Три экспедиции посетили эту планету. Вернулась только первая. Кто же поджидает землян на мирной, будто курорт, планете?
Содержание:
Глава первая. ГАУДЕАМУС 1
Глава вторая. БОЛЬШЕ ШУТОК, ДРУЗЬЯ! 5
Глава третья. ЗНАКОМСТВО 6
Глава четвертая. ЛИЛОВОЕ ДЕЛО 8
Глава пятая. ХОД ЛАСТИФОМ 9
Глава шестая. ВЕЛИКИЙ КАРАНТИННЫЙ ПУТЬ 9
Глава седьмая. ГАЛОШИ ХАШУРЦА 11
Глава восьмая. ПРОФЕССОР ХИМИИ 12
Глава девятая. ХОТИТСЯ! 15
Глава десятая. ПОЭТ И ХУДОЖНИК 16
Глава десятая. ПОЭТ И ХУДОЖНИК (окончание) 16
Глава одиннадцатая. БОЛОТНЫЕ ЛЮДИ 17
Примечания 18
Валерий Исаакович Генкин, Александр Васильевич Кацура
СШИТ КОЛПАК
Глава первая. ГАУДЕАМУС
- Что ж, веселиться так веселиться, - сказал Родчин.
- Да, но буйному веселью предшествует мучительная процедура выбора. - Евгений Дамианидис сбросил на пол пару подушек и устроился на них с картой. - Между изумительным, восхитительным и потрясающим.
- Угу, - отозвался Родчин. - А это ты по какому ведомству проведешь? - Он кивнул на экран. Там в просветах пара пузырилась черная жижа.
Дамианидис поднял глаза.
- Омерзительного. Дима, нам туда не надо.
- Не надо, - согласился Родчин. - Напомни, друг мой, что у нас еще в меню?
- Можно начать с лужайки Финк-Ноттла. Загляни в лоцию.
- "Тенистая поляна посреди рощи древовидных тыкв. Плоды пахнут клубникой, а вкусом напоминают грецкий орех, - прочел Дмитрий Родчин строки из отчета, представленного два года назад молодым шалопаем Гасси Финк-Ноттлом. - Тут же пасутся похожие на коров животные на трехлапых палах… то есть на трехпалых лапах… преимущественно рыже-белой масти".
- Как хорошо ты сказал, Дима: размером с тыкву, вкусом - орех, - с чувством произнес Евгений. - Помню, в саду дяди Самсония росли орехи с т-о-о-нкой кожурой и большие, как яблоки. Во всем Цихисдвари не было таких тонкокорых орехов. Но старик не унимался. Он стал ну просто издеваться над несчастным деревом. Поливал каким-то соусом, впрыскивал не то витамин C, не то никотиновую кислоту. Кора с него клочьями, значит…
- Женя, это потрясающая история. Тебе следует положить ее на музыку и петь у камина долгими зимними вечерами.
- Молчу, молчу. Моя вина. Итак, номер два: пляж Ю Ынбу.
- "Меднооранжевый песок, шелковистый на ощупь. Синее море, белая тесьма прибоя. Красноклювые птицы и большие зеленые бабочки".
- Прямо-таки радуга. Не хватает только желтого и фиолетового. - Борис Игельник стоял в дверях навигационного отсека и теребил полотенцем черную бороду. - Чем занимаемся?
- Выбираем, куда сесть.
- Поближе к берегу, конечно! Купаться будем.
- Для купания могу предложить также горный ручей, упомянутый Сигизмундом Квашой. Превосходные рекомендации. Прохладная тонизирующая вода, дивный вид на ущелье. Обилие сочных плодов с привкусом, - Евгений сделал паузу, - шоколада.
- Ладя Делян, подружка Гасси, неплохо отзывалась о лесном озере, - подхватил Дмитрий. - "Зеркало вод среди пестрого луга - услада глаз", - вот что сказала Лада verbatim .
- У зеркала садимся, у зеркала, - запрыгал Игельник. - В чем нет услады, в том и пользы нет.
- Сам придумал, - обернулся Дмитрий.
- Шекспир.
- Ну, тогда у зеркала. Что скажешь, Женя?
