшего. Восемь молодцов, как на подбор, окружали высокое сиденье, на котором сидел патриарх клана "Феникса".
Патриарх клана ждал Ратибора…
ГЛАВА 4
Стена огня надвигалась, и не было спасенья. Предсказание Бронеслава начинало сбываться. Когда огонь подошел вплотную, чары, наложенные на лошадей, пропали. Но двойные путы не хуже чар держали в узде перепуганных животных. Раскаленный вал ветра щедрым зноем забивал дыхание, от жара начинали слезиться глаза. Но только когда пламя приблизилось на семь шагов, только тогда сорвал печати с зачарованных бутылочек молчаливый нганга Карим-Те.
Впивались в пламя ледяные иглы, вспухал облаками пара колдовской, синий лед. Силен был огонь, порождение магии Мерлина или кого-то из его слуг, много силы набрало пламя, обратившее в прах половину степи. На крыльях колдовского ветра мчалась гибель - и вот отшатнулась под ударами снежного ветра. Каплей в море колдовства был этот глоток магии севера, но огонь не выстоял, захлестнувшись под ударами льда, как лев гибнет от укусов диких пчел. Несопоставимы их силы, но не только сила все решает в мире, и гибнет лев, если не найдет воды, способной спасти его от ярости жал. Так же получилось и с огнем Мерлина.
Остальная степь продолжала гореть под рваными порывами ветра, и сметало пламя все встающее на его пути, все, до чего могли дотянуться гибкие плети яростного огня. И не было для него разницы между выгоревшей травой и загнанным зверем. Но под ударами чар нганги в стене пожара образовалась дыра. Лужа теплой воды пополам с пеплом на земле, где пламя уже успело выжечь траву, раскинулась на три десятка шагов. Кончилось колдовство Карим-Те, опустели синие бутыли, несущие в себе тугой смерч полярной пурги и льда, но их хватило с лихвой. Ветер все так же упрямо мчался вперед, унося на своих крыльях пламя, обогнувшее стоянку и вновь сомкнувшееся за островком голой земли.
И не в силах мага, пусть даже и равного Мерлину, было повернуть стену огня назад. Нечему было гореть в выжженной дотла степи. От жара высохла земля, обратившись в камень, ждущий нового дождя. Жар от нее обжигал даже сквозь подошву сапог. Только спустя час тронулись в путь путники, жалея копыта лошадей.
К тому времени они уже стояли посередине огромной долины, засыпанной черными угольями и пеплом. Далеко, за горизонт, ушло пламя, не было видно зарева, лишь клубы дыма говорили о ярости далекого пожара. Молча сидели спасшиеся чудом, каждый понимал, сколь тонок оказался волосок их жизни. Новая беда шла на смену огню, и против нее они были бессильны.
Нет, воды людям должно было хватить на трое суток, если уменьшат рацион, то еще на неделю. В достатке было и съестных припасов в седельных торбах. Новая беда грозила лошадям. Для них не было ни пищи, ни воды. Не едят и не пьют пепел кони, а это значило, что через три дня, от силы через неделю, предстояла дорога пешком до ближайшего источника. А уж там - как повезет. Кетрин и Бронеслав уже расстелили кожаный план земель, но по всем их выкладкам дело было плохо. Все попытки добыть воду в Ржавой балке стали пеплом, в прямом и переносном смысле. Воды теперь в ней не было, вся высохла.
Если бы не было пожара, а воды в балке не удалось достать, то кони бы продержались на сочной траве еще два дня, за которые бы путники достигли источника в скалах Алмасты. Никогда, даже при самой свирепой засухе, не пересыхал он, щедро давая воду караванам, идущим через степь. Еще в первый день Кетрин рассказала о нем, дополнив подробностями о схватке с бандой Кривого Узак-бая.
Стремительной ночной атакой бойцы Катруси выбили обкурившихся гашишем степных "батыров"с большой дороги и врылись в скалы, успев заодно прихватить и богатую добычу. Весь день отчаянно атаковал Узак-бай горстку храбрецов, но только зря терял лихих джигитов. Лишь под вечер, получив стрелу в плечо, Кривой отступил в степь. По закону степи семеро его джигитов набрали воды в бурдюки, придя за водой без оружия. И по закону степи только утром кинулись в погоню за уходящим воинством Узак-бая воины Кетрин.
