- Та-ак… Лунзи… - Это было сказано тем же слегка смущенным тоном. Лунзи облокотилась на стойку и посмотрела на сидевшую за компьютером девушку. - Сообщение, мэм. Вы возьмете копию или предпочитаете пройти в кабину?
Девушка подняла голову, и Лунзи увидела ее карие простодушные глаза. Она задумалась. То, что ей предложили пройти в кабину, значило, что сообщение было не просто текстом, а звуковой или видеозаписью.
- В кабину, пожалуй.
Девушка показала на стоявшие у стены высокие цилиндры. Лунзи вошла в первый, закрыла полупрозрачную дверь, включила защиту и ввела свой личный код. Экран мигнул, засветился, и на нем появилось хорошо знакомое Лунзи лицо. Лицо, которое она не видела больше сорока лет.
- Добро пожаловать, мастер Лунзи. - Голос - низкий, хорошо поставленный - незаметно подчинял себе собеседника. Мастер медитации подмигнул ей; его лицо, казалось, не изменилось с тех пор, когда Лунзи впервые увидела его. Была ли это просто старая запись или он действительно здесь?
- Уважаемый мастер. - Лунзи склонила голову в формальном приветствии.
- Ничуть не изменились. - Глаза его снова блеснули, и Лунзи успела заметить, как дрогнули уголки рта. Его шутки были такими же редкими, как древняя фарфоровая чашечка, из которой он прихлебывал чай. Это не запись, это вообще не могло быть записью, если он заметил, что Лунзи не изменилась. Лунзи попыталась успокоить слишком громко стучавшее сердце. Интересно, что ему известно?
- Уважаемый мастер, мне необходимо…
- Продолжить ваше обучение, - закончил он.
Чтобы мастер перебил кого-то во время разговора… Это было еще более редкой вещью, чем его шутки. Одной из основ учения медитации была вежливость, умение выслушивать других без напряжения. Неужели это тоже в прошлом, как и весь ее мир? Никогда не торопиться, никогда не ждать - вот что было первое, что она запомнила. Это казалось странным, ведь врачам часто приходится спешить, чтобы спасти жизнь, или ждать, чтобы точно установить, что именно произошло… Его лицо стало важным, неподвижным, словно камень, - лицо человека, который никогда не спешит и никогда не ждет.
- Время пришло, - сказал он. Это была часть другой ритуальной фразы, закончить ее Лунзи не успела, так как он продолжал говорить: - Четвертый уровень, начните с Очищения Камня.
Экран погас, оставив Лунзи несколько смущенной и в то же время успокоенной. Она вернулась к столу регистрации, чтобы выяснить, сильно ли изменилось расположение секций и коридоров стандартного медицинского сектора со времен ее последнего приезда.
Расположение действительно изменилось, ей дали маячок, чириканьем отмечавший правильное направление. Прежней осталась лишь дверь в хирургическое отделение, холодного зеленого цвета, и красная полоса, предупреждавшая о карантине. Ей встречались небольшие группы врачей в белых и зеленых халатах, что-то оживленно обсуждавших. Лунзи проводила их взглядом, думая о том, сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать себя среди коллег как дома. В нишах стен стояли терминалы, обеспечивающие допуск к медицинским архивам. Ей захотелось выяснить, действительно ли все данные о колонии клонов были уничтожены. Нет, лучше сделать это позднее, когда она немного успокоится.
Четвертый уровень. Из последнего лифта она вышла, слегка задыхаясь от волнения, и увидела деревянную дверь из настоящих широких досок абрикосового цвета. Казалось, дверь слегка светится. Лунзи глубоко вдохнула, чувствуя, что успокаивается, и поклонилась. Дверь распахнулась, одетый в коричневое послушник поклонился, приветствуя ее, и закрыл дверь. Снова поклонившись, он взял сумку Лунзи и пошел к спальням.
Здесь все было так же, как на десятке других станций. Слева, над маленьким, неправильной формы бассейном, возвышался камень, словно небольшая скала высотой в половину ее роста. Он словно притягивал внимание входящих в павильон.
