Собственно, выдавать себя за гэла, растворяться среди них квиринцы не собирались. Это было совершенно невозможно. Слишком уж разнится внешний облик. Визарийцы, и гэла в особенности, сильно мутировали, отличаясь от стандартного типа Прародины - например, количеством зубов и зарастанием пупка во взрослом состоянии. У многих гэла отрастал небольшой хвостик - начальная стадия той мутации, которая, например, на Крооне привела к возникновению хвостатой расы скаржей. Но главное - невозможно было воспроизвести своеобразный облик гэла, которые поначалу казались все на одно лицо, лунообразное, со скошенными от висков к переносице, как бы треугольными темными глазами, узкими губами и очень своеобразной терракотовой блестящей кожей.
Планировалось, что агенты среди гэла будут выдавать себя за представителей народов Южного полушария, светлокожих и более близких к типу Прародины, хотя по большому счету и они не были похожи на квиринцев. Но это был единственный шанс, да и что останется гэла, кроме как поверить - ведь о существовании иных миров они не знают ничего.
Собственно военной подготовкой не занимались - до этого на Визаре еще было далеко. Но Ильгет продолжала учиться со своей наставницей по программе, чтобы вступить в Военную службу мастером и получить первое воинское звание.
Пита упорно готовился к сдаче минимума (а весной уже и сдал его, испытав особенные трудности, правда, в физической подготовке). Стал самостоятельно изучать азы программирования местных циллосов, потом все же выбрал область программирования бытовых машин (коквинеров, лаваторов, чистящих систем) и роботов. Здесь кое-что было ему знакомо, да и проще, ближе к тому, чем он занимался на Ярне.
В день сдачи минимума Ильгет устроила Пите королевский прием. Он так и не сошелся ни с кем из ее друзей, да и своих не завел. Поэтому праздновали они вдвоем. Ильгет заказала совсем особенный ужин в ресторане "Сад Ами", и сервировала его дома, Пита был домоседом и не любил никуда выходить. После ужина Ильгет устроила ему при фантомных цветных свечах в темной гостиной самый настоящий стриптиз, и потом они долго занимались любовью. Ильгет просто не знала, чем еще можно порадовать мужа по-настоящему, но вроде бы, он остался доволен.
После сдачи минимума он избрал себе наставника в выбранной специальности, точнее, наставницу, женщину лет сорока, мать семерых детей, давно занимавшуюся программированием бытовых машин. Вместе с наставницей Пита занимался почти ежедневно, да еще много учился дома, сам.
Судя по всему, любовницы у него не было. Правда, Пита завел манеру ходить в сеть на эротические сайты и заниматься там флиртом... переходящим в виртуальные оргии - при голографическом изображении и с эффектом присутствия, разве что не осязательным. Зато в те вечера, которые Пита проводил в сети, он уже не приставал к Ильгет.
Это даже радовало ее. Чем больше Пита требовал от нее в области секса, тем меньше получалось. Ильгет никак не могла себя переломить. Во всем остальном могла, а в этом - нет. Она заставляла себя механически ласкать Питу, но испытывала лишь отвращение.
Как-то Ильгет попробовала то время, что Пита проводил в эротической сети, побывать в дискуссионном клубе. Ей там было интересно. Она стала ложиться даже позже, чем Пита. Но через несколько дней это разразилось скандалом - оказывается, Пита ждал ее, ждал, когда она ляжет... Фактически, его требования свелись к тому, что Ильгет обязана ложиться в постель и ждать его, независимо от того, будет ли он сегодня сидеть в сети, или ляжет сразу. Пожав плечами, Ильгет отказалась от дискуссионного клуба, и стала поступать так, как требовал Пита. Это снова вызвало его недовольство - оказывается, Ильгет делала это формально, лишь потому, что он потребовал. Она уже не знала, как ему угодить, но на всякий случай продолжала ложиться рано. И даже не читать книгу в постели в ожидании - это тоже могло раздражить мужа.