- Ах, Дима. Так трудно решиться. Похожий случай был у нас в Цихисджвари. Каникулы кончаются, надо возвращаться в университет. Я опаздываю на рейсовую летягу, а тетя Натэлла спрашивает, что мне положить - арбуз или дыню. И то, и другое, понимаешь, в сумку не помещалось. Как я мучился!
- Что же ты сделал, о друг Буридана и Санчо Пансы?
- А также Валаама и Х.Насреддина? - добавил Борис.
- Ваши намеки неуместны, - холодно произнес Евгений. - Да, я выбрал арбуз. Потому что дыню съел сразу, на месте. Мне все нравится. И орехи с клубникой, и ручей с шоколадом. И пляж - тем более, Ю Ынбу ловил там угрей.
- Что ж, - сказал Родчин, садясь за пульт, - все в образе?
- Как будто, - ответил Игельник.
- Женя не пережимает со жратвой?
- Разве чуть-чуть.
- Слышишь, Евгений, что говорят твои собратья по идиотизму? Полегче с угрями.
Корабль пошел на посадку.
Описание оказалось точным. Песок и впрямь отливал медью. Он стекал по ладони и исчезал, рассеянный ровным теплым ветром. Белые птицы ласково урчали над головой. Игельник на ходу скинул с себя все и с истошным "ы-и-и-х!" рухнул в воду.
- Псих, - сказал Евгений, - всех акул распугает.
И полез следом за Борисом.
Дмитрий воды не любил. Он разделся, лег на спину и прикрыл глаза.
- Раскаляешься, чтоб слаще было нырнуть? - Борис выполз на песок и устроился рядом.
- А? Что? - очнулся Родчин. - Не, я так. Ну ее, воду. Что делать будем?
- Может быть, у Женьки есть идея? У него одна появилась было пару лет назад. Слышишь, Женька, - Игельник, не открывая глаз, повернулся в сторону брызг и пыхтения, - мы решили, сегодня твоя очередь думать.
- Я люблю думать, - радостно сказал Дамианидис. - А о чем?
- Дима вот интересуется, что дальше делать.
- Я думаю…
- Извини, мы подождем.
- Я думаю…
- Не будем тебе мешать.
- Я думаю, нам следует путешествовать.
- Путешествовать?
- Именно.
- Ты имеешь в виду…
- Именно.
- А-а-а.
Они помолчали.
- А куда? - спросил Дмитрий.
- Что куда? - спросил Евгений.
- Куда мы будем путешествовать?
- Я думаю…
- Извини, мы подождем, - сказал Борис.
- Я думаю…
- Молчим, молчим, молчим!
- Я думаю, во-о-н до того леса. - Дамианидис простер мощную голую руку. - Там сделаем привал.
- Станем лагерем, - сказал Борис.
- Разобъем бивак, - сказал Дмитрий.
- Необходимо запастись пеммиканом и пресной водой. Из-за нехватки пеммикана доктор Ливингстон не смог добраться до места привала на озере Виктория, - заметил Евгений.
- А когда люди и животные отдохнут, мы двинемся дальше, чтобы успеть переправиться через реку до начала сезона дождей, - сказал Борис.
- Верно, - одобрил Родчин. - Люди и животные, встаем. Вперед, пока не начался сезон дождей.
- Момент. Только сбегаю за пеммиканом.
Дамианидис вынес из корабля корзинку, прикрытую салфеткой, и они пошли пестрым лугом прочь от берега. Птицы отстали. В траве сновала какая-то мелочь. У ручья Родчин заметил крупный трехпалый след. Борис скрипел о бессмысленности ухода с чудесного пляжа в лесные дебри, где того гляди обнаружится хищник с аппетитом Дамианидиса или, упаси Бог, объявятся комары. Евгений горевал, что носильщик Мбонго, которого он только вчера спас от разъяренной пумы, напился огненной воды и остался спать в хижине, в результате чего ему, Евгению, приходится самому тащить тяжелую корзину. На самой опушке из травы поднялась оскаленная морда.
- Ах! - сказал Дамианидис, как нимфа, застигнутая во время купания.
