Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Парнов Еремей Иудович 18 стр.


"Может, в этом все дело? Это "не верю" продиктовал им профессиональный опыт, притаившиеся где-то на дне души разочарования, развеявшиеся надежды. Безусловно искренне… Но профессор сказал, не видя доски. У этого же она была черт знает сколько. Впрочем, профессорское звание тоже недаром дают…"

- Значит, если я правильно вас понял, - Люсин опять взял ручку, - вы обманулись в этой иконе?

- Да.

- Хорошо. Так как вы отвечаете на вопрос о древности?

- Отрицательно. Я не знал.

- Это было во вторник?

- Что?

- Продажа иконы.

- Да, во вторник. Часов около четырех.

- Ваш сосед был в то время дома?

- Не знаю… Не помню.

- А что вы делали после того, как иностранец ушел?

- Поехал к одному старичку коллекционеру, к Дормидонтычу. Это можно проверить…

- Когда вы ушли от него?

- Часов в семь.

- Как вы провели среду?

- Среду?

- Да, что вы делали назавтра после продажи?

- В среду?.. Постойте! Кажется, я был весь день дома. Отделывал интерьер.

- Кто-нибудь может это подтвердить? Лев Минеевич?

- Не знаю, право… Возможно. Мы уже так привыкли к совместному существованию, что перестали замечать друг друга. Я по крайней мере… И он, наверное, тоже… Хотя именно в тот день - да, совершенно точно, в среду, часов около пяти, - ко мне приходил Кирилл Анатольевич Воздвиженский!

- Кто он, этот Воздвиженский?

- Проректор духовной академии.

- Он согласится подтвердить, что приходил к вам?

- Я так думаю! Он же действительно приходил. Лев Минеевич, вспоминаю теперь, даже открыл ему дверь.

"В таком случае у тебя железное алиби. И на вторник, и даже на среду… Как я и ожидал, налицо алиби…"

- Как, где и когда вы познакомились с иностранцем?

- В комиссионном на Арбате, в понедельник, совершенно случайно разговорились.

- Вы продолжаете настаивать на прежней версии?

- Не понимаю…

- О случайном знакомстве в магазине я уже слышал от вас в первую нашу встречу.

- Ну и что? Как было, так и говорю.

Люсин чуть приподнял брови и повел плечом, всем своим видом показывая, что лично ему совершенно безразлично, врет Михайлов или же говорит правду.

- Я же вам правду говорю! - наклонился к нему Михайлов.

- Сколько раз вы встречались с ним после знакомства? - Люсин словно не обратил внимания на эти слова Михайлова.

- Один-единственный раз, у меня на квартире.

- Что вы можете сказать по поводу его исчезновения? Что знаете об этом?

- Абсолютно ничего. Я к этому не причастен.

- Он не делился с вами планами на будущее? Не говорил, к примеру, как собирается провести завтрашний день?

- Нет. Мы говорили только об искусстве.

- Где вы приобрели эту икону?

- У одной старухи. Купил.

- За сколько?

- Не помню… точно. Задешево.

- Только что вы упомянули, что не верите в древние иконы, которые можно случайно купить у старухи за двадцатку.

- Разве?

- Представьте себе.

- Ну, двадцатку я употребил в фигуральном смысле, в том смысле, что дешево.

- А продали за пятьсот… Вы часто так продавали иконы?

- Нет. Это был первый и последний раз.

- А покупали?

- Я, знаете ли, чаще меняюсь.

- Это как понять?

- Старухи любят яркие, новые иконы, без дефектов, и охотно отдают за них старые образа. Порой ведь берешь совершеннейшего кота в мешке - абсолютно черную доску! Никогда заранее не знаешь, что из нее получится. Отмоешь, потратишь время и труд, а там, - он развел руками, - только пятна облупленной краски и дырки от оклада.

- Вот вы то и дело говорите: "Старуха, старухи…" Это основная ваша клиентура?

- Нет, конечно… Но с ними, естественно, чаще всего приходится вести дело. Да и кто в основном вокруг церквей трется? Старухи опять же…

- А у вас какие дела с церковью?

- Я же реставратор!

