Одним взглядом Ал повелел ей подождать своей очереди и снова повернул голову к Ишвару, о чем-то ему рассказывающему. Вместо него женщине ответил Зейтори:
- Этой ночью, Танрэй, господин Тессетен и еще семьдесят три человека отправились в дозор и не вернулись. Ишвар был как раз там.
- В дозоре?
- В карауле. Они уезжали при нем.
Вот всё и разрешилось само собой. Вот узел и развязался. Тессетен погиб, сгинул, вычеркнул себя из ее жизни, ушел с дороги Ала во всех смыслах. Но только почему же так плохо на душе и почему колет в сердце?
Танрэй, сдерживая рыдания, посмотрела на Паскома. Старый, теперь и в самом деле старый кулаптр совсем сдал, высох, согнулся. Кажется, сегодня он еще дряхлее себя вчерашнего, а глаза в черных впадинах глазниц, некогда такие яркие, с хитринкой и слегка раскосые, теперь уж не глаза - так, бельма. Ничего он не говорит и неизвестно, слушает ли, слышит ли? На изможденном лице - полное равнодушие.
Ал отпустил Ишвара и нахмурился:
- Видно, двум вожакам в одной стае не ужиться, - промолвил он в заключение.
Танрэй передернулась. Он слово в слово повторил фразу из недавнего сна, сказанную другим - тихим и высоким - голосом.
- Неужели ты думаешь, что Сетен сделал это нарочно? - заставляя обернуться всех мужчин вокруг, возмущенно спросила она.
- Конечно же, нет! - иронично поглядывая на нее с высоты своего роста, ответил муж. - Семьдесят самых бравых воинов нашей общины он увел "в дозор" не нарочно. Он даже не догадывался, что из-за этого мы окажемся почти без защиты. Случайно прихватил запасы корма для уведенных вместе с бравыми воинами гайн. Он же в дозор собирался, а в дозоре у гайн всегда разыгрывается такой аппетит, что они съедают многомесячную норму. В самом деле, я располагаю всеми фактами, чтобы считать: он - не нарочно.
Устало шаркая ногами, Паском отошел в сторону и сел у шатра на какое-то полено.
Танрэй было до слез неловко стоять вот так перед мужем и выслушивать, как ее выставляют наивной дурочкой. Всё не сходилось, всё было лишено логики. Если бы Сетен не сказал ей тогда тех слов, которые заставили ее воспрянуть и оправдать свое имя, она бы еще могла поверить, что он поступил назло им всем. Но ведь он сказал! Эти слова она слышала и теперь, они врезались в память, как врезаются буквы в гранитные стелы.
Женщина закрыла глаза и, стараясь не слушать язвительных издевок Ала, представила себе, как вот сейчас возьмет, бросит всё и всех, подбежит к коновязи, оседлает самого резвого жеребчика и понесется вслед отчаянным ребятам во главе с Сетеном. Отыщет их следы, будет гнаться по ним, пока не увидит отряд, закричит экономисту, чтобы они подождали ее. Тессетен услышит, остановится и…
- Займись лучше своими делами, - вернул ее на землю шепот мужа, который, нависнув над нею, внушительно хмурил бровь. - Мы как-нибудь без тебя разберемся. Учитель, что с вами?!
Все тут же вскинулись и повернули головы в сторону Паскома, который внезапно, свернувшись калачом, повалился набок.
Неподвижного, словно большая кукла, кулаптра перенесли на крытую повозку, чтобы сразу после еды и сборов отбыть в дорогу.
- Тиамарто, Тиамарто позовите! А, проклятие, зимы и вьюги! - выругался Ал, поддерживавший Учителя под голову. - Он же сбежал вместе с этой шайкой… Найдите кулаптра, скорее!
- Не надо никого, - прохрипел Паском. - Не поможет, да мне и без него уже лучше.
Но Танрэй все равно бросилась за подмогой и быстр привела целителя.
- Когда тебе пятьсот лет, - улыбаясь бледными губами, признал Учитель, - было бы странно, если бы что-то такое не происходило…
Ал вздохнул с облегчением:
- Как же вы меня напугали…
- Ничего, привыкай. Я живу долго, но я не собирался жить вечно. Девочка, где ты? - старый кулаптр чуть повернулся направо и, найдя среди толпившихся у повозки соотечественников заплаканное лицо Танрэй. Обрадовано поманил ее к себе.
Она вложила руку в его холодную ладонь.
- Принеси что-нибудь поесть, хорошо? - попросил он. - И пора бы нам уже трогаться. Мы должны наверстать то, что упустили вчера.
Она предпочла бы не вспоминать это "вчера" и до сих пор звучащую в ушах циничную фразу мужа над трупом парнишки, что соскользнул с лезвия его меча: "Кто еще хочет покинуть поле боя прямо сейчас? Так бросайте оружие, как это сделал он, бросайте!"
