Нелегкое дело - патрулировать все шоссе, ведущие из Кристеншельда. Тем более что искомые преступники, возможно, еще скрываются где-то в городе, а город большой, и закоулков там много… Но если речь идет о таком серьезном преступлении, как - последовательно перечисляем - убийство женщины, похищение ребенка, а потом - оказание сопротивления властям, в результате чего убит один полицейский и серьезно ранен другой, - то можно обратить внимание и на такое пустяшное явление, как жалкая сельская дорожка направлением на три не менее жалкие деревни. А дело-то касалось не только светских властей - ООНовские полицейские по просьбе эмериканского ордена (розыск, патронируемый святой инквизицией, дело каким-то образом затрагивает интересы Римского Престола) подключились к расследованию, и как было бы удачно, если бы одного из террористов удалось взять живым! Но, к сожалению, Монкенская Окружная полиция - это вам не миротворческие службы, и преступник, чья личность до сих пор не установлена, был убит при оказании сопротивления властям. Бывший при патруле эмериканец брат Амелий не подробно, но уж как мог описал приметы террористов, успевших скрыться, и вообще эта республиканская полиция ни на что не годна, если бы не монахи - все бы позорно упустила, и мало ли, кому не хочется патрулировать никчемные сельские дороги - разозленные ООНовцы всех на уши поставили, эти дурацкие инквизиторы их науськали, откуда их чума принесла на нашу голову… Так, или примерно так, размышлял молодой полицай Иннокентий Леонид, сидя за рулем и стараясь не глядеть на жующего жвачку коллегу (все время кэп их вместе отправляет, издевается, что ли - как будто не знает, что они с этим Томасом друг друга терпеть не могут… Отвратительный день, да еще и солнечный, как назло. Эх, Эмма, Эмма, ну какого же Темного так поступать? Ведь этот урод, он просто посмешище всего отделения. Эх ты, Эмма, я-то думал, ты - понимающая девушка, а оказалась обычная шлюха, которая вешается на шею тому, кто больше даст… Да еще, в добавок ко всем несчастьям, разболелся давний приятель, коренной зуб, давно пора бы вырвать, теперь уж точно вырву - завтра же пойду в клинику, сколько можно мучиться… И если бы "этот урод" Томас не толкнул его локтем под руку (машина слегка вильнула), он и не заметил бы двух голосующих фигурок впереди, на обочине. Солнце светило прямо на двоих автостопщиков, и у одного ярко блестели светлые волосы, а второй был совсем маленький - подросток. Две противоположные мысли - "Описание, кажись, подходит" и "Вот надо же, сопляки какие, куда уж там террористы" - прозвучали в голове одновременно, когда Иннокентий, трогая кончиком языка дупло в больном зубе, нажал на тормоза.
…Рука Алана все еще висела, покачиваясь, в воздухе, хотя сердце уже обрушилось в пятки. Артур, пряменький, напряженный, смотрел на него снизу вверх. Фил, черный и непроницаемый, как всегда, чуть заметно кивнул товарищу, слегка оттесняя его назад, чтобы прикрыть собой… Так, стоп, какой еще Фил? Нет никакого Фила. Это сам Алан, теперь бывший еще и Годефреем, чуть заметно кивнул тому, за кого отвечал, слегка оттесняя его назад… чтобы тот мог бежать, если все будет совсем плохо.
Как это дико и непривычно - быть старшим из двоих. Быть тем, кто отвечает за себя и за спутника.
- Привет, парни. Автостопом занимаетесь?
Этот парень в серой форме был ненамного старше Алана. Наверное, где-то Риков (и Филов) ровесник. Второй, сидевший за рулем, был чуть-чуть постарше, слегка перекошенный на лицо; а этот выглядел и обращался вполне дружелюбно.
- Ага, - съеживаясь, Алан послал полицейскому самую свою безобидную и глуповатую улыбку. Главное - не выбиться из образа, помоги мне Господь, я сейчас - дебил-подросток, прогуливающий школу, а это - мой младший брат, о, надо же было быть таким дебилом, чтобы не придумать подходящую легенду заранее.
- Ага, сэр… Простите, сэр… А разве запрещено, сэр?
