- А давай, братва, раз вы здесь, сделаем так, - предложил Толян. - Ну её в трубу, эту отмазку. Гуднём в честь юбиляра, войдем во взаимовыгодное соглашение. Побратаемся нафиг. В нынешнее трудное время нужно помогать друг дружке, а я ведь квач не из последних. Как предложеньице?
Зинаида Ремизова захлопала в ладоши и, сияя, пылко сказала:
- Какой вы душка, Толян. С непременным удовольствием гуднём в вашу честь. Только не думайте, что мы пришли вас грабить. Что мы - охламоны, что ли?
Буханкин что-то недовольно буркнул, а Толян посмотрел на простовато одетую, но весьма даже аппетитную молодуху Зинаиду с веселым удивлением.
- Нет, - произнес Шепталов и полез в кобуру за маузером. - Арестованным…
Он хотел сказать: "Арестованным пить не полагается", - но Толян вдруг без всякого размаха ткнул его пудовым кулаком в челюсть, и умеющий постоять за себя, знающий джиу-джитсу Шепталов мгновенно вырубился. Небрежная зуботычина у Толяна была, что тебе удар копытом.
Очнулся Антон лежащим на мягком, как лебединый пух, диване со связанными за спиной руками. Он был разут, а кожаная "комиссарская" куртка висела на спинке вычурного стула. На сиденье лежала кожаная кепка. Для удобства под голову Антона была положена огромная подушка, а на ноги, дабы не зябли без портянок-то, наброшен клетчатый плед.
Толян сидел на диване же, малость потеснив Шепталова. Впрочем, диван был настолько широк, что места вполне хватило для обоих. Валютчики Зинаида и Степан располагались в креслах.
На журнальном столике перед ними стояли четыре бутылки разнообразных водок, вскрытые баночки черной и красной икры, в тарелках лежали ломтики янтарного балыка, нарезанная буженина, конечно же хлеб, в большой коробке - конфеты и в вазе - разнообразнейшие фрукты. Рядом с вазой покоился маузер в кобуре. Стыды.
Антон, ругаясь про себя, начал высвобождать руки, благо тот, кто их связывал, сделал это без знания дела.
- Чекист-то очухался, - заметила Зинаида.
Вот язва приметливая.
- Знаю, - отозвался Толян и, повернувшись к Шепталову, спросил: - Больше не будешь за пушку хвататься?
Антон промолчал.
- Ты хоть знаешь, какой год на дворе? - осведомился Толян.
- Какой?
Толян назвал, после чего Антон почувствовал себя проколотым воздушным шариком, из которого стремительно выходит воздух. Вот тебе и выездной артист, вот тебе и маловразумительный жаргончик, вот тебе и ставшая такой диковинной набережная. Черт вас всех возьми. Чертяка вас всех забери. И что же теперь делать?
- И что же теперь делать? - пробормотал Антон.
- Сначала мы тебя помоем, - хихикая, сказала грудастая Зинаида. - И портяночки простирнём. А то дух от тебя, как от козла.
Вот же ж стерва занудливая.
======
Утром Антон был хмур и молчалив. Очень ему не понравился вчерашний разговор, затянувшийся до двух ночи. Толян, похмыкивая, вываливал такое, от чего волосы вставали дыбом.
Антону Шепталову было двадцать четыре, и из них три последних года были отданы работе в органах. Интересной, надо сказать, но трудной и несколько грязноватой работе. Почему грязноватой - потому что ради пользы дела частенько приходилось переступать через себя, через свои моральные принципы. Что имелось в виду? Вот что. Разве додумался бы когда-нибудь Антон дать в морду старому человеку? Да и в голову бы не пришло, каким бы пакостником старикан этот ни был. А тут совсем недавно довелось. До сих пор в глазах стоит этот седой профессор с разукрашенной синяками физиономией и расквашенным носом. Он ничего не говорил, он только печально и укоризненно смотрел на Антона, когда тот, зверея от безнаказанности, бил его. Почему, спрашивается, бил? Да потому, что старикан этот был враг народа. Потом, конечно, когда Антон охолодел, начала мучить неотвязная мысль - какой же он враг? Разве может быть у врага такой открытый, доверчивый взгляд? Ох, и напился же он тогда.
Ну и другие моменты были, о чем потом вспоминать было тошно, однако же всё это с лихвой перекрывалось тем, что город очищался от швали, от накипи, от всего того, что мешало двигаться вперёд семимильными шагами.
Ну и к чему в конечном итоге пришагали? Разве за это, черт побери, жизни отдавали? Чтобы жировали вот такие толяны?
Нет, Толян, в принципе, был неплохой мужик - простой, гостеприимный. Руки развязал, за то, что дал в морду, извинился, правда маузер не вернул по причине того, что, мол, ты, Антон, мужик с революционным запалом, напьешься - всех нас тут перестреляешь. И ведь, кстати, прав оказался. Когда рассказывал про нынешнюю житуху, Антона так и подмывало выскочить на улицу и посчитаться со всеми этими облеченными властью ворами, которые довели народ до ручки.
Даже Толян - и тот понимал, что имеет место громадный перекос, а потому уже протоптал пусть узенькую, но свою тропочку на запад.
"Растащили Россию, сволочи, - думал Антон. - По кирпичику растащили".
Была еще одна мысль, заставляющая ныть душу. Шепталов гнал её от себя - она, однако же, возвращалась. Мысль о том, что он находится в чужом времени, где ни денег, ни работы, ни угла своего нет. Прошлой ночью приютил Толян, может, еще на пару ночей оставит, а дальше куда? Хоть волком вой.
В гостиной он был один, стоял у окна и глядел на солнечную улицу, не видя её. Притопал Толян, уже принявший на грудь оздоровительную бутылку шампанского и поэтому подобревший, хлопнул его сзади по плечу, и когда Антон повернулся, сказал:
- Не переживай, кореш. Найдется и для тебя работенка, уж три сотни баксов в месяц всегда закалымишь. За сотню малометражку снимешь, а если достаточно будет комнаты, то еще меньше уйдет. Пока же с месячишко у меня поживешь, будешь хату мою сторожить. Будешь?
- Отдай ствол, - тихо, но веско сказал Антон. В цепные псы к этому самодовольному хмырю идти как-то не хотелось.
- Отдам, отдам, - отозвался Толян, осененный неожиданной мыслью. - Сядем-ка.
На кухне Буханкин затянул "Чубчик", Ремизова сказала что-то и захихикала.
Толян бухнулся в кресло, а Шепталов уселся на своё ночное ложе - ставший уже привычным диван.
- Стреляешь не хило? - спросил Толян и, встретив недоумевающий взгляд Антона, поправился: - Нормально стреляешь?
- С двадцати шагов в пятак попаду, - сказал Антон.
- На звук умеешь? На дыхание? С двух рук, как Таманцев у Богомолова?
- Могу, - ответил Антон. - Таманцев - знакомая фамилия.
- Ты его вряд ли знаешь, - сказал начитанный Толян. До того, как стать Толяном, он успел прочитать книгу Богомолова "В августе сорок четвертого", и образ лихого волкодава Таманцева пришелся ему по нутру. Потом читать стало некогда, да и не хотелось читать эту муру в глянцевых обложках, которую писали какие-то подонки. Прочитаешь такое - и как будто дерьма нажрешься.
А тут живой чекист, которого обучали те же, кто обучал Таманцева.
- Охранником ко мне пойдешь? - спросил Толян. - Тылы защищать. Чтоб ни одна сволочь в затылок не пальнула. Тут такса уже много выше. Заметь - никому еще не предлагал.
- Тебя, что ли, защищать? - пренебрежительно сказал Антон. - А ты что за персона?
- Та самая персона, кореш, которая тебя, дурака, в люди выведет, - отозвался несколько задетый Толян. - Без которой ты здесь бомжем подохнешь голоштанным, мелкой татью.
Поднявшись, он вынул из выдвижного ящика маузер и, держа за ствол, протянул Антону со словами:
- Держи свою пушку. Если согласен, другую купим, покруче. ПСС, например, или Дротик, или австрийскую СПП. Давай, давай, соглашайся, не упускай шанса.
В общем-то, как ни крути, он был прав. Деваться было некуда.
- Согласен, - вздохнув, сказал Антон…
В зале уже было чисто, остатки мониторов, годные на запчасти, убраны в кладовую, стекло в окне вставлено.
Юрок сидел у подключенного к Интернету компьютера, Кирилл - в стеклянном боксе на рабочем месте продавца. У витрины с розничным товаром стоял какой-то пацан, явно не покупатель, а так - ротозей. Но ведь не запретишь же смотреть, и денег за это не возьмешь. Вскоре пацан вышел.
На экране, вытеснив интернетовские новости, появилась вдруг красная крупная надпись: "Внимание - карлики!", - и Юрок, вытянув шею, впился глазами в монитор.
"Юзеры, - уже более мелко последовало дальше, - особенно торгующие техникой. В городе орудует шайка лилипутов, уродующих мониторы. Прочее они не трогают. Имеются жалобы от организаций (далее последовал список из пятнадцати организаций). Если в ваш магазин зашел лилипут, примите меры предосторожности".
- Вот черт, - сказал Юрок. - Банда лилипутов.
- Что? - спросил Кирилл.
Юрок рассказал о предупреждении.
- И нафига? - произнес Кирилл. - Они что - больные?
- Об этом не сказано, - ответил Юрок. - Разумеется - больные. Кто же еще-то?
Возобновившаяся было интернетовская трансляция вновь была перебита обращением к юзерам, но ненадолго, секунды на две-три, потом экран мигнул и стал черным, даже каким-то ядовито-черным, пугающим. Казалось, что чернота эта в нём живет, пульсирует. Вот на экране появилась маленькая белая точка и начала стремительно, как бы приближаясь откуда-то издалека, разрастаться.
От греха подальше Юрок вырубил системный блок, через который запитывался монитор. Это, однако, ничего не изменило. Точка на экране моментально выросла, превратившись в белую маску с едва намеченными глазами, губами и носом. Последовал слабый щелчок, как будто стукнули пальцем по клавише, и маска превратилась в компьютерное лицо с хорошо прорисованными деталями, окрашенное в довольно естественные тона, неподвижное и с закрытыми глазами.
Юрок смотрел на всё это, открыв рот. Он был заворожен этим чудом. Компьютер делал это сам, помимо всякой программы, отключенный от сети.
Голова на экране вдруг распахнула глаза, открыла рот и провещала металлическим голосом:
- Привет, юзер. А вот и я.
Вслед за чем, покряхтывая и приборматывая что-то, полезла наружу.
Юрок какое-то время, надо сказать очень короткое, смотрел, как из экрана головой вперед прёт этот компьютерный человек, потом заорал недуром и, опрокинув кресло, на котором только что сидел, выскочил на улицу. Вслед за ним выбежал и Кирилл.
Выбравшись из монитора и оказавшись ростом с ребенка, виртуал начал, отпыхиваясь, ибо это было делом нелегким, раздаваться в объеме, пока не превратился в двухметрового, по погоде одетого, то есть в майке и джинсах, атлета с несколько картинным мужественным лицом.
Следующим его действием было то, что он включил системный блок, и следующий виртуал выскочил из монитора наружу легко и быстро, будто намазанный мылом. Вытянувшись вверх и раздавшись вширь, он оказался ростом пониже первого, но помассивнее и постарше. Во рту у него сверкал золотой зуб, он был в светлом костюме и при галстуке.
Первого звали Джадфайл, второго Шурфейс.
Затем пришла очередь еще троих виртуалов.
======
Спрятавшиеся в продуктовом магазине Юрок и Кирилл видели, как из торгового зала пёстрой группой вышли пятеро верзил, но не осмелились вернуться, и поспешили туда лишь тогда, когда в дверь зала, оглядевшись по сторонам, не шмыгнул давешний пацан-ротозей. Ждал, поди, своего часа.
Между нами говоря, этот виртуалом не был, но когда Юрок с Кириллом ворвались в помещение, пацана там не было. Равно как не было пары компакт-дисков с записями Х.Иглесиаса и группы "Руки вверх", а также коробки с десятью чистыми дискетами. В закрытой на замок стеклянной витрине имелась иззубренная дыра - как раз напротив полки, на которой стояли вышеупомянутые диски и дискеты. На полу среди осколков стекла валялась половинка кирпича. Куда девался пацан, было непонятно - другого выхода вроде бы не было. Хотя нет, был. Окошко под потолком в сортире, куда взрослый бы не пролез по габаритам, а юркий шкет мог проскользнуть, забравшись предварительно на переднюю стенку кабинки.
Так оно и оказалось…
Дом номер 66 был поставлен страшно умными людьми. Лавка у первого подъезда всегда была в тени, и лишь только два часа - с двенадцати до четырнадцати - её прожаривало солнышко. Но в это время бабушки там не сидели. В это время начинался обед, нужно было разогревать щи, супы, котлеты, либо же строгать овощи в окрошку. В это время дел хватало - приходили подзаправиться отпрыски, если, конечно, работали рядом, прибегали поцарапанные, черные, как головешки, внучата - похватать вкусненького, чтобы в животе лягушки не квакали, да и самим нужно было поддержать тонус. Если не шамать - долго ли протянешь? А потом, когда все разбегались, можно было всхрапнуть часок-другой. После семидесяти оно не вредно. Так что когда бабушки вновь собирались на своей боевой скамейке, солнца там уже не было.
Вот такой он был - дом номер 66, не чета другим, где скамейки всегда были на солнцепёке.
Вдобавок вокруг него всё время кипела жизнь, не нужно было и в центр ехать.
В частности, бабушки запротоколировали, что в 10.30 в подъезд зашли двое одинакового телосложения, оба на голову ниже Гришуни, но тоже лбы здоровые, один с длинной мордуленцией, другой с широкой, и вроде бы как нырнули в подвал. Сквозь запертую дверь. Этот момент все как-то пропустили, одна лишь Ларионовна божилась, что так оно и было. В 10.40 они вышли из четвертого подъезда. То ли по крыше перебежали, то ли и в самом деле по подвалу шастали.
В 11.00 подошла группа из трех человек, все в черный рубашках и черных портках. Цедя слова, один из них осведомился, не видел ли кто из дам двух мужчин в полосатых рубахах с черной палкой. Были двое в полосатых рубахах, ответили бабки вразнобой, но без палки. Потолклись малость в подвале, и ушли. Минут уж двадцать, как ушли. А подвал, между прочим, заперт. И как они в него просочились?
Перед другими, исключая милицию, бабки бы нипочем не раскрылись, а тут сразу ясно было - сыщики, с которыми шутить лучше не стоит. Лучше всё сразу доложить.
- Раз ушли, значит остались, - непонятно сказали трое и проследовали в подвал сквозь закрытую дверь.
И больше оттуда не вышли, сколько бабушки ни следили. Между прочим, Ларионовна, которая, видя, как ловко это получается у других, тоже попыталась просочиться в дверь, раскровенила себе нос и пошла ставить примочку, покинув свой боевой пост, находиться на котором час от часу становилось всё интереснее - вокруг дома номер 66 кипела какая-то странная насыщенная жизнь. По одному, по двое проходили мимо или же мелькали в отдалении сыщики в черном. Порой рядом с ними были пузатые коротышки. Разочек наблюдалась совершенно смехотворная картина: от одного из таких коротышек улепетывал здоровенный верзила в красной майке и синих джинсах. Он выскочил из-за угла соседнего дома, пересек по диагонали двор, сигая, как конь, через попадающуюся по дороге метровой высоты ограду, и исчез в прогале между домами. Человечек, которому приходилось искать калитки, поскольку сам он ростом был чуть выше ограды, семенил вслед за ним и, как ни странно, отставал ненамного.
К тому же активизировалась милиция. Сирена мчащейся куда-то милицейской машины слышалась теперь не раз в два часа, а каждые полчаса, так что если сплести всё воедино, интересная картина получалась.
Однако пора было идти разогревать щи…
Разумеется, государство подкинуло на похороны и поминки, чтобы всё было по высшему разряду. И гримёр был выбран из лучших, чтобы Валерий Михайлович в гробу смотрелся не уродом, а так, будто спал, и уже помещение соответствующее готовилось, где должно было быть выставлено тело, и батюшка приглашен на отпевание, и составлялось поминальное меню, и референтами писались речи. На всё были выделены изрядные деньги, но честь мундира есть честь мундира. Похороны Скоробогатова не должны были ни в чем уступать похоронам той шпаны, с которой, будучи представителем правоохранительных органов, боролся полковник.
Бывшие коллеги, сколотившиеся в единый негласный Центр, выделили из негласного же фонда энную сумму, которой должно было хватить на шикарные погребение и поминки, но и семье оставалось изрядно, Вере и сыну Косте, чтобы, значит, впредь не бедствовали, хотя… Впрочем, о накоплениях Скоробогатова вспоминать было неуместно. Уместнее было сделать вид, что их нету.
Нелюбин, взявший на себя организацию похорон, был весь в хлопотах, но между делом у него нет-нет да и мелькала мысль о паршивце Попове. Ведь в конечном итоге не будь Попова - и Михалыч был бы жив. Не стали бы они сидеть всю ночь, заглушая неудачу от провала операции коньяком. Лёг бы Михалыч спать пораньше, не перегрузил бы сердца, не взвинтил бы свой организм до инсульта.
Не знал он еще про виртуалов, так как Юрок с Кириллом решили промолчать о случившемся, опасаясь, и правильно опасаясь, что Нелюбин квалифицирует их, как чокнутых, но, самое главное, он не знал, что в 18.00 тело полковника Скоробогатова пропадет из морга…
Марьяж, переключившись на энергетическую форму существования, в поисках Попова методично обшаривал поповский микрорайон, постепенно расширяя круг поисков. Дело было муторное, и он порою психовал, вымещая свою злость на каком-нибудь прохожем. Получив энергетический подзатыльник, который был много болезненнее физического, прохожий, озираясь, начинал шепотом ругаться, и тогда Марьяж в полный голос хохотал ему в ухо. Оглушенный прохожий торопился уйти подальше от этого дьявольского места, а Марьяж успокаивался и какое-то время работал, довольный собой, пока вновь не начинал раздражаться - энергетических следов Попова, которые, как известно, много протяженнее материальных, нигде не было.
Порой с ним связывались обстряпывающие свои дела Люпис и Тяпус, и Марьяж каждый раз вынужден был отвечать: "Ни-че-го".
Он всё больше склонялся к мысли, что пообщавшийся с Корнелием Попов (а то, что эта встреча произошла, было аксиомой), залёг в какую-нибудь из нейтральных хроноизолированных ям. Тогда все усилия, которые он, Марьяж, предпринимал, оказывались напрасными. Чёртов Корнелий все свои секреты унес с собой. Единственное, что можно было попробовать - использовать псевдооживленного мертвеца. Тот, пребывая вне времени, говорят, чуял хроноизолированные полости. Стоило, пожалуй, попробовать, тем более, что подходящий покойник имелся - не трухлявый, готовый с минуты на минуту рассыпаться, не несущий в себе гнилую заразу, а свеженький, крепенький, которому, если бы люди умели оживлять, еще жить да жить. Но люди этого пока делать не умели, не приспел еще срок, зато Марьяж умел, однако Скоробогатов, которого он, Марьяж, и убил, нужен был ему именно мертвый. Ходящий, говорящий, но мертвый.