- Кто назначил цену за "Троицу"?

- Я.

- И он сразу согласился?

- Сразу. Сам даже взял стремянку и полез снимать.

- Видимо, не в пример вам, он правильно распознал ценность вещи.

- Вряд ли…

- Почему вы так думаете?

- Они там за рубежом наслышаны о русском Эльдорадо, думают, что у нас Византия чуть ли не на улицах валяется. Купит какой-нибудь дурак попорченную доску восемнадцатого века, а дома у себя кричит, что это Рублев или Дионисий.

- А вы-то откуда знаете?

- Люди говорят.

- Они-то, конечно, все там простофили, - усмехнулся Люсин. - Этот, который у вас "Троицу" купил за пятьсот целковых, тоже, видимо, очень наивный мужик… С кем из иностранцев вы имели дело раньше? Кому и когда продавали иконы?

- Иконы я не продавал и с иностранцами, кроме этого, никаких дел не вел.

- Раньше вы утверждали, что и этого приняли за русского, поскольку он говорил без акцента, но потом одумались и сознались. Откуда на самом деле вы узнали, что он иностранец? Он вам представился?

- Женевьева сказала…

- Стоп! Значит, Овчинникова имела касательство к этому делу? Вы подтверждаете?

Михайлов кивнул и опустил голову.

- Вы подтверждаете? - чуть повысил голос Люсин.

- Да, подтверждаю.

- Какое?

- Она познакомила нас.

- Но вы утверждали, что познакомились случайно, в магазине на Арбате.

- Оно и было случайно в том самом магазине. Женевьева зашла с ним туда. Мы и встретились. Случайно. Мы ведь не договаривались встретиться.

- А что было потом?

- Потом она извинилась, сказала, что торопится, и ушла, мы же остались в магазине. Разговорились. Он спросил моего совета по поводу финифти… Одним словом, на улицу вышли вместе, он заговорил об иконах, и я пригласил его к себе. Тогда я и не собирался ему ничего продавать.

- Как она вас представила друг другу? Какими словами?

- Как обычно. Это мой друг, художник, а это мосье такой-то, историк.

- А Овчинникова не сказала, куда торопится?

- Нет.

- И потом вы ее об этом не спросили?

- Как-то не пришлось… Я думаю, ей просто надоело возиться с ним. Она часто жаловалась, что приходится таскаться по всему городу.

- Она знала, что вы пригласили его к себе?

- Нет. Мы в тот день больше ни виделись. И на другой день тоже.

- А о вашей сделке знала?

- Нет. Вообще она тут абсолютно ни при чем.

- Ну а теперь-то она, надеюсь, знает, что вы продали икону?

- Конечно.

- Почему?

- Она же была там… в номере, когда вы распечатали коробку.

- Ну и…

- Она долго ругала меня, что я это сделал.

- Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?

- Конечно. Она сказала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…

- Когда она сообщила вам, что видела икону?

- В тот день, когда вы меня… домой отвезли. Вечером.

- Что она имела в виду, когда только что порекомендовала вам говорить правду? Какую правду?

- О том, как все случилось… О знакомстве в магазине.

- Тем не менее вы не сразу и не очень охотно последовали ее совету.

- Не хотел ее впутывать. Разве не понятно? Она-то ведь ни в чем не виновата.

- Так. Хорошо. Теперь попрошу вас внимательно прочитать протокол и подписать его. Проследите, правильно ли я записал ваши ответы.

Михайлов пробежал глазами по строчкам - ему явно не читалось, он все думал о чем-то своем, потаенном - и взял ручку, которую предупредительно пододвинул ему Люсин.

- Все правильно.

- Благодарю. - Люсин промокнул подпись и спрятал протокол в портфель. - Вынужден предупредить, что нам еще придется, и, видимо, не раз, побеседовать с вами. Поэтому вам нужно будет возвратиться в Москву и на некоторое время воздержаться от поездок.

- Я арестован? - спросил Михайлов.

- Нет. В настоящее время я не нахожу эту меру необходимой. Но подписку о невыезде с вас возьмут.

- Хорошо, - с готовностью согласился он.