"Очищение Камня" было одним из самых простых упражнений и в то же время основой многого. Забыть обо всех заботах, видеть только камень, просто Камень… освободиться от страхов, желаний, фантазий. Слово "камень" слилось для нее со всем, что причиняло боль, например с таинственными теками, ставившими в тупик всех, кто пытался понять их. Она была спокойна, и все, что тревожило ее, уходило прочь. Мысли возвращались, Лунзи снова и снова смывала их с поверхности камня. Этот камень красив, у него есть свое прошлое и будущее, свое настоящее. Она смотрела на него, не пытаясь вспомнить блеск слюды или прозрачность кварца. Не нужно вспоминать - вот он, перед глазами, такой же реальный, как она, - то, о чем стоит узнать как можно больше.
Ее руки касались поверхности камня, изучая каждую вмятинку. Она наклонилась, чтобы ощутить его запах, запах камня, который невозможно описать, сплетающийся с запахом воды и других камней. Она почувствовала, что пахнет еще чем-то, почти неуловимо, но постаралась забыть обо всем, кроме запаха камня.
Он был здесь, она почувствовала его присутствие. Мастер, имя которого никто не называл здесь, где имя не значило ничего, а суть - все. Почувствовав его присутствие, Лунзи поняла, что он уже давно здесь, но как давно, она не знала, да это и не имело значения. Имел значение лишь самоконтроль, способность появляться и исчезать по собственному желанию. Она услышала всплеск воды и поняла, что фонтан иссяк. Она поклонилась камню - впервые за многие годы ей стало легко (ведь даже во время холодного сна она не была настолько свободной от забот) - и пошла по дорожке. Мысли двигались неторопливо, словно рыбы в бассейне. Часть из них словно поднялась на поверхность, став удивительно ясными, другие застыли неподвижно, смутные силуэты в глубине.
Это место стало центром ее мира - центром мира каждого мастера, и в то же время не могло быть центром чего-либо еще. В присутствии мастера нет места смущению или замешательству. Она села за маленький столик напротив мастера, не беспокоясь больше о том, что ее рабочий комбинезон плохо сочетается с его безукоризненно белым одеянием. На этот раз его пояс украшали зеленые, пурпурные, голубые завитки и даже ярко-желтая нить. Ее взгляд скользнул по этой нити и вернулся к рукам, бережно касавшимся тонких, как лепестки, чашек, одну из которых мастер предложил ей. В царившем в павильоне полусвете чашка, казалось, светилась. Лунзи ощутила тепло чая сквозь тонкие стенки, вдохнула его запах.
Мастер поднял чашку и сделал маленький глоток, Лунзи - тоже. Не было сказано ни слова - в них не было нужды. Они делили тишину, чай, маленький бассейн, в котором звенела вода.
Могло показаться, что этот мир слишком сильно отличается от того, который Лунзи только что оставила, но на это не стоило отвлекаться… Что непременно нуждалось в определении и оценке, так это красота. Пока она созерцала зеркального карпа и прихлебывала чай, появился послушник и высыпал в воду горсть крошек. Карп всплыл, шевеля плавниками, и плеск нарушил равномерное журчание фонтана. Послушник удалился.
Голос мастера был чуть громче, чем журчание фонтана.
- Думаю, что в одном вопросе мы сойдемся во мнениях. Когда человеку нечего назвать своим, ему нечего терять и не о чем печалиться.
Лунзи вздрогнула: неужели это отказ? У мастера никогда не было детей, и они уже говорили об этом.
- Я говорю не о вашей дочери. Материнские чувства вне нашей компетенции… Но потерянные годы вы называете своими, хотя время никому не подвластно и никто не может считать своим даже мгновение…
Ее сердце снова билось ровно, она почувствовала, как кровь прилила к щекам.
- Уважаемый мастер… я смущена…
Безопаснее было сказать, что она чувствует это, чем что она так думает. Многие философские системы легли в основу этого учения, и владевший сократическим методом мастер мог проследить неубедительный довод до самого его истока… Она осмелилась взглянуть на него: в глазах мастера не было насмешки. Пока.
