Генеалогическое происхождение Мюллера тоже оставалось загадкой. Знатных блудников в свите герцога Дори было не так много, поэтому многие дети в приюте сильно походили друг на друга. Но Мюллер не походил ни на кого. Он был высок и тощ, глаза у него были голубые, лицо округлое, а нос - маленький, пуговкой. В повадках Мюллер был неуклюж, бегал медленно, прыгал плохо, и когда он водил в салочках, игра становилась скучной, потому что водящий не мог никого поймать, и другие дети предпочитали Мюллера в эту игру не брать. В прятки Мюллера тоже не брали, но по другой причине - он прятался слишком хорошо и никогда не выдавал мест, в которых прятался. Какой интерес играть, если заранее всем известно, что Мюллера не найдут? Вот его и не брали в игру, а если брали, то не искали. Если Ассоль настаивала, его, конечно, брали и искали, но Ассоль скоро перестала настаивать, потому что надоело. Так что в подвижных играх Мюллер участвовал редко, и неудивительно, что с каждым следующим месяцем он становился все менее ловким и более жирным. Ассоль тогда попыталась ограничивать его в еде, но маленький Мюллер посмотрел на нее строго, по-взрослому, и сказал серьезно, что так делать нельзя, ибо нарушает устав монастыря, а Птааг этого не одобряет. Ассоль подумала и согласилась с мальчиком.
Это был не единственный случай, когда Мюллер повел себя не по возрасту. В свои пять лет он умел читать, и не так, как читают дети-школяры - вслух, по слогам и водя пальцем по строчкам, нет, он читал как взрослые монахини - быстро и свободно, не помогая себе не пальцем, ни гримасами, у него даже губы не шевелились. А писал Мюллер как курица лапой, даже простейшие палочки и крючочки ему не давались, все получалось вкривь и вкось. Ассоль как только ни ругала и не стыдила мальчика за плохой почерк, даже дополнительные занятия пробовала проводить вместо дневного сна, но все было без толку. А сам Мюллер своего почерка не стеснялся и проблемы не видел, дескать, потренируюсь года три, само наладится. В этом он был прав, но слышать подобные рассуждения от маленького ребенка было удивительно.
Однажды Ассоль заметила, что свои собственные каракули Мюллер разбирает всегда, какими бы кривыми и неразборчивыми те ни были. Но когда Ассоль написала короткую записку, имитируя безобразный почерк Мюллера, тот не понял ни буквы. Оказалось, что он на самом деле не разбирает свои каракули, он просто помнит, что именно написал в том или ином месте. Мюллер, как оказалось, помнит во всех подробностях каждый день своей жизни: какая была погода, что давали на завтрак, обед и ужин, что в какой день проходили на уроках, кого Ассоль хвалила и кого наказывала. Это было совершенно невероятно. Ассоль сразу побежала доложить настоятельнице, та внимательно выслушала, нахмурилась и спросила:
- Как давно он помнит себя?
- С самого первого дня, как у нас появился, - ответила Ассоль. - Я проверяла его по журналу, подряд и вразбивку, он все помнит, до последней мелочи.
- А более давнее прошлое он не помнит? - спросила матушка Ксю.
- А как я могу это проверить? - растерялась Ассоль.
- Никак, - ответила матушка Ксю. - Но узнать пробовала?
- Нет, - покачала головой Ассоль. - Не догадалась.
- Это правильно, что не догадалась, - сказала матушка Ксю с некоторым облегчением. - И впредь не догадывайся. Никогда его не спрашивай, откуда он взялся и как сюда попал, поняла?
- Так точно, - кивнула Ассоль.
- Вот и хорошо, - сказала матушка Ксю. - А теперь прими мое благословение и поди прочь.
- Разрешите вопрос, матушка? - спросила Ассоль. - Этот мальчик не сумасшедший ли?
- А он слышит потусторонние голоса? - спросила в ответ матушка Ксю. - Замирает без движения в нелепых позах? Выстраивает игрушки в ровные линии?
- Нет, - ответила Ассоль. - Ничего такого он не делает.
- Тогда он не сумасшедший, - резюмировала матушка Ксю. - Изыди.