- Вот и кошка Ю Ынбу, - обрадовался Игельник, глядя вслед животному, которое, руля хвостом, металось между стволами с гладкой зеленой корой.
- Вон их сколько, - Родчин кивнул в сторону небольшого стада белых пушистых созданий, щиплющих траву.
- Они подают нам пример, - одобрительно сказал Евгений. - Все живое должно питаться. Кроме того, согласно плану, надлежит сделать привал.
С большим проворством Дамианидис расстелил салфетку, оказавшуюся скорее скатертью, и стал разгружать корзину.
- Увы, увы, - сокрушался он, накладывая на ржаную лепешку влажный пласт творога и поливая его клюквенным желе, - я не вижу в здешних местах тех вкусностей, о которых столь обстоятельно говорилось в известных нам документах.
- Страшная угроза голода нависла над ними, - вступил Дмитрий, - и взоры несчастных путешественников невольно обратились к самому упитанному среди них. И сколь ни казалась им кощунственной мысль о превращении в продовольствие своего собрата, мучения плоти заглушили голос сострадания. Тщетно обреченный молил невольных палачей своих не осквернять божественных и человеческих установлений…
- Из божественных установлений, - прервал Евгений Родчина, - я помню одно: сладок сон трудящегося. - Он откинулся на спину и устроил голову на мягкой кочке.
- Благая мысль, - согласился Дмитрий, прилаживаясь щекой к животу Дамианидиса.
- Туземцы были настроены дружелюбно, и мы решили расположиться на ночлег, - сказал Борис. - Кстати, если вам интересно, один дружелюбно настроенный туземец таращится на нас уже несколько минут.
- Каков он? - спросил Родчин. - Мне брюхо Евгения заслонило мир.
- Вспомни горилл, встреченных тобой на жизненном пути, подержи их месяц на воде с сухарями, накинь на чресла линялую тряпку, мазни по лбу люминофором - и получишь полное представление.
- Да-а-а, - Дмитрий широко зевнул. - Очень интересно. - И засопел.
- Может быть, это и невежливо, - пробормотал Борис в сторону туземца, - но и мне захотелось прилечь.
И он тут же занял свободную половину обширного чрева Дамианидиса.
Туземец раз-другой наклонил голый череп с пустыми светлыми глазами, повернулся и затрусил в глубь леса.
К ракете возвращались в сумерках. Родчин с Дамианидисом распевали тягучие грузинские песни. Игельник шел последним, приговаривая на частушечный лад:
Вот какое чудак из Одессы
Огласил заявленье для прессы:
Никаких нету сил,
Тот чудак возгласил,
Удержаться от смеха в Одессе.
У трапа Дмитрий толкнул Евгения в бок.
- Куда теперь, мыслитель?
- Я свое отработал, - сказал Дамианидис. - Пусть Борис думает.
- Я же предлагал - к зеркалу вод, что услада для глаз. Я жду, что блеснет мне, окована сном, хрустальная чаша во мраке лесном.
- Твое? - спросил Дмитрий.
- Заболоцкого.
- Поедем на "кузнечике"?
- Давай перелетим со всем хозяйством, - предложил Игельник. - Шуму больше.
- Шуметь так шуметь, - согласился Родчин.
* * *
Корабль прыгнул блохой на полтораста километров и повис над поляной. Опоры уткнулись в грунт. Дмитрий был уже у выхода из навигационного отсека, когда стена с дверным проемом косо встала над головой. Родчина швырнуло назад, левое плечо встретило угол пульта, а сверху на Дмитрия рухнул Дамианидис. Боль отчаянная. Когда потолок занял обычное место, Борис приступил к осмотру.
- Перелом ключицы, - веско заявил он. - Никаких резких движений. Что посещением божьим болит, то благодарно терпеть. Полежи, Дима, мы мигом, только взглянем, что там.
Они вернулись через четверть часа. Одна из опор пришлась на тонкую корку, прикрывающую трехметровый провал. Ракета завалилась градусов на сорок, прежде чем телескопический удлинитель нащупал дно и отработал крен.
- Сейчас стоим прочно, - сказал Борис. - Полечимся?
Родчин кивнул.