С обостренным чувством жалости и сентиментальности, соотносясь с образом своего маленького сына, Танрэй теперь едва ли не во всех людях видела таких же беззащитных детей, как Коорэ, просто выросших. И когда Ал совершил злодеяние, ей на мгновение почудилось, что вот так же. Не моргнув глазом, он способен убить и собственного ребенка.
Другие же перенесли это невозмутимо, словно оправдали убийство, и последовали за Алом дальше. Только те семьдесят, как потом оказалось, не пожелали стерпеть его произвол. Она даже не помнила, предали тело убитого сожжению вместе с жертвами боя, дурнота охватила ее в те мгновения, вытеснив страшное воспоминание.
Какой-то бородатый, чужак, спрыгнувший с подножки машины - да, вчера на них напал очень серьезный враг! - с обнаженным клинком ринулся в сторону их повозки. Счастье, что он не воспользовался атмоэрто. Наверное, решил, что женщины и дети - слишком легкая добыча, припугнул мечом и бери голыми руками.
Какая-то оголтелая бестия, визжа, заполнила Танрэй от пяток до макушки. Она представила, как этот безжалостный ублюдок хватает своими лапами Коорэ - и этого оказалось достаточно, чтобы в Танрэй вмиг не осталось ничего человеческого, только самка зверя, защищающая детенышей.
Она выхватила из-под сена спрятанный там для таких случаев меч и, вереща, с занесенным клинком вихрем налетела на бородача. Он отступил, потом отступил еще, не на шутку изумленный и обозленный нежданным отпором. Уроки Немого не прошли для нее даром, умное тело не забыло ничего, вдохновленное сердцем. Танрэй хватило на то, чтобы удерживать мародера на месте, пока не пришла подмога: кажется, Фирэ, пробегая невдалеке, заметил схватку и мимоходом выстрелил в ее врага.
А женщины из повозки до самой ночи обсуждали событие и во всех красках расписывали подвиг Танрэй. Когда количество ее противников в том бою перевалило, по их рассказам, за десяток, она, молча докормив Коорэ, заснула, даже не подозревая, что через несколько часов ей предстоит странное прощание во сне…
…Караван наконец отправился в путь, а Паском, немного перекусив, стал бодрее и отправил всех прочь от себя. Старый кулаптр, как всегда, не желал занимать чье-то время, пусть даже это будут ученик и его попутчица.
* * *
Многомесячный переход через весь Рэйсатру привел к потере почти половины мужского и четверти женского населения общины. Ал часто ловил себя на том, что вспоминает о каком-нибудь с детства знакомом человеке и словно обжигается, поскольку того уже давно нет среди живых.
В числе погибших был и Ишвар-Атембизе. Храбрый сердцем дикарь-кхаркхи, давно переставший быть дикарем в глазах ори, которые приняли его как ученика Ала и Танрэй, ушел почти незаметно, в очередной стычке. После боя его недосчитались и нашли только тогда, когда наступило время погребения убитых. Под вой Хэтты, оставшейся его вдовой, Ишвара не сожгли, но захоронили в земле, как это было принято у аборигенов Убежища. Земля к земле. Только пришлые, потомки аллийцев, упрямо продолжали следовать традиции: да не останется чуждого праха на приютившей их планете!
Уж пару лун, как под ногами не стало снега, а Саэто с каждым днем распалялся все жарче. Ал будто не замечал перемен, сурово стремясь к цели, указанной Учителем на карте. Ничто отныне не радовало его, не будило в сердце весну, а в душе - лето. Разум сковало вечной стужей. Он никого не подпускал близко, даже собственную жену. Не из-за высокомерия не подпускал, что бы ни думали все, кроме угасавшего Паскома. Ал ощущал себя зараженным, но не физически, а душой, к которой не подпускал отныне никого. Он стал чрезвычайно щепетилен в разговорах о личном, о чувствах. Вернее, он попросту пресекал такие беседы на полуслове. Вскоре даже Танрэй перестала биться о его невидимый кокон, как бьется бабочка о москитную сетку.
И вот, когда вдали уже робко проступила синяя полоска моря и путешественники радостно закричали при виде нее, к Алу галопом подъехал молоденький гвардеец и доложил:
- Атме Ал, кулаптр Паском зовет вас к себе. Просил поспешить.
Ал сразу понял, для чего зовет его Учитель, и ожег свою гайну плеткой. Но все же дорога до повозки умирающего кулаптра показалась ему бесконечной. Вспоминалась вся жизнь, пробежавшая на глазах Паскома, который видел каждый его шаг. И никогда еще так не хотелось Алу повернуть время вспять и переменить то, что уже сделано.
Седой, как полярная сова, Учитель лежал на прикрытых шкурой буйвола узлах. Он угасал.