Ассоль вышла и сразу вспомнила, что хотела обсудить с настоятельницей еще одну необычную особенность юного Мюллера. Но возвращаться не стала, чтобы не выглядеть дурой.
Особенность эта заключалась в том, что Мюллер сочинял сказки. А точнее, не сказки целиком, а продолжения сказок - Ассоль рассказывала короткую поучительную историю на полчаса, а Мюллер придумывал ей продолжение, да такое длинное, что за целую неделю не расскажешь. И продолжения эти получались несколько жутковаты. Взять, например, классическую сказку про лисичку со скалочкой. У Мюллера побитая лисица не просто убежала в лес с позором, но придумала хитрый план мести, выгнала старика со старухой из дома, сожрала всех гусей, а потом позвала друга-лиса, с ним вдвоем они сожрали собаку, потом у них с лисом народились лисята и однажды они поймали в лесу одичавших старика со старухой, долго гоняли по кустам, а потом тоже сожрали, после этого лисы построили в лесу подземный город…
К этому времени Ассоль утомилась слушать.
- А эта сказка скоро закончится? - спросила она.
- Нет, - покачал головой мальчик. - Там всего двадцать одна часть, я тебе сейчас шестую рассказываю.
- Расскажи двадцать первую, - попросила Ассоль.
- Зачем? - удивился Мюллер. - Ты тогда не узнаешь, что было раньше.
- Мне так хочется, - сказала Ассоль.
- Извращенка, - сказал Мюллер.
- А ну заткнись! - рявкнула Ассоль. - Мыльного камня в рот напихаю и прополощу! Не смей сквернословить, ты в монастыре! Забыл, что всякая брань оскорбляет Птаага?
Мюллер насупился и промолчал. Обычный мальчик на его месте извинился бы, но Мюллер никогда не извинялся, это была другая его странность. И еще он никогда не плакал, даже когда очень больно.
В тот раз он не рассказал воспитательнице двадцать первую часть своей сказки, он рассказал ее потом. Он был прав, Ассоль ничего не поняла. По всей видимости, в пропущенных частях лисы построили в своем подземном городе мастерские и изобрели какое-то адское оружие, непохожее ни на алебарды, ни на арбалеты, ни даже на катапульты. С помощью этого чудо-оружия они собрались истребить всех людей и устроить на земле свое царство, в двадцать первой части они как раз проводили какое-то важное испытание. Но в чем оно заключалось, разобрать было трудно, потому что рассказ Мюллера наполовину состоял из слов наподобие "бум" и "бдыщь", а на вторую половину - из слов наподобие "ужас" и "чудовище". Ассоль тогда решила, что матушка Ксю не совсем права, Мюллер все-таки сумасшедший, совсем чуть-чуть. А потом он однажды принялся рассказывать ей сказку про деревянную куклу Буратино, разъезжающую по болотам на лошадином скелете и сражающуюся за равноправие детей, и Ассоль укрепилась в своем мнении. Она сказала, что сказки Мюллера ей не нравятся, Мюллер обиделся и больше не рассказывал ей сказок. И другим тоже не рассказывал, но сочинять продолжал, это точно, иногда он рисовал к своим сказкам иллюстрации, и Ассоль старалась не разглядывать их подолгу, потому что они ее не то чтобы пугали, но как-то не по себе становилось, если смотреть на них подолгу.
Однажды матушка Ксю пришла во вторую младшую группу и стала проповедовать про конец света. Это была стандартная проповедь, все дети знали ее почти что наизусть, но так получилось, что последний раз матушка читала ее за пару дней до того, как Мюллер появился в монастыре, и он эту историю не знал.
- И спустятся с неба светлые небесные корабли, - говорила матушка Ксю. - И прилетят на них светлые небесные боги: Птааг, Иисус, Инь, Ян и Аполлон. Вот, глядите, дети, как художник нарисовал эти корабли.
- Херожник! - неожиданно воскликнул Мюллер. - Неправильно он все нарисовал! Небесные корабли не такие! У них нет парусов, они большие бублики без дырок!
Дети захихикали, вначале втихомолку, затем в голос. Маленькие дети всегда смеются, когда кто-то говорит что-то необычное, и особенно часто это делает Мюллер. Он всегда обижается, когда товарищи смеются, и называет их глупым стадом. Иногда его за это бьют, но чаще нет, потому что все привыкли к его странностям.
