В этом сборнике представлены произведения писателей-фантастов - членов Всесоюзного творческого объединения при ИПО ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия". Своей остросюжетностью, романтической верой в светлые стороны человеческой натуры они будут особенно интересны для юного читателя.
Содержание:
Юрий Медведев. Капитан звездного океана
Елена Грушко. Последний чогграм
Таисия Пьянкова. Онегина звезда
Феликс Дымов. Аленкин астероид
Виталий Пищенко. Миров двух между
Составитель кандидат филологических наук, ответственный секретарь Совета по работе с молодыми при СП СССР Ю. А. Лопусов
Содержание:
Капитан звездного океана 1
Юрий Медведев - Капитан звездного океана 1
Елена Грушко - Последний чогграм 28
Таисия Пьянкова - Онегина звезда 41
Феликс Дымов - Аленкин астероид 44
Виталий Пищенко - Миров двух между 61
Примечания 100
Капитан звездного океана
Юрий Медведев
Капитан звездного океана
Посвящаю учителю моему, Ивану Антоновичу Ефремову
Фантастические хроники времен имперского астронома Иоганнеса Кеплеруса, в коих вышеозначенный Кеплерус поначалу ученик бродячего фокусника, впоследствии нищенствующий звездочет и наконец и навсегда Кормчий Океана Звезд.
Вблизи берегов жизни
Хроника первая
Магистр всех свободных искусств
Чтобы показать Земле, что жители ее недостойны присутствия и пребывания среди них столь замечательных душ, - небеса играют и изумляют людей чудесами, знамениями и всякого рода пророчествами, несогласными с обычными законами природы.
Франсуа Рабле
Красной ручищей огладил бродячий фокусник бороду, потрепал за клюв сидящего у него на плече зело ученого ворона. Недвижно взирала на заходящее солнце птица. Фокусник заголосил:
- Э-ге-ге-й!..
Летучее облако голубей взметнулось с церкви святого Бонифация, закружило над площадью.
- Э-ге-ге-й!..
Старуха выглянула из рыбной лавки, Гертруда-одноглазая, прошепелявила:
- Господь милосердный, ну и голосище-то, отродясь не слыхивала.
Два отрока бежали от ратуши к фокусниковой повозке.
- Э-ге-ге-й!.. Священной Римской империи благочестивые обыватели! Жители достославного града Вейля! Сбирайтесь на представление таинств и чудес! Лаврентий Клаускус, магистр всех свободных искусств, великий маг, хиромант, астролог, кладезь пиромантии, гидромании , явит неодолимые метаморфозы плоти и духа! Изгнание беса из прокаженного! Разговор с иноземным вороном Батраччио! Битва пламени с камнем! Летающие цветы!
Магистр всех свободных искусств смолк. А вслед за тем - ну и чудо, чудо, чудо! - всю его тираду ворон-иноземец гортанным речитативом воспроизвел, повторил доподлинно.
Вскорости бурлила вкруг фокусника толпа.
Когда Иоганн Кеплер вместе с Мартином, другом неразлучным, пробился в первые ряды, кудесник пред очами изумленных горожан обратил три носовых платка в ковер, а ковер в курицу, снесшую тотчас дюжину яиц. Раз! - сложены яйца в корзину. Два! - корзина накрыта пестрой скатертью. Три! - скатерть сама взвивается над головой фокусника, а из корзины один за другим вываливаются желтые попискивающие цыплята, вываливаются и прыгают прямо в толпу. Вслед за тем появляется и бесследно исчезает живой лазоревый фазан; и снует в стеклянной банке стая разноцветных рыбок (фьюить! - и рыбки уже не рыбки, а ленты узорчатые); и плавают над толпой подснежники, легкие, как светлячки.
Магистр раскланивается, пускает по кругу оловянную чашу. Глядь - а она медяками уже полна доверху.
- Теперь предсказание грядущего по ходу светил! - кричит фокусник, ссыпая монеты в кожаный мешок.
