– Его стратегия, – задумчиво сказал Вейкман, – заключается в том, чтобы убедить вас, что вы любитель. Это мы выяснили вполне точно. Он хочет заставить вас думать, что вы всего лишь уборщик, забравшийся в кресло босса, пока тот отлучился.
Мур начал расхаживать по холлу. Его щеки пылали от возбуждения, из него полился поток слов, который сопровождался оживленной жестикуляцией:
– Риз Веррик был верховным крупье десять лет. Каждый день на него покушались, но он сумел уцелеть. Главное – Веррик грамотный лидер. Он выполнял работу намного более эффективно и умело, чем все предыдущие верховные крупье, вместе взятые.
– За исключением Мак–Рея, – заметил Шеффер, входя в холл. – Не забывайте и о нем. – Глаза Шеффера заметно потеплели. – Старый добрый Мак–Рей…
Картрайт почувствовал внезапную слабость. Он опустился в кресло, которое тотчас приняло форму, соответствующую его фигуре. Спор продолжался без него; словесная перепалка двух телепатов и защитника Веррика казалась отдаленной и нереальной. Как Картрайт ни пытался, он не мог уловить суть разговора.
Во многих отношениях Герб Мур был прав. Он, Картрайт, ввалился в чужой кабинет, ввязался в чужие проблемы, занял чужое место. У него проскочила смутная мысль о корабле. Где он сейчас находится? Если все идет как задумано, то он уже должен быть где–то между Марсом и поясом астероидов. Прошли ли они таможню? Он посмотрел на часы. В этот момент корабль должен был уже пойти на ускорение.
Резкий голос Мура вернул его к действительности. Картрайт выпрямился и открыл глаза.
– Хорошо! – возбужденно сказал Мур. – Новость уже разнеслась. Конвент, вероятнее всего, соберется на Холме Вестингауз; там достаточно гостиниц, чтобы разместить всех.
– Да, – согласился Вейкман. – Это обычное место для сбора убийц. Там уйма дешевых номеров.
Вейкман и Мур принялись обсуждать Конвент Отбора. Картрайт неуверенно встал.
– Я хочу поговорить с Муром, – сказал он, обращаясь к телепатам. – Оставьте нас на время.
Те молча посовещались, затем направились к двери.
– Будьте спокойней, – предупредил его Вейкман. – Сегодня у вас было слишком много эмоций. Ваш таламический индекс довольно высок.
Картрайт закрыл за ними дверь и повернулся к Муру:
– А теперь давайте расставим все точки над "i".
– Как скажете, мистер Картрайт, – усмехнулся Мур. – Вы – босс.
– Я не ваш босс.
– Да, это так. Некоторые из нас остались верны Ризу. Некоторые из нас не дадут ему упасть.
– Вы очень заботитесь о нем.
Выражение лица Мура показало, что так оно и есть.
– Риз Веррик – великий человек, мистер Картрайт. Он совершил много великих дел. У него большой размах. – Мур расплылся в улыбке. – И он исключительно рационален.
– Чего вы от меня хотите? Желаете, чтобы я вернул ему его место? – Голос Картрайта дрожал от эмоций. – Я не собираюсь сдаваться! И мне плевать, рационально это или нет! Я пришел сюда, и я здесь и останусь. Вам не удастся запугать меня! И вы не сумеете выставить меня на посмешище!
Картрайт сорвался на крик и тут же попытался взять себя в руки. Герб Мур широко улыбался.
Картрайту внезапно пришло в голову, что этот парень годится ему в сыновья.
"Ему не более тридцати, а мне уже шестьдесят три. Он всего лишь мальчишка, одаренный мальчишка…"
Картрайт попытался унять дрожь в руках, но так и не смог этого сделать. Он был возбужден, слишком уж возбужден. И еще ему было страшно.
