- Что угодно заказать сеньорам? - хлопотал хозяин, усаживая гостей на искусно сплетенные из прутьев кресла и расстилая на столе свежую скатерть. - У жены сегодня очень удался тамаль. Хороший, горячий тамаль, сеньоры. Сейчас я сам приготовлю кофе.
Когда он удалился, доктор встал, закрыл за ним дверь и сказал:
- Ну, здравствуй, Джо.
- Так это все-таки ты! - вскочил Слейн.
- Тише, не кричи так.
- Я готов орать, Гарри!
- Все равно не кричи и постарайся запомнить, что я - Эдвард Беллингем, правительственный врач в округе Кхассаро на тхеллукской территории. Очень прошу в дальнейшем так меня и называть.
- О’кей, сеньор Эдвард! Быть индейским доктором все же лучше, чем покойником. Три года назад я сам читал в газете набранное петитом сообщение, что некий физик Гарри Богроуф покончил самоубийством, сунув голову под колеса поезда. Я еще тогда подумал, что на тебя это мало похоже, но… Всякое в конце концов бывает, да и самоубийства у нас не редкость. Что это было, Гарри? Виноват, сеньор Беллингем! Что это было, очередная газетная утка?
- Это правда. Гарри Богроуф погребен на краю кладбища в Сан-Гвидо, где хоронят самоубийц. На могиле, вероятно, еще сохранилась табличка с его именем. Мир его праху, он был неплохим человеком…
- Кто? Гарри Богроуф?
- Тот, кто там погребен. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе эту грустную историю. А пока что рассказывай ты. Кто ты теперь, Джо?
- Кто я? Знаешь, Гарри, я по-настоящему рад, я здорово рад, что ты жив! На земном шаре друзей у меня не густо. Не знаю уж, что значит таинственная метаморфоза с твоим именем, но кажется мне почему-то, что ты все такой же парень каким был в университете. А, Гарри? Когда мы с тобой виделись в последний раз? Года четыре назад? Ну да, когда ты закончил курс. Ты не забыл, как мы отпраздновали это событие? Ты, я и твоя Анита. И еще весельчак Хосе Бланко. Помнишь Хосе?
- Я все помню, Джо. Но… не надо об этом. Ты хотел рассказать о себе.
- Что ж, я остался тем, кем и был, - бродячим пасынком Соединенных Штатов. Приехал в эту благословенную страну, чтобы подешевле обошлось мое образование, да так вот и застрял здесь, под тропическими пальмами, один из многих неудачников. Я ведь хронический неудачник, Гарри. Помнишь, как я с треском провалился на экзаменах? А ведь я знал материал лучше, чем многие иные. Помнишь, как меня чуть не убили молодчики из клуба "Национальной гвардии"? Вот об этом случае вспоминаю право же с удовольствием, хотя били они здорово: ведь они тогда приняли меня по ошибке за настоящего человека, за Хосе Бланко… А я не стал даже самим собой. Не люблю жалоб и стонов, но тебе могу сказать: я - неудачник. И теперь я просто журналист. Плохой недоучившийся журналист, кропающий всякую чушь о мордобоях и мелких авариях. Пытался сказать что-то умное, да газету прихлопнули…
- Я читал твои статьи в левых газетах и журналах и мысленно поздравлял тебя с удачей.
- В самом деле, Гарри? Ведь у меня, кажется, получалось? Но видишь ли, в нашем мире не рекомендуется говорить и писать правду. Что смотришь? Ты ведь и сам знаешь, что это так. Теперь вот сотрудничаю в "Экспрессо". Знаю, пакостная газетенка. Но, честное слово, мне надо есть и курить и где-нибудь жить… Выбора-то не было.
- Я не читаю "Экспрессо". И должно быть, поэтому потерял тебя из виду.
Вошел хозяин с подносом и засуетился вокруг стола, предлагая отведать домашних блюд. Очевидно, доктора хорошо знали и любили в этих бедных кварталах.
- Как ты оказался здесь, Джо? - спросил доктор, когда испанец ушел.
Слейн поведал о заказанной статье и о том, что думает по этому поводу. Они ели тамаль - пирог из кукурузной муки с мясом и специями, запивая крепким душистым кофе.
- Выходит, мы попутчики, - доктор откинулся в кресле и закурил сигарету. - Конечно, если ты хочешь.
- Хочу ли я! Да я наплюю на редактора, на газету и буду колесить с тобой в горах, пока не кончатся деньги! Не каждый день мы встречаем друзей из Поры Надежд!
- Ну и прекрасно, значит, мы сможем еще наговориться и повспоминать. Расскажи-ка, что у вас там, в столице.
- Да то же, что и везде. Основные партии республики поднимают бурю в стакане воды, готовясь к предстоящим выборам в парламент. Независимые христиане и католики-республиканцы клянут друг друга и клянутся дать народу счастье, если им удастся набрать большинство голосов. И католики и независимые зависят от президента, а президент от дельцов, а дельцы от американцев. Словом, все очень мило.
- Какую же партию поддерживаешь ты в своих статьях?
- Газета поддерживает, что прикажут ей владельцы. А я сам… с удовольствием послал бы к черту обе, - Слейн невесело улыбнулся. - Способность кривить душой у меня весьма ограниченная. Понимаешь, иду на компромисс до известного предела, иначе боюсь совсем уж потерять уважение к себе. Родители-фермеры, прежде чем разориться, успели накачать меня рассуждениями о порядочности, совести и прочими такими понятиями, очень в наше время неудобными. Потом жизнь старалась исправить их ошибку, да, видно, слишком крепко во мне это засело.
Постучали. В приоткрытой двери возник мясистый нос и небритый подбородок хозяина.
- Сеньора доктора спрашивает какая-то пожилая женщина. Она уже несколько раз справлялась, когда приедет сеньор доктор. Говорит, заболел внук.
- Я сейчас выйду, - кивнул доктор. - Извини, Джо, надо проведать здешних больных, кто знает, когда еще доведется сюда приехать. А ты сейчас будешь отдыхать. Для нас найдутся и чистые постели, и бутылочка хорошего вина, не правда ли, Мигуэль?
Узнав, что приезжие останутся ночевать, хозяин выразил лицом, глазами и потоком слов свое удовольствие и проводил гостей через внутренний дворик в дощатую пристройку, где находились довольно сносные комнатушки, очевидно, местный "люкс" для особо уважаемых клиентов. Когда Мигуэль с поклоном удалился, Слейн сказал:
- У этого небритого существа доброе сердце. Здесь лучше, чем в вагоне, и я с удовольствием усну.
- Если что понадобится, Джо, дерни за ручку вот этого звонка. Хозяин - мой добрый приятель и постарается сделать для тебя все, что нужно.
- Хм, я уже имел неосторожность познакомиться с одним твоим добрым приятелем. И он тоже хотел кое-что сделать для меня… А ведь мне вредно волноваться, сеньор доктор. Один столичный лекарь признал что-то там неладное в сердце и советовал избегать резких движений и неприятностей…
- Ты не должен сердиться на Руми, - засмеялся доктор. - Он действовал из лучших побуждений.
- Великолепно! Твой телохранитель из лучших побуждений хотел проковырять дырку в моем боку, а я не должен обижаться!
- Подожди, ты где заметил меня? На полустанке, где мы садились в поезд? Так вот, Руми показалось, что ты следишь за мной. А когда в Чельяно ты догнал меня и взял за плечо, он решил, что это уже опасно. Нет, Джо, не стоит обижаться. Руми не телохранитель, а верный и преданный друг. Кстати, он - живая иллюстрация к твоей статье о положении индейцев. На землях, принадлежащих его сородичам, были обнаружены какие-то залежи. Кажется, серебро. Впоследствии оказалось, что содержание металла мизерное, во всяком случае значительно меньшее, чем об этом кричали акционеры. Серебряный бум скоро заглох. Но дельцы успели правдами и неправдами заполучить землю индейцев, и пришлось тем откочевать дальше в горы.
- Я был там тогда, два года назад, и хорошо помню всю историю. Индейцам устраивали празднества, чуть ли не братались с вождями и потом скупали за бесценок земли, на которых стояли хижины. Когда бедняги опомнились, было поздно. Схватились за ножи. Но что ножи - против "закона и порядка"!
- Но ты не знаешь, чем все кончилось. В тот год в горах выдалась холодная и ветреная зима, ее и сейчас еще вспоминают тхеллуки недобрым словом. Сородичи Руми ушли на поиски новых земель, пригодных для жизни, но ничего не нашли и почти полностью вымерли где-то там, в сердце гор, на голых скалах. Весной до Кхассаро добрались всего четыре человека. Точнее, четверо мужчин и одна девушка, сестра Руми. Мне удалось выходить только Руми. Остальные умерли, так они были истощены. С той поры индеец живет у меня, и я доволен, что есть человек, на которого можно во всем положиться. Но тебе надо отдохнуть, Джо, а мне навестить пациентов. Здешняя беднота, индейцы и метисы, лечатся у меня охотнее, чем у городских медиков: я понимаю их язык и поэтому пользуюсь большим доверием. Утром мы выедем в горы, в мою резиденцию под Кхассаро. До вечера, Джо.
Слейн вытянулся на грубой прохладной простыне. Засыпая, думал: "Он счастливее меня. Он нужен кому-то, хотя бы и индейцам. Впрочем, я не завидую, я радуюсь за него, старого друга Гарри. То есть за доктора, как его… Эдварда Беллингема".
Глава 3
Они выехали рано утром, провожаемые хозяином-испанцем, который, видимо, совсем не спал и еще до зари приготовил им завтрак и кофе. Садясь на коня, доктор пожал испанцу руку и протянул несколько серебряных монет. Но хозяин вытаращил негодующе черные глаза, выпятил губы и энергично замотал головой:
- Но-но, сеньор! Я всегда рад вам, но не возьму ни сентаво! Вы мой гость и, по правде говоря, моя реклама. Люди идут в трактир, потому что там часто гостит сеньор доктор.
- Вам не лишними будут несколько монет, - настаивал доктор.
- Вам они тоже не лишни, сеньор. Вы ничего не берете с больных бедняков, а государство не слишком щедро к врачам индейских территорий.
- Ну, я-то не доктор, - вмешался Слейн, вынимая кошелек.
- Вы друг сеньора доктора, - хозяин спрятал руки за спину. - Поезжайте, сеньоры, вам еще долгий путь. И да хранит вас дева Мария!
Низкорослые выносливые индейские кони бодро шагали по камням дороги. Слейн и Богроуф ехали рядом и разговаривали. Доктор рассказывал о быте индейцев, которых хорошо узнал за время врачебной практики в горных селениях. О себе говорил мало и неохотно, больше расспрашивал журналиста о жизни в столице, о течениях в науке, столкновении политических партий и предстоящих выборах в парламент. Слейн, наоборот, весело и охотно болтал обо всех новостях. В редакции он не находил собеседника, с которым мог бы откровенно, без опаски, потолковать о своих мыслях и настроениях.
Тропа вилась среди ущелий, постепенно поднимаясь все выше. Стало совсем прохладно, небо заволоклось облаками, на одежду, на конские спины оседали мелкие капли. Проехали поселок - кучку сложенных из камня и глины хижин. На покатом альпийском лугу паслись кони и овцы, отыскивая скудные клочки травы. Крохотные участки мало-мальски пригодной земли были тщательно возделаны. Встречные горцы приветливо, но с достоинством кланялись - и здесь знали доктора.
Миновали перевал. В тропу влились еще две-три тропинки, стали попадаться следы костров, редкие деревья. Вскоре опять показались отары овец, а затем и поселок. Здесь доктор спешился, отдал поводья Руми и пошел навестить больных. Руми и Слейн подъехали к рощице за селением и остановились подождать доктора. Индеец разостлал под деревьями брезент и жестом пригласил журналиста отдохнуть. Это было блаженством - лечь на спину, вытянуть онемевшие ноги.
"Хорошая порция впечатлений за одни сутки, - думал Слейн, дымя сигаретой и уже не обращая внимания на морось. - Или я просто отупел на дурацкой столичной работе, глядя на происшествия только со стороны. Я стал как фотообъектив - все фиксирую, не переживая. Уж не остаться ли нам здесь, сеньор мелкий репортеришка? Как, например, Гарри. Он делает что-то живое и нужное, лечит, помогает людям. А я развлекаю дельцов и бездельников. Интересно, с какой стати Гарри вдруг стал доктором? Ведь он ученый, физик с университетским дипломом. И откуда взялась эта фамилия - Беллингем? Впрочем, не мое это дело, и нечего ломать голову, пока он сам не пожелает сказать…"
Этот скучный парень Руми помалкивал и готовил на костре еду. Слейну сводила скулы зевота. Потом он почувствовал щекой мокрую траву, привиделись опять камни дороги, качающаяся грива лошади… А потом уже ничего не снилось. Усталость подарила такой безмятежный сон, какого не бывало дома, в мягкой постели. Доктор разбудил Слейна часа через полтора. Они поели и тронулись дальше.
К вечеру солнце выпуталось из облаков. Оно висело уже над горными гребнями, когда путники добрались до Кхассаро.
Слейн облегченно вздохнул, предвидя скорый конец непривычного путешествия. Однако не доезжая с полмили до первых домиков, доктор свернул с наезженной дороги влево, туда, где край долины замыкался беспорядочным нагромождением скал. Въехали в узкое ущелье.
- Слушай, Джо, - сказал вдруг доктор, - а ведь десять автоматчиков могли бы удержать здесь целую армию.
- Возможно. И геройски погибли бы от налета авиации. Кроме автоматов нужно иметь еще зенитное и противотанковое оружие, хотя бы с дюжину истребителей и, самое главное, могущественного союзника за пределами страны. Впрочем, индейцам уже нечего защищать. Их боевая песня спета.
- Ты прав.
- А что, не собираешься ли ты поднять индейское восстание? - засмеялся Слейн.
- Не выдумывай. Вот мы почти и приехали, Джо. Моя больница находится несколько на отшибе, зато в очень удобном месте. Один из моих предшественников основал ее вдали от поселка, поскольку тогда свирепствовала чума. Я ему благодарен за это. Нередки и теперь эпидемии - нищета болезнями богата.
В лощине между скал, на краю глубокого каньона, стояло четыре белых домика, сложенных из камня, окруженных проволочной изгородью. С горы по крутому каменистому руслу сбегал неширокий поток и исчезал в ущелье. В лощине стоял монотонный шум, к которому быстро привыкало ухо. Среди дикой красоты скал домики выглядели весело и гостеприимно, обещая покой и уют. У изгороди была раскинута индейская палатка и паслись две лошади.
Всадников заметили, и около десятка индейцев выбежали встречать доктора. И снова Слейн с некоторой добродушной завистью отметил, что Гарри здесь любим и почитаем. Вежливо поклонившись Слейну и помахав рукой Руми, индейцы тесно окружили доктора, оживленно заговорили и вообще вели себя не так, как принято в обращении с белым человеком, хотя в каждом их жесте чувствовалось уважение. Палатка принадлежала, очевидно, приезжей семье, ожидавшей доктора. Те, приезжие, резко отличались от прислуги больницы бедной одеждой, робким, сдержанным поведением. Держались в сторонке, ожидая, когда придет их черед.
Особенно оживленно тараторила и жестикулировала молодая красивая индианка в белой кофте и шерстяной пестрой юбке, остальные безоговорочно предоставляли ей первое слово. Выслушав ее, доктор обернулся к спутникам:
- Извини, Джо, тут привезли больного, боюсь, что у мальчонки дело серьезное. Руми позаботится о тебе.
Он сказал несколько слов Руми, и тот жестом пригласил журналиста следовать за собой. Один из встречавших мужчин взял за повод вьючную лошадь, другой увел к конюшне остальных.
Шагая за Руми к дому, журналист с интересом осматривался. Поражала чистота больничного двора, аккуратные клумбы с цветами, асфальтовые дорожки. Немного походило на пансионат. К домикам тянулись провода.
- О! Послушай, Руми, да здесь у вас электричество!
- Сеньор доктор поставил на ручье турбину с генератором, - по-испански ответил Руми. Журналист изумленно взглянул на него: кажется, этот парень разбирается кое в чем лучше, чем можно было бы ожидать от простого индейца с территории…
- Здесь будет ваша комната, сеньор, - индеец ввел Слейна в комнатку, похожую на корабельную каюту размерами и безукоризненной чистотой. Шкаф для одежды, стол, два мягких стула и простая кровать. Ничего лишнего, только необходимый комфорт.
- Сейчас будет готова ванна, сеньор.
- Спасибо, Руми, - благодарно улыбнулся Слейн. Его поясница болела, от многочасовой езды в глазах колыхались стены комнаты. Он устало опустился на стул и закрыл глаза.
Слейн принял ванну, облачился в пижаму, очевидно, принадлежавшую хозяину, и, блаженно жмурясь, отдыхал в своей комнате, когда, постучав, вошла, давешняя индианка.
- Добрый вечер, сеньор, - поклонилась она. - Стол накрыт, и сеньор доктор ждет вас.
- Великолепно! Еще немного, и ему пришлось бы спасать от голодной смерти одного старого приятеля. Ведите меня, сеньорита!
В столовой, когда Паула вышла, Слейн подмигнул доктору:
- У тебя симпатичная подруга. Честное слово, можно позавидовать!
Доктор нахмурился.
- Это не совсем то, что ты думаешь, Джо. Паула у меня на все руки - готовит, стирает, наводит порядок и помогает в больнице. Но она не любовница. Правда, она служит… вроде громоотвода, что ли.
- От кого же может тебя защитить эта девчушка?!
- От общественного мнения, - усмехнулся доктор. - Противно, однако необходимо, и тут уж я ничего не поделаю. У здешней так называемой "белой" администрации принято держать при себе наложницами индианок, и мне просто не хочется лишний раз казаться белой вороной. Пусть "цивилизованное" общество в Кхассаро думает, что я взял ее для развлечений, так спокойнее для меня и безопаснее для нее. Был у нас в Кхассаро чиновник полиции, пожилой и довольно мерзкий тип. Паула тогда жила с отцом, и сеньор полицейский скоро оценил ее привлекательность. Конечно, он пожелал заполучить ее и как-то вечером поволок к себе в резиденцию, даже не постеснявшись прохожих на улице. Отец Паулы, полунищий индеец, видел и молчал - что он мог сделать против господина? Может, мне не следовало вмешиваться в это дело. Да уж очень разительным был контраст: пьяная ухмыляющаяся морда - и худенькая плачущая девчушка в рваной кофте. Ей тогда и пятнадцати не было. Словом, я не выдержал… Чиновник взъярился и чего только мне не наобещал! И все-таки в результате Паула стала моей экономкой, а чиновник остался с носом.
- Как же вы с ним теперь?
- Да никак. Вскоре его нашли на дороге с разбитой головой. Нет, я тут ни при чем, можешь мне поверить. На горных тропах свалиться с коня дело нехитрое, а этот по вечерам редко бывал трезвым. В тот год на Каменном ручье - это милях в двенадцати от Кхассаро - стояли лагерем ученые-американцы. Кажется, они там устроили временную станцию наблюдения за искусственными спутниками. Индейцы рассказывали, что у них разные приборы, телескопы и так далее. Так вот, тот чиновник все ездил к американцам играть в карты. Может, те янки и помогли ему разбиться, кто знает. Только после нашей стычки все приписали мне и прониклись ко мне уважением как к человеку решительному. Черт с ними, если не умеют уважать, пусть хоть боятся. Лишь бы сюда не лезли. Выпьешь еще, Джо?
- Нет, мне сейчас и так хорошо, Гарри. Газетная жизнь - не конфетка, а моя в "Экспрессо" тем более. Счастливец ты, Гарри, у тебя здесь все к месту и можно отдохнуть душой….
Доктор притушил сигарету и ответил не сразу:
- Я думаю, что имею право на недолгий отдых, потому и постарался обставить все как мне нравится.
- Ты считаешь, что твое пребывание здесь временно?
- Думаю, что да. Может быть, еще немного - и все взлетит на воздух…
- Не понимаю тебя.
- Ладно, пойдем-ка спать. Выкинь на время из головы и статьи, и редактора, и столичную суету. Просто так поживи у меня. Правда, не смогу уделять тебе много внимания, дел накопилось… Но в кабинете есть кой-какие книги. Сходи в Кхассаро, Руми проводит тебя.