"Может, в этом все дело? Это "не верю" продиктовал им профессиональный опыт, притаившиеся где-то на дне души разочарования, развеявшиеся надежды. Безусловно искренне… Но профессор сказал, не видя доски. У этого же она была черт знает сколько. Впрочем, профессорское звание тоже недаром дают…"
- Значит, если я правильно вас понял, - Люсин опять взял ручку, - вы обманулись в этой иконе?
- Да.
- Хорошо. Так как вы отвечаете на вопрос о древности?
- Отрицательно. Я не знал.
- Это было во вторник?
- Что?
- Продажа иконы.
- Да, во вторник. Часов около четырех.
- Ваш сосед был в то время дома?
- Не знаю… Не помню.
- А что вы делали после того, как иностранец ушел?
- Поехал к одному старичку коллекционеру, к Дормидонтычу. Это можно проверить…
- Когда вы ушли от него?
- Часов в семь.
- Как вы провели среду?
- Среду?
- Да, что вы делали назавтра после продажи?
- В среду?.. Постойте! Кажется, я был весь день дома. Отделывал интерьер.
- Кто-нибудь может это подтвердить? Лев Минеевич?
- Не знаю, право… Возможно. Мы уже так привыкли к совместному существованию, что перестали замечать друг друга. Я по крайней мере… И он, наверное, тоже… Хотя именно в тот день - да, совершенно точно, в среду, часов около пяти, - ко мне приходил Кирилл Анатольевич Воздвиженский!
- Кто он, этот Воздвиженский?
- Проректор духовной академии.
- Он согласится подтвердить, что приходил к вам?
- Я так думаю! Он же действительно приходил. Лев Минеевич, вспоминаю теперь, даже открыл ему дверь.
"В таком случае у тебя железное алиби. И на вторник, и даже на среду… Как я и ожидал, налицо алиби…"
- Как, где и когда вы познакомились с иностранцем?
- В комиссионном на Арбате, в понедельник, совершенно случайно разговорились.
- Вы продолжаете настаивать на прежней версии?
- Не понимаю…
- О случайном знакомстве в магазине я уже слышал от вас в первую нашу встречу.
- Ну и что? Как было, так и говорю.
Люсин чуть приподнял брови и повел плечом, всем своим видом показывая, что лично ему совершенно безразлично, врет Михайлов или же говорит правду.
- Я же вам правду говорю! - наклонился к нему Михайлов.
- Сколько раз вы встречались с ним после знакомства? - Люсин словно не обратил внимания на эти слова Михайлова.
- Один-единственный раз, у меня на квартире.
- Что вы можете сказать по поводу его исчезновения? Что знаете об этом?
- Абсолютно ничего. Я к этому не причастен.
- Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?
- Нет. Мы говорили только об искусстве.
- Где вы приобрели эту икону?
- У одной старухи. Купил.
- За сколько?
- Не помню… точно. Задешево.
- Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.
- Разве?
- Представьте себе.
- Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.
- А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?
- Нет. Это был первый и последний раз.
- А покупали?
- Я, знаете ли, чаще меняюсь.
- Это как понять?
- Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов, и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке - абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, а там, - он развел руками, - только пятна облупленной краски и дырки от оклада.
- Вот вы то и дело говорите: "Старуха, старухи…" Это основная ваша клиентура?
- Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…
- А у вас какие дела с церковью?
- Я же реставратор!
- Кто назначил цену за "Троицу"?
- Я.
- И он сразу согласился?
- Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.
- Видимо, не в пример вам, он правильно распознал ценность вещи.
- Вряд ли…
- Почему вы так думаете?
- Они там за рубежом наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.
- А вы-то откуда знаете?
- Люди говорят.
- Они-то, конечно, все там простофили, - усмехнулся Люсин. - Этот, который у вас "Троицу" купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?
- Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.
- Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?
- Женевьева сказала…
- Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?
Михайлов кивнул и опустил голову.
- Вы подтверждаете? - чуть повысил голос Люсин.
- Да, подтверждаю.
- Какое?
- Она познакомила нас.
- Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.
- Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.
- А что было потом?
- Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.
- Как она вас представила друг другу? Какими словами?
- Как обычно. Это мой друг, художник, а это мосье такой-то, историк.
- А Овчинникова не сказала, куда торопится?
- Нет.
- И потом вы ее об этом не спросили?
- Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.
- Она знала, что вы пригласили его к себе?
- Нет. Мы в тот день больше ни виделись. И на другой день тоже.
- А о вашей сделке знала?
- Нет. Вообще она тут абсолютно ни при чем.
- Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?
- Конечно.
- Почему?
- Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.
- Ну и…
- Она долго ругала меня, что я это сделал.
- Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?
- Конечно. Она сказала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…
- Когда она сообщила вам, что видела икону?