- Да вроде нет пока, - полицейский - ничего, довольно красивый парень, темноволосый, с тонкими усиками - языком передвинул во рту комочек жвачки. - Хотя это смотря кому. Поэтому, ребята, давайте показывайте документы.
Он уже выбрался из машины - для порядку, должно быть, для большей внушительности; солнце, светившее у него за спиной, окружало полицая золотым ореолом.
Второй полицейский, некрасивый и рябоватый, с длинным неприветливым носом, придававшим лицу какое-то унылое, птичье выражение, забарабанил пальцами по рации.
- Ой, сэр… Документы, сэр?..
- Именно - "документы, сэр", - передразнил красивый полицейский, кокетливо кладя руку на пояс, на рукоять ужасной резиновой дубинки. Глаза Алана невольно метнулись к ней, оценивая размеры и тяжесть. Потом виновато обратились к Артуру.
- Эй, Рики (Имя, словно бы освободившееся после смерти брата, выскочило само, совершенно случайно.) У тебя есть, это… какой-нибудь документ?
- Ой, не-а, - Арт округлил серые глаза, моментально понимая и подхватывая нить спасительной игры. - Или нет, щас. Погодите, сэр. Где-то справка была из школы…
Он старательно полез искать в свой клетчатый рюкзачок, потом, расстегивая джинсовую курточку, зашарил по карманам, что-то бормоча под нос, вроде "Сейчас, сейчас… Помню ведь, была же…" Полицейский терпеливо ждал, перекатывая во рту жевательную резинку.
- Давай, ищи-ищи… Братья, что ли?
- Ага, сэр, братья. (За долю секунды пытаясь решить, что хуже - показать личную карту с магнаборгской печатью и потом объяснять, что они делают в такой дали от дома в начале учебного года, или пытаться отвертеться так?) Я Алан, а это Ричард… Второе имя Эрих, сэр.
- Не-а, Ал, ничего нету, - огорченно сообщил Артур, покаянно разводя руками. - Вот, только учебник англского лежит…
Мгновение ужаса: некоторые дети подписывают свои учебники. Но не Артур: книжица, которую он с выражением тупого недоумения предьявил полицейским, была обернута в девственно-чистую бумажную обложку. Надписан только класс в верхнем уголке - "6, группа С".
- Да зачем мне твой учебник, - уже начиная раздражаться, полицай махнул рукой. - Мне личности ваши надо установить. Знаете, что бывает с теми, кто по дорогам без документов шляется? Их сажают в тюрьму на пятнадцать суток за бродяжничество, ("Ой, сэр, но ведь мы же не бродяжничаем, сэр…"), а потом отправляют их в детскую колонию. Если у них, конечно, нет дома. Где живете, парни?.. И куда направляетесь?
Еще мгновение замешательства (что соврать? А если обыщут? Наверняка обыщут… О-о, лихорадка, как же мы влипли…)
- Э… Это…
- Где живешь, я спрашиваю? Ты что, слабоумный?
- В М…В Магнаборге.
Полицейский - не этот, а другой, тот, что сидел в машине - громко присвистнул. У усатого брови слегка поползли наверх, а выражение тоскливого раздражения сменилось живейшим интересом.
- Вот как! Столичные, значит, жители?
- Д-да, сэр…
- И куда же имеем честь направляться в начале учебного года?
- Мы… Это… в Святогоры.
- Ишь ты, в Святогоры. А что вы в Святогорах забыли?
- У нас там дедушка… И бабушка.
- Удивительная любовь к прародителям, - фыркнул усатый полицейский, так и сверля Алана глазами. Солнце с каждой минутой опускалось все ниже, и свет его из оранжевого далался багровым. Как кровь, Боже Ты мой. Как кровь.
- Эй, Леонид, слышь, что он плетет? В деревню к бабушке собрался по осени. Навестить престарелую родственницу.
- А чего вам у нее понадобилось? - вопросил из глубины машины тот, кого назвали Леонидом. - И почему это вы в такой далекий путь без документов отправились, позвольте спросить?