- Зачем вы нас покидаете? - спросил Ал, присаживаясь возле него на колени. - Ведь в ваших силах остаться, вернуть себе прежнюю молодость…
Старый кулаптр с трудом пошевелился:
- Нет мне смысла оставаться, вот в чем дело, мой тринадцатый. Когда-нибудь - нескоро - я приду к вам снова. Но будет это лишь в конце эпохи нового Солнца. Явлюсь посмотреть на закат былого дня…
Кажется, старик уже немного бредил. Ал и в лучшие времена не понимал многого, о чем твердил ему Учитель, а сейчас и подавно силился не упустить ни слова, чтобы чуть погодя обдумать каждое и отделить зерно здравого смысла от словесной шелухи больного человека.
- Но почему нет смысла остаться сейчас? Мы ведь уже почти пришли! Там дальше - море, благословенное море. Мы переплывем его и вскоре придем к Оганге!
- Потому что уход твоего друга от нас стал для меня окончательной приметой полного краха всего, чем я занимался последние лет четыреста…
- Вы о Тессетене?
- Да. Или у тебя есть другие столь же близкие друзья?
- У меня в друзьях уже нет и его…
- Вот видишь. Именно поэтому я и ухожу. Ком ошибок уже слишком велик, чтобы надеяться на их исправление в этой жизни. Отведенного срока вам не хватит. Увы мне и вам - плохой вам достался Учитель…
- Это неправда!
- Не перебивай. Я еще надеялся, когда впервые увидел вас с тем, первым еще, Натом, когда заглянул в ваши глаза, узнавая "куарт" и радуясь твоему долгожданному возвращению. Я еще надеялся, когда Сетен взял на себя Ормону - или она взяла его на себя, не знаю - и когда они открыли вам с Танрэй дорогу друг к другу, так как разум живет, лишь покуда жива оболочка. А Танрэй - она и есть жизнь, оболочка, виэталэа, поддерживающая тебя всегда и во всем, даже когда ты делаешь что-то ей во вред. Я не отчаялся даже и тогда, когда между всеми вами начались первые стычки, неурядицы. Но когда по вине твоей жены погибла Ормона, а Сетен навсегда запятнал свое сердце убийством человека, которого любил больше всего на свете, я уже понял, что вот оно - начало конца. Но мне пришлось задержаться еще, чтобы помочь вам, когда началось второе Потрясение, хотя мог уйти еще тогда - без всякой помехи для итога ваших нынешних жизней. Однако мне кажется, что в этих вопросах важен каждый день, каждый час, минута и даже секунда бытия. Это мозг забывает все, а душа не утрачивает ни мгновения и копит опыт. Все, что ни делается, делается ради нее - для той, которая однажды спасет вас благодаря накопленному и не забытому. Понимаешь?
- Нет.
- Да, я знаю. Я говорю сейчас не с тем, но тот не пожелал тянуть агонию. Но и тебе это важно, Ал. Остальные уже все поняли сами, кто раньше, кто позже…
- Кто - остальные, Паском? - уже окончательно сбитый с толку в попытках распознать, где правда, а где предсмертная околесица, спросил Ал.
- Натаути умер, Ал.
- Да, умер. Давно уже, в Новом городе.
- Ты снова понял не так. Натаути умер в тебе. Ты уничтожил атмереро, когда использовал ее силы и волю во имя убийства. Ты слышал голос? А ведь это Нат шептал тебе на прощание. Ушел не только Сетен, ушел и твой хранитель.
Ал вздрогнул. Ну это-то он откуда знает? Так всё и было: вечером после того боя, накануне бегства Тессетена и его отряда, он впервые услышал шепот. Кто это говорил, было не разобрать: голос не принадлежал ни женщине, ни мужчине. Ал будто слышал самого себя: "Я не приду больше, хозяин. Я умер"…
- Взрывы распада произошли не только на Оритане и в Ариноре. Они произошли и в тебе, в твоем мире. В вас. В вас - так отныне нужно говорить. Тебе надо было беречь твоего неприхотливого, вечного и бескорыстного хранителя из мира За Вратами, чтобы однажды он сберег тебя самого. Впрочем, он сделает это, конечно сделает, только ценой многих собственных жизней.
- Нат… вы хотите сказать, что Нат - это моя душа и что я…
- Ты родился без души и выжил лишь потому, что рядом с тобой всегда был волк - ее воплощение. Ты погиб бы, как погибают все, кто был зачат, но на кого не хватило даже осколка "куарт". Это сейчас происходит так часто… Я кулаптр, и за последние четыреста с лишним лет после катаклизма повидал всякое. Даже расколотых душ сейчас хватает не на всех, так тесно стало на планете. Именно оттого много лет назад родился мертвым сын Ормоны и Сетена: "куарт" Коорэ к тому времени уже увидел свет в другой семье. Им стал Фирэ, а иной души для них не нашлось, да и Ормона не желала видеть возле себя никого другого, кроме Коорэ…
Ал оторопел. Он никогда не слышал этой истории и потому не понимал многого в отношениях друга и его жены. Вот почему сбежавший с Оритана Фирэ всегда так льнул к тем двоим!