- Мюллер! - негодующе воскликнула Ассоль. - Как себя ведешь! Ох, как мне за тебя стыдно!
Мюллер посмотрел на нее как на дуру. Был у него такой характерный взрослый взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Казалось, что ребенок этот не совсем ребенок, а как бы дверной проем, сквозь который в мир заглядывает нечто чужое, такое чужое, что понятия "добро" и "зло" значат для него не больше, чем, скажем, законы равенства треугольников для лягушки. Но такое чувство возникало лишь на мгновение и тут же проходило, Мюллер снова превращался в почти обычного ребенка, и Ассоли становилось неудобно, как она только могла подумать такую гадость про этого мальчика. Может, она сама чуть-чуть сумасшедшая?
- А ему не стыдно! - заявил Луи по прозвищу Шило. - Мюллер не знает, что такое стыд.
Это было верно, Мюллер действительно не понимал, что такое стыд. Не было у него инстинктивного чувства стыда, Ассоль долго билась над этой проблемой, но в конце концов опустила руки. Составила перечень стыдных ситуаций и велела Мюллеру заучить наизусть. Тот очень обрадовался и спросил:
- Спасибо, Ассоль, а почему ты так не сделала раньше?
Ассоль ничего не смогла ему ответить, только руками развела. Человек, которому неведом стыд, в некотором смысле безнадежен. А тот, кому неведом еще и грех, безнадежен вдвойне. Но, выходит, даже безнадежное существо можно сделать похожим на нормального человека, если найти правильный подход.
- А ну все заткнулись! - сказала матушка Ксю. - Если кто меня еще раз перебьет, в угол поставлю и будет стоять до конца урока как дурак! Смотрите, дети, на следующий плакат, это Птааг Милостивый…
- Ой, а я его знаю! - закричал Мюллер во весь голос. - Он такой добрый! Взял меня за руку, повел по лестнице, я говорю, типа, устал, а он взял меня на руки, понес…
- Простите его, матушка, - подала голос Ассоль. - Он такой фантазер… Что с вами, матушка?
После последних слов Мюллера настоятельница побледнела и лицо у нее стало растерянное. Но она быстро овладела собой.
- Со мной все нормально, - сказала она. - Но проповедь у меня не получится. Из-за тебя не получится, бестолковое чадо! - бросила она Мюллеру.
- А давайте лучше я расскажу! - предложил Мюллер. - Я интересно рассказываю! В тот раз мы с Птаагом…
- А ну молчать! - рявкнула настоятельница. - Ассоль, выведи святотатца! В карцер! На хлеб и воду! Три дня! Выполнять!
Ассоль испуганно охнула. Никогда еще она не видела матушку в таком гневе, вот как махнет сейчас посохом… Да она мальчика в порошок сотрет!
Ассоль схватила Мюллера за руку и быстро вытащила из класса. Мальчик не упирался, он, похоже, так и не понял, что происходит и чего он избежал.
- А Птааг добрее, чем Ксю, - невозмутимо произнес он.
К счастью, дверь в класс уже закрылась, матушка Ксю не расслышала последних слов.
Ассоль присела на корточки, чтобы лицо оказалось напротив лица мальчика, и горячо зашептала:
- Никогда не говори такого, никогда не говори, так нельзя! Это же святотатство!
- Почему? - переспросил Мюллер. - Птааг, он же добрый… Какое тут святотатство, если он добрый?
Ассоль поняла, что продолжать воспитание сейчас неуместно. Затащила мальчика в карцер, захлопнула дверь, хотела сказать что-нибудь назидательное, но ничего не придумалось, и она удалилась молча.
Мюллер улегся на спину на жесткие нары, закрыл глаза и занялся тем, что просвещенные взрослые называют медитацией, а Мюллер не называл никак, потому что не знал подходящего слова. Он мысленно обратился к Птаагу, но это не было молитвой, потому что молитва - действие одностороннее, бог на нее если и отвечает, то только через долгое время, а когда Мюллер обращался к Птаагу, тот всегда отвечал быстро, всего через несколько минут. Вот и сейчас бог выслушал жалобы мальчика и пообещал все исправить, притом не за три дня, а намного быстрее. Тогда Мюллер набрался храбрости и попросил бога сделать, чтобы у Мюллера были мама и папа, как у всех нормальных детей, и чтобы мама была добрая, как Ассоль. Бог обещал, что все сделает.