- По взаимному р-расположению планетных кр-ругов! - рокочет Батраччио, ворон зело ученый.
Пуще болезней, рождаемых тьмой.
Бойся старух криволицых.
В граде Берлине грядущей зимой
Дьявол сожрет дьяволицу.
Будут все грешники унесены
В Рейн наводненьем весенним,
Ведьмы и лешие поглощены
Жутким землетрясеньем.
Затаил дыхание народец, дивится на предсказателя, на ворона его говорящего. А Иоганн с Мартином ни живы ни мертвы стоят - чудо, чудо, чудо! Ссыпал денежки в мешок кожаный, огляделся окрест магистр Клаускус, вопрошает:
- Ну, судьбу нагадать кому? Старикам - про блаженство вечное, молодым - про тайны сердечные. Хочешь знать, что ждет впереди? Не робей, скорей подходи!
Первым, себя не помня, вызвался Иоганн Кеплер:
- Мне нагадайте, господин магистр. Мне судьбу и Мартину судьбу.
Сказал как по наитию и сам испугался сказанного.
А уж оттесняет, оттесняет их от повозки рыжий верзила Якоб, сторож с виноградников, сам небось норовит испытать судьбу. Но не тут-то было! Справедлив чудодей Клаускус, да и ворон зело ученый не мигая уставился на детину рыжего, осуждающе воззрился.
Подзывает фокусник к себе Иоганна, разглядывает на ладони линию судьбы. Невелика ладонь отрока, кленовому подобна листу.
- Тебе сколько годов, дитя? Когда улицезрел благодать земную, спрашиваю?
- В году тысяча пятьсот семьдесят первом от рождества Христова, - отвечает Иоганн. - Декабря двадцать седьмого дня.
- Под знаком Стр-р-рельца! - кричит ворон, кричит и трясет хвостом.
- Под знаком Стрельца нарожден ты, отрок, во власти особенной силы Марса. Известно из премудрости астрологической: Марсу подчинены войны, равно как и темницы, браки и ненависть. - Магистр оглаживает бороду ручищей красной, гортанно, нараспев, прорицает: - Те, кто находится под влиянием Марса, бывают людьми суровыми, жестокосердными, неумолимыми, коих нельзя убедить никакими доводами. Они обыкновенно много едят, могут переваривать большое количество мяса, сильны, крепки, властны, с налитыми кровью глазами, с жесткими волосами, нисколько не расположены к дружбе и любят всякие работы с огнем и раскаленным железом… Марс отмечает медиков, брадобреев, мясников, позолотчиков, поваров, булочников, людей всяких занятий, свершаемых при помощи огня, а особливо артиллеристов и военных. Нарожденному под Стрельцом, во власти Марса, быть тебе, отрок, полководцем великим!
Захохотал народ, загоготал, засвистал, заулюлюкал. Где видано, чтоб внук ведьмы, сожженной за колдовство, в великие вышел полководцы? Чтоб славным рыцарем стал недотепа, подтирающий пену пивную в трактире "Веселый ночлег", заморыш, в лохмотья обряженный, оспою переболевший, грязный, хилый, подслеповатый!
- О-хо-хо-хо-хо! - заливается хохотом рыжий верзила - сторож с виноградников.
- Ну уморил, хиромант! - покатываются со смеху швеи и лудильщики, ландскнехты и гончары, крысоловы, трубочисты, хлебопеки. И не только простолюдинов одолевает веселье - потешается сам господин судья вкупе с семейством: с тощей, как розга, супругой и пятью дочерьми, благоухающими сильней, но не лучше, чем бальзам.
Ах, магистр, магистр Клаускус! Не поспеешь ты беса изгнать из прокаженного, обывателей зачаровать битвой пламени с камнем. В бело-голубом камзоле пробирается сквозь толпу стражник, древком алебарды расталкивает людишек, грамоту с печатью раскатывает:
- Ти-хо! Ти-хо! Повеление магистрата!