- Больно смотреть, - осмелел Евгений, - как этот крепкий некогда мужчина в большое всего тела приходит разорение и смрадное согнитие…
Борис между тем принял позу целителя: левая рука венчиком пальцев смотрит вверх, правая тянется к плечу Дмитрия. Дамианидис в той же позе встал за спиной пациента. Поле обоих было невелико, не то что у Дмитрия, но попробовать стоило. И правда, боль поутихла, но плечо посинело и опухло.
- В следующий раз на меня падай, - попросил Борис Евгения. - Дима быстро срастит мне пару ребер. Ну что, свяжемся с Калиной?
- Из-за такого пустяка? Ни в коем случае, - сказал Дмитрий. - Не время.
- Для связи, может быть, и не время, а для ужина - в самый раз. Я вспомнил одну мысль из Священного Писания, которая произвела на меня глубокое впечатление: "Зачем сыны чертога брачного станут поститься, когда жених с ними?"
Дамианидис пошел на кухню.
- Жених - это… - начал Родчин.
- Ты, Дима, - сказал Игельник.
- А-а-а. Тогда сынам чертога придется ужинать без жениха. Жених идет спать.
* * *
Сначала все казалось мирным. Полосатые птицы цедили из клювов шелковый песок. Голубые ручьи проступали на мшистых полянах. Белые тигры мелодично мяукали, показывая широкие пеньки травоядных зубов, били хвостами и тыкались в ноги. Из проема в кустах появилось узкое пустоглазое лицо с волнистым клином бороды и светлым пятном над переносицей. По обе стороны лица застыли руки, соединенные тонкой струной, и струна эта тихо плыла к горлу Дмитрия.
- Борис! - закричал Родчин, но не услышал собственного крика. Завороженный плавным движением рук, он застыл. Лишь в последний миг, когда струна коснулась шеи, Дмитрий отпрянул и сел на постели.
- Борис!
Игельник продолжал надвигаться с туго натянутой удавкой в тонких пальцах. Дмитрий выбросил вперед правую руку. Удар в лицо Бориса. Родчин скатился на пол. Хруст. Очень болит плечо. Он метнулся к двери:
- Женька! Сюда!
Перед ним вырос Дамианидис. Большие карие глаза пусты. Между пухлых ладоней светилась такая же струна.
- Женя… Борис… - Родчин говорил еле слышно. Рванулся влево от Дамианидиса и, когда тот двинул грузное тело наперерез, прыгнул вправо. Открылся проход. Дмитрий бросился к двери, но закрыть ее за собой не успел. Борис и Евгений мчались следом.
Родчин скользнул в шахту и слетел вниз, к двигательному отсеку. Теперь выходной шлюз рядом. Но люк задраен, и он не успеет, ни за что не успеет отвернуть маховичок. Родчин привалился спиной к жесткому ребру. "Ну и шутки", - пробормотал он, глядя на подходивших Игельника и Дамианидиса.
- Ты дашь связать себе руки, - ровным тоном произнес Игельник. - И пойдешь с нами. Тогда не будет больно. Ты понял?
Голос Борьки Игельника. Его манера выпячивать губы.
- Больно не будет, понимаешь?
Это говорил Женька. Его толстый друг Женька Дамианидис. Это Женькина мама, тетя Эльпида, угощала Дмитрия овечьим сыром три месяца тому назад.
Родчин сидел тогда за дощатым столом, а Борис, весь в ознобе после купания в ледяном ручье, с восторгом глядел на синюю фаянсовую миску, где под полупрозрачной крышкой что-то жарко ухало.
- Ты учись, мой одухотворенный друг, - вещал Евгений, закатывая рукава куртки из шелковистых перепонок молоденького орнидила, по неосторожности напавшего на Дамианидиса-отца в плавнях Цинны. - Учись извлекать радость из простых, незамысловатых действий. Вот я беру лаваш, теплый, - он поднял указательный палец, - и заворачиваю в него - что? - правильно! Хороший кусок имеретинского сыра и маленький пучок тархуна. - Белый брусок с каплями на срезах и зеленый букетик исчезают в свернутой трубкой лепешке. - Я держу все это в правой руке, а в левую беру стакан вина из кувшина дяди Самсония. И, конечно, ты думаешь, что я сейчас же выпью это вино? И, конечно, ты ошибаешься! Прежде чем поднести к губам стакан с этим нежным, как бархат, напитком, о мой чуждый плотских утех друг Дима, необходимо совершить три поступка: поднять стакан и взглянуть сквозь него на солнце, посмотреть вокруг и встретиться взглядом с глазами родных и друзей и, наконец, убедиться, что у тебя под рукой есть сочный спелый помидор, который вслед за вином и сыром отправится в желудок, чтобы сделать тебя совершенно счастливым.
