- Та шо мне сделается, батько‑командир, - вспоминая свой родной хохляцкий говорок, откликается радиоминёр. - Жду твоего приказа.
Есть, пошла пехота. Из кустарника, заросли которого наши миномёты так и не выкосили до конца, поднялось несколько человек в серой униформе - офицеры, это мы от местных горцев знали. Они что‑то кричат, но нам их голоса не слышны, вроде бы и расстояние небольшое, всего‑то метров двести, а человеческий голос совсем не доносится. Повинуясь командам своих офицеров, из зарослей встают сотни рядовых бойцов халифатской армии. Надо сказать, видок у южан самый что ни есть затрапезный. Оборванные, много истощённых, одежда самая разная и рваная, впечатление они производят не солдат, а какой‑то банды. Однако в руках у них автоматы, на боку сабли или ножи, а в карманах видны гранаты. Разгрузок на телах врагов я не наблюдаю. Какой‑то сброд, вчерашние работяги и дехкане. Однако сброда этого очень уж много, а драться они будут жестко и до конца.
Солдаты Халифата, без всякого толка стреляя в пустые оконные проёмы дома, пригибаясь к земле и петляя, бросились вперёд. Мы молчим, не отвечаем и ждём единовременного подрыва четырех фугасов, ещё вчера прикопанных перед обороняемым нами зданием.
Противник уже всего в ста метрах от меня, и слышу крик Геры:
- Юрец, давай!
Мгновенно падаю на пол и закрываю уши руками. Не вижу, что происходит наруже, но мощный удар потрясает весь дом. Всё вокруг качается и трясётся, сверху падает отвалившаяся штукатурка, но, видимо, строили это жилище на совесть, и здание с честью выдерживает очередное испытание.
Вот теперь и мой черёд пришёл. Вскакиваю на ноги и, приникнув к бойнице, высматриваю противника. Однако разглядывать нечего: когда земля, щебень и мусор, поднятые взрывами в воздух, оседают, среди четырёх глубоких воронок можно наблюдать только разорванные в клочья трупы халифатцев. "Ай да Юрец, вот так мастер! Одна минная засада - и вся вражеская атака насмарку", - думаю я и опускаюсь на деревянный чурбачок подле бойницы. Работа откладывается ещё на какое‑то время, а значит, можно опять передохнуть.
Следующая вражеская атака началась через час. Вновь появились офицеры, и вновь на нас двинулись сотни три оборванцев. В этот раз ждать их подхода не стали, влупили по врагам из всех стволов, как только их обнаружили, а наши снайперы, поднявшиеся к корректировщику на третий этаж, принялись за отстрел офицеров.
Хлоп! - первым бой начал Туман, лучший наш стрелок. Я выцеливал немолодого южанина в униформе, который привлёк моё внимание тем, что был в каске и бронежилете, но увидел, как выпущенная из СВД пуля снайпера попала ему в голову. Каска офицера забавно подпрыгнула, а он, нелепо и в каком‑то недоумении раскинув руки, рухнул в неглубокую миномётную воронку. "Видно, не судьба мне сегодня вражеского командира завалить", - мелькнула в голове мысль, и я переключился на другие цели.
Одновременно заработали наши пулемёты - два ПКМ, один "Печенег" и один РПК. Подключились и автоматчики. Первую волну наступающих врагов мы выкосили подчистую и времени на это потратили совсем немного, но следом появилась вторая. Южане мчались только вперёд, и вот несколько десятков этих оборванцев оказались в непростреливаемой зоне и смогли подобраться к нашему дому вплотную.
- Гранаты! - раздался сверху чей‑то крик, и в районе подъезда, где находился Як, бахнуло несколько взрывов. Пара осколков с визгом пронеслась над моей головой и, отколов мелкие кусочки кирпича, врубилась в стену.
Сменив рожок, я передёрнул затвор и метнулся к выходу. Думал, что Яка достали, и надеялся, что он ещё жив и его можно вытащить. Протиснулся в узкий проём и столкнулся с ним нос к носу. Мой напарник по тройке успел подняться по лестнице на один пролёт вверх и отсиделся за утлом. Впрочем, это я узнал только потом, после боя, а в тот момент мы заняли оборону и встретили ломанувшихся в дом южан огнём из двух автоматов. Высадив по рожку и свалив семерых вражеских бойцов, не сговариваясь, как на учениях, метнули по одной гранате на улицу и отошли вглубь.
Гранаты кинули не только мы, но и те из наших бойцов, кто на втором этаже сидел. Взрывы прогремели практически одновременно. Вновь ударили наши пулемёты, и противник залёг. Очередная вражеская атака захлебнулась, но всё ещё не была отбита полностью, и мы продолжали расстреливать уже почти не сопротивлявшихся воинов Халифата. Наши пули кромсали вражеские тела, а град свинца в который уже за сегодня раз превозмог волю человека, и уцелевшие оборвыши, среди которых не оставалось ни одного офицера, вновь откатились назад.
Третья атака началась уже в сумерках и была, по моему мнению, жестом отчаяния. Видимо, не только у нас в штабах идиоты водятся, но и с той стороны их хватает. На нас рванулись все те, кто уцелел днём, а позади них постреливали пулемёты. Причём стреляли не в нас, а в тех, кто пытался повернуть назад. Несколько сот человек во главе с каким‑то седым человеком в белом халате и такого же цвета чалме проломились через остатки кустов и помчались на нас. Благообразный старец выкрикивал непонятную нам галиматью на своём тарабарском наречии, а рядовые солдаты, как стадо баранов, следовали за ним. С их губ срывались яростные крики, и их рёв мы услышали раньше, чем увидели на мушке прицела.
И снова слышу голос командира группы:
- Передового дебила, того, что в хламиде белой, взять живьём! Начальству сдадим этого долбоклюва!
И снова в ярости застучали пулемёты, и снова снайперы выбивают самых активных вражеских бойцов, а автоматчики добивают тех одиночек, которые всё же смогли прорваться к дому. Наверное, их целью было проникнуть внутрь здания и сцепиться с нами в рукопашной. Южане умирали один за другим, наш огонь выкашивал их рядами, но они не отступали. Снова сработал Туман, прострелил старцу, ведущему солдат в атаку, колено, и, когда он упал, остальные таки повернули обратно. Так был окончен этот бой, а спустя несколько минут от вражеских позиций послышался дробный перестук ДШК. Как выяснилось позже, против нас воевали штрафные роты халифатской армии, люди, которым южане до конца не доверяли, или солдаты, преступившие закон.
В полной темноте, опустившейся на город, мы бродили среди трупов и собирали боезапас, которого было совсем немного, а ближе к полуночи стянулись в здание. В подвале, где у нас горел костерок, что‑то неразборчиво лопотал пленённый нами старик, а возле самого входа на двух плащ‑палатках лежали тела трёх наших парней - первые потери группы в этой кампании. Наша дружная компания лишилась Пепла, Лесного и Мига, хороших воинов и верных товарищей, а всего по батальону потери перевалили за три десятка. Всего один день боёв прошёл, а десятой части батальона уже нет.
Перед самым рассветом нам на смену пришли горцы, три десятка бородатых мужиков лет около тридцати. В самом начале обороны посменное дежурство ещё практиковалось, и мы, забрав пленного и своих погибших, направились в тыл. Первый пробный приступ мы выдержали и противника, идущего на город с четырёх направлений, удержали.
На пересечение улиц Хуранова и Лермонтова, где была временная база нашего батальона, добрались уже к рассвету. Все парни отправились отдыхать, а я на себе потащил пленного старикашку в белых одеждах и с перебинтованной ногой к комбату. Наш штаб находился рядом, в одном из подвалов, и, передав пленного Ерёменко, я собирался упасть на ближайшее пригодное для сна место и давануть на массу минут эдак триста. Но человек предполагает, а Бог располагает. При комбате не оказалось свободных бойцов, и мне пришлось искать переводчика для допроса "языка". Пока нашёл его метрах в трехстах от нашего расположения да пока довёл до штаба, сон как‑то сам собой улетучился.
Допрос начали сразу же, отпустить меня забыли, а сам я уходить не стал. Было любопытно, что расскажет пленник, и, стараясь не отсвечивать, я тихонько присел в уголке и стал вслушиваться в разговор иранца и нашего комбата. На моё удивление, весь фанатизм пленника куда‑то испарился и он вполне охотно отвечал на все вопросы, которые ему через переводчика задавал Ерёменко.
- Имя, фамилия, звание, должность? - Комбат сидел напротив южанина и сверлил его глазами.
- Духовный руководитель Второго штрафного батальона прорыва Али Джафар Афками.
- Какие силы сосредоточены для штурма города?
- Точно он не знает, но слышал, что больше пятнадцати тысяч солдат из "Басиджа" и почти вся артиллерия Третьей северной группы войск.
- Что такое "Басидж"?
- Это народное ополчение.
- Какие ещё силы есть в армии Новоисламского Халифата?
- Кроме "Басиджа", который сейчас составляет основу всех вооруженных сил, есть ещё "Коде", войска специального назначения, направляющиеся к Нальчику, и дивизия "Дух Аллаха", которая охраняет покой и жизнь Возрождённого Пророка.
- Кто командует войсками, штурмующими город?
- Генерал Мохаммед Палави, главнокомандующий всеми силами "Басиджа". Он не ладит с другими генералами, в частности с Хусейном Резаи, командующим "Кодсом", который подойдёт к городу через неделю, и Мурадом Джафари, комдивом "Духа Аллаха". Каждый генерал хочет стать самым главным, и именно поэтому Палави не стал ждать подхода подкреплений, а сам попробовал взять город.
- Много ли у Халифата техники и вооружения?
- Да, стрелкового оружия хватит на двести тысяч бойцов, и к нему много боеприпасов. С техникой хуже, но есть полсотни танков, которые они не могут переправить в горы, и больше сотни бронетранспортёров. Пока техника остаётся в Азербайджане для охраны ставки Возрождённого Пророка, а вся артиллерия или здесь, или в войсках Хусейна Резаи.
- Это всё?
- Есть ещё по сотне минометов при Первой северной группе войск в Гунибе и ещё столько же в Итум‑Кале при Второй северной группе войск.
- Что он знает о наёмниках?
- Трабзонские пираты и наёмники подойдут вместе с войсками "Кодса".
Комбат потянулся к столу за папиросой и в этот момент заметил меня. Он недоумённо приподнял бровь и спросил:
- Мечник, а ты что тут делаешь?
- Так вы меня ещё не отпускали. - Мне хотелось остаться и послушать, что дальше расскажет Али Афками, тем более что была затронута тема наёмников из Трабзона.
- На выход. - Ерёменко махнул рукой в сторону улицы. - Нечего здесь уши греть, отправляйся спать.
- Есть, - ответил я и направился в подвал, отведённый нам для сна.
В подземелье было душно и темно, воняло носками, потом, грязью и подгоревшей разогретой тушёнкой из сухпайка. Чтобы обнаружить свободный спальник, пришлось зажечь спичку. Таковой вскоре обнаружился, и, хотя спать по‑прежнему не хотелось, я всё же прилёг на него. Только на миг прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Отдыхал я спокойно, а наверху в это время вновь начался огневой налёт, и боеприпасов, как и вчера, воины Новоисламского Халифата не жалели.
Глава 23. Северный Кавказ. Нальчик. 12.10.2059
Наёмники! - сквозь дождь, туман и ночную тьму к позициям противника неслись мои оскорбления. - Вы ублюдки! Твари голимые! Сучары позорные! Я ваш нюх топтал! Козлы!
Рядом со мной остановился Гера, который ходил в обоз, и сказал:
- Мечник, успокойся. Понимаю, что товарищей погибших жаль, но и орать среди ночи в сторону противника - перебор.
- Нормально, Гера. Есть желание командира наёмников Кару на разговор вызвать. С чего‑то начинать надо, вот и сливаю на них всё, что на душе накипело.
- Комбата извещал, что с врагами побазарить хочешь?
- Да, он не против.
- А мне почему ничего не сказал?
- Ты в обозе был, а тут так сложилось, что наёмники напротив нас нарисовались, и что завтра с утра будет, непонятно. Вот я и проявил инициативу.
- Раз так, тогда давай.
Высунувшись в проём, я продолжил оскорблять наёмников. Те всё же не стерпели, видимо, нашлись среди них люди, русский язык понимающие, и от их позиций, развалин на улице Орджоникидзе, в нашу сторону, через проспект Головко, началась стрельба из пулемётов. Тяжёлые пули барабанили по кирпичам, а я сидел за железобетонным укрытием, стеной ещё совсем недавно жилого углового дома на улице Мечиева, и смеялся. Да, вывел я наёмников из себя и своей цели достиг, то есть привлёк внимание вражеских бойцов. Сейчас стрельба прекратится, и переговорим с ними, в первую очередь, конечно, с Карой, который находится где‑то неподалеку. Не то чтобы я хотел получить от него какую‑то информацию, просто настроение было такое - потребность позлить и помотать ему нервы. Вчера я потерял свою тройку, Глаза и Яка. Парней одним снарядом в блиндаже накрыло, и я остался один. Кроме того, пару дней назад наши парни повязали наёмника из приближённых к Бурову бойцов, и он рассказал кое‑что интересное, что касалось лично меня, и мне было очень важно проверить его слова.
Две недели уже идёт рубилово за этот по большому счёту никому на фиг не нужный заштатный городок, лишь волею судьбы ставший столицей Горского Содружества, а нас всё ещё не растоптали и не уничтожили. С каждым днём нас всё меньше. Мы выполняем приказ, цепляемся за каждый подвал, за каждую развалину и каждый переулок. Потеряно больше половины Нальчика, а из всех дорог войска нашего корпуса удерживают только ту, что идёт на Нарткалу. Ещё немного, и нас возьмут в кольцо, но ничего, одни сутки остались. Пройдут двадцать четыре часа, и нас здесь уже не будет.
Наконец, вражеские пулемёты смолкают, а я продолжаю:
- Эй, кончелыги трабзонские, дёргайте домой, пока живы и здоровы!
С той стороны проспекта откликается знакомый мне голос, как мне кажется, это Остап, главарь пиратов из Одессы, которых я у Тенгиза‑работорговца по поручению Кары выкупал:
- Парень, чего ты надрываешься? Ночь на дворе, дай выспаться, а завтра посмотрим, кто круче.
- Остап, ты, что ли?
С полминуты было тихо, и вновь послышался голос украинца:
- Откуда меня знаешь?
- Я Саня Мечников, помнишь меня?
- Да, помню. Чего ты хочешь?
- С Карой поговорить желание есть. Слышал, он где‑то рядом, позови его, Остап. Сделаешь?
- Ладно, жди, - спустя мгновение ответил наёмник.
Всё затихло, а я, привалившись к стенке, продолжал думать о завтрашнем дне, который должен был быть очень долгим. Миномётные батареи, от которых осталась половина, и основные части нашего Кавказского корпуса уже сегодня вечером ушли на Нарткалу, и здесь остался только наш батальон, полторы сотни воинов и около четырёхсот местных горцев, которые решили держаться в родном городе до конца. Выстоим завтрашний день, значит, сможем вырваться из погибшего города, перезимовать на новых оборонительных позициях и дожить до весны, а нет, так все здесь и поляжем.
За думками я даже вздремнул немного, минут двадцать, и очнулся от крика с вражеской стороны.
- Сашка. - В темноте пронёсся яростный голос Бурова. - Ты ещё здесь, сучонок?
- Привет, Кара, - не высовываясь в проём, ответил я ему. - Рад, что ты ещё существуешь. Как поживаешь?
- Ха‑ха, - рассмеялся командир наёмников. - Получше тебя, Саша. Иди к нам.
- Нет, лучше уж вы к нам.
- Что же ты меня продал, парень?
- Продают за бабки, Кара, а ты меня знаешь, для меня главное в жизни - Родина и Идея. Впрочем, не об этом разговор. Хочу спросить тебя, как семья твоя поживает и как там Марьяна.
- Ах ты, падла, - донеслось до меня, и в дыру, через которую я переговаривался с вражеской стороной, влетело несколько пуль. Понятно, как я и думал, подошли снайперы и на голос шмалять стали. - Не стрелять! - раздался голос Бурова. - Саня, ты жив?
- А что мне сделается, дядя Коля, жив, конечно. Так как насчёт семьи?
- С семьёй всё хорошо, парень.
- А Марьяна?
- Ребёнка ждёт, пятый месяц уже пошёл. Опытные люди говорят, что будет мальчик.
Теперь уже я замолчал. Значит, всё же был прав пленный наёмник, и не привиделось ему, что дочь Бурова беременна. И что мне теперь делать? Хм, совершенно непонятно. Есть нерождённый ребёнок, мой, а не чей‑то, и это понятно. А ещё есть девушка, теперь уже женщина, к которой я относился с глубокой симпатией, но без любви и которая носит под своим сердцем моего сына. Мозги от таких раздумий выносит к чертям собачьим. Ну ничего, будет поспокойней, отойдём в тыл, и тогда решу, как мне поступать и что делать.
- Мечников, чего замолчал‑то?
- Думаю.
- Нечего тут думать. Завтра я с тебя живого кожу снимать буду. Я ничего не забыл, и то, что ты отец моего внука, ничего не меняет, и награду за тебя никто не отменял.
- Нет проблем, тогда до завтра, Кара. Посмотрим, кто и с кого шкуру снимать будет. Бывай, Буров.
Осенний рассвет наступал чрезвычайно медленно. Минуты тянулись одна за другой, и, наконец, словно нехотя, солнце взошло над разрушенным практически до основания Нальчиком и осветило городские руины. Между развалин домов высились голые и обрубленные стволы немногочисленных опалённых деревьев, некогда даривших людям свою тень и прохладу. Весь проспект Маршала Головко, разделявший позиции враждующих сторон, был усыпан грудами кирпичей, кусками железа, обломанными ветками и просто непонятным полусгоревшим мусором.
Ровно в 7.00 началась вражеская артподготовка. Снова, как и каждый день в течение этих двух недель, снаряды и мины крушили и разбивали остатки городских зданий, вновь что‑то горело, хотя, казалось бы, гореть в Нальчике особо уже и нечему. Как и всегда, обстрел мы пересидели в подвалах и блиндажах, и, когда через час всё стихло, противник перешёл в наступление.
Против нас, как я уже говорил, стояли наёмники, а это не вчерашние крестьяне из "Басиджа", да и профессионалам из "Кодса", с которыми мы уже сталкивались, было до них далеко. Воины Кары разбились на небольшие штурмовые группы и, грамотно передвигаясь по развалинам - короткими бросками и прикрывая друг друга огнём, быстро приближались к нашим позициям.
Плотно прижав приклад своего "Абакана" к плечу, ловлю на мушку одного из наёмников, неосторожно приподнявшегося над кирпичами, за которыми он прятался, и короткой очередью вышибаю ему мозги. Вражеский боец падает, а меня накрывает огонь сразу нескольких автоматов и пары пулемётов. Отбегаю в глубь дома, и вовремя. Плотность огня наёмников по амбразурам и бойницам дома настолько высока, что мы даже ответить не можем. На миг вражеская стрельба стихает, и под нашим домом оказываются гранатомётчики.
- Отход! - разносится голос Геры, сбегающего по остаткам лестницы со второго этажа, и мы уходим.
Всего на пару секунд наша группа из семи бойцов опережает наёмников Кары. В доме, оставшемся позади, грохнули несколько гранат. Затем крик, и враги проникают внутрь здания. Они хорошие бойцы, но позади себя наш радиоминёр оставил несколько сюрпризов, и ОЗМ‑72, последняя из тех, что осталась у нас в запасе, рванула как надо и какое‑то количество врагов уложила. По дворам мы смещаемся к окраине города и закрепляемся в следующем здании. По нашим следам бегут наёмники, десятка полтора из передовой группы. Открываем огонь, и неосторожные вражеские бойцы, обнадёженные лёгким захватом нашего первого опорного пункта, падают на землю один за другим.