- Лучше всего нам будет вылететь в Москву сегодня же. - Люсин акцентировал слово "нам".

- Хорошо, - тут же согласился Михайлов и, чуть помедлив, спросил: - Женевьеве тоже надо будет возвратиться?

- Не-ет! - протянул Люсин. - Пусть Женевьева Александровна спокойно занимается своим делом… Хорошо, что напомнили! Она, поди, совсем уж заждалась.

Люсин позвонил к себе в номер и пригласил Женевьеву прийти.

- Заходите, пожалуйста! - крикнул он, когда она постучалась. - А вас попрошу побыть пока в моем номере, - шепнул он Михайлову и, легонько придержав его в кресле, метнулся навстречу Женевьеве, словно собирался открыть ей дверь.

Но она уже входила. Люсин посторонился, пропустил ее и резко повернулся. Он хотел видеть лицо выходящего Михайлова.

Тот, видимо, смотрел Женевьеве в глаза. Когда они поравнялись, он едва заметно кивнул. Это могло означать все, что угодно: от простого ободрения до "Я сделал так, как ты сказала". Люсин подумал, что скорее всего именно это и имел в виду Михайлов.

"Если, конечно, говорил в основном правду. Коли соврал, то кивок этот надо понимать так: "Все идет по плану, отвечай, как договорились". Но успели ли они сговориться полностью, все отработать, предусмотреть… К моему приезду они во всяком случае подготовлены не были".

- Вы каким рейсом прилетели, Виктор Михайлович? - быстро обернувшись, спросил Люсин.

Михайлов был уже одной ногой в коридоре. Едва не споткнувшись, он замер и, медленно поворачивая голову, переспросил:

- Каким рейсом?

- Да. Во сколько вылетели из Шереметьева?

- В восемь пятьдесят пять…

- Ваше место было четырнадцать "Б"?

- Да… кажется, - озадаченно протянул Михайлов. - А что?

- Ничего! Ничего… Благодарю вас.

"Значит, билет он брал на свое имя, не таясь или не сообразив просто, что нужно таиться… Страху-то я на парня нагнал. Она же, - краем глаза глянул он на Женевьеву, - просто уверена, что за ним следили… Ну что же, это, пожалуй, не повредит…"

- Что, некрасиво с иконкой-то вышло, Женевьева Александровна? - спросил он, усаживая ее в кресло.

- Да, некрасиво! - Лицо ее покрылось красными пятнами.

- Вы должны были мне сказать…

- Я и хотела, но там были посторонние. - Она явно старалась побороть волнение. - Потом мне нужно было поговорить с Виктором, выяснить… Иначе это походило бы на предательство. - Последнее слово она произнесла уже твердо и холодно.

- Понимаю ваши чувства. Вполне понимаю… Но прошел день. Вы встретились, возможно и не раз, с Виктором Михайловичем, могли все спокойно обсудить, и тем не менее… Вы помните наш последний разговор, Женевьева Александровна?

Она опустила голову. На влажном виске ее в розоватой тени идеально причесанных платиновых волос мелко-мелко билась голубая жилка.

- Мы целый час беседовали с вами. Помните? И все об этой злополучной иконке. Ведь вы тогда уже не просто умалчивали, а сознательно старались увести меня с курса. Запиши я тогда ваши показания, вам бы пришлось подписаться под заведомой ложью. Разве не так?

- Так. - Она подняла голову и, чуть нахмурясь, посмотрела прямо в глаза. В сером свете пасмурного ленинградского дня ее удивительно голубые радужки казались почти такими же черными, как и зрачки. Или она сильно волновалась. - Я не думала, что это может быть так… важно.

- Это очень важно! Очень. Правда всегда важна, Женевьева Александровна, и для всех важна. Поверьте, мне неприятно говорить вам это. Но положение достаточно серьезно… Я хочу официально привлечь вас в качестве свидетеля и задать в этой связи несколько вопросов. - Он вынул чистый бланк. - Овчинникова Женевьева Александровна, год рождения?

- 1939-й.

- Адрес?

- Москва, Ленинский проспект, сорок семь, квартира шестнадцать.

- Место работы?