- В тот день, когда вы меня… домой отвезли. Вечером.
- Что она имела в виду, когда только что порекомендовала вам говорить правду? Какую правду?
- О том, как все случилось… О знакомстве в магазине.
- Тем не менее вы не сразу и не очень охотно последовали ее совету.
- Не хотел ее впутывать. Разве не понятно? Она-то ведь ни в чем не виновата.
- Так. Хорошо. Теперь попрошу вас внимательно прочитать протокол и подписать его. Проследите, правильно ли я записал ваши ответы.
Михайлов пробежал глазами по строчкам - ему явно не читалось, он все думал о чем-то своем, потаенном - и взял ручку, которую предупредительно пододвинул ему Люсин.
- Все правильно.
- Благодарю. - Люсин промокнул подпись и спрятал протокол в портфель. - Вынужден предупредить, что нам еще придется, и, видимо, не раз, побеседовать с вами. Поэтому вам нужно будет возвратиться в Москву и на некоторое время воздержаться от поездок.
- Я арестован? - спросил Михайлов.
- Нет. В настоящее время я не нахожу эту меру необходимой. Но подписку о невыезде с вас возьмут.
- Хорошо, - с готовностью согласился он.
- Лучше всего нам будет вылететь в Москву сегодня же. - Люсин акцентировал слово "нам".
- Хорошо, - тут же согласился Михайлов и, чуть помедлив, спросил: - Женевьеве тоже надо будет возвратиться?
- Не-ет! - протянул Люсин. - Пусть Женевьева Александровна спокойно занимается своим делом… Хорошо, что напомнили! Она, поди, совсем уж заждалась.
Люсин позвонил к себе в номер и пригласил Женевьеву прийти.
- Заходите, пожалуйста! - крикнул он, когда она постучалась. - А вас попрошу побыть пока в моем номере, - шепнул он Михайлову и, легонько придержав его в кресле, метнулся навстречу Женевьеве, словно собирался открыть ей дверь.
Но она уже входила. Люсин посторонился, пропустил ее и резко повернулся. Он хотел видеть лицо выходящего Михайлова.
Тот, видимо, смотрел Женевьеве в глаза. Когда они поравнялись, он едва заметно кивнул. Это могло означать все, что угодно: от простого ободрения до "Я сделал так, как ты сказала". Люсин подумал, что скорее всего именно это и имел в виду Михайлов.
"Если, конечно, говорил в основном правду. Коли соврал, то кивок этот надо понимать так: "Все идет по плану, отвечай, как договорились". Но успели ли они сговориться полностью, все отработать, предусмотреть… К моему приезду они во всяком случае подготовлены не были".
- Вы каким рейсом прилетели, Виктор Михайлович? - быстро обернувшись, спросил Люсин.
Михайлов был уже одной ногой в коридоре. Едва не споткнувшись, он замер и, медленно поворачивая голову, переспросил:
- Каким рейсом?
- Да. Во сколько вылетели из Шереметьева?
- В восемь пятьдесят пять…
- Ваше место было четырнадцать "Б"?
- Да… кажется, - озадаченно протянул Михайлов. - А что?
- Ничего! Ничего… Благодарю вас.
"Значит, билет он брал на свое имя, не таясь или не сообразив просто, что нужно таиться… Страху-то я на парня нагнал. Она же, - краем глаза глянул он на Женевьеву, - просто уверена, что за ним следили… Ну что же, это, пожалуй, не повредит…"
- Что, некрасиво с иконкой-то вышло, Женевьева Александровна? - спросил он, усаживая ее в кресло.
- Да, некрасиво! - Лицо ее покрылось красными пятнами.
- Вы должны были мне сказать…
- Я и хотела, но там были посторонние. - Она явно старалась побороть волнение. - Потом мне нужно было поговорить с Виктором, выяснить… Иначе это походило бы на предательство. - Последнее слово она произнесла уже твердо и холодно.
- Понимаю ваши чувства. Вполне понимаю… Но прошел день. Вы встретились, возможно и не раз, с Виктором Михайловичем, могли все спокойно обсудить, и тем не менее… Вы помните наш последний разговор, Женевьева Александровна?
Она опустила голову. На влажном виске ее в розоватой тени идеально причесанных платиновых волос мелко-мелко билась голубая жилка.
- Мы целый час беседовали с вами. Помните? И все об этой злополучной иконке. Ведь вы тогда уже не просто умалчивали, а сознательно старались увести меня с курса. Запиши я тогда ваши показания, вам бы пришлось подписаться под заведомой ложью. Разве не так?
- Так. - Она подняла голову и, чуть нахмурясь, посмотрела прямо в глаза. В сером свете пасмурного ленинградского дня ее удивительно голубые радужки казались почти такими же черными, как и зрачки. Или она сильно волновалась. - Я не думала, что это может быть так… важно.