- Отчим у нас… Очень злой, - вдохновленный безнадежным страхом, врал Алан, уже понимая, что болото затягивает все глубже, но продолжая трепыхаться из последних сил. - Вот мы с Рики и собрались оттуда подальше. Сэры, вы нас отпустите, пожалуйста, мы очень устали, очень не хотим, чтобы нас обратно отправили…
- Из дома, стало быть, сбежали? - Усатый полицейский похрустел суставами пальцев, довольный, будто совершил Бог весть какое удачное расследование. - Ну, это не наше дело. А дело это - Магнаборгской муниципальной полиции, с ней вам и разбираться, когда розыск объявят. К тому же вы, парни, еще и несовершеннолетние. Что, крепко вас отчим порол, что вы от него бежать намылились?
У Алана чуть свело лопатки. До чего же тяжело и отвратительно рассказывать эту жалкую, лживую историю, но что поделаешь, только бы получилось - и круглый дурак, забитый дома до предела, поднял перепуганные темные глаза.
- Ох, сэр… Еще как, сэр. Отпустите нас, сэр… Пожалуйста.
- Сожалею, парни, но у меня работа. Давайте-ка в машину, отвезем вас к вашему деду, установим личности. Раз документов нету.
- Документов, сэр? Так есть у меня документ, - заторопился Алан, скидывая рюкзачок. - Я-то думал, что вам вот его документ нужен. А вам, значит, главное, чтобы я документ показал?
- Матерь Божья, какой идиот, - потрясенно протянул полицай, еле сдерживая смех. Алан, как можно дольше копаясь в кармане рюкзака, то и дело что-нибудь роняя - ("Да ты что, не видишь, Том - он нас дурачит! Под дебила косит, сопляк. В машину их обоих, и в Кристен на выяснение!" - злобно прозвучал из фургончика голос унылого полицейского) наконец извлек красную потрепанную книжечку, глупо улыбаясь, протянул ее усатому Тому. Может быть, еще и пронесет.
Том несколько секунд, слегка хмурясь, шевеля бровями, всматривался в фотографию, шуршал страницами. Вслух прокомментировал:
- Год рождения - 116. Ничего себе школьничек, Алан Эрих. Девятнадцать, значит, лет?
Обратил-таки внимание, гад. Обратил.
- Ладно, господа, - второй полицейский, с легкой ленцой вылезая из-за руля, звякнул какими-то зажатыми в руке ключами. - Давайте-ка, полезайте в фургон. В Кристене с вами эти… инквизиторы потолкуют - и езжайте куда хотите, хоть к бабушке, хоть к прабабушке. А то что-то вы темните много.
Он хотел открыть заднюю дверь фургона, ту самую, что с зарешеченным квадратным окошком - вот что он хотел сделать, этот полицейский с выражением лица, как при зубной боли. И теперь уже точно не осталось другого выхода, подумал Алан с тоской, с безумным страхом, все не умея, никак не желая стать Филом, но делать было нечего. Будем надеяться, что Артур успеет удрать. Добраться бы ему только до Преобораженки, а там помогут.
И Алан, больше всего на свете не желавший боя и старавшийся избежать до последнего, все-таки сделал это - у меня есть одно преимущество, неожиданность - стиснул зубы и, за полсекунды помолившись без слов, одним именем - "Годефрей" - бросил свое тело вперед, на того, кто все еще держал его личную карту, с сомнением вглядываясь в листок о полученном образовании.
Charge, добрый сэр. И забудь о своей жизни. Мама, папа, все святые, помогите мне, я не умею драться.
Быстрота сработала лучше, чем сам Алан предполагал и смел надеяться. Они с высоченным усачом, онемевшим от неожиданности, покатились на землю, полицай слегка ударился головой об открытую дверцу машины. Алан даже не мог крикнуть Артуру "беги" - чтобы не привлечь к нему лишнего внимания; лучше всего было бы отвлечь обоих полицаев на себя и только надеяться, что мальчик сам догадается, что нужно сделать. Сколько-то времени, хотя бы несколько минут, Алан расчитывал их обоих задержать. А потом, когда его все-таки убьют, останется положиться на милость Божью.
Как ни смешно, он недооценил свои силы: месяца тренировок под Риковым руководством все-таки не прошли впустую, и Алан довольно искусно вцепился врагу в кадык, изо всех сил придавливая его к земле, чтобы не дать ему вооружиться дубинкой. Хрипя и плюясь ему в лицо, полицейский не сразу принялся отбиваться - видно, совсем не подозревал хоть какой-то опасности в хлипком на вид светленьком дурачке.
Однако ужасающий удар по голове, взорвавший сгусток красноватой тьмы в глазах, едва не вышиб Алана прочь из сознательного мира. Следующий удар той же дубинки, уже не по затылку - Алан слегка завертелся, как раздавленная змея - пришелся в скулу, захрустела какая-то кость, мне сломали голову, подумал Алан, превращаясь в шар черной боли, пока полицейский тяжелый ботинок вламывался ему куда-то пониже спины, в копчик, пронизывая весь позвоночник. Однако он не разжал пальцев, уже заваливаясь на бок, попытался свести их в кольцо конвульсивным движением, которому боль только придала больше сил. Алан не знал, кто это хрипит - он сам или его враг, плюющийся сгустками слизи; цель второго врага была - разорвать их, разъединить, и он попробовал из последних сил прикрыться тяжелым, изгибающися под ним телом, пока очередной удар не вломился ему в плечо, в локоть, в шею - туда, где она переходит в спину, и торчит такой специальный позвонок, болящий, если долго сидеть за компьютером…
Он чувствовал боль - но как отдельные тупые вспышки темноты; мудрое тело, лучшее оружие, уже действовало само, независимо от осознания того, что больше он не выдержит; и оно не собиралось отпускать горло врага, не собиралось кончать драться, извиваться, уворачиваться, откатываться в сторону, пока его совсем не разобьют.
Когда новая, еще неизведанная боль прошила ему - Слава Богу, не спину, и слава Богу, не голову, нет, всего лишь левый бок, зацепив только самый край, кожу, и что там еще - мышцу, жир - он уже не смог сдержаться, заорал, разжимая пальцы и замирая на миг (вот, меня убили)… Это выстрелил наугад, добравшись-таки до пистолета, придавленный Аланом полицейский - но выстрел был не самый удачный, хотя и в упор. Впрочем, все равно хорошо - Алан, изгибаясь от боли, на миг замер, слабея, и этого мига хватило тому, что стоял над ним с дубинкой, чтобы заломить беззащитную руку, навалившись откуда-то сверху (третьим в нашу кучу-малу, а кто третьим в нашу кучу-малу), и рука страшно захрустела, будто бы отрываясь, и Алан снова закричал… Сейчас я умру, сейчас я потеряю сознание, блаженно подумал он, проваливаясь куда-то в колыхающееся небытие, а Король, наверное, успел уйти, а если нет - я все равно выхожу из игры.
Новый звук выстрела, бухнувший, как собачий лай, пинком выпроводил его из небытия обратно. Тело, навалившееся сверху, превратилось из источника бешеной боли просто в мягкую, мешающую дышать, оползающую вниз гору, и Алан сполз вслед за нею, полуослепшими глазами сквозь розовый дымок глядя на Короля.
Артур, бледный, с закушенными губами, в одной мятой футболке стоял над ним, двумя руками держа перед собой еще теплый пистолет.
Труп полицейского, с головой, запутавшейся в наброшенной сверху синей джинсовой курточке, курточке, в которой зияла прожженная выстрелом круглая дыра. Пустая кобура хрустнула под телом, мягко свалившимся набок - с мешанины тел, и дальше, на асфальт.
- Ар…ти… - выговорил Алан, с трудом разлепляя губы. Ему было трудно говорить, но еще труднее - думать, соображать, что происходит, что надобно делать дальше. - Ты… его… убил.
Мальчик кивнул. Руки его сильно дрожали. Он хотел что-то сказать, но вместо этого побледнел еще сильнее, все не выпуская пистолета, оперся на машину, согнулся пополам - и его стошнило.
Алан попробовал встать - и, как ни странно, ему это удалось. Бок слегка кровоточил, но болел несильно: пуля прошла навылет, не зацепив ничего существенного. Хуже всего оказалась правая рука, отказывающаяся повиноваться, вся пульсирующая болью, да еще - настойчивый розоватый туман, все сгущавшийся перед глазами. В голове от двух ударов что-то сместилось, и соображать давалось с трудом.