- Агентство "Интурист".

- Подпишите, пожалуйста, здесь, что осведомлены об ответственности, согласно УК РСФСР, за дачу ложных показаний.

Она подписала.

- Вы давно знакомы с Михайловым Виктором Михайловичем?

- Давно… Скоро два года. - И, словно предупреждая новый вопрос: - Он близкий мне человек.

- Вы осведомлены о характере его доходов?

- Что вы имеете в виду?

- Торговлю иконами.

- Он коллекционер, товарищ Люсин, а коллекционеры постоянно что-то выменивают, продают, покупают, но это не является для них заработком, поверьте! Я хорошо знаю Виктора и думаю, что этот случай единственный. Я сама уговорила его рассказать вам всю правду. Да мне и не пришлось его особенно уговаривать. Если бы не этот ваш приезд… он бы сам пришел к вам…

- Охотно верю. После нашего с ним знакомства в гостинице "Россия" безусловно следовало прийти к такому решению. Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.

- Это не так, - все еще глядя прямо в глаза, покачала она головой. - Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?

"Совершенно резонно! Ах я дурак!.. - Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. - Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна и мое эффектное появление пойдет насмарку".

- К этому я и хотел вас подвести, - улыбнулся он. - Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?

"Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она, я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…"

- Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?

- В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?

- Он, товарищ Люсин - я о Викторе говорю, - несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?

- Нет, - жестко сказал он. - Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.

- Ой! - Она прижала ладони к щекам.

- Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?

- Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…

- Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?

- Ну конечно!

- Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?

- Не знала. Но…

- Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?

- Я тут же поехала к Виктору - у него, к сожалению, нет телефона, - но не застала его дома.

- Во сколько это было?

- Не помню точно… Вечером где-то, часов около семи.

"Он сказал, что принимал в это время попа…"

- Соседа тоже не оказалось?

- Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать - ведь иди знай, что он отправится завтра в гостиницу! - и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.

- На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.

- Да. Но он об этом не мог знать…

- Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?

- Я попросила.

"Прекрасно! Это легко проверить".

- А он?

- Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…

- Да, я понимаю вас, - кивнул Люсин, - не приди тогда Виктор в гостиницу, вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу.

Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.

- Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.

- Как иностранец познакомился с Михайловым?

- В комиссионном магазине, случайно.

- Расскажите, пожалуйста, подробнее.

- Он - я имею в виду иностранца - как-то сказал мне, что очень интересуется искусством и собирает картины, бронзу и все такое. "Есть ли в Москве подобные магазины?" - спросил он. "Конечно, - сказала я, - есть". И он попросил меня сводить его в один из них в свободное от экскурсий время. Я обещала. В тот день…

- В какой?

- В понедельник… В тот понедельник у нас была только одна экскурсия, в Кремль. Сразу же после нее он подошел ко мне и напомнил о моем обещании. Мы взяли такси и поехали сначала на Горького, потом на Арбат. Только входим мы в магазин, как вижу, стоит там Виктор и рассматривает картины! Я его окликнула. Он подошел, и, естественно, пришлось их познакомить.

- И как вы это сделали?

- Очень просто! "Познакомьтесь, говорю, это мой друг, он, как и вы, интересуется искусством".

- По-русски?

- Разумеется.

- Что же дальше?

- Завязался разговор, самый общий, конечно, ничего не значащие фразы. Потом он повел Виктора к прилавку посмотреть какие-то миниатюры, а я воспользовалась случаем и удрала.

- Не прощаясь?

- Ну что вы! Извинилась, сказала, что очень тороплюсь и не хочу им мешать обстоятельно разглядеть каждую вещь. Тем более что моя миссия в сущности была окончена. Он, правда, интересовался еще антикварной мебелью. Я объяснила, что такой магазин есть неподалеку, у Бородинского моста. Но он только записал адрес и сказал, что как-нибудь заглянет туда сам, а сегодня он и так мне бесконечно обязан.

- Он произнес это все там, в магазине? При Викторе?

- Нет. Это было в такси, сразу же после улицы Горького.

- Значит, вы ушли тогда и больше с Михайловым не встречались до самого четверга?

- Да.

Назад Дальше