2
Конная сотня пересекла брод и направилась к воротам. Это были не косорылые степняки на мохнатых низкорослых лошадках, а имперские воины на нормальных имперских лошадях. Любой дурак легко узнает воина родной державы по высокому шлему и удлиненному щиту, притороченному к лошадиному боку. А офицера легко опознать по гербу, изображенному трижды: на щите, на грудной пластине доспеха и на флажке, надетом на копье пониже наконечника. А у старших офицеров шлем снабжен забралом, а за поясом вместо меча торчит булава-шестопер. В том отряде, о котором идет речь, офицеров было четверо: один старший и трое младших, они держались вместе в голове колонны.
До реки лошади шли неторопливой рысью, а войдя в воду, перешли на шаг, и когда выбрались на северный, имперский берег, так и шли дальше шагом. Обычно воины, когда въезжают в крепость, стараются принять бравый вид, но эти воины ничего подобного не делали. То ли знают, что Роксфордская крепость уже не крепость, то ли слишком сильно устали и измучились.
Когда передовые всадники приблизились к воротам, стало видно, что верно второе. Плащи воинов были запылены так, что выглядели не красно-коричневыми, как положено по уставу, а серыми. Все воины, кроме самых молодых, были небриты, у многих отросли окладистые бороды. Все лошади были серыми невзирая на масть, будто их не чистили дней пять, а nbsp;то и всю неделю. У нескольких воинов руки или головы перевязаны побуревшими тряпками, щиты почти у всех порублены, а копье сохранилось только у предводителя отряда, флажок этого копья изображал вставшего на дыбы единорога.
Матушка Ксю встретила их сразу за воротами. Она сразу узнала командира отряда, хотя тот и скрывал лицо под забралом. По гербу узнала.
- Привет тебе, Ромул Мокроносый! - сказала она.
Эти слова обидели молодого безбородого офицера, ехавшего по левую руку командира.
- Кому Ромул Мокроносый, а кому ваше высочество, - сказал он и вытащил из-за пояса плеть.
Матушка Ксю половчее перехватила посох и приготовилась отразить намечающееся оскорбление. Но ей не пришлось ничего отражать, командир остановил ретивого подчиненного повелительным жестом.
- Моя честь - мое дело, не твое, - сказал он.
Юноша поморщился и буркнул:
- Как вам угодно, батюшка.
Батюшка поднял забрало и громко сказал:
- И тебе привет, Ксю Двойная Дудка!
Эти слова произвели на матушку Ксю странное впечатление. Сначала она клацнула челюстью, будто поймала ртом комара, затем покраснела, и, наконец, принужденно рассмеялась.
- Мы встречались? - спросила она.
- Вроде нет, - ответил Ромул. - Но слухами земля полнится.
- Сын? - спросила Ксю, указав на офицера, только что возмутившегося ее словами.
- Да, старший мой, Бартом кличут, - кивнул Ромул. - Что с крепостью?
- Пока стоит, - пожала плечами Ксю. - Что война? Битва уже была?
- Была, - кивнул Ромул. - Просрали.
- Проездом или как? - спросила Ксю.
- Или как, - ответил Ромул. - Приказано держать брод.
Настоятельница оглядела воинов критическим взглядов. К этому времени три десятка бойцов въехали внутрь и распределились по окружности монастырского двора. Остальные по-прежнему толпились за воротами.
- С таким сбродом ты говно в жопе не удержишь, не то что брод, - сказала Ксю.
Барт вздрогнул. Не зря говорят, что она колдунья, откуда иначе ей знать, что половина имперского войска мается несварением?
- Отец! - воскликнул Барт. - Разреши…
- Не разрешаю, - отрезал Ромул. - Ты на абордаж не ходил, а она ходила. Много раз. Потому имеет право дерзить. Ксю, у меня приказ держать брод пока хватит сил.