Замолкли все, затихли, угомонились. С властями достославного града Вейля шутки плохи.
- Повелением магистрата предписать прорицателю, дабы он покинул город и искал себе пропитание в другом месте!
- В др-р-ругом месте! - выше крестов церкви святого Бонифация взлетел крик ученого ворона.
- В равной мере повеление касается иноземной птицы, противу божеским законам изрекающей словеса человечьи!
- Изр-р-рекающей! Изр-р-рекающей!
- И взять с прорицателя и его богопротивной птицы клятву властям за сей приказ не мстить и никаких препятствий не учинять!
Немного спустя мерин в драной попоне выволочит фургон из крепостных ворот и затрусит по косогору к недалекой деревушке, к постоялому двору, к трактиру "Веселый ночлег". Верхом на мерине, сапожищи припечатав к оглоблям, проследует магистр Клаускус вместе с молчащим, нахохлившимся вороном.
Мимо старухи, волочимой тремя отцами-иезуитами в озеро: ежели ведьма - нипочем не вынесет святое испытание водой - тотчас всплывет со дна.
Мимо четы странствующих богомольцев с изображениями святого Маврикия на шляпах.
Мимо пахаря-горемыки, влекущего плуг по черному полю.
Отныне на долгие сроки запропастятся из града Вейля тишь, покой да благодать. Встревожатся горожане; караульные на стелах обеспокоенно станут вглядываться в полночные выси; и ужас вселится в душу дородного господина судьи. А ведь все из-за малости, пустяковины, из-за речи прорицателя дерзкой. Он и повелению магистрата невозмутимо вроде бы внимал, и поклялся заодно с иноземным вороном препятствий не чинить, да, видно, не стерпел самоуправства, надругательства над плотью и духом и такое заявил:
- Почтенные, достопамятные, благорасположенные обыватели! Любезные государи мои! С тех времен, как возле Земли витают Солнце и все прочие малые и великие светила, с тех самых изначальных времен не решался никто усомниться в доброжелательстве магов, пиромантов, астрологов… За что же велено оставить великий ваш град мне и собрату моему Батраччио? За какие смертные или разрешимые грехи, за прегрешения какие? Господа ваши сыты и одеты, они объедаются кровяной колбасой, форелью, шпигом вюртембергским, они запивают трапезу пфальцским терпким вином. Чем же я, магистр всех свободных искусств, либо мой старый ворон можем угрожать довольству и сытости сильных мира сего? Знайте же, что я покидаю Вейль, покидаю, хотя мог бы облагодетельствовать убогие будни сего града: я мог бы наколдовать неисчислимые количества войск, повозок и коней, открывать клады, скреплять или разрушать узы брака и любви и даже излечивать волшебными снадобьями все неизлечимые недуги, далеко зашедшую чахотку, сильную водянку и застарелые боли в пояснице. Но меня изгоняют, и, опечаленный, я удаляюсь. В память о моем могуществе я с грядущей ночи оставляю звезду волосатую в здешних небесах. Да будет укором оная комета всем моим гонителям!
И магистр всех свободных искусств холодно воззрился в обиталище неба, где вослед уходящему солнцу летели первые робкие звезды. А ворон, зело ученый Батраччио, проскрипел:
- Пр-р-рощайте и не забудьте о р-рукоплесканиях!
Веселый ночлег
Когда на утомившихся людей Нисходит сон, сей дар небес священный.
Вергилий
Ночь, как несчетная рать, обложила поросшие буком холмы. Ночь укрыла весенним туманом луга, речные излучины, подпустила черноты аспидной в глубокие омуты, походные неисчислимые костры зажгла средь небесных полей. Угасла, заснула заря. Спит беспробудно великий город Вейль со всеми своими девяносто четырьмя домами, пятью церквами, шестью сторожевыми башнями и глубоким рвом. Тяжкие ворота крепостные замкнуты накрепко; мост на цепях подъят; конный ты иль пеший, князь ли, простолюдин ли - все одно: дожидайся рассвета. Только неоткуда взяться конному, пешему - боязно ночью. Лютый зверь рыщет в лесах окрестных, и лихие люди - разбойники ("Стой: живот или кошель!") шалят-пошаливают, и птицы неведомые в чащобах кричат грозно.