- Это очень важно! Очень. Правда всегда важна, Женевьева Александровна, и для всех важна. Поверьте, мне неприятно говорить вам это. Но положение достаточно серьезно… Я хочу официально привлечь вас в качестве свидетеля и задать в этой связи несколько вопросов. - Он вынул чистый бланк. - Овчинникова Женевьева Александровна, год рождения?
- 1939-й.
- Адрес?
- Москва, Ленинский проспект, сорок семь, квартира шестнадцать.
- Место работы?
- Агентство "Интурист".
- Подпишите, пожалуйста, здесь, что осведомлены об ответственности, согласно УК РСФСР, за дачу ложных показаний.
Она подписала.
- Вы давно знакомы с Михайловым Виктором Михайловичем?
- Давно… Скоро два года. - И, словно предупреждая новый вопрос: - Он близкий мне человек.
- Вы осведомлены о характере его доходов?
- Что вы имеете в виду?
- Торговлю иконами.
- Он коллекционер, товарищ Люсин, а коллекционеры постоянно что-то выменивают, продают, покупают, но это не является для них заработком, поверьте! Я хорошо знаю Виктора и думаю, что этот случай единственный. Я сама уговорила его рассказать вам всю правду. Да мне и не пришлось его особенно уговаривать. Если бы не этот ваш приезд… он бы сам пришел к вам…
- Охотно верю. После нашего с ним знакомства в гостинице "Россия" безусловно следовало прийти к такому решению. Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.
- Это не так, - все еще глядя прямо в глаза, покачала она головой. - Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?
"Совершенно резонно! Ах я дурак!.. - Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. - Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна и мое эффектное появление пойдет насмарку".
- К этому я и хотел вас подвести, - улыбнулся он. - Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?
"Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она, я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…"
- Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?
- В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?
- Он, товарищ Люсин - я о Викторе говорю, - несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?
- Нет, - жестко сказал он. - Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.
- Ой! - Она прижала ладони к щекам.
- Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?
- Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…
- Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?
- Ну конечно!
- Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?
- Не знала. Но…
- Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?
- Я тут же поехала к Виктору - у него, к сожалению, нет телефона, - но не застала его дома.
- Во сколько это было?
- Не помню точно… Вечером где-то, часов около семи.
"Он сказал, что принимал в это время попа…"
- Соседа тоже не оказалось?
- Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать - ведь иди знай, что он отправится завтра в гостиницу! - и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.
- На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.
- Да. Но он об этом не мог знать…
- Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?
- Я попросила.
"Прекрасно! Это легко проверить".
- А он?
- Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…
- Да, я понимаю вас, - кивнул Люсин, - не приди тогда Виктор в гостиницу, вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу.
Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.
- Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.
- Как иностранец познакомился с Михайловым?
- В комиссионном магазине, случайно.
- Расскажите, пожалуйста, подробнее.
- Он - я имею в виду иностранца - как-то сказал мне, что очень интересуется искусством и собирает картины, бронзу и все такое. "Есть ли в Москве подобные магазины?" - спросил он. "Конечно, - сказала я, - есть". И он попросил меня сводить его в один из них в свободное от экскурсий время. Я обещала. В тот день…
- В какой?
- В понедельник… В тот понедельник у нас была только одна экскурсия, в Кремль. Сразу же после нее он подошел ко мне и напомнил о моем обещании. Мы взяли такси и поехали сначала на Горького, потом на Арбат. Только входим мы в магазин, как вижу, стоит там Виктор и рассматривает картины! Я его окликнула. Он подошел, и, естественно, пришлось их познакомить.
- И как вы это сделали?
- Очень просто! "Познакомьтесь, говорю, это мой друг, он, как и вы, интересуется искусством".
- По-русски?
- Разумеется.
- Что же дальше?
- Завязался разговор, самый общий, конечно, ничего не значащие фразы. Потом он повел Виктора к прилавку посмотреть какие-то миниатюры, а я воспользовалась случаем и удрала.
- Не прощаясь?
- Ну что вы! Извинилась, сказала, что очень тороплюсь и не хочу им мешать обстоятельно разглядеть каждую вещь. Тем более что моя миссия в сущности была окончена. Он, правда, интересовался еще антикварной мебелью. Я объяснила, что такой магазин есть неподалеку, у Бородинского моста. Но он только записал адрес и сказал, что как-нибудь заглянет туда сам, а сегодня он и так мне бесконечно обязан.
- Он произнес это все там, в магазине? При Викторе?
- Нет. Это было в такси, сразу же после улицы Горького.
- Значит, вы ушли тогда и больше с Михайловым не встречались до самого четверга?
- Да.