- Смущение? Неужели вы верите, что время может принадлежать вам?
- Нет, но…
Она попыталась привести в порядок свои мысли. Она не видела мастера много лет… что он знает о том, что с ней произошло? Сможет ли он помочь, если она не станет рассказывать обо всем? Когда она была послушницей, ее учили запоминать и связывать между собой различные события. Но уже через несколько минут она поняла, что спокойно и бесстрастно пересказывает все свои приключения, словно это произошло с кем-то другим.
Мастер слушал ее не прерывая. Когда Лунзи закончила рассказ, он кивнул:
- Я понимаю ваше смущение, мастер Лунзи. Вы были согнуты до предела. Но гибкий тростник не ломается.
Это было одобрение, и даже оценка. Несмотря на приятное тепло, разлившееся по телу, вызванное привычным упражнением, Лунзи чувствовала себя неуютно. Наставник должен был сказать, что она не может больше считаться мастером.
- Наши тренировки не учитывали особого напряжения повторной временной дезориентации, пока вы не предложили эту проблему нашему вниманию. Мы должны были предвидеть подобную ситуацию, но… - Он пожал плечами. - Мы не боги, которые знают все, что еще не случилось. Вы могли бы многому научить нас, пока мы проводим курс переподготовки.
- Я живу, чтобы учиться, уважаемый мастер, - проговорила Лунзи с легким поклоном.
- Мы учимся всю жизнь, мы живем, чтобы учиться.
Лунзи почувствовала легкое прикосновение к своей голове, жест одобрения. Когда она снова подняла глаза, мастера уже не было, она осталась одна в павильоне, одна со своими мыслями.
Переподготовка оказалась одновременно и страшнее, и легче, чем думала Лунзи. Ее койка в спальне после Иреты казалась даже удобной, а против простой пищи она никогда не возражала. Но прошло слишком много времени с тех пор, как она последний раз выполняла все эти упражнения, и первое время она чувствовала себя усталой и разбитой.
Каждый инструктор был воплощенным совершенством; они постоянно напоминали ей о том, что существует лишь один способ правильно выполнить финт, блок или удар. Только один верный способ сидеть, стоять на коленях и сохранять равновесие. Она никогда не была сильна в боевом искусстве, считая его плохо совместимым с долгом целителя, но никогда эти упражнения не давались ей с таким трудом. В конце концов, одна из инструкторов велела ей отдохнуть и сама села рядом.
- Я чувствую, что вы не хотите выполнять эти упражнения или этого не хочет ваше тело. Почему?
- Думаю, что дело и в том, и в другом, - ответила Лунзи, пытаясь успокоить дыхание. - Как врач, я должна охранять здоровье людей, а эта часть учения подразумевает его разрушение. Что-то мы делаем неправильно, если между различными частями дисциплины возникает противоречие. Ведь позже мне или другому врачу придется лечить то, что мы разбиваем.
- Это первая причина, - кивнула инструктор. - А вторая?
- Я не совсем уверена… - Лунзи чуть не упала и вспомнила о необходимости держать равновесие. - Мне кажется, что это из-за холодного сна. Я слишком долго пролежала в одной и той же позе. Возможно, это и вправду не позволяет стареть, но после пробуждения чувствуешь себя какой-то окостеневшей. Возможно, подобная потеря гибкости просто остаточное явление.
Инструктор долго молчала, полуприкрыв глаза. Лунзи расслабилась, позволив ноющему телу занять удобное положение.
- О противоречиях духа вам нужно поговорить с мастером, - наконец сказала инструктор. - А что касается сопротивления мышц, мы попробуем другой вариант через несколько дней и посмотрим, что из этого выйдет. Возможно, вы правы и это всего лишь следствие повторного холодного сна.
Другой вариант заключался в том, что Лунзи часами плавала в бассейнах с горячей и холодной водой, часто - против течения. Она ощущала, что ее тело напрягается, расслабляется и превращается в прежнее - уверенное и умелое. Ее тренировки включали гимнастику, бег, карабканье по стенам, музыку и под конец - после многочисленных консультаций с мастером - рукопашный бой.
