Часы проходили в томительном однообразии. Фидер четко и ясно проступал на киноснимках, не обнаруживая никаких признаков разрыва или другого повреждения. Под давлением своих колонн торпеда шла прекрасно, легко буравя массивный габбро. В минерализации не было надобности, и это сберегало энергию аккумуляторов.
Каждый час Володя и Брусков разговаривали со снарядом, сообщали о пройденном пути, о положении торпеды, о своем самочувствии, шутили, смеялись...
Через некоторое время они пообедали, и Брусков велел Володе закрыть глаза и постараться уснуть. Наблюдение за киноаппаратом он взял на себя. Несмотря на возбуждение, Володя быстро заснул. Брусков нес первую вахту в течение шести часов, установив для Володи четырехчасовые вахты. Порядок этот держался, однако, недолго.
В конце своей второй вахты, через восемнадцать часов после выхода торпеды из снаряда, на расстоянии ста сорока четырех метров от него, Брусков заметил на киноснимке концы основного и резервного фидеров. Они одиноко торчали среди размельченной массы породы, возвышаясь над одним из минерализованных сводов в трассе снаряда. Изменив направление торпеды и осторожно продвинувшись выше еще на два метра, Брусков ввел ее в трассу и сейчас же заметил на снимке конец верхней части фидера, зажатый осколками в плотно сбитой куче щебня.
Максимально выдвинув колонны давления, он остановил моторы. В наступившей тишине Володя сразу проснулся.
- Что такое? - тревожно спросил он. - Почему торпеда остановилась?
- Поздравляю - приехали! - весело ответил Брусков. - Никита оказался прав. Обрыв произошел совсем близко от снаряда. Нам повезло! Приготовь инструменты и запасной фидер, а я подготовлю место для работы под торпедой.
Сообщив Марееву о находке, Брусков начал маневрировать колоннами давления. Приподнимая попеременно каждую из трех колонн и всегда имея под торпедой в качестве опоры одну из них, он терпеливо и старательно, используя всю мощность мотора, утрамбовывал измельченную породу. Непрерывная струя минерализатора, пущенная из крайнего круга выходных трубок, превращала ближайший внешний слой этой породы в окаменевшую, несокрушимую оболочку вокруг пустоты, постепенно разраставшейся под торпедой. Через три часа медлительного слонового танца на месте под торпедой образовалось цилиндрическое пустое пространство, высотой около двух метров, в непосредственной близости от нижнего конца фидера.
- Ну, Володя, - сказал Брусков, окончив эту работу и остановив мотор, - надевай шлем и перчатки... Только, смотри, наглухо!
Одевшись, он заботливо проверил скафандр Володи.
- Как будто все в порядке! - произнес он в микрофон. - Я возьму с собой инструменты, а ты понесешь провод в шланге и материалы. Пошли!
Через десять минут оба были уже под торпедой, среди трех стальных колонн. У ног их на сплошном стальном полу, образованном тремя расправленными зонтами, лежали шланги с фидером, изоляционные материалы и разнообразные электрические инструменты с тянущимися вслед за ними проводами из торпеды. Для связи со снарядом был вынесен главный радиоприемный и передаточный аппарат и установлен в стороне на особом ящике. Сильный электрический фонарь, подвешенный под самым днищем торпеды, заливал ярким светом небольшой цилиндрический грот с круглой шероховатой стеной, усыпанной блестками плагиоклаза, темными длинными кристаллами роговой обманки, серо-зелеными искорками авгита.
Брусков быстро определил местонахождение нижнего конца оборванного фидера и небольшим электроотбойным молотком начал пробивать свежеминерализованную оболочку. Электромолоток без усилий входил в нее, легко отваливая целые куски.
Брусков озабоченно покачал головой. Очевидно, процесс отвердения размельченной массы еще не совсем закончился.