Однако нужно было доделать начатое. Усатый полицейский лежал без сознания, основательно Аланом придушенный - но мог со временем и прийти в себя. Алан, нагибаясь медленно, как старик, вынул пистолет из кулака лежащего, разгибая палец за пальцем; но выстрелить в бессознательного не смог. Так и стоял над ним в розоватом тумане, покачиваясь и слушая свое тело, которое начало болеть разом во всех раненых местах, решив наконец заявить хозяину, что пора бы ему и на покой.
Арти, которого только что вырвало, с отвращением вытер губы рукой. Посмотрел на руку с не меньшим отвращением - и вытер ее о штаны. Кажется, на этот раз мозгов у него было побольше, чем у Алана, несмотря на то, что он только что убил человека. Это осмысленный и железный Арти достал из кармана Аланского рюкзака складной ножичек и аккуратно по очереди проткнул им все четыре шины. Потом отыскал в машине рацию - черный ящичек вроде радиотелефона, у него в руках как раз начавший хрипеть и курлыкать - и несколькими ударами рукояткой пистолета размозжил его в куски.
Алан наблюдал за его деятельностью сквозь свой красный туман, и восхищался бы - но не мог. Слишком болела рука. И голова. И поясница. И бок.
Солнце светило закатным, багрово-оранжевым светом, окрашивая в красное и без того красное поле боя, длившегося не долее трех минут.
- Надо куда-то деть тело, - сообщил стеклянным голоском Арти, поднимая свою куртку с головы трупа. Алан послушно кивнул, думая, что же будет, если он потеряет сознание. Потом он левой рукой помог мальчику затолкать тело в фургон. В ту самую открытую заднюю дверь, которую закрыли бы за ними обоими.
Бессознательного человека - а что с ним сделаешь - оставили как есть. Алан хотел проверить, жив тот или нет, но понял, что если наклонится - то упадет и уже не встанет. Оба пистолета, так неуместно смотревшихся в тоненьких руках мальчика, Артур положил в свой рюкзачок, чтобы выкинуть где-нибудь по дороге. И лучше - в воду.
Теперь надо было уходить. И уходить не по шоссе, а лесом, если не желаешь, чтобы вслед за полицейскими за тобой приехало несколько десятков их друзей и коллег. До ближайшей деревни Святогоры, чьи огоньки уже начинали зажигаться за ближайшим поворотом, было совсем недалеко. А до Преображенки - еще километров двадцать, и по прямой, только в конце дорога круто забирает вправо. Может быть, если идти не по шоссе, а напрямик через лес, получится даже меньше.
Арти вытащил из Аланова рюкзака чистую майку, разорвал на две половины, сделал толстый тампон. Когда-то у двоих искателей короля была походная аптечка, а в ней бинты, йод, ранозаживляющая мазь… Но все эти сокровища остались в рюкзаке у Годефрея, а Годефрей остался далеко-далеко, по ту сторону мира, и жалеть об этом было незачем. Поэтому пришлось ограничиться жеваными листьями подорожника и тампоном, плотно примотанным к боку полосами пластыря. Пока сойдет и так, тем более что рука болела куда сильнее.
Они спустились с шоссе, примерно прикинув направление, и зашагали - сначала через поле, на котором белели скрюченные стволы маленьких горных яблонь, а потом - в лесок, все густеющий по мере продвижения, а закат на небесах догорел, и наступила осенняя ранняя ночь.
Алан шел, и каждый шаг отдавался во всем теле тупой оглушительной болью. Несколько раз он останавливался от розоватого дымка, все уплотнявшегося в глазах, и страшное головокружение выворачивало тошнотой его пустой желудок. Вернее, в первый-то раз он был еще не совсем пустой, а потом остались только мучительные позывы.
- Были бы мозги… было бы… сотрясение, - ответил он чуть слышно на встревоженный молчаливый взгляд Артура Артуровой же шуткой, с трудом отрываясь от очередного спасительного дерева. - Надо… идти. Только вот попью… водички.