Не догнали в тот раз отчаянного разбойника люди атаманши, подвернулся под руку богатый караван из Ходжента, идущий в Ашур. Зато теперь, когда источник оказался единственным шансом выжить, и не просто выжить, а еще и продолжить свой путь, эта история с Узак-баем начинала беспокоить Кетрин все сильнее и сильнее. На всю степь славился атаман памятью на злые дела, и горе тому, кто рано или поздно вновь столкнется с ним в степи.
Воды он набрать позволит, просьба врага только обрадует Узак-бая, да и закон степи он никогда не нарушал. Но не уйти ослабевшим от голода коням пятерки путников от лихих джигитов на свежих жеребцах. Не уйти и не спрятаться в выжженной дотла степи, до горизонта виден теперь любой человек, что пеший, что конный. Как коршун кружит Узак-бай вокруг источника в скалах Алмасты.
Кони мчались по выжженной степи, покрытой жирным слоем пепла. К вечеру, после дня пути тщетно ждали они охапки травы, и их голодное ржание далеко разносилось окрест. Бережно, лишь несколько глотков воды отмерил лошадям и людям Бронеслав, при этом опустошив их запасы наполовину.
Пожар лишил путников не только лошадиного корма и воды. Дотла выгорела степь, и нечему было гореть в ночном костре, отгоняя холод ночи. На ужин не было ни каши, ни похлебки. Пожевав сушеное мясо и запив его парой глотков теплой воды, отчаянная пятерка принялась устраиваться на ночлег. Слова о пути и опасностях на нем были сказаны еще днем, и теперь, под светом почти полной Луны, начался иной разговор.
Все началось с вопроса Кетрин к орку, вернее, не вопроса, а просьбы взглянуть на меч Странников еще раз. До этого в Ашуре ей честно рассказали все о мече и о дороге на Перевал. Еще тогда Урук показал ей чудо-клинок, обнажив его ровно на треть. И вот теперь вновь посмотрела Кетрин на гибельное лезвие.
Блистали искры в глубине странного металла, неярким, алым пламенем горела вязь рун языка Странников, языка изначальных миров. Синяя сталь лезвия, отточенного волной, казалась стремительной рекой из синего льда, замершей на миг в своем течении. В ушах девушки зазвучал шум этой воды, грохот от разлетающихся под натиском воды камней. Свист ветра и рев гневного огня сплетались в молчании отточенной стали, и не дольше мига длился век при взгляде на меч, помнящий, как пал Убийца Богов с сонмом своих псов и как воды сошлись над Городом Золотых Ворот, навеки погребая святыни народа атлантов.
Пусть минули почти сотня и дюжина веков, но не забыл меч вкуса крови древнего Бога, Бога-убийцы, Бога - пожирателя иных богов. Не знали пощады мечи божеств народа My, бросивших ему вызов, но не в их силах было остановить Его, пожирающего души и сердца. Захлебываясь в крови, в муках и боли, умирал мир, разрываемый на части силой богов, сошедшихся в последней схватке.
И лишь тогда, когда вихри Убийцы обратили в прах жителей царства My и их смерть дала ему новые силы, лишь тогда из-за грани мира пришла помощь.
Открылись нехоженые тропы, и в мир явились Стражи Перевала, ученики тех, кого они называли просто - Странники. И не важно, что во всех мирах их, учеников, обычно считали богами. Велика была их сила, но только в гибнущие миры приходили Стражи, пытаясь сохранить дороги на Перевал. С каждым погибшим миром рвалась ткань Сущего, навсегда разрывая пути меж мирами. И одним из мечей Стражей был "Равный".