– Вам не справиться со всем этим, – спокойно сказал Мур. – Это не ваша стихия. Кто вы такой? Я просмотрел записи в архивах. Вы родились пятого октября две тысячи сто сорокового года неподалеку от Имперского Холма. Там и прошла вся ваша жизнь. Сейчас вы впервые оказались на этом полушарии, в одиночестве, словно брошенный на чужой планете. Вы десять лет получали весьма условное образование с помощью департамента благотворительности Имперского Холма. Вы никогда ни в чем не блистали. В высшей школе вы бросили курс символизации и перешли на отделение ручного труда. Вы занялись настройкой и ремонтом электронной аппаратуры и прочей техники. Какое–то время вы пробовали заняться печатным делом. Работали на орудийном заводе механиком. Пробовали внести усовершенствования в схему отображения случайных процессов, но Директорат отклонил ваши предложения как тривиальные.
– Несколькими годами позже эти предложения были применены в самом Колесе Фортуны, – с трудом возразил Картрайт.
– Но о вашем авторстве никто и не вспомнил. Вы обслуживали Колесо Фортуны в Женеве и видели свои усовершенствования в действии. Более пяти тысяч раз вы пытались выиграть классификацию, но вам недоставало теоретических знаний. В сорок девять лет вы бросили это занятие. А когда вам исполнилось пятьдесят, присоединились к этой сумасшедшей команде, Обществу Престона.
– Я посещал их собрания в течение шести лет.
– В те времена Общество было немногочисленным, и в конце концов вы были избраны его президентом. Все ваше время и все ваши деньги были брошены на этот бред. Это стало вашим движущим мотивом, вашей манией. – Лицо Мура так просияло, словно он решил запутанное уравнение. – И вот вы ухватились за новое место! Верховный крупье, стоящий над всем человечеством, над миллиардами людей… Бесконечные возможности распоряжаться людьми и вещами единственной, может быть, цивилизации во Вселенной. И вы на все это смотрите лишь как на возможность расширить ваше Общество.
У Картрайта перехватило дыхание.
– Что вы собираетесь делать? – нажимал Мур. – Издавать миллиардными тиражами трактаты Престона? Развесить по всей системе его объемные портреты? Поставить статуи? Открыть музеи, полные его одежды, вставных зубов, ботинок, обрезков ногтей, пуговиц и прочих реликвий? У вас уже есть один памятник: его бесценные останки в заброшенном склепе в трущобах Имперского Холма. Выставленные кости, мощи святого, которые можно потрогать и которым можно молиться.
Вы это планируете: новую религию и нового бога для поклонения? Вы хотите создать целый флот и отправить бесчисленную армаду кораблей на поиски его мифической планеты? – Мур заметил, что Картрайт вздрогнул и побледнел, и продолжил наступление: – Мы все должны будем проводить время, перепахивая космос в поисках его Пламенного Диска, или как вы там его называете? Вспомните Робина Питта, верховного крупье номер тридцать четыре. Девятнадцатилетнего гомосексуалиста и психопата. Он всю жизнь прожил с матерью и сестрой. Он читал древние книги, малевал картины и записывал поток собственного психопатического сознания.
– Это были стихи.
– Он пробыл верховным крупье всего одну неделю, затем, слава богу, Конвент Отбора достал его. Он бродил по окрестным зарослям, собирал цветы и писал сонеты. Вы об этом читали. А может, это было уже при вас, ведь вы достаточно стары.
– Мне было тринадцать, когда его убили.
– Помните, что он планировал для человечества? Вспомните. Почему существует процесс Отбора? Вся система Колеса Фортуны защищает нас; она по случайному принципу поднимает и низвергает людей, выбирает случайных людей через случайные интервалы времени. Никто не может получить власть и удержать ее: никто не знает, каков будет его статус в следующем году, даже на следующей неделе. Никто не может планировать стать диктатором: все приходит и уходит в соответствии со случайными событиями. Отбор защищает нас еще кое от чего. Он защищает нас от некомпетентности, дураков и сумасшедших. Мы в полной безопасности: никаких деспотов и никаких придурков.
– Я не придурок, – прохрипел Картрайт.