Внутреннее напряжение накапливалось, и лишь в церкви Ильгет становилось легче. К счастью, Пита чаще всего был добродушен, и скандалы повторялись все-таки не каждый день.
Тяжело уходить с Квирина летом, в самом начале июня, когда густо-зеленая звенящая листва еще не запылилась, и не просверкивает желтизной, когда так ласково море, и всеми соблазнами манит теплая Набережная. Тяжело уходить, зная, что вернешься лишь к холодам. Если, конечно, вообще вернешься.
Ильгет решила пойти пешком через всю кипарисовую аллею, от площади Тишины. Пита на этот раз не стал возражать. Он вообще как-то притих в последние дни, ничего от Ильгет не требовал и вел себя просто идеально.
Они молча шли по аллее, обрамленной темной строгой рамкой высоких, пиками взлетающих к небу кипарисов.
Час стоял ранний, и особого движения на аллее не было, лишь изредка навстречу Эйтлинам попадались эстарги и работники космодрома в бикрах, еще реже - люди в обычной одежде. Вскоре подошли к церкви Святого Квиринуса, неправдоподобно прекрасными белыми башнями вставшей слева от аллеи, чуть поодаль, за узорчатой светлой оградой. Ильгет лишь взглянула на церковь и по привычке хотела пройти мимо, чтобы не сердить Питу, но вдруг вспомнила, что сегодня - можно.
Сегодня можно быть искренней. Если он и разозлится - разлука все сгладит.
- Я зайду, - она искоса глянула на мужа. Пита кивнул.
- Да, конечно.
Сам он остался у ограды. Ильгет двинулась к церкви. Альвы с собой не было. Но это неважно. Ильгет вошла, перекрестилась. Поставила свечку перед Распятием, встала на колени и помолилась, почти без слов. Она не знала специальной молитвы - что говорят в таких случаях, да и не хотелось ничего говорить... Господи, помилуй! Господи, защити! Специально она попросила Святую Деву позаботиться об оставленном на Квирине Пите... удержать его от зла.
Ильгет вышла из церкви спокойная, умиротворенная. Вскинула на плечо сумку, зашагали дальше.
- Ты там... поосторожнее, - вдруг сказал Пита. Ильгет взглянула на него искоса. Горячая волна благодарности вдруг залила сердце: он любит меня! Он беспокоится обо мне!
- Постараюсь, - она нашла руку Питы, горячо сжала ее, - а ты не скучай. Вряд ли я смогу тебе написать, но...
- Знаешь что, - сказала она минуту спустя, - когда я вернусь, давай на Ярну слетаем. Маму навестим... ну и мою тоже.
- А можно?
- А почему нельзя? Я думаю, даже если мне за акцию не заплатят, то ведь накопится за несколько месяцев жалованье. Купим билеты, слетаем! Рейсы ходят раз в два месяца.
- А что, это мысль, - осторожно сказал Пита.
Какой-то он сегодня был тихий, присмиревший. И вроде бы даже ласковый.
Вскоре они вошли в здание космопорта. Ильгет бросила быстрый взгляд по сторонам... Вон Гэсс стоит с Мари, непривычно присмиревший и грустный. Мари смотрит в сторону. Дэцин разговаривает со своим приятелем-ско, Ильгет его смутно знала. Проводить и встретить на Квирине - это святое. Это очень тяжело, когда тебя никто не провожает. Или никто не встречает. У Дэцина, кажется, и родных-то нет, но друзья находятся всегда.
Арнис... Ну почему именно он так близко стоит к ней? Разговаривает со своей мамой и Нилой. Лицо такое спокойное. Арнис. Ильгет вдруг подумала, что теперь они волей-неволей будут чаще встречаться. Сидеть в тесной каюте корабля рядышком. Обсуждать планы. Петь... Правда, Арнис толком не поет, но все равно. Он будет выполнять специальное задание, и продлится это минимум год. Очень тяжелое задание. И вернется ли вообще... Ильгет поспешно повернулась к мужу. Взяла его за руки.
- Ну вот... сейчас уже Дэцин всех позовет...