Не для них ковался он черным Странником Урдом, вознамерившимся сковать меч, по мощи своей равный Предначальному мечу. Удары Предначального меча, ибо имя его не сохранилось в памяти людей, - навеки отделили Свет от Тьмы, породив на месте ран Сущего Перевал Странников, мост между мирами, на вечную стражу которого встали Хранители Перевала. Не для них, а для себя ковал меч безумный Урд, тщась сравняться с Предначальным Кузнецом, ударами своего меча навеки отделившим Тьму от Света. И в мастерстве своем не скупясь, вкладывал он Свет и Тьму в звездный металл.
Не смог ученик превзойти учителя и в гневе отшвырнул меч на наковальню, увидев, что создал лишь копию. Понял черный Странник, что никогда не быть выше его мечу, и в черном отчаянии решил уничтожить меч. Но, создавая меч, он столь щедро напоил клинок силой, что не смог повредить мечу породивший его тяжелый молот.
И тогда узрел Урд, создавший меч, Храм Странников и услышал негромкий, чуть хриплый голос Саймака, Странника, давно сгинувшего без вести на звездных тропах. Долго охотились за ним Темные Странники, пытаясь настичь Светлого, восставшего против Света и Тьмы. Миры содрогались под копытами коней Темных, но никто из них так и не нашел Саймака.
И вот из глубин миров раздался его спокойный голос:
- Ты хотел создать меч, рождающий миры. Ты достиг того, что хотел. Твой меч, который ты назвал в своих мыслях "Равным", будет порождать новые миры. Будет, но лишь тогда, когда старые миры будут рушиться, корчась в агонии. Твой меч будет пить кровь умирающих, и от крови этой будет рождаться новый мир,
Так услышал Урд и понял, что хоть в этом превзошел Предначального Кузнеца, своего учителя, чей меч рождал миры из ткани сущего. С хохотом поднял клинок к лиловому небу, и свет трех лун с ужасом отшатнулся от блеска меча. И от рыка и хохота безумного Урда вздрогнули скалы.
- Ты сам назвал его - РАВНЫЙ! Да будет так! И настанет день, когда все миры на себе испытают его мощь!
И в тот день, когда на выручку гибнущему миру явились Стражи, в руке одного из них был "Равный". Шипела на синем клинке черная кровь Бога, Убийцы Богов, и грозным, багровым огнем сияли руны на синеве стали, и об эту сталь разбилось сердце Бога, Убийцы Богов. В ту ночь уходили навсегда боги My, лишившиеся своего народа и отомстившие за него, и пропадал за гранью миров вместе с ними, богами моря, Город Ста Алтарей.
Рождению нового мира послужила черная кровь проклятого Бога. Задыхаясь в предсмертных воплях, захлебываясь в крови людей и замирая вместе с их предсмертным дыханием, родился иной мир. Пусть после гибели атлантов и говорили мудрецы и учителя, что, дескать, не мир изменился, а люди, но ложью были их слова. Пусть ложью правдивой, искренней, но все же ложью.
Новый мир родился от меча и крови. Велика была сила, заложенная в меч, велика была сила в крови древнего бога. Реки крови, пролитой на жертвенных алтарях атлантов, призвали его в мир из небытия, и в этой крови был корень его силы.
Так говорил в Ашуре нганга Карим-Те, лучший ведьмак-заклинатель, иначе именуемый Бдящим, читавший летопись ведьмаков о Странниках. Только Верховный Ведьмак и Бдящий знали про эту летопись. И когда умирал один из Бдящих, он перед смертью передавал эту летопись своему преемнику. И когда новый Верховный Ведьмак избирался ведьмачьим вече, как великую тайну читал он манускрипт о Странниках и их учениках, некогда написанный ведьмаком, по прозвищу Рысь.
Крепко сжимали рукоять пальцы в старой латной рукавице. Урук убрал меч обратно в ножны и с интересом посмотрел на Кетрин, погруженную в свои мысли. Мягко коснулся ее плеча давно уже замерший за ее спиной Карим-Те. Лишь это осторожное прикосновение вывело девушку из глубокого транса. Встряхнув головой, как бы отгоняя сон, она проговорила:
- Знаете, я лишь сейчас начала понимать. В Ашуре это казалось сказкой и лишь теперь…
Она не договорила и зябко передернула плечами. Холодный свет Луны заливал равнину. Неподвижно замерли огоньки в плошках Бронеслава. Вал огня стоял перед его глазами. Помнил Бронеслав, как неведомый чародей снял с лошадей его чары. Не было больше веры в сторожевую магию у старого ведьмака. Да и птиц теперь не было в сожженной дотла степи, далеко разлетелись они, и тут тоже не обошлось без вражьей волшбы.