- Хорошо, я пойду. - Дмитрий протянул правую руку. - Вот. Левая не поднимается. Думайте, к чему привязать эту. - Он бессильно опустил голову. Ниже, ниже. Спина скользила вдоль гладкого ребра люка, ноги согнулись. Когда холодные тонкие пальцы коснулись его запястья, Родчин резко выпрямился и ударил Игельника головой в живот.
Он снова бежит, теперь вверх, к пульту связи. Запереться там, вызвать "Углич"… Дверь навигационного отсека. Щелчок замка. Он переводит дыхание. Протягивает здоровую руку к пульту. Гаснет свет. Пульт мертв - отключили питание.
Мерные удары в дверь.
По привычке Дмитрий представил себя как бы извне. Одинокий треножник ракеты на лесной поляне. Кубик-отсек. И в этом черном кубике - он, Дмитрий Родчин, оглушаемый тупыми ударами в дверь. Потолок - сплошной акрезатовый лист. Пробить вручную невозможно. Удар. Пол. Под ним кабели и перекрытие из того же акрезата. Удар. Стена с тверью, естественно, отпадает. Противоположная стена? Там пульт. Наощупь не разобрать. Да и все пространство за пультом забито оптоволоконными жгутами. Удар. Легкий треск. Стена справа - экран. Диагональ семьдесят сантиметров. Демонтировать монитор… Удар. Треск. Можно, определенно можно пролезть. За платой хрупкая перегородка, дальше - коридор, камера с оружием и скафандрами. Удар. Шаг к пульту, справа внизу инструментальный ящик. Отвертка. Шаг к монитору. Угол пульта впился в бедро. Удар. Продолжительный треск. Восемь винтов крепят корпус монитора. Первый, второй. Он бросает их на пол. Щель света у края двери. Шестой, седьмой. Правая рука идет под бандаж экрана. Удар. Щель становится шире. Левая рука - боли он не чувствует - отсоединяет разъемы. Удар, хруст. Он протискивается в прямоугольный вырез. Ногой пробивает перегородку. Белая труха. Дверь в отсек сорвана, но последнего удара он не слышит.
Проскочить дверь навигационного отсека Родчин не успел: путь преградила тучная фигура Дамианидиса. Женька, очевидно, не смог протиснуться в отверстие от монитора, а Борис, конечно, шел по следам Дмитрия и через секунду будет за его спиной. Рыча от боли, Родчин выбросил левую руку к глазам Евгения. Тот мотнул головой, открыл шею, и Дмитрий ударом в горло свалил его на пол. И тут же повернулся навстречу Игельнику. Борис шел как-то вяло. Рот приоткрыт, глаза блуждают. Дмитрий перехватил слабую кисть, вывернул, завел за спину. Боль, Родчин знал, была невыносимой, но Игельник даже в лице не изменился - просто сник, осел. Дмитрий повел его по коридору, втолкнул в камеру со скафандрами, правой рукой нашарил сонник и впрыснул Борису в плечо минимальную дозу. Игельник опустился на ковер. Когда Дмитрий вернулся к Дамианидису, тот стоял на коленях, со свистом вдыхая воздух.
Между густыми бровями тускло светилось пятно. Цепляясь за стену, он стал подниматься. Родчин подошел вплотную и разрядил инжектор в бедро Евгения.
Теперь - связаться с "Угличем", сообщить Калине: теория дала трещину, их шутовской колпак оказался бессильным.
Дверь в навигационный отсек была сорвана. Пульт связи отлично виден с порога. Вернее не пульт - месиво металла, кристаллов, пластмассы.