Через несколько минут в глубокой выемке показался оборванный конец шланга. Брусков попытался втянуть его в пространство под торпедой, но ухватиться за шланг в узкой выемке было неудобно, и пришлось опять пустить в ход электромолоток, чтобы расширить ее. Лишь после этого с большим трудом Брускову при помощи Володи удалось втянуть конец шланга под торпеду. Узкое отверстие его было забито мелким, как пыль, песком. Надо было прочистить шланг, так как иначе жидкий водород впоследствии не сможет поступать в подземную электростанцию и вся работа экспедиции, все жертвы и усилия окажутся бесцельными. Но прочищать обычными средствами такой тонкий шланг в этих условиях было невозможно. И поэтому Брусков решил отрезать от него кусок за куском, пока не доберется до вполне свободного от песка участка шланга.
Под лезвиями электрических ножниц отлетали забитые песком куски шланга. С каждым отрезываемым сантиметром беспокойство Брускова увеличивалось. Наконец, когда ножницы приблизились почти вплотную к пробитой минерализованной стенке, песок в отверстии шланга исчез. Тогда Брусков принялся за припай нового куска фидера к старому и за соединение стальной спирали шлангов. Володя приготовил раствор изоляции. Как только Брусков окончил свою работу, Володя немедленно наложил на место соединения раствор, который под действием высокой температуры моментально схватил соединенные концы.
- Алло, Никита!.. - отдуваясь, крикнул Брусков в свой микрофон. - Первая часть работы сделана!..
- Поздравляю, Мишук, поздравляю, дорогой! - донесся голос Мареева.
- Обрати внимание, Никита, на огромный недостаток в конструкции наших скафандров.
- В чем дело? - забеспокоился Мареев. - Трудно дышать?
- Нет! - засмеялся Брусков. - В этом отношении все прекрасно... Но пот со лба не могу стереть... Честное пионерское - это ужасно неприятно!
- Ты испугал нас, Михаил, - присоединилась к разговору Малевская. - Кстати, как наш пионер?
- Молодцом, Нина! Без него у меня ничего не вышло бы... Ну-с, будьте здоровы! Принимаемся за верхний конец. Там дело будет проще, он вряд ли забит песком, но добраться до него труднее...
Верхний конец шланга находился почти на уровне днища торпеды и немного в стороне от нижнего конца шланга. Электромолоток должен был произвести здесь еще более разрушительную работу. Втянуть верхний конец шланга под торпеду было невозможно. Приходилось делать в стенке достаточно широкую и глубокую выемку, чтобы можно было достать шланг инструментами и произвести необходимые операции.
Брусков торопился необычайно. С возрастающим беспокойством он оглядывался на израненную, исковерканную стенку, которая должна была выдерживать мощный напор окружающей рыхлой породы. Он работал быстро и напряженно, почти по грудь углубившись в выемку.
- Скорее, Володя! Готовь раствор! - сказал он, задыхаясь. - Следи за минерализованной стенкой. Она может не выдержать напора породы.
- Есть, Михаил! Раствор почти готов.
Уже закончен припай основного фидера. Едва Брусков принялся за соединение резервного фидера, он услышал испуганный возглас Володи:
- Михаил, Михаил!.. Стенка выпячивается внутрь! Я ясно вижу!
- Подожми это место отбойным молотком! - крикнул Брусков, обливаясь потом, но не бросая работы. - Я сейчас кончаю... Алло!.. Алло!.. Никита! Скорее!..
- Слушаю! Слушаю! В чем дело, Михаил? - послышался голос Мареева, полный тревоги.
- Минерализованная стенка не выдерживает напора породы... Я тороплюсь... Кончаю исправление... Требуй немедленно с поверхности пробного напряжения... Скорее!.. Я кончил!.. Я буду ждать в торпеде... Прерываю...
Он хрипел от нечеловеческого напряжения. Пот заливал ему глаза, забирался в рот и ноздри.
- Володя! Живо раствор!
- Есть раствор!
Принимая огромную ложку с раствором, Брусков успел кинуть взгляд на минерализованную стенку. Большой участок ее выпятился внутрь между двумя проломами, как огромный желвак. Рукоятка отбойного молотка, наклонно припертого к стенке, под страшным напором извне почти целиком погрузилась в породу.