Она никогда не будет воином, говорил ей мастер, но каждый аспект дисциплины медитации должен найти свое место в душе послушника, и она должна признать необходимость увечья или смерти, если поражение означает смерть других людей.
Но это не было единственной темой их разговоров. Ведь мастер прожил все те годы, которые она потеряла во время холодного сна. Он помнил ее такой, какой она была раньше, и то, что она пропустила. Мастер позволил ей подробно рассказать о своем горе, вызванном отчужденностью в семье, о чувстве вины, которое она испытывала из-за неприязни некоторых своих потомков, и возмущении их отношением. О боли от потери любимого, о боязни, что связи с людьми уже не восстановятся. Лунзи рассказала и о встрече с Сассинак и сложностях между ними.
- Она действительно старше меня, она даже говорит так… - Ее голос пресекся, и мастер настоял на том, чтобы она подробно передала весь разговор.
- Это ранит вас, - подытожил он, выслушав. - Вы старше, вы чувствуете это, и вам нужно должное подтверждение…
- Но я не чувствую себя старшей, - запротестовала Лунзи, пытаясь расслабить руки, готовые сжаться в кулаки. - Я чувствую… я не знаю, что чувствую. Мне кажется, я не могу быть молодой или старой. Я просто не принадлежу жизни, словно холодный сон все еще продолжается. Я даже не знаю, чья она дочь, - неужели я видела ее и позабыла об этом? Или они никогда не говорили о ней?
- Лист, унесенный ветром, - улыбнувшись, сказал Мастер.
- Вот именно.
- Вам стоило бы понять, что ветка принадлежала вам не больше ветра. И вы должны принять, что каждый из нас оказывается именно в то время и именно там, где нужно. - Он по-птичьи склонил голову набок. - Что вы будете делать, если вам снова придется воспользоваться холодным сном?
Она не позволяла себе думать об этом, у нее едва хватало сил бороться с паникой даже с помощью учения. Откуда он узнал, что время от времени она действительно просыпается в ужасе, чувствуя себя снова скованной холодным сном?
- Я… я не смогу этого вынести. - Она сжалась, стараясь не смотреть в глаза мастеру.
- Но вы не можете быть уверены, что это больше никогда не случится. - Его голос ничего не выражал.
- Нет, снова, нет… - Это звучало и как мольба, и как клятва; любая переподготовка не шла ни в какое сравнение с этим ужасом.
- Думаю, это состояние само собой пройдет, - задумчиво заключил мастер. - Но если этого не случится, нам придется принять меры. - На этот раз его молчание было Долгим, и Лунзи робко подняла глаза. Слова прозвучали резко, как удар кнута: - Мастер Лунзи! Это не превышает ваших сил и возможностей, вы вполне можете справиться с этим. Мы не отпустим вас до тех пор, пока вы не справитесь со своими страхами.
Больше всего на свете Лунзи хотелось отказаться, но она слишком хорошо понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Следующие несколько дней потребовали напряжения всех ее сил, и физических, и духовных: напряженные беседы и консультации, часы, которые она провела в различных типах камер, похожих на резервуары для холодного сна, предварительно накачанная лекарствами почти до потери сознания.
Сначала ей казалось, что она сходит с ума, но мастер оказался прав - она смогла справиться со страхом. Полезный опыт, но Лунзи предпочла бы обойтись без него…
Со временем инструкторы одобрили ее восстановленные навыки, ее разум стал более уравновешенным. Она воспринимала свою неуверенность, приступы беспокойства, зависти и вины как переходный возраст. Со многими людьми такое случается на пороге четвертого десятка… Она была одним человеком, стала - другим, новым. Кем-то, кто не завидует духовной силе Сассинак или мускулам Айгара. Жизнь обрела смысл и перестала быть только лишь чередой потерь. Вызов брошен, и перемены уже не пугают, а даже радуют.
