- О, это было бы великолепно! Не забудь, что нам потребуется немало времени на подготовку свободного пространства для станции. Мы это сделаем без него, а когда можно будет приняться за установку и монтаж батарей, он будет уже вполне здоровым... Как будто все складывается недурно... Мы близки к цели.
- Я страшно рада, Никита. Только бы установить станцию, пустить ее скорее в ход!
- Дать ток на поверхность... Добиться нового триумфа советской науки и техники... Ради этого стоит рисковать, - убежденно закончил Мареев.
Они еще долго разговаривали, возбужденные близким осуществлением своей цели, мечтая о прекрасном будущем, когда десятки, сотни мощных станций будут выкачивать на поверхность энергию земных недр, насыщать ею гигантские заводы и фабрики, оживлять холодную Арктику, превращать пустыни в цветущие сады, мчать из края в край огромной счастливой страны электропоезда, стремительные, как молнии.
Весть о скором окончании пути вызвала бурный восторг у Володи и, казалось, придала новые силы больному Брускову. Говорили только о близкой остановке снаряда, с нетерпением считали оставшиеся метры. Гудение моторов уже казалось слишком спокойным и ровным. На уроках географии, геометрии, истории Володя неизменно переходил на разговоры о закладке станции, о новых мощных установках, намечал на карте пункты для них и тормошил Мареева и Малевскую бесконечными расспросами.
В охватившем всех оживлении прошло почти незамеченным появление богатого месторождения медных руд на глубине тринадцати тысяч ста пятидесяти метров. Малевская, однако, тщательно исследовала эту залежь на всем ее протяжении по пути снаряда. Руда была магматического происхождения. Она, несомненно, образовалась во время застывания магмы и состояла из халькопирита, борнита и пирита, но преобладала в ней самородная медь, что представляло большую редкость и придавало особую ценность этому месторождению. Залежь меди уходила в глубину на пятьсот двадцать метров и по своему богатству могла бы иметь мировое значение.
Володя помогал Малевской при исследованиях залежи, но не очень внимательно слушал объяснения о происхождении, составе и значении меди. Он думал теперь только о станции. Однако последняя фраза Малевской задела его за живое.
- Почему ты говоришь, Нина, что эта залежь только могла бы иметь мировое значение? - спросил он.
- Потому что руда слишком глубоко залегает. Тринадцать километров - пока недостижимая глубина для современной горной техники.
Володя презрительно фыркнул и поднял голову от микроскопа.
- Вот еще! Пустяки какие! А наш снаряд? Ты постоянно забываешь о снаряде, Нина! Рабочие спустятся сюда в скафандрах и будут добывать руду.
- Совсем просто! - рассмеялась Малевская. - Какой ты прыткий, Володька! А как доставлять руду на поверхность? По пять тонн с каждым рейсом снаряда?
Володя задумался, но лишь на одно мгновение. Он сейчас же оживился и категорически заявил:
- Это неважно! Самое главное - добраться до руды, а как ее переправлять наверх - придумают другие. Не могу же я тебе сию минуту предложить такой способ...
Он обиженно повернулся к микроскопу и склонился над ним.
Когда на глубине тринадцати тысяч пятисот метров пирометр показал температуру окружающей породы в четыреста двадцать восемь градусов, Брусков начал проявлять недовольство своим положением. При каждом удобном и неудобном случае он громогласно заявлял, что чувствует себя уже достаточно хорошо и хочет встать и прекратить это позорное лежание. Он уверял всех, что за семь суток совершенно поправился и что он лучше Щетинина знает, насколько окрепло его здоровье. Все старались отшутиться, так как отлично понимали, чего добивается Брусков: быть на ногах к моменту остановки снаряда. Малевской приходилось чаще всех выдерживать его атаки; натиску Брускова она противопоставила приказ начальника экспедиции: "считать Брускова больным и до полного выздоровления освободить его от вахт и выполнения каких бы то ни было работ по экспедиции". Тогда возмущенный Брусков подал на имя начальника экспедиции официальный рапорт о том, что он, Брусков, вполне здоров и просит отменить приказ. На рапорте появилась столь же официальная резолюция о необходимости представить справку лечащего врача. На следующий день, при появлении на экране профессора Щетинина, Брусков принялся лебезить перед ним, восхищаться его методами лечения и доказывать, что именно благодаря этим замечательным методам он теперь совершенно здоров и может гулять по снаряду и что необходимо только его, профессора, разрешение.