- Убери радио в торпеду! - крикнул Брусков. - Живо!.. Я сейчас иду за тобой!..
Его расширившиеся глаза, искаженное лицо, хриплый, отрывистый голос испугали Володю больше, чем самая опасность, надвигавшаяся на них. В ужасе он бросился к радиоаппарату, схватил его с ящика и в один прыжок очутился возле узкой лесенки, спущенной из люка торпеды. Но едва он успел взобраться на третью перекладину, - мягкий грохот, похожий на отдаленный гром, потряс торпеду и оглушил Володю. В следующий момент могучая волна, зеленовато-коричневая, словно осыпанная бриллиантами, хлеснула его по ногам, сорвала с лестницы и швырнула вниз. Он успел заметить, что с той стороны, где работал Брусков, густой коричневый поток, вздувшись, как водопад, ворвался под торпеду. Срывая целые глыбы минерализованной стены и заливая стальные колонны торпеды, он быстро наполнил цилиндрический грот. На мгновение над потоком высоко взметнулась рука невидимого Брускова, мелькнуло стекло его разодранного шлема, затем что-то огромное обрушилось на затылок Володи, он громко вскрикнул и потерял сознание...
* * *
Яркий свет заливал шаровую каюту снаряда. Во всех его помещениях горели лампы, - роскошь, от которой Мареев отказался после разрыва фидера, когда он перевел осветительную сеть на питание от аккумуляторов.
Мертвая тишина царила в снаряде.
В гамаке, за раздвинутым пологом, закрыв глаза и подложив руки под голову, неподвижно лежала Малевская. Время от времени грудь и плечи ее вздрагивали, слышался короткий, прерывистый вздох, и вновь ее тело застывало в неподвижности.
Мареев сидел у столика, подперев голову рукой. Другой рукой он, в глубокой задумчивости, машинально перебирал листы толстой ученической тетради, испещренные чертежами, формулами, столбцами вычислений. Столик был загроможден разбросанными в беспорядке книгами, картами, тетрадями - так их оставил Володя в спешных сборах к путешествию в торпеде...
Мареев вздохнул и, переменив положение, сжал голову ладонями. Помолчав, он тихо, как будто про себя, заговорил:
- Последние слова Михаила были о том, что он закончил работу... И ток с поверхности пошел... и до сих пор идет... Исправно, без перебоев... Значит, он действительно... вполне закончил работу... Значит, он должен был успеть спастись от обвала... Он ведь знал, что грозит обвал... Он сам мне крикнул об этом...
Мареев помолчал, продолжая сжимать голову и покачиваясь на стуле, как от непрерывной, сверлящей боли.
- Радиостанция, очевидно, погибла... - тихо продолжал он. - Возможно, что торпеда повреждена...
- Замолчи, Никита! Замолчи!..
Малевская выскочила из гамака. На ее бледном, осунувшемся лице горели красные, воспаленные глаза. Волосы были растрепаны, ворот голубого комбинезона - расстегнут. Она заметалась по каюте, натыкаясь на лестницу, на стулья, на столики.
- Я не могу больше, Никита! Кажется, я схожу с ума... Если с торпедой авария, они отрезаны от нас и от всего мира... Обречены... Может быть, ранены... Может быть, убиты!.. Убиты!..
Она остановилась посреди каюты и закрыла лицо руками.
- Володя... мальчик мой... бедный мой мальчик...
Потом она резко повернулась к неподвижно сидевшему Марееву.
- Мы должны подняться к ним! - резко крикнула она Марееву. - Подняться! Если нельзя вертикально, пойдем по спирали! Мы не имеем права оставаться здесь в бездействии! Никита... - она умоляюще сложила руки на груди. - Никита... Ведь каждый час промедления может быть гибелен для них...
Мареев медленно, тяжело встал. Глубокие морщины на лице - от ноздрей к уголкам рта, на лбу, на переносье - стали за последние дни еще глубже, еще резче. Долгие бессонные часы, разъедающие сомнения, муки бессилия и бездействия наложили суровый отпечаток на твердые черты его лица.
Он подошел к Малевской и положил руку на ее плечо. В его глазах засветилась жалость.
- Нина... родная... Мы не должны терять головы. Не поддавайся отчаянию... Оно плохой советчик. Пойми, мы не имеем права уходить отсюда. Мы должны их ждать здесь! Что будет, если мы разойдемся с ними? Торпеда, быть может, повреждена и не в состоянии итти с обычной быстротой. В конце концов прошло лишь двое с половиной суток. Даже при нормальных условиях они не могли вернуться раньше чем через сорок восемь часов...
- Но сколько ждать? Сколько еще томиться в бездействии?
- Подождем еще тридцать шесть часов. Обещаю тебе: если они в течение этого времени не вернутся, мы пойдем на поиски их.
- Хорошо, Никита... - надломленным, сразу ослабевшим голосом сказала Малевская. - Хорошо... Подождем...
Она подошла к столику, упала на стул, на котором только что сидел Мареев, и уронила голову на раскрытую тетрадь Володи.
- Алло! Никита!.. Включи экран!..
Голос Цейтлина прозвучал в обычный для разговоров со снарядом час. Мареев посмотрел на Малевскую, на ее рассыпавшиеся по листкам Володиной тетради волосы и медленно пошел к экрану телевизора...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЗАТЕРЯННЫЙ В НЕДРАХ
... Голова болела так сильно, что даже поднять веки казалось невыносимым мучением. Но что-то подсознательное твердило: это надо сделать. Медленно, преодолевая мучительную боль в затылке, раскрылись ресницы... Яркий свет ударил в глаза, и веки опять сомкнулись.
И вдруг вспыхнуло сознание и в одно мгновение разорвало пелену тумана.
Забыв о боли в затылке, Володя широко раскрыл глаза и приподнялся на локте. Его голова ударилась о днище торпеды. Свет падал сверху. Володя лежал на мягкой массе измельченной породы, в свободном узком пространстве между нею и торпедой. Его ноги почти целиком были засыпаны породой, голова находилась у самого люка. Подальше, возле крайней колонны, из песка высовывалась по локоть рука Брускова со сжатым кулаком. Рядом с ней виднелась верхняя часть его шлема и поблескивал уголок стекла от очков, как будто внимательно следя за Володей.
Все стало ясно.
"Обвал... Нас засыпало..."
Его охватил ужас. Малевская, Мареев, модель электростанции, мама, отец в цехе, расплавленная магма, страшный зеленовато-коричневый водопад - все завертелось на миг, как в калейдоскопе. Из головокружительного хаоса в сознании вдруг выплыл и все оттеснил темный спасительный зев раскрытого люка торпеды... Туда!.. Скорее туда!.. Под надежную стальную оболочку!
Володя заметался в сыпучем раскаленном песке. Едва вытаскивая ноги, он полз на дрожащих руках, всхлипывая и задыхаясь.
Сколько времени прошло, пока он вполз в торпеду? Несколько минут или много часов? Володя не мог бы ответить.
Захлопнулись внешние и внутренние крышки люка торпеды. Лежа на полу, Володя дрожал мелкой, изнуряющей дрожью. Радость спасения пересиливала все чувства.
Постепенно утихало волнение. Пробивались первые, робкие мысли.
"Что теперь делать?.. Не повреждена ли торпеда? Надо скорее уходить отсюда!.. Я сумею пустить ее в ход... Скорее к снаряду... к Марееву... А Михаил?.. Погиб?.. Раздавлен?.."
Опять от ужаса пропали мысли, затуманилось сознание... Но он, Володя, жив... Он жив! Какое счастье!.. И вновь прояснился мозг и замелькали мысли:
"Надо скорее к Марееву... А Михаил?.. Мы вернемся сюда, отыщем его..."