Она замолчала. Как рассказать Пите все, что она чувствует сейчас?
Страшно, что больше она никогда не увидит Квирина, что жизнь вот сейчас кончится, и последнее хорошее, что она видит - вот этот сероватый гемопласт пола, и зеленые разлапистые ветви декоративных елей, и бесшумно скользящие транспортные тележки...
Но об этом нельзя говорить, табу. Никто об этом не говорит на прощание, ведь у тех, кто остается, тоже сердце разрывается... наверное. Неизвестно, насколько Пита переживает. Да нет, наверное, переживает все-таки. Кажется, даже побледнел. И такой молчаливый...
Рассказать о том, как она уходила в прошлый раз?
Зачем - об этом они не говорят. Это слишком скользкая тема.
Страшно - что будет на Визаре. Как она справится, ведь задание на этот раз очень сложно.
Да нет, ему это тоже неинтересно, да и не знает он об этом ничего. Сейчас уже поздно начинать рассказ.
Ильгет поймала себя на том, что снова ищет какую-то тему для разговора. Это всегда было ее задачей. Пита безвольно следовал за тем, что она находила нужным и возможным ему сказать. А зачем сейчас-то искать тему? Она лучше всего бы помолчала.
- Ты извини, - вдруг вырвалось у Ильгет.
- За что? - удивился Пита.
- Ну за то, что я оставляю тебя... так надолго.
Пита пожал плечами.
- Да ничего.
Помолчав, он сказал.
- Я пока тут займусь учебой. Майлик сказала, я буду готов скоро...
- Я всегда говорила, что ты талантливый человек! - воскликнула Ильгет, - так быстро здесь осваиваешься. Вот мне еще до звания учиться и учиться.
- Да ну, - отмахнулся Пита, - вернешься и сдашь.
И снова стало не о чем говорить. И вообще как-то... Честно говоря, уже поскорее бы кончилось это прощание.
- "Гессар", - Дэцин выкрикнул название скультера, готового вылететь на Визар, - все в накопитель! Повторяю, "Гессар" в накопитель!
Пита обнял Ильгет, поцеловал. Раздражение куда-то улетучилось. Сейчас она ощущала чистую благодарность и сожаление о том, что приходится вот расстаться.
- До свидания, Пита! До встречи!
- Давай! До встречи!
Глава 9. Визар. Иная вера.
Дурных предзнаменований с утра было достаточно. Кавура Лакки разбила кувшин с остатками молока, Панторикс едва не прибил ее за это, пообещал вычесть стоимость кувшина из очередной награды, но ведь белую проклятую жидкость назад не загонишь. А еще квохтала рябая наседка, да так, будто эчер забрался в курятник. И всадник на черном аганке был первым, кто с утра проскакал мимо ворот. Не нужно быть тэйфином, чтобы предугадать беду при таких обстоятельствах.
Но поразмыслив, Панторикс решил не огорчаться, все не так уж просто. В последнее время он совсем запутался, привычные, от учителя полученные знания давали сбой, оказывались ненужными, а вот то, что твердил Ниньяпа... Панторикс до сих пор пребывал в ошеломлении оттого, что именно он, скромный тэйфин, еще молодой и ничего не достигший, удостоился такого внимания. Возможно, плохие приметы Ниньяпа объявил бы вздором, не стоящим внимания.
Панторикс удалился в кантарий, кавур Нэши привычно подал облачение, стал шнуровать на спине черный аслом, продев полосы под мышки. Нэши был чистокровный гэла, в отличие от других слуг Панторикса, его отец был продан за бедность, и Нэши давно уже стал правой рукой тэйфина, его ушами и глазами повсюду. Преданность - редкое качество. Ниньяпа тоже ценит преданность... Нэши возился со сложной шнуровкой и пересказывал вполголоса все то, что слышал он, и слышали те, кому он это поручал, во всем городке.