Память об ее неблагодарных потомках больше не мешала Лунзи - бедняжки, знали бы они, какую великолепную шутку они упустили, и внутренняя сила Сассинак казалась вполне подходящим фоном для ее вполне мирных способностей. Она могла полюбить Сассинак, как любила бы свою дочь, и в то же время уважать ее как старшую по возрасту, не удивляясь больше этому странному обстоятельству.
В последний раз она посмотрела на Камень, на все тот же бассейн, ту же гальку, только дверь теперь открыл другой послушник, и лицо Лунзи было спокойно. Ее волновало и радовало возвращение к обычной жизни, со всеми ее трудностями.
Теперь медики в коридорах станции были для Лунзи коллегами, а не чужаками, которые никогда не примут ее. Она задержалась у первого же свободного терминала в транзитной гостинице для врачей и набрала код, данный ей мастером. Экран вспыхнул, на нем появилась бегущая строка: "Лунзи, есть хорошие новости. Седьмой уровень, вестибюль "Б", завтра, 13.00".
В гостинице ей предоставили отдельную комнату с терминалом. Она бросила вещи на кровать и потянулась к клавиатуре. На экране появился список предоставляемых услуг. Она могла найти партнера для шахмат или постели, получить информацию или вещи (включенные в счет) или связаться с банком медицинской информации не выходя из комнаты.
Искушение отправить весточку Сассинак было очень велико, тем более потому, что она вполне могла это сделать - почтовой системой общего допуска могли пользоваться все служащие Флота. Но это могло привлечь чье-нибудь внимание, безопаснее было подождать. В ее распоряжении оставался целый день - до встречи с человеком, имени которого мастер не назвал. Она использует это время так, как от нее ожидают.
Она неплохо поужинала в кафе, которое в прежние времена было баром. Музыка тоже звучала по-другому: перезвон колоколов и низкие звуки деревянных труб служили аккомпанементом женским голосам. Вернувшись в свою комнату, она быстро заснула, а проснувшись, почувствовала себя отдохнувшей.
Вестибюль "Б" на седьмом уровне щеголял абрикосовыми полосами на стенах, Лунзи он напомнил слоеный десерт. Эта секция сменила множество названий, от "Экзотической эпидемиологии" до "Нестандартного медицинского обслуживания колоний", но ни одно не прижилось: ее всегда называли "Эксцентричной" секцией. Сейчас ее официальное название звучало как "Отделение медицинского анализа широкого профиля", но вряд ли кто-нибудь помнил об этом.
Лунзи предъявила свою регистрационную карточку и в ту же минуту услышала веселый голос:
- Лунзи! Легендарная Лунзи!
Широко раскинув руки, к ней шел улыбающийся мужчина с огромной бородой. Лунзи лихорадочно пыталась вспомнить его, но ничего не получилось.
- Мы слышали, что ваш последний холодный сон длился сорок три года. А если посчитать все вместе? Мы непременно должны вас исследовать. - Он пристально посмотрел в лицо Лунзи. - Вы меня помните?
Она уже была готова сказать "нет", но вдруг вспомнила долговязого подростка, пришедшего как-то со своим классом на экскурсию в госпиталь. Где же это было? Она не могла вспомнить точно, но он был самым настойчивым в группе и продолжал задавать вопросы даже тогда, когда его товарищам (да и преподавателям тоже) подобная дотошность явно наскучила. Он ушел только после пятого напоминания, что его корабль уже улетает… Имени его она так и не вспомнила.
- Вы, вероятно, были моложе, - улыбнулась Лунзи, стараясь выиграть время. - Я не помню вашей бороды.
Его руки потеребили пряди.
- Ах да… Разумеется, это сильно меняет внешность. И к тому же для вас с тех пор прошло больше сорока лет, даже если они не были реальными… Я хотел сказать, что вы не прожили их. Я так обрадовался, увидев ваше имя в списке прибывающих. Думаю, вы и не подозреваете, что именно та экскурсия заставила меня выбрать медицину и, в конце концов, оказаться здесь.