Медленно, держась за стенки торпеды, Володя встал и выпрямился. Все тело болело. С трудом двигая руками, Володя отстегнул каучуковый воротник скафандра, откинул на спину шлем и посмотрел вокруг себя.
Вдруг громкое, неудержимое рыдание потрясло все его тело. В мертвом, равнодушном безмолвии, под бесстрастным светом электрической лампы он прислонился лбом к стальной оболочке торпеды и долго плакал горько и безутешно.
"Михаил... бедный, милый... Тут... внизу... под ногами... совсем близко..."
Сердце разрывалось при воспоминании о руке со сжатым кулаком, о стеклышке, которое так внимательно смотрело...
Снаряд не успеет вернуться... нет, не успеет... А он, может быть, ждет...
И так же внезапно, как начались, рыдания прекратились. Володя, оцепенев, стоял у стенки торпеды, ощущая лбом ее холод.
Неожиданно он выпрямился, глаза засверкали серьезно и решительно, румянец залил побледневшие щеки.
Володя бросился к люку, ведущему в нижнюю камеру, и отыскал там короткую, широкую лопатку. Быстро, дрожащими руками, натянул на голову шлем и застегнул вокруг шеи каучуковый воротник.
Через несколько минут он полз под днищем торпеды к руке, торчавшей из массы песка, к мягко поблескивавшему стеклышку полузанесенного шлема...
Больше двух часов, скорчившись в тесном пространстве под торпедой, откапывал он безжизненное тело Брускова. Много раз он бросал лопатку и в изнеможении опускался на песок, тяжело дыша, не чувствуя натруженных рук, с невыносимой болыо во всем теле.
Когда Брусков был почти освобожден из-под тяжелого рыхлого слоя породы, новый приступ отчаяния овладел Володей: шлем Брускова на правой щеке был разорван и залит кровью, уже запекшейся. Сквозь стекла очков было видно, что кровью залито и все его безжизненно-бледное лицо.
Но отчаяние длилось недолго. С новым приливом яростной энергии Володя продолжал откапывать Брускова.
Невероятно тяжелым показалось Володе тело Брускова, когда он потащил его к люку и начал втаскивать в торпеду. Как страшно было прикасаться к мертвенно-неподвижному телу и прижимать его к себе!
"Он жив... - настойчиво убеждал себя Володя, - он только ранен... как тогда, в пещере..."
Он чувствовал, что не мог бы заставить себя держать в руках тело мертвеца. Лишь мысль, что Брусков жив, поддерживала его энергию и помогала ему преодолевать безотчетный ужас перед смертью и страх перед местом катастрофы.
Когда тело Брускова - тяжелое, мягкое, как будто бескостное - опустилось в полусидячем положении на пол цилиндрической камеры, Володя собрал остаток своих сил и опять вышел наружу, чтобы обрезать провода к засыпанным инструментам и внести лампу в торпеду. Лишь герметически закрыв за собой оба люка - внешний и внутренний, - он опустился на пол в тесной близости с телом Брускова и почти без сознания долго оставался в неподвижности.
Внезапно вспыхнула мысль:
"Нельзя медлить!.. Промыть, перевязать рану... Скорее!.. Он истекает кровью..."
С невероятными усилиями Володя поднялся на ноги, скинул с себя шлем и скафандр и стал снимать шлем Брускова. Голова Михаила бессильно свисала на грудь, почти касаясь согнутых колен. Отстегнутый шлем не поддавался усилиям Володи: края разреза, залитые толстым слоем крови, запекшейся вместе с песком, плотно пристали к лицу. Тогда Володя обрезал ножом материю шлема вокруг раны, обмыл теплой водой лицо Брускова, проделал несколько приемов искусственного дыхания и наконец остановился, измученный, едва держась на ногах, совершенно подавленный. Брусков не проявлял признаков жизни.
"Неужели умер?.. Это смерть?!."
Холодный ужас охватил его от сознания непоправимого несчастья. Замерло дыхание.
"Нет!.. Нет!.. Не может быть!.."