Утихомирилась, в оцепенение погрузилась Священная Римская империя. И деревушка Леонберг забылась сном. Даже двух аистов дремота сморила в гнезде на крыше трактира "Веселый ночлег".
Только не спит по ночам "Веселый ночлег".
…В трактире два пьяных рейтара бражничали, играли в кости. Бороды и усы у бравых вояк лоснились от пива. Кубок черной кожи взлетал над грязными пурпурно-белыми измятыми камзолами, переворачивался в воздухе - хрясть! - обрушивался на барабан. "Бум! Бум! Бум!" - отзывался барабан. И всякий раз от этого надсадного "бум!" трактир вздрагивал. Вздрагивала масляная лампа под потолком, вздрагивали подвыпившие поселяне и мастеровые, вздрагивал дремлющий в углу старый монах, крестился усердно.
- Хозяйка! Присовокупь полдюжины… нет, дюжину пива! И холодной телятины! - прорычал обозленный проигрышем рейтар. - Да укажи щенку своему: пусть пену с кружек сдует!
Метнулась к бочке Катерина Гульденман, владелица трактира, нацедила кружку доверху, мясо нарезала. Сына растормошила, Иоганна, сует ему блюдо: бери, бери, мол, неси поскорей, куражатся рейтары, не ровен час, зашибут. А Иоганн не опамятовался еще от забытья, бредет с блюдом тяжеленным, шатается, в глазах - цветы летающие из недосмотренного сна.
Тут ему рейтар смеха ради ножку и подставил.
Оступился Иоганн Кеплер, зацепился за рейтаров сапог, на грязный пол грохнулся вместе с блюдом. Брызги разлетелись по всему трактиру.
- Спишь, ведьмово отродье! - взбеленился рейтар. - Гляди-кась, весь камзол объедками заляпал. Ужо покажу тебе, выродок! - И мечом в ножнах замахнулся.
- Герр офицер! Господин офицер! Помилосердствуйте! - взмолилась Катерина. Взмолилась, на колени пала пред рейтаром пьяным. - Сама, сама проучу недотепу, розгами высеку, три дня в квасе вымачивать буду розги-то. Простофиля он у меня, весь в отца. Тот неведомо где десять годов бродяжничал, то в датских землях, то в испанских, приключений на свою голову искал. А недавно заявился, свалился как снег на голову, да и сунул голову в петлю. Потому как допился, забулдыга, до белой горячки. Травами отпоила ирода, лежит теперь на сеновале, белый как смерть. Помилосердствуйте, герр офицер!
Рейтар не унимается, важничает, подмигивает дружку своему.
- Так уж и быть, умолила. Прощу негодяя, коли дюжину пива - безвозмездно! - притащит и пятна вылижет на камзоле.
- А мне с-сапоги! Яз-зыком! - пожелал другой рейтар.
- Вылижет, вылижет, не беспокойтесь. Ни пятнышка не останется, ни пылиночки, господин офицер! - Катерина начала собирать осколки разбитой посуды.
И тогда на весь трактир раздался дерзкий чей-то голос, а чей - неведомо:
- Сей боров никакой не господин офицер. Солдатишка заурядный.
Рейтар, опустившийся было на лавку, вскочил. Точно рыбина, коварством волны выплеснутая на берег, судорожно хватал он воздух ртом, недоумевая, откуда прилетели немыслимые, несуразные, самонадеянные слова.
- Кто сказал "боров"? Я - боров?!
- Боров. Истинно так. Не будь я магистр всех свободных искусств Лаврентий Клаускус.
Весь трактир обернулся туда, куда таращился обескураженный рейтар. В самом дальнем углу, возле окна, где световое действие лампы почти не обозначалось, невозмутимо сидел бродячий факир. Восседал за столиком чудодей, предрекший волосатую звезду! Хлебными крошками кормил он ворона Батраччио.
- Сейчас ты у меня запляшешь, как петух на углях, жалкий магистришка, - спокойно произнес рейтар.
Кровь застыла в жилах от этого спокойствия у поселян и мастеровых. Даже у старого монаха похолодело сердце, а уж он-то чего не повидал на своем печальном веку.
Магистр отвечал:
- Сейчас я превращу тебя в пятнистую жабу. А твоего собутыльника - в змия. В крылатого змия. Брюхо у него будет пурпурно-белое, как твой камзол, крылья и спина черные, как твое прошлое, а хвост закручен, как твои усы.
- Мои усы! - вскричал покрасневший враз рейтар и мгновенно сверкнул выхваченным из ножен мечом.
Мгновенный высверк этот весомей всех иных аргументов свидетельствовал, что попал, не в бровь, а в глаз угодил рейтару дерзкий магистр. И действительно, скорее обратиться в жабу пятнистую согласился бы бывалый рубака, нежели видеть закрученный наподобие собственных роскошных усов чей-то хвост.
- Мои усы! - повторил уязвленный воин и, с мечом наизготовку, шагнул, как гладиатор, навстречу судьбе. Шагнул, рассуждая приблизительно таким манером. Дабы обратить человека в крылатого змия или хотя бы в свинью, надобно измыслить дьявольское заклинание и какие-то знаки непотребные произвести. Стало быть, на заклинание и на знаки уйдет время, никак не меньше минуты, тогда как обрубить негодяю нос и уши - один миг!
- Ни шагу дальше! Ни с места! Мой пистолет р-разглядывает твое бр-рюхо!
…По прошествии полувека Иоганн Кеплер снова припомнит ужасающие подробности этого происшествия, когда невозмутимый магистр левою рукой кормил хлебными крошками сидящего у него на плече ворона, правою же целился из пистолета прямо пред собой.
Рейтар, заслышав речь Батраччио, отшатнулся. Меч швырнул в ножны. Перекрестился. Неужто разумом наделена пернатая пакостная тварь? Святая дева, он менее изумился бы, пустись стол плясать вприсядку или прорасти дубовые скамьи подснежниками.
- Немедля уплати за все, что ты вылакал и сожр-рал! И за кр-ружки р-разбитые! - каркал ворон. - Удались, удались от "Веселого ночлега!" На два дня пути! Ни в коем р-разе не возвр-ращайся! Ко всем чер-ртям! Иначе я поведаю о твоих мер-рзостных пр-роделках моему лучшему др-ругу, гер-рцогу Вюр-ртембер-ргскому!
"Небось о ростовщике пронюхал, вурдалак ворон", - лихорадочно соображал рейтар, косясь на говорящую птицу, и протрезвел. Да и было от чего протрезветь. Не далее как неделю назад зарезал, за тридцать рейнских гульденов порешил он ростовщика крючконосого, не пощадил старикашку с золотым колечком в правом ухе, не внял ветхозаветным мольбам.
- О каких таких мерзостных поведаешь проделках? - для верности усомнился рейтар и пот на лбу отер рукавом засаленным камзола.
- В тюр-рьме узнаешь, когда пр-ровор-ронишь импер-ратор-рскую почту!
Вскорости конский бешеный топот за окнами трактира возвестил, что рейтары ускакали. Нет, вовсе не упоминание о герцоге Вюртембергском смутило отважных воинов. Смутило другое: откуда вещунья птица доподлинно проведала о почтовом фельдъегере, коего им предписано было встретить именно в двух днях пути от града Вейля и препроводить к его высочеству?