- Анада, я слышал, понесла от Щербатого, то, что понесла - совершенно точно, уже виден и живот, а что от Щербатого, таковы слухи, о досточтимый... Мун сказал, что не собирается продавать свою пару аганков, хочет, вроде бы, заняться разведением.
Панторикс не слушал кавура - нахмурился, и верный раб легко прочел его мысли. Все эти новости, недавно еще могущие заинтересовать хозяина, ныне превратились в ничто. Есть дела поважнее... Нэши знал, о чем хочет услышать хозяин. Но тянул, ибо ничего ободряющего, увы, сказать было нельзя.
- Ты слышал, проницательный, что две чужеземки, айталы, согласились на встречу с тобой, и хвастливо заверяют всех, что им ничего не стоит показать себя лучшими тэйфи, будто это возможно.
Панторикс отметил про себя, что Нэши перебирает слегка. Чужеземки - мысль о них свербила в его голове незаживающей раной уже десять малых кругов, но назвать их айталами, это пожалуй чересчур, слишком уж презренное слово, означающее недостойных приблуд не гэлланских кровей, приходящих вечером под ворота и продающих свое тело за еду и ночлег. Лайлы, вот они кто, чужестранки, уроженки дальних земель, тех, куда не заходил даже Тэйфин Мореплаватель, седьмой от Панторикса, но его же династии.
Панториксу вчера удалось увидеть лайл, и вправду, сами лица их - диковинка, кожа светла, как лик Феары, и удивительно светлы волосы, особенно у одной, да и весь облик иной, не сравнить ни с гэла, ни с иными близкоживущими народами. Панторикс знал и раньше, что на Лайане живут странные, на людей-то не похожие народы, и Тэйфин Мореплаватель оставил свои записи, где говорилось о светлокожих и светловолосых людях с широкими глазами, похожими на лужицы прозрачной воды. Но никогда он не слышал, что лайские племена так сведущи в волшебстве, наоборот, знал, что с гэла, с настоящими тэйфинами во всем мире никто не может сравниться, да кому же еще Ниннай Акос дал подлинную силу, как не своему любимому творению, гэла.
Впрочем, это мы еще посмотрим... скорее всего, слухи о силе лайл преувеличены.
- Посмотрим, - процедил он сквозь зубы, - подготовь все необходимое, после полудня я должен встретиться с ними.
Сердце совершило скачок при мысли, что уже сегодня... Для всех тэйфин всемогущ и велик, но сам-то он хорошо знает предел своей силы. И если этот предел у лайл окажется дальше - кто спасет тэйфина от забвения и презрения толпы?
- Ждут ли сегодня посетители? - задал он обычный вопрос. Нэши сморщился.
- Две крестьянки, проницательный...
- Подождут, - решил Панторикс, - подашь завтрак через две средних доли.
- Повинуюсь, проницательный, - Нэши склонил голову, пятясь, вышел. Панторикс поддернул складки черно-белого облачения. Широким шагом вышел в Теннарий, святую святых, ни одному кавуру нет входа сюда, кроме как один раз во Время, для чистки и уборки под присмотром тэйфина. Теннарий, впрочем, невелик, шкаф со священными предметами (надо будет отобрать и отложить для Нэши то, что пригодится сегодня в этом нелепом, навязанном состязании с чужеземками), священное ложе и треножник с вечно тлеющим углем. Панторикс привычно поворошил уголь, добавил свежачка, щепок, бледный огонек заплясал над треножником. Панторикс проделал необходимые жесты, провел ладонями над огнем. Пальцы ощутили знакомое с детства святое тепло. Панторикс достал из шкафа сундучок со священным порошком анкилы, бросил в огонь желтоватую щепотку. Потянулась струйка темного дыма. Панторикс в совершенстве с детства знал, как применять анкилу, чуть больше - и ты погрузишься в освященный пророческий сон, чуть меньше, вот как сейчас, обретешь способность слышать нинья теннар, совсем чуть-чуть, только для настроя и благоговения, для приношений духам... только тэйфину доступна эта радость. В прежние благословенные времена жили целые роды тэйфинов, теперь же благодать не наследуется, а передается ученикам, и как итог - Панторикс один на всю Агрену. Только для него священная анкила, да еще для тех, кого приносят дважды в год в жертву Акосу, дабы они ушли в мир иной счастливыми, не зная боли и страха.