Во время этого разговора Володя, забравшись в гамак и уткнув лицо в подушку, чуть не задохнулся от хохота. Мареев сидел за столом спиной к экрану, углубившись в какую-то огромную книгу, и искусал себе все губы, чтобы не рассмеяться. Малевская страдала невыносимо: она должна была в качестве ассистента профессора присутствовать при осмотре больного, давать ответы на все вопросы, и спрятаться ей было некуда. С пунцовокрасным лицом от еле сдерживаемого смеха, она отвечала невпопад, прятала голову за спиной Брускова, притворяясь, что поправляет его перевязку. Но скоро ее стало беспокоить простодушие, с которым профессор выслушивал красноречивые заверения Брускова, и тогда она начала из-за спины Брускова подавать профессору умоляющие знаки. Профессор, однако, и сам смекнул, в чем дело. С тем же простодушным видом он осмотрел и выслушал Брускова, согласился, что его выздоровление идет значительйо быстрее, чем предполагалось, но что еще денек пожалуй, придется полежать, а завтра после нового осмотра он, профессор, решит вопрос окончательно.
Но "завтра" переходило со дня на день, а простодушие профессора вполне соответствовало его неумолимости.
В этот день Мареев поручил Малевской тщательно следить за крупными трещинами, встречавшимися в породе. Он объяснил, что намерен использовать одну из них в качестве помещения для будущей станции. Трещины попадались довольно часто, но размеры их были слишком малы. Крупные же трещины оказывались заполненными минералами эманационного происхождения, с преобладанием кварца, медных руд, киновари, колчедана.
Пирометр показывал уже температуру в четыреста сорок пять градусов, а киноснимки не давали ничего утешительного: все более или менее крупные трещины были плотно заполнены. Наконец за одной из них, самой значительной, Мареев решил проследить хотя бы до четырехсот пятидесяти пяти градусов - крайнего предела запроектированной температуры. Наличие в заполняющих ее породах густой сети еще более мелких, микроскопических трещин показывало, что заполнение ее еще не закончилось. Можно было предположить, что заполняющие образования еще достаточно рыхлы и ее нетрудно будет расширить и подготовить для станции. Но Марееву хотелось найти место наибольшего расширения трещины, что позволило бы значительно облегчить работу.
Снаряд проходил уже первые метры четырнадцатого километра, а пирометр показывал четыреста сорок восемь градусов, когда на киноснимке со стометровой дистанции трещина начала вдруг сужаться. Тогда Мареев направил снаряд прямо на нее, чтобы укрепить вершину снаряда в плотном заполнении трещины. Однако через несколько метров она опять стала расширяться. Итти в самой середине трещины было слишком рискованно: она могла внезапно расшириться, а отложения на стенах трещины оказаться настолько рыхлыми, что снаряду грозила бы опасность сорваться с них.
На глубине в четырнадцать тысяч пятнадцать метров Малевская, не отходившая от нижнего киноаппарата, вдруг взволнованно позвала Мареева:
- Никита! Никита! Впереди каверна!
Она передала ему снимок, и Мареев впился в него глазами. На пятнисто-сероватом фоне габбровой структуры четко проступала темная, извилистая, стремительно расширяющаяся трещина; рядом с ней в толще габбро темнела пустота правильной яйцевидной формы, соединенная с трещиной открытым узким проходом.
У Мареева просветлело лицо.
- Ты, кажется, права, Нина! Ничего лучшего и желать нельзя, хотя наличие на такой глубине пустоты - полнейшая для меня загадка. Поставь второй объектив на пятидесятиметровую дистанцию и передавай мне почаще снимки. Не забывай следить и за стометровой дистанцией. Как бы там не поджидала нас какая-нибудь неприятность!
Через полчаса Мареев, Малевская и присоединившийся к ним Володя окончательно убедились, что под ними, немного слева, на расстоянии девяноста пяти метров, находится естественная пустота, как будто созданная специально для станции.
Немедленно снаряд был направлен к самой узкой части каверны. Через четыре часа раздался глухой удар и оглушительное шипение, сопровождавшееся довольным возгласом Мареева:
- Все понятно! Каверна была наполнена сжатым газом!
Еще через три часа снаряд, осторожно спускаясь на штангах, прорезал трехметровую высоту каверны и углубился в породу под нею. Когда его днище оказалось на полметра выше дна каверны, снаряд остановился.
14 февраля, в шестнадцать часов, на глубине в четырнадцать тысяч сто двадцать метров, при температуре породы 453,8 градуса по Цельсию, снаряд закончил свой исторический спуск в глубочайшие недра земли.
Здесь, в этом месте, должна быть заложена первая в мире станция по преобразованию тепловой энергии земного шара в электрическую.
Едва замолкли моторы, Мареев, Малевская, Володя и Брусков, уже вставший с гамака, - все одетые в скафандры, с сильными лампами в руках, - стояли наготове у лестницы, ведущей к выходному люку. Мареев нажал кнопку, свисавшую с потолка на длинном шнуре. С мягким шумом сверху спустились стальные шторы и, соединившись, образовали вокруг людей герметический мешок. Мареев поднялся по лестнице и нажал другую кнопку возле люка.
Толстая, со ступенчатым ободом крышка люка стала медленно подниматься кверху, в черную пустоту каверны. Через минуту Мареев, за ним Малевская, Володя и Брусков вышли из люка на концентрический вал из размельченной породы, образовавшийся вокруг снаряда при его погружении под дно пещеры.
Сильные лучи электрических ламп прорезали темноту. Раздались восхищенные крики, заглушенные шлемами.
Ослепительное зрелище возникло перед глазами изумленных людей. Тысячи разноцветных огней засверкали в лучах электрических ламп, вспыхивая то дымчатозолотистыми, то багровыми пожарами, собираясь в радужные снопы и арки, разлетаясь мириадами сверкающих искр.
Своды, стены и дно маленькой, почти круглой подземной пещеры были густо усеяны огромными кристаллами драгоценных камней. В одиночку и тесными сборищами, друзами, похожими на гигантские цветочные корзины, они росли снизу, свисали сверху, тянулись с боков, со всех сторон устремляясь на потрясенных, онемевших зрителей своими острыми вершинами и плоскими гранями кристаллов. Великолепные изумруды с бездонной зеленой глубиной; золотистые, словно тлеющие, топазы; винножелтые, розовые, травянисто-зеленые бериллы; нежноголубые, как юное весеннее небо, аквамарины, фиолетовые аметисты, - словно сжатые гигантской рукой в один букет, - горели всеми оттенками красок, от самого нежного до нестерпимо яркого.
Все сокровища, когда-либо прошедшие через человеческие руки и собранные вместе, оказались бы нищенски ничтожными перед невиданным сборищем самоцветов, разраставшихся здесь, в невозмутимом покое и тишине, в течение бесчисленных миллионов лет.
Неподвижно, в полном молчании, стояли Мареев и его товарищи перед феерической картиной, которой встретила земля первых людей, вступивших в ее недра.
Наконец Брусков, точно очнувшись от сна, тряхнул головой и сказал в микрофон:
- Хватит! Налюбовались на всю жизнь! Пойдем смотреть главный зал этого храма Будды.
С сожалением Малевская отвела глаза от пожара пылающих красок и направила фонарь направо. Там темнел низкий, широкий проход, ведущий в главную каверну. Пройти к нему оказалось нелегким делом. Дно пещеры было сплошь покрыто острыми, колючими зарослями кристаллов драгоценных камней.
Мареев и его спутники начали осторожно спускаться с вала, окружавшего снаряд. Вдруг Володя, нетерпеливо шагнувший вперед, споткнулся о граненую вершину огромного желтого берилла и упал. Тысячи пик и кинжалов приняли его в свои колючие объятия. Володя почувствовал во всем теле такую боль, что невольно закричал. Его попытки встать причиняли ему еще большие страдания. Руки и ноги скользили по гладким граням огромных кристаллов, проваливались в узкие щели между ними, и вскоре, бессильный и неподвижный, Володя оказался в плену у великолепных и грозных камней.
Казалось, сверкающий всеми цветами радуги спрут тысячами каменных щупальцев обвил первую живую добычу, которую он терпеливо поджидал здесь долгие миллионы лет.
В первое мгновение, опасаясь неосторожного шага, все с тревогой следили за извивавшимся Володей, за его мучительными и бесплодными усилиями освободиться из этой предательски красивой ловушки. Малевская и Брусков бросились было к нему на помощь, но их остановил голос Мареева:
- Назад! Не шевелись, Володя! Береги скафандр! Михаил, принеси скорей лопаты и большие молотки!
Через минуту Брусков принес инструменты.
Вооружившись тяжелым молотком, Мареев принялся крушить кристаллы возле Володи. Бесценные по величине и красоте изумруды, бериллы, аквамарины, аметисты рассыпались дождем мелких сверкающих осколков под его бешеными ударами. Малевская и Брусков с лихорадочной быстротой забрасывали изуродованные обломки кристаллов размельченной породой из вала, образовавшегося вокруг снаряда.
- Скафандр цел, Володя? Ты не чувствуешь газов? - спрашивал Мареев.
- Газов нет, Никита Евсеевич! Только... неудобно очень... - ответил Володя, лежа неподвижно, точно связанный невидимыми цепями.
- Потерпи, Володюшка, - говорила, запыхавшись, Малевская, яростно работая лопатой. - Еще немного...
Через несколько минут Мареев приблизился к Володе и помог ему освободиться из мертвой хватки каменного спрута. Скафандр был цел, но тело мальчика ныло и болело, как после жестоких побоев.
- Да... - бормотал Брусков, устало опираясь на лопату. - Вот так красота! Мышеловка из драгоценных камней! Будь она трижды проклята! С этими сокровищами надо быть поосторожней. Они здорово кусаются...
- Что же теперь делать, Никита? - спросила Малевская, прижимая к себе Володю. - Надо же пройти в главную каверну!
Мареев молчал.
- Надо разбить несколько пустых ящиков из-под продовольствия, - ответил он наконец.
- Ага! Идея! - подхватил Брусков. - Устроим тротуар из пластмассовых досок и будем гулять, как по проспекту. Отлично! С вашего разрешения, товарищ начальник, я пойду в снаряд.
- Не горячись, Михаил! - возразил Мареев. - Не забывай, что ты выздоравливающий и вышел на прогулку, а не на работу. Мы это сделаем с Ниной, а вы с Володей обозревайте окрестности и о замеченном доносите... Пойдем, Нина!
Брусков горестно вздохнул и, опускаясь на край снаряда, сказал:
- Садись, Володя! Мы с тобой теперь инвалиды... временно нетрудоспособные... А пока поделись со мной своими впечатлениями от этой шкатулки с драгоценностями. Тебе на чем было приятнее лежать - на изумрудах или аквамаринах? По-моему, лучше на аметистах.
- Ну, и ложись на них... - недовольно проворчал Володя, потирая ноющее колено.
Он был явно не в духе и не чувствовал расположения поддерживать беседу в таком тоне.
- И ты, Брут! - укоризненно покачал головой Брусков. - Все вы сегодня сговорились огорчать меня...
Через четверть часа Мареев показался в отверстии люка и начал выбрасывать доски, которые подавала ему снизу Малевская. Скоро ровная дорожка протянулась от снаряда к выходу из маленькой пещеры. Когда яркие лучи ламп осветили внутренность большой каверны, Мареев и его спутники, забыв о только что пережитых волнениях, не удержались от криков восторга.
Высокая и узкая пещера со стрельчатым сводом, как в готическом храме, сияла переливами разноцветных огней. Гигантские кристаллы, вышиной до двух метров, чистые и прозрачные, как лед, покрывали ее стены, дно и своды; они расширяли ее просторы, наполняли пространство воздухом и светом.
- Да, - сказал наконец Брусков. - Матушка земля подготовила роскошное помещение для нашей станции. Хвалю старушку! Долго ждала - дождалась... Когда приступим к работе, Никита?
Мареев, водя лучом своей лампы, как прожектором, освещал противоположную стену каверны.
Показалась темная щель с метр в ширину и больше трех метров в высоту.
- Вот проход в трещину, - сказал Мареев. - Через него из далеких глубин, из остывающей магмы проникали и, вероятно, до сих пор проникают сюда в каверну различные газы-минерализаторы, из которых выкристаллизовались эти драгоценные самоцветы. Наличием раскаленных газов в этой пещере и объясняется то постоянное повышение температуры, которое нас так удивляло и тревожило... Пары фтора участвовали в образовании кристаллов вот этого топаза; из летучих соединений бериллия произошли огромные бериллы, прекрасные аквамарины, яркозеленые изумруды. Ведь изумруд не что иное, как разновидность того же берилла, но окрашенная соединениями хрома в чудесный травянисто-зеленый цвет. Всей своей красотой эти кристаллы обязаны главным образом четырем элементам: фтору, бору, бериллию и литию...
Мареев помолчал, переводя луч лампы по всем направлениям и любуясь бесконечным богатством красок, разворачивавшимся перед ним. Наконец он сказал:
- Я думаю, Михаил, нам надо прежде всего закрыть доступ в каверну газам и водяным парам... Как по-твоему?
- Да, необходимо предохранить батареи от их влияния.
- Затем, - продолжал Мареев, - мы очистим каверну от присутствующих в ней газов и одновременно подготовим ровную площадку для батарей. Мне кажется, самым подходящим местом для станции будет не эта большая каверна, а первая, маленькая. Она дальше от трещины, ее легче изолировать, там будет меньше работы по выравниванию площадки. Кроме того, она находится непосредственно у самого снаряда. Это очень ускорит работу, что очень важно... Как по-вашему, товарищи?
Никто не возражал против такого плана, все горели желанием как можно скорее приступить к работе. Решили прежде всего провести освещение в обе каверны и выгрузить инструменты и материалы.
Обед прошел очень оживленно. Он прерывался появлением на экране членов Правительственного комитета, Цейтлина, Андрея Ивановича, представителей газет, уже знавших из радиограммы Мареева о начале работ по строительству станции. Все поздравляли смелых путешественников с благополучным окончанием первой части пути, желали удачи и быстрого возвращения на поверхность.
За обедом детально обсуждали порядок выполнения плана работ. На Брускова и Володю возложили проводку освещения в каверны. Мареев и Малевская должны были расширить временные площадки из досок, а затем выгрузить электроотбойные молотки и подготовить материалы для заделки щели в большой каверне.
Володя, уже совершенно забывший о своих ушибах, не мог усидеть на месте. Сейчас же после обеда он начал собирать провода, изоляторы, патроны, всю необходимую арматуру, электросверла, электропаяльники, молотки и складывать их у выходного люка. Он вихрем летал вверх и вниз по всем помещениям снаряда, его звонкий голос доносился отовсюду и чуть ли не одновременно из всех уголков снаряда.