- Сил хватит ненадолго, - сказала Ксю.
- Это касается только меня и Птаага, - сказал Ромул. - Не тебя.
- Мой монастырь посвящен Птаагу, - заметила Ксю. - Так что меня оно тоже касается. Когда ждешь степняков?
- Послезавтра, - сказал Ромул.
Настоятельница снова клацнула челюстью.
- Послезавтра? - переспросила она. - А эвакуация?
- Какая тут эвакуация, - пожал плечами Ромул. - Божья воля очевидна. Все сложим головы во имя богов и императора. Военные, гражданские, все…
- А дети? - не унималась Ксю. - У меня больше сотни сирот-бастардов.
- Сироты-бастарды тоже, - сказал Ромул и безразлично пожал плечами.
Ксю некоторое время испытующе пялилась ему в глаза, затем отвела взгляд и тоже пожала плечами.
- Скажи бойцам, пусть детей не обижают, - сказала она.
- Солдат ребенка не обидит, - сказал Ромул.
- Старших девочек тоже, - добавила Ксю.
- Гм, - сказал Ромул. - Ладно, хорошо, старших девочек тоже.
- Поклянись, - потребовала Ксю.
- Клянусь, - сказал Ромул. - Всеми светлыми богами клянусь, и пусть моя душа не спасется, если нарушу сию клятву.
- Клятву приняла, - кивнула Ксю. - Слезай с коня, пойдем, покажу, где людей разместить.
- Барт, пойдешь со мной, - приказал Ромул сыну.
Барт слез с коня и последовал за настоятельницей и отцом. Лицо Барта было мрачно. Он только сейчас понял, что вряд ли переживет послезавтрашний день. А сегодня и завтра обещают быть неимоверно унылыми. Зачем только отец поклялся не обижать местных девок…
3
Птааг не соврал, Мюллеру недолго пришлось сидеть на хлебе и воде. И трех часов не прошло, как в карцер явилась Ассоль в сопровождении незнакомого мужика-простолюдина, здоровенного, волосатого и вонючего. Воспитательница схватила Мюллера за руку и выволокла в коридор, тот даже проморгаться не успел.
- Ага, вот они где, сходы для смолы, - непонятно пробасил мужик. - Эй, Шорти!
Мюллер к этому времени уже проморгался и понял, что в коридоре полно больших и вонючих волосатых мужиков, и это не просто мужики, а воины, потому что на поясе у кого сабля, у кого меч, у кого топор, а у некоторых поверх рубах нацеплены кольчуги и панцири, видать, не нашли времени разоблачиться.
- Да я понял, - подал голос густобородый коротышка, похожий на сказочного гнома. - Смолу доставим враз, дымоход - вон он, я только пока не соображу… ан нет, сообразил…
- Шорти, Чиж и Кикимора здесь, Шорти старший, - распорядился первый мужик. - Остальные со мной. На другой стороне такая же трахомудия должна быть, пошли искать.
Они прошли мимо, задевая стены ножнами и полами плащей, Ассоль прижалась к стене, ее потная рука сильно сжимала ладошку Мюллера. Будто чего-то боится…
- Ай! - вдруг пискнула Ассоль и стала запыхтела, невнятно и сдавленно.
Мюллер поднял глаза и увидел, что мужик, шедший последним, ухватил Ассоль одной рукой за грудь, а другой за жопу, а небритой харей уткнулся в Ассолину шею и… кусает, что ли…
- Кто там балует?! - донесся издалека зычный командирский голос. - Его высочество что Ксюхе пообещал?
Воин поднял голову, Мюллер увидел, что он вовсе не кусал Ассоль, просто слюнявил, так, помнится, по весне Луи Шило стал слюнявить морду Селине Топотушке, а потом они принялись разглядывать пиписки, а потом пришла Ассоль и стала ругаться…
- Так то сиротинок-ублюдиц высочество обещал не портить! - крикнул воин. - Про монашек уговора не было!
Кто-то захохотал, глумливо и одобрительно. Воин наклонился к Ассоли, чтобы снова обслюнявить, но тут луч света упал на ее лицо, воин вздрогнул и произнес сразу пять плохих слов подряд. И добавил непонятно:
- Наволочку бы…