Панторикс вдохнул горький свежий дым. Затянулся. Раскинув полы облачения, опустился на священное ложе. Наступало то самое, хорошо знакомое с детства состояние, будто ты здесь и не здесь, будто тело твое, тяжелое и неповоротливое, возлежит на вполне осязаемом ложе, а стремительный дух без глаз и ушей уже летит где-то в неведомых сферах. Важно для тэйфина уметь входить в это состояние, может быть, важнее всего, и Панторикс умел это лучше, чем его учитель, чем вся, видимо, его династия, ибо только он удостоился...
"Приветствую, Панторикс".
Ниньяпа всегда звал его по имени, был дерзок и непочтителен, язык его - как жало змеи. Но общение с Ниньяпой - великое благо, ради него и не такое унижение можно вытерпеть. Только бы Дух не оставил тэйфина...
"Высокосияющий, светлейший Ниньяпа, как счастлив твой недостойный раб...."
Панторикс не произносил вслух этих слов, они рождались в его голове, точно так же, как и ответы Ниньяпы, но спутать эти последние с собственными мыслями было никак невозможно.
Ниньяпа издал короткий дерзкий смешок.
"Замолчи, лукавый. Ты знаешь, что я не люблю долгих речей. Что так тревожит тебя?"
"Ты знаешь, господин мой, ты знаешь все..."
"Тебя беспокоят эти лайлы? О да, ты прав в том, что не веришь в себя, ты слаб и лукав, твое волшебство слабее дуновения ветра в Сухое время, ты ничего не можешь... Но как ты смеешь сомневаться в моем могуществе?"
Могущество ниньи несомненно, но вот захочет ли он помогать... Родилось исполненное обиды воспоминание о том, как ниньяпа не захотел помочь, опозорил перед всеми, не зажег священный огонь на празднике Срединного времени. Тэйфин поспешно сменил мысль:
"Нет могущественнее Ниньяпы, и недостойному тэйфину это известно..."
"Не лукавь, - злобно прервал его дух, - я слышу твои мысли и слышу, что ты смеешь упрекать меня в том, что я не сделал, как будто это ты достоин определять ход моих действий и смеешь оспаривать их".
"О Ниньяпа... человек так слаб"
"Но в этот раз, - дух сменил гнев на милость, - ты не будешь посрамлен. Я обещаю это тебе. Ты должен знать, что эти лайлы - мои злейшие и давние враги. Они обладают немалой колдовской силой, тебе далеко до них, но им еще дальше до меня, им никогда не справиться со мной. Однако мне недосуг бороться с лайлами самому, и поэтому я поддержу тебя, моего верного и послушного кавура, и помогу тебе. Я ставлю тебе два условия - ты не должен ничего принимать от них и учиться их способам колдовства. И второе - лайлы должны быть убиты".
"Но, - испугался Панторикс, - господин, как же это можно осуществить..."
Мысли его спутались. Лайлы - не простые люди, они тэйфи. В глазах народа они святы. Победить их в состязании, доказать, что не чужеземкам-бабам тягаться с Панториксом, обречь их на презрение народа - необходимо. Но убить... даже просто изгнать... у кого же рука поднимется на тэйфи?
"Не заботься об этом, - надменно произнес дух, - Предоставь это мне".
Нэши внес вслед за Панториксом два больших ларца - в них содержались необходимые для колдовства предметы. Панторикс не совсем понимал, почему Ниньяпа приказал вести состязание не в открытом патио дома князя, как предполагалось вначале. Здесь, пусть в самом большом помещении города, обеденном княжеском зале, помещалось гораздо меньше народу. Впрочем, остальным весь ход состязаний будет известен тоже, нет темы увлекательнее для сплетен, чем взаимоотношения тэйфинов, посвященных.