Всем своим чутьем, всем ратным опытом чуял сотник ведьмачьей дружины хитрую засаду. И тихо загорелся в ночи круг, огонь глиняных плошек хранил чародея из Черного Леса. И замерла степь, угомонился ночной ветер, внимая волшбе ведьмака.
Выверенным, точным движением Бронеслав достал из вещевого мешка замотанный в тонкую кожу кинжал и рассек вену на сгибе локтя правой руки. Рассек и вонзил в землю окровавленный кинжал, увенчав его черепом ворона с сапфиром на месте левого глаза. Смотрел на мир кусок кости синевой камня и бельмом глины в левой глазнице. Стонала от боли земля, и черная кровь земли, выступив из ее раны, смешалась с кровью ведьмака в вечном обряде побратимства. Не было ни огнива, ни угля в ладонях Бронеслава, но ярко полыхнула щепа, еще вечером бывшая древками стрел.
Не зря горели древки пяти преломленных стрел. Не зря наливался синим огнем сапфир в глазнице вороньего черепа на воткнутом в землю кинжале. В тени от перекрестья лезвия и гарды горел чародейский огонь, и пламя костерка начинало наливаться силой, становясь синим. Медленно стекала кровь из рассеченной вены, до краев заполняя чашу с черным и вязким элем.
Лишь когда наполнилась она до края, залил элем и кровью Бронеслав колдовской огонь своего костерка. Залил, а потом перехватил кожаным шнуром рассеченную кинжалом вену. Порыв ледяного ветра пронесся вокруг него, но ведьмак сидел неподвижно, неподвластный всем ветрам на свете, и так же неподвижно горело пламя глиняных светильников.
С гневным шипением синее пламя обратило в пар эль и кровь. Облако пара окутало череп, и миг спустя иссиня-черный ворон крепко вцепился когтями в рукоять кинжала. Беззвучно зашевелились губы Бронеслава, ворон так же беззвучно ответил. Беззвучно, но все поняли, что птица ответила. Птица?
Нет, внешне ворон выглядел вполне обычно, если не считать ослепительного света из левого глаза. Но от одного его присутствия оторопь взяла даже невозмутимого Урука. Орк не отводил от него взгляда, и, когда с громким криком, больше всего напоминавшим боевой клич, ворон взмыл в небо, Урук ответил радостным рыком. Рык хищной орды, гнев и радость боя была в этом кличе орка, взметнувшего над головой вороненый ятаган.
И ворон ответил. Вновь раздался с небес его крик, и степь испуганно замерла в страхе от лютого торжества. Ворон свечой взмыл вверх, описал круг вокруг походного лагеря и скрылся во мраке ночного неба. Ледяной ветер, пахнущий морем и снегом, на миг замер, чтобы, мгновение спустя, принести громовые раскаты грозы, мчащейся с севера. Не прошло и минуты, как на ночной лагерь обрушился черный дождь.
Рогволд замер. Рус не впервые наблюдал, как ведьмак наводит чары. Но теперь сыну старосты было немного не по себе. Да и в подземельях некромантов приходилось видеть и не такое, одна битва Матери Ведьм с некромантами чего стоила. Но там, в подземельях, все было немного по-другому. Конечно, и Винт, и Карим-Те использовали свое волшебство, но иначе, совсем иначе.
И нганга, и Винт не были для Рогволда земляками. Пусть даже и русом по рождению был Ратибор, по прозвищу Винт. Но ашурские обычаи впитались в ловкача намертво, став кожей и плотью. Для Рогволда не было разницы, откуда его спутник, дравшийся с ним спина к спине и не дрогнувший перед лицом опасности. И Карим-Те, и Винт стали его друзьями, но друзьями из другого народа. Со своими обычаями, порядками.