- Но с какой стати Коорэ должен был появиться у них?!
- Потому что доминанта Ала - не ты, мой мальчик. Ал - это в равной степени атмереро, дух, и коэразиоре, сердце. Нат и Тессетен.
Ночь наступила для Ала, он даже покачнулся и уперся рукой в днище повозки, чтобы не упасть.
"И что же теперь? Я вообще никто, но ведь не иду прыгать со Скалы Отчаянных!" - будто только что сказанные, вспомнил он слова Тессетена, который навещал его в лечебнице девятнадцать лет назад, пролетевших, как миг. Выходит, и Сетен еще не знал тогда, что таят в себе закоулки его души…
- Кто же тогда наш с Танрэй сын? Не Коорэ?
- Коорэ, Ал, Коорэ. С ним произошло то же, что однажды с тобой… с тем, целостным, Алом. Его "куарт" тоже раскололся, и Фирэ стал Падшим. Теперь дух его воплощен в твоем сыне, а сам он стал по отношению к нему коэразиоре. Сердцем. Сердцем, способным, как и любое сердце человеческое, на величайшее благородство и на чудовищное зло, сердцем любящим и ненавидящим со всей полнотой чувств, отпущенной ему, сердцем страдающим. С рождением твоего сына он утратил почти все свои способности - они перешли к своему законному хозяину, к доминанте, к Коорэ. Всё повторяется на Земле, и не будет конца этим циклам, Ал. Восходит Учитель - идут за ним вслед ученики и ученики учеников. Это бесконечно. Гибнут и возрождаются на небе галактики и отдельные звезды, гибнут и возрождаются на земле живые существа. Энергия в любом ее виде никуда не девается, она переходит в иное качество - и только. Таков закон. Всё просто и всё очень сложно. Сложно - вот как с Ормоной. Каковы основные функции моэнарториито, Ал?
- Смерть? Распад? Разрушение?
- Да. И то, и другое, и третье. Но без нее невозможно. Именно она не позволяет остановиться бегу вселенных, галактик, звезд и планет. Именно она гонит все живое на поиски лучшего, представая убедительным аргументом того, что их ждет, погрязни они в лени, застое, неподвижности. Как это ни парадоксально, жизнь существует благодаря постоянной угрозе смерти. И никогда прежде, сколько помнят легенды аллийцев, сколько известно ори и аринорцам, не воплощалась моэнарториито самостоятельно, в отдельном теле. Ведь умели же наши предки жить в согласии с нею! Воплотившись теперь, она стала антагонистом жизни, хотя всегда была ее продолжением, звеном для перехода к следующей инкарнации. Разрушитель есть в каждом. Он открывает глаза и начинает свою работу, едва слышит первый крик ребенка. Он включается в полную мощь, когда ребенок осознает, что ему тоже суждено когда-нибудь умереть, что это неизбежно случается со всеми. И заканчивает свои труды, последним заглядывая ему в глаза и провожая состарившуюся оболочку в погребальное пламя, а "куарт" - к Мировому Древу. Но наш Разрушитель разрушил самого себя, ибо само его рождение было противоестественным событием.
- Но за что нам все это?
Ал ведать не ведал, что с таким же отчаянием однажды, на корабле "Сэхо", простонал те же самые слова его бывший друг, имя которого ему теперь неприятно было слышать, произносить, вспоминать и который был…
- За грубое и неэтичное вмешательство Учителя в судьбу ученика. За малодушные опасения и нерешительность, по причине которой Учитель сознательно тормозил духовное развитие собственных тринадцати. За неспособность договориться с самим собой, Стражем мира За Вратами. Но катализатором всего этого стала отнюдь не какая-то иллюзорная "воля свыше". Кто видел бесконечность Вселенной и не окончательно глуп, тот поймет, что мирозданию не может быть дела до каких-то бессмысленных песчинок, их возни и промахов. А ты эту бесконечность видел. Спровоцировала наказание случайность, а остальное Ал довершил сам, собственными руками, как это сделали и другие, кто не успел Взойти и стал Падшим. Всё подчинялось твоему желанию. Ты сам не представляешь, до чего сильны твой Страж и великий воин Тимаратау… Когда-нибудь позже вы начнете всё заново, без меня. И ты - разум, рассудок Ала - однажды скажешь свое последнее, решающее слово, тысячу раз до этого сломавшись и умерев… До встречи, до встречи, мальчик мой.
Паском вслепую нащупал руку ученика, похлопал ее ладонью, а взор его проник в неизведанные дали.