Его удивил звук собственного голоса. Он был слабым и жалким, в нем не было и тени уверенности. Улыбка Мура расплылась еще шире; он чувствовал себя хозяином положения.
– Мне потребуется время, чтобы освоиться, – неуверенно закончил Картрайт. – Мне просто нужно время.
– Думаете, что вы сможете освоиться? – поинтересовался Мур.
– Конечно!
– А я вот в этом не уверен. У вас есть примерно двадцать четыре часа. Столько нужно, чтобы Конвент собрался и определил подходящего претендента. А уж выбор у них будет.
– Почему? – вздрогнул всем своим тщедушным телом Картрайт.
– Веррик пообещал тому, кто вас убьет, миллион долларов золотом. Обещание остается в силе до тех пор, пока не будет достигнута цель, то есть пока вас не убьют.
Картрайт слышал еще какие–то слова, но их значение уже не доходило до его сознания. Он едва заметил, что в холле появился Вейкман и направился к Муру. Тихо переговариваясь, они вышли.
Фраза о миллионе долларов леденящим кошмаром просачивалась в мозг и пропитывала его.
От желающих не будет отбоя. С такими деньгами любой бродяга может купить на черном рынке какую угодно классификацию. Лучшие умы системы сделают ставки на его жизнь или смерть, ведь это общество, которое живет постоянной игрой, в котором идет непрекращающаяся лотерея.
Вейкман вернулся, покачивая головой.
– Ну и баламут! У него в мозгу столько разных дикостей, что мы не все сумели уловить. Что–то про тела, бомбы, убийц, случайность. Он уже ушел. Мы отправили его восвояси.
– То, что он сказал, правда, – выдохнул Картрайт. – Он прав, мне здесь не место. Я не подхожу для этой роли.
– Его стратегия и заключалась в том, чтобы заставить вас думать именно так.
– Но это правда! Вейкман неохотно кивнул:
– Знаю. Поэтому–то его стратегия так хороша. Думаю, у нас тоже есть хорошая стратегия. Вы узнаете об этом в свое время. – Внезапно он схватил Картрайта за плечо. – Лучше присядьте. Я налью вам выпить. Веррик оставил здесь настоящее шотландское виски, целых два ящика.
Картрайт молча помотал головой.
– Успокойтесь. – Вейкман вынул из кармана носовой платок и промокнул лоб. Его руки дрожали. – А я бы выпил, если вы не против. После зондирования такого мощного патологического потока мне это необходимо.
Глава 4
Тед Бентли стоял у двери на кухню и вдыхал ароматы готовящейся еды. Дом Дэвиса был уютным и веселым. Сам Ал Дэвис, вполне всем довольный, сидел с босыми ногами на полу гостиной перед телевизором и с серьезным видом смотрел рекламу. Его жена, хорошенькая шатенка Лора, готовила ужин.
– Если это протин, – сказал ей Бентли, – то это лучшая маскировка, которую я когда–либо нюхал.
– Мы никогда не пользуемся протином! – воскликнула Лора. – Мы попробовали его в первый год, когда поженились, но он же чувствуется, чтобы они с ним ни делали. Конечно, натуральные продукты покупать безумно дорого, но они того стоят. Протин – для неклассифицированных.
– Если бы не протин, – вмешался Ал, услышав ее, – то неклы вымерли бы от голода еще в двадцатом веке. Вечно ты разносишь сомнительные сплетни. Позволь мне просветить тебя.
– Давай, – согласилась Лора.
– Протин – это вовсе не натуральная водоросль. Его начали выращивать в искусственных прудах на Ближнем Востоке, а потом он переселился в различные природные водоемы.
– Знаю. Думаешь, я не вижу эту гадость каждое утро, когда захожу в ванную? Она там повсюду: на раковине, на трубах, на ванне, даже на… унитазе.
– Он также покрыл все Великие Озера, – поучительно сказал Ал.
– Ну а это не протин, – сказала Лора Теду. – Это настоящий ростбиф, настоящая молодая картошка, зеленый горошек и булочки.
– С того времени, как я был тут в последний раз, вы стали жить значительно лучше, – заметил Бентли. – Что произошло?
Хорошенькое личико Лоры стало довольным.
– Разве ты ничего не слышал? Ал перепрыгнул сразу через класс. Он выиграл на правительственном Колесе Фортуны; мы с ним готовились каждый вечер, когда он возвращался с работы.
– Я никогда не слышал, чтобы кому–нибудь удалось обыграть Колесо Фортуны. Об этом говорили по телевизору?
– Вообще–то да, – обиженно нахмурилась Лора. – Этот ужасный Сэм Остер только об этом и говорил в течение всей своей программы. Это тот пустобрех, который имеет столько поклонников среди неклов.
– Не знаю такого, – признался Бентли.
На экране телевизора пожаром полыхали огни рекламы. Надписи застывали на какое–то время, потом медленно уплывали и сменялись новыми. Реклама считалась высшей формой искусства, ее делали первоклассные специалисты. Сюжеты поражали гармонией цвета, ритма, композиции и невероятной жизненностью, стирающей все барьеры между изображением и реальным миром. Сама неутомимая жизнь, пульсируя, перетекала с экрана в уютную гостиную Дэвиса. Из встроенных в стену высококачественных динамиков лились различные комбинации звуков, сопровождавших рекламу.
– Конвент, – объявил Дэвис, указывая на экран. – Приглашают претендентов и обещают приличный приз.
На экране вспыхнул водоворот огней и переплетение цветных нитей – эмблема Конвента Отбора. Узор рассыпался, обломки застыли, а потом образовали новую комбинацию. Затанцевали на экране разноцветные шары, сопровождаемые музыкой, добравшейся до самых высоких нот.
– Что там говорят? – поинтересовался Бентли.
– Могу переключить на первый канал, там тебе все подробно объяснят.
Вошла Лора, неся столовое серебро и фарфор.
– Не надо нам первого канала; его смотрят только неклы. Это им надо все разжевывать, а для нас существует вот этот.
– Ты не права, дорогая, – серьезно возразил Ал. – Первый канал существует для новостей и официальной информации. А этот – развлекательный. Мне он тоже нравится, но… – Он повел рукой, переключая телевизор. Яркие краски и громкая музыка исчезли. Вместо них появилось спокойное лицо диктора программы новостей. – Ну вот, а тут все то же.
Лора накрыла на стол и снова ушла на кухню.
Гостиная была опрятной и уютной, с прозрачной стеной. Внизу, расположившись вокруг Холма Фарбен, темного конуса на фоне ночного неба, раскинулся Берлин. В холодной темноте мелькали желтые огоньки автомобилей, исчезая внутри конуса, как раскаленные мотыльки в дымоходе.
– Сколько времени ты служишь Веррику? – спросил Бентли. Ал оторвался от телевизора, где рассказывали о каких–то новых экспериментах с реакторами.
– Ты о чем? А… Года три–четыре.
– Тебя это устраивает?
– Конечно. А почему нет? – Ал обвел рукой хорошо обставленную гостиную. – Кого бы это не устраивало?
– Я не об этом. На Лирохвосте у меня было то же самое. Большинство классифицированных все это имеют. Я говорю о Веррике.
Ал Дэвис пытался уловить, чего хочет Бентли.
– Я никогда не видел Веррика, – сказал он. – До сегодняшнего дня он все время находился в Батавии.
– Ты знаешь, что я присягнул Веррику?
– Ты мне это говорил еще днем. – У Дэвиса было добродушное и беззаботное лицо. – Надеюсь, это значит, что теперь ты переедешь сюда.
– Зачем?
– Ну… – заморгал Дэвис. – Тогда мы будем чаще видеть тебя и Джулию.
– Я не живу с Джулией уже полгода, – нетерпеливо оборвал его Бентли. – С этим все кончено. Она сейчас на Юпитере, какой–то служащей в рабочем лагере.
– Извини, не знал. Мы же с тобой не виделись уже пару лет. Я до чертиков удивился, когда увидел твое лицо на экране видео.
– Я прибыл вместе с Верриком и его командой. – Голос Бентли был пропитан иронией. – Когда меня уволили с Лирохвоста, я двинул прямиком в Батавию. Хотел навсегда порвать с системой Холмов. Вот и направился прямо к Ризу Веррику.
– И правильно сделал.
– Веррик надул меня! Он был уже снят, изгнан из Директората навсегда. Я знал, что кто–то накручивает цену Холмам, кто–то с огромными деньгами за спиной. Я не хотел иметь с этим ничего общего… И вот смотри, – негодование Бентли нарастало с каждым словом, – вместо того чтобы порвать со всем этим, я влип. Это самое последнее место на земле, куда бы я хотел попасть.
Лицо Дэвиса вспыхнуло.
– У меня есть много знакомых, которые тоже служат Веррику.
– Это те люди, которым наплевать, как и на чем они зарабатывают деньги.
– Ты что, набрасываешься на Веррика, потому что ему сопутствует успех? Веррик способствовал развитию этого Холма. Разве это его вина, что никто другой не может так, как он, поставить дело? Есть естественный отбор и эволюция. Те, кто не может выжить, отсеиваются.
– Это Веррик разогнал наши лаборатории.
– Наши? Слушай, ты сам теперь на стороне Веррика. – Дэвис уже начал закипать от негодования. – Ты черт знает что несешь! Веррик твой покровитель, а ты стоишь здесь и…
– Довольно, мальчики! – воскликнула Лора; ее щеки еще больше разрумянились от кухонной возни. – Ужин на столе, так что берите стулья и садитесь. Ал, сначала вымой руки и обуйся.
– Непременно, дорогая, – покорно ответил Дэвис и встал.
– Чем–нибудь помочь? – спросил Бентли у Лоры.
– Просто бери стул и усаживайся. У нас есть настоящий кофе. Я не помню, ты любишь со сливками?
– Да, спасибо, – ответил Бентли.
Он подтащил к столу два стула и угрюмо уселся на один из них.
– Да не будь таким мрачным, – сказала Лора. – Ты только посмотри, что я приготовила. Ты же больше не живешь с Джулией. Могу поклясться, что теперь ты все время питаешься в ресторанах, где подают эту ужасную пищу из протина.
Бентли вертел в руках нож и вилку.
– Ты отлично устроилась, – наконец сказал он. – Когда я видел тебя в последний раз, ты жила в общежитии Холма. Но ты тогда была еще не замужем.
– А помнишь, как мы с тобой жили вместе? – Лора начала нарезать булочки. – Насколько я помню, это длилось не больше месяца.
– Без малого месяц, – согласился Бентли, вспоминая прошлое. Запах вкусной еды, светлая уютная комната и сидящая напротив миловидная женщина несколько успокоили его. – Это было, когда ты еще служила на Лирохвосте, когда еще не лишилась классификации.
Появился Ал. Он уселся за стол, развернул салфетку и оживленно потер руки:
– Пахнет великолепно! Давайте начинать, я умираю с голоду.
Пока они ели, телевизор по–прежнему бормотал и бросал в комнату разноцветные блики. Бентли время от времени прислушивался к нему и не очень следил, о чем говорят Лора и Ал.
– Верховный крупье Картрайт объявил об увольнении двухсот служащих Директората, – сообщил диктор. – Основание: НБ.
– Низкая благонадежность, – пробормотала Лора, отпивая кофе. – Они всегда так говорят.
Диктор продолжал:
– …подготовка Конвента идет полным ходом. Уже сотни тысяч заявок поступили в правление Конвента и его офис на Холме. Риз Веррик, бывший верховный крупье, согласился взять на себя руководство по технической подготовке того, что обещает стать самым волнующим и зрелищным событием последнего десятилетия…
– Уверен, Веррик все устроит как надо, – заявил Ал. – Он держит этот Холм в кулаке.
– А что, старