* * *
Я опять проснулся…
Открыл пустые глаза, и мир отразился в них, как в холодном, не способном к осмыслению осколке зеркала. Вернее, не мир, а его малая часть: стены моей спальни с бестолковым художеством на гобеленах, бледный потолок и… тот же самый маленький паучок. Жизнерадостно дергает лапками. А может, корчится в предсмертных судорогах? Какая разница. Кровать подо мной вся мокрая от пота. Смертоносные солнечные лучи отравили воздух ядом утреннего торжества. Руки по-старчески тряслись. А перед взором еще долго плясали образы взбесившейся ночи.
Первая мысль: бежать! Бежать отсюда, куда глаза глядят! И никогда больше не возвращаться в этот замок, где все живое и неживое посходило с ума. Где люди лишь играют роль людей, а мебель и стены - не более, чем декорации, легкие, плоские, вырезанные из кусков картона…
Я отлично помнил, что вчера НЕ ЛОЖИЛСЯ СПАТЬ!
Тогда почему я опять в кровати?
А может…
Черт, бредить, так бредить! Может я и не просыпался?
Мой взгляд подозрительно скользнул по стенам, прощупал комнатную мебель, осмотрел собственное тело, затем устремился в окно, за которым жизнь беспечно продолжала существовать. Сомнений нет: это моя спальня и ничто иное. Наспех одевшись, я выбежал на лестницу, где чуть не столкнулся с миссис Хофрайт.
– Как вам сегодня спалось, мистер Айрлэнд?
Издевается?.. Пытался прочесть по ее взгляду, но он был пуст. Не удостоив ее ни единым словом, я закричал:
– Голбинс!
Минута, две, три… Что за проклятие, он обычно появляется прежде, чем я успеваю произносить ее имя.
– Голбинс!!
Дворецкий вынырнул из царства нижних этажей и спешно приблизился.
– Извините, сэр, я распоряжался насчет вашего завтрака.
Опять эта лакейская маска вместо лица и механически шевелящиеся губы.
– К чертям завтрак, Голбинс, немедленно найдите и приведите сюда моего кучера Мэтью!
Когда Мэт уже находился рядом и преданно смотрел мне в глаза, я взял его за плечи и медленно спросил:
– Будь любезен, объясни, что произошло?
Долгое молчание… Казалось, он обдумывает ответ, но он вдруг задал собственный вопрос, причем, самый идиотский из всех ожидаемых:
– Когда?
Удивляюсь, почему он не добавил: "А как вам спалось?". Это был бы самый шик нервотрепки. Мне пришлось подавить внутри сильный порыв заехать ему по физиономии, но понимая, что это никогда не поздно, я терпеливо уточнил:
– Расскажи мне, Мэт, что происходило вчера с нами после полуночи!
Он сильно оробел, его губы дрогнули, глаза выражали недоумение и, казалось, искреннее непонимание того, что от него требуют.
– Ну, поживее!!
– Мистер Айрлэнд… вчера вы попросили меня, чтобы я провел с вами ночь до самого утра… Для меня это была большая честь, поверьте! Может, я что-нибудь не так сделал или не так сказал? Тысячу раз прошу извинения…
– Что происходило этой ночью?
– Где-то около двенадцати мы распили бутылку скотча и вышли в сад…
– Так, пока все верно, - я несколько смягчил тон, - ну, а дальше? Что было дальше?
– Какое-то время мы просто беседовали, наверное, часов до двух. Потом погода совершенно испортилась, пошел дождь. Мы вернулись в замок, выпили кофе и сыграли партию в шахматы…
– Что-что??
– В шахматы.
– А… кто выиграл?
– Вы… - голос моего кучера дрогнул от совершенно непонятного испуга. - В-вы на меня из-за этого? Мистер Айрлэнд, вы прекрасно играете, клянусь! То, что вы случайно потеряли ферзя - просто нелепица, которая может случиться с кем угодно! К тому же нас обоих уже сильно одолевал сон. Мой выигрыш был чистой случайностью…
– Дальше! Дальше!! - мне уже становилось дико.
Часов около четырех мы снова вышли в сад, но там вовсю свирепствовал дождь. Ничего не оставалось, как вернуться и выпить еще кофе…
– Мы случайно не отправились потом в деревню к девкам?! - я еле сдерживал себя от бешенства.
Он скривился в старческой ухмылке: болезненной и неспособной выражать внятные чувства.
– Шутите, мистер Айрлэнд. Ведь уже в пять часов вас стал одолевать сильный сон. Вы сказали, что достаточно бессмысленных бдений, и мы разбрелись по своим спальням, - он замолчал, виновато опустив глаза.
Чаша терпения, как и всякая другая чаша, когда-то переполняется. Моя челюсть сначала медленно отвисла, затем так сильно сжалась, что готовы были захрустеть зубы. Я схватил Мэтью за грудки:
– Ты, Мэт, был единственным человеком, которому я верил! Больше я здесь не верю никому! Теперь для справки: в шахматы я играл последний раз пятнадцать лет назад. А ты, насколько помню, вообще играть не умеешь.
Голбинс и миссис Хофрайт все еще находились рядом, наблюдая за сценой. И я обратился ко всем одновременно:
– Вы издеваетесь надо мной, так? Вы играете мне на нервах? - и тут, все, что скапливалось внутри меня последние минуты, хлынуло наружу: - Завтра же я вас всех поувольняю отсюда! А этот замок, где живут колдуны и дебилы, будет сровнен с землей! Вчера ночью, Мэт, незадолго до партии в шахматы меня снова растерзали звери! Звери!! Если выяснится, что вы с ними заодно, я угощу вас пулей в лоб! Понятно?!
Мэтью упал на колени. Его глаза блестели, он чуть не плакал:
– Мистер Айрлэнд, клянусь вам, я не сказал ни слова лжи! Пять лет я служил вам со всем усердием, на которое только был способен! Вспомните, господин, как вы вчера сами мне пожелали спокойной ночи и сказали, что утром мы сыграем еще одну партию! Вспомните! Ведь я лег уже тогда, когда вы спокойно спали в своей кровати. Не было никаких зверей в нашем замке!
Несомненно одно: кто-то из нас двоих либо разыгрывает из себя идиота, либо является им. Но… будь все проклято! Кажется, Мэт и в самом деле говорит искренне. Еще немного и точно расплачется. Он продолжал стоять на коленях, не сводя с меня по рабски преданного взора, и твердил только одно: "клянусь! клянусь!". Миссис Хофрайт и Голбинс притихли, понимая, что их реплики сейчас неуместны и излишни. Слуги с других этажей, услышав крики, останавливались и украдкой смотрели в нашу сторону. В один ужасный миг я почувствовал себя бездарным драматическим шутом. Просто попытался послушать самого себя со стороны. Уже более спокойно я добавил:
– Мне нужно поговорить с Лули.
Спустился к ее комнате, без стука открыл и задал прямой вопрос:
– Лули, где ты была сегодня ночью?
– А, мистер Айрлэнд, здравствуйте! Сегодня ночью я спала и видела сон…
– Лули, не ври мне! Тебя не было в комнате!
– Конечно не было, ведь я была во сне!
Куклы, тут их почти целая рота, как обычно, сидели на полках, креслах и на диване. Их всех необходимо было причесать, одеть, умыть… короче, в течение дня девчонке будет чем заняться. Потом я внимательно осмотрел паркет возле ее комнаты. Должны же остаться какие-то следы от когтей, хоть маленькие капли крови… Не знаю уж, радоваться этому или огорчаться, но все было чисто.
В общем, неразбериха полнейшая. Все мои мысли спутались в общий клубок - некую сероватую массу без вкуса, без цвета, без запаха. Без чего-либо внятного и определенного. Я побрел через бесконечную анфиладу скучающих комнат с холодными стенами, холодными красками и каким-то заледенелым покоем. Менлаувер стал казаться мне огромным каменным чудовищем, во чреве которого никак не переварятся приготовленные из кошмаров яства, приправленные страхом, приперченные ужасом. По ходу я взялся прикидывать: за какую цену приобретал этот замок и смогу ли без серьезных финансовых потерь его перепродать? Тут вопрос был решен бесповоротно: сегодня же… нет, лучше завтра поеду в Лондон, чтобы дать объявления в газетах. Но пока найдется покупатель, пока свершится сама купчая - полмесяца в самом оптимальном случае. Время, время… оно словно сделано из резины: едва тянется, когда ты его торопишь, и подбрасывает тебя, когда ты хотел бы побыть в покое. Мигом проносится, если ты обрел какую-то радость в жизни, и специально будет тормозить, когда тебя что-то угнетает.
Я стал злиться на само время, ругать его за то, что события, происходящие под его надзором, совершенно не гармонируют с моими личными планами и чаяниями. Впрочем, сколько бы не длилась еще и не начавшаяся купля-продажа, жить я здесь больше не собирался. Сниму себе квартиру в Манчестере, а тут на королевский трон посажу миссис Хофрайт. Пусть командует людями, зверями и всеми чертями, что здесь обитают.
Я бродил по замку, как по дремучему лесу. И когда случайно забрел в гостиную, то замер… Затем осторожно, боясь ошпарить взор, вновь глянул на портреты. Ничего особенного. Картины оставались просто картинами - абсолютно неподвижными, яркими и бесцветными одновременно. Но казалось, что звери лишь замерли в них на некоторое время, терпеливо дожидаясь следующей ночи. Я чувствовал струйки пота, стекающие по лицу, чувствовал прилипшую к телу одежду. Чувствовал, что чувствовать мне все это уже до чертиков надоедает. Все шестеро, кстати, выглядели целыми и невредимыми.
Будто и не было никакого апокалипсического побоища…
Значит, его и не было.
Появилась миссис Хофрайт, в руках она держала книгу в черном переплете - кажется, Библию. Она несколько неуверенно посмотрела в мою сторону и сама еще не могла понять, что пришла как нельзя кстати. Моя измотанная, истерзанная, вся в лохмотьях, душа жаждала чьего-то участия, пусть бесполезной, но поддержки.
– Вам опять снились эти кошмары, мистер Айрлэнд… - ее голос вкрадчиво пробирался мне в сердце, побуждая к откровенности.
Я лишь вяло махнул рукой. Ее взор потеплел, и чувствовалось, что она искренне хочет мне помочь.
– Может, вам стоит куда-нибудь уехать?
– Это само собой разумеется, ни одну ночь здесь больше ноги моей не будет. Но не думаю, чтобы проблему можно было решить простым перемещением с места на место. Причина сидит где-то внутри, глубоко внутри.
Версия о собственном психическом расстройстве до сих пор являлась самой актуальной. Она почему-то перешла на шепот:
– Мистер Айрлэнд, сегодня после вашего разговора с кучером…
– Простите, я был излишне груб.
– Нет, не в этом дело. Просто я подумала, что вам нужна помощь… в смысле, медицинская помощь. Как вы на это смотрите?
– Я готов на все.
– Вот и хорошо, - ее голос ожил, - я уже послала в Манчестер за доктором.
С улицы донеслись звуки молотков и топоров. Слуги что-то мастерили во дворе.
– Спасибо, миссис Хофрайт, вы все сделали правильно.
Затем она открыла книгу, которую принесла. С абсолютно черного переплета светился золотом католический крест. В Англии, стране свободомыслящих протестантов, такие Библии редкость. Да и вера миссис Хофрайт, отдающая святым фанатизмом, сама по себе уникум. Раритет.
– Послушайте, мистер Айрлэнд, что сказано в сто двадцатом псалме… - Все вокруг затихло, она надела очки и торжественно, как с церковного амвона, принялась читать: - "Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, Сотворившего небо и землю. Не даст Он поколебаться ноге моей, не воздремлет хранящий тебя, не дремлет и не спит хранящий Израиля. Господь - хранитель твой, Господь - сень твоя с правой руки твоей. Днем солнце не поразит тебя, ни луна ночью. Господь охранит тебя от всякого зла. Сохранит душу твою. Господь будет охранять выхождение твое и вхождение твое отныне и вовек…".
Слова Священного Писания, произносимые с религиозным пафосом, несколько остудили раскаленные чувства, но увы, так и не дошли до ума. Я хотел было возразить, что, исходя из опыта последних ночей, плохой что-то из нашего Господа телохранитель, но вовремя смолчал. Это выглядело бы откровенным святотатством. А она все продолжала читать, оглашая молитвенными звуками пустующую гостиную. Слушая проповедь псалмопевца, я ни на миг не сводил взгляда с маклиновских портретов, и где-то на периферии сознания шевельнулась ленивая мысль, что у дьявола тоже есть своя религия и свои иконописцы.
В этот день за завтраком я не ощущал ни голода, ни сытости. Трапеза превратилась в механическое пережевывание того, что сотворил на сегодня Франсуа. Потом мне вдруг пришла идея написать письмо Томасу. Друг юности, черт бы его побрал! Будь он трижды повешен! Какого беса я его послушал? К чему был весь этот пьяный бессмысленный подвиг? В тысяча и первый раз я задавал себе вопрос, ставший уже риторическим: зачем? зачем? ЗАЧЕМ я сунулся в тот чулан?! Можно еще понять глупую мышь, угодившую в мышеловку: она просто почувствовала запах сыра. Можно понять глупую рыбу, закипающую в ухе: та была голодна и ей захотелось червячка. Но меня-то туда что потянуло??
Письмо получилось коротким, но содержательным, насыщенным восклицательными знаками чуть ли не больше, чем самими буквами:
"Том!!!
Прежде всего - привет! Как видишь, за несколько лет я выкрал у себя немного времени, чтобы черкнуть пару строк другу молодости. Не буду распыляться любезностями, а сразу перейду к делу. Том! Поверь мне! Ситуация, в которую я попал, не имеет даже внятного названия или диагноза. Здесь творится что-то невообразимое!! Меня преследует осязаемый бред! Ты помнишь нашу последнюю встречу? Помнишь ту дверь в старый заколдованный чулан, которую я вскрыл по твоему настойчивому совету?! Это была страшная ошибка, Том!! Ты сейчас наверняка читаешь мои строки и отвечаешь им иронической ухмылкой! Если бы я, как есть, рассказал бы тебе все, что со мной происходит, ты вообще бы подох со смеху! Потому что не поверил бы и сотой доли рассказанного! Нам надо как-нибудь встретиться и обо всем потолковать. Я, кстати, решил продать Менлаувер. Не буду объяснять - почему, ты все равно сейчас не поймешь. Значит так: жди меня! Сниму пока небольшую квартиру в Манчестере, а затем и съезжу к тебе в Лондон. Если при встречи со мной ты будешь смеяться над всем, что услышишь, я приволоку тебя в Менлаувер и собственноручно затолкаю в тот чулан! После него удовольствия непередаваемые!!!
Поверь мне!!".
Я отложил перо в сторону и пробежался глазами по своим строчкам: писец из меня никчемный, каллиграф - тем более. Пьяные строчки с корявыми юродствующими буквами, похожие на древние руны, как бы кривлялись перед взором и, как всегда, не отражали того, что я на самом деле хотел сказать. Они передразнивали мои мысли, а не высказывали их. Наверняка Том, прочитав письмо, смачно зевнет и заложит его в самый дальний угол.
Не прочитал… И не зевнул…
Оно, в связи с сумбуром последующих событий, так и не было отправлено. Да и ничего бы это не изменило. Абсолютно.
Я погрузился в нежное кресло, закрыл глаза и долго слушал, как маятник часов пересчитывает капля за каплей стекающее в бездну время. Мой знакомый поэт, творивший под псевдонимом Пессимиста, писал по этому поводу:
"На стрелки часов направляю я взгляд
Порою в раздумьи беспечном.
Одна за другою минуты спешат
Наполнить бездонную Вечность…".
Маятник стучал все тише и тише, гасимый туманом вязкой дремоты…
Глава пятая
Где-то в начале шестого появился доктор. Его представили как мистер Лоуренс. Войдя в мой рабочий кабинет, он принес с собою всем хорошо знакомый аптечный запах, и воздух вокруг наполнился приятным благоуханием этого специфического фимиама, что воскуряется в одной из немногих религий, от которых есть хоть какой-то толк - медицине. Внешний вид моего гостя вряд ли кого заинтересует, но я все же уделю ему несколько строк. Он был очень высокого роста, в неброской простой одежде из серых тонов, как и полагалось всем докторам - в очках, делающих выражение лица намного серьезней, чем оно было на самом деле. Их серебряная оправа то и дело поблескивала в комнатных лучах. По глубоким многочисленным морщинам на лице можно было предположить, что его личное прошлое вписывается в лет шестьдесят, не меньше.
Лоуренс несколько небрежно представился и с моего позволения уселся в кресло напротив. Я был одним из тех, кто составлял бесконечную череду его пациентов. Поэтому ожидать к себе какого-то особого отношения можно было лишь за особую плату. С этим, слава богу, проблем пока нет.
– Мистер Айрлэнд, возможно, я прибыл не так скоро, как вы ожидали, но сами понимаете: путь в ваше захолустье не близок, - разговаривая со мной, он в то же время смотрел куда-то в сторону, вероятно, разглядывая эти глупые рисунки на гобеленах.
– Вам сказали, чем я предположительно болен?
– Нет, абсолютно никто ничего не говорил.
– Помрачением рассудка.
Он поднял брови и глянул на меня тем взором, которым всякий врач смотрит на больных - прохладным, слегка озабоченным, с мимикой липового сочувствия. Да впрочем, и озабоченность, как правило, вызвана не столько недугами пациента, сколько проблемами собственного профессионализма и желанием не потерять репутацию в глазах окружающих. Мы докторов изучили, наверное, не хуже, чем они нас.
– Постойте, постойте, мистер Айрлэнд… не надо все так усложнять. Давайте, расскажите по порядку, что с вами произошло.
Ну что? Выкладывать все как есть? Как священнику на исповеди? А если нет, то какой смысл вообще было его вызывать? Но вот вопрос: как сделать из бредовых мистификаций правдоподобную историю о своей болезни? Чтобы она звучала, если не убедительно, то хотя бы умилительно, и смогла пробудить в этом эскулапе чувство сострадания.
Не впадая в риторические излишества, я выложил все, что знал: про легенду замка о старом чулане, почитаемую местными жителями как религию, про портреты зверей и про мои ночные "приключения", с ними связанные. Короче, вывернул душу наизнанку. Но из души, как из желудка, вылезло одно тошнотное месиво. Рассказывая все это, я все время пристально следил за выражением лица доктора Лоуренса и пытался почувствовать то, что чувствует сейчас он. Лицо его, впрочем, ни разу так и не изменилось, словно затвердело от старости. Иногда казалось, что он меня вообще не слушает. Во всяком случае, внимая моей откровенной ахинеи, он ни разу не перебил и не задал ни одного наводящего вопроса. В завершении я произнес:
– Если вы хотите взглянуть на портреты, они к вашим услугам висят в гостиной.
– Спасибо, я их уже видел, - доктор задумчиво посмотрел на меня, вероятно, подбирая более мягкие выражения для своего жесткого диагноза. Потом он вздохнул, и этот вздох был единственным проявлением хоть каких-то чувств. Наконец спросил: - У вас были когда-нибудь травмы головы, сильные ушибы, стрессовые переживания? Я имею в виду раньше, до того, как началась эта история.
Как логичен и как закономерен был этот вопрос! Фактически приговор о моем помешательстве.
– Нет, док, ничего из перечисленного вами не случалось.
– А вы точно уверены, что не ложились спать, и что ночные кошмары не являются обыкновенным сном?
– Абсолютно!
– Разрешите, я вас посмотрю.
И он занялся привычными медицинскими процедурами: пощупал пульс, смерил давление, потом долго смотрел мне в глаза, водя перед ними какой-то дурацкой палочкой. Затем заставил меня раздеться и принялся давить на нервные узлы в разных участках тела, постоянно спрашивая меня, что я при этом чувствую.
– А что по этому поводу говорят другие обитатели замка, ваши слуги?
– Они утверждают, что ночами все спокойно. Думают, у меня простые галлюцинации.
– Мне необходимо переговорить с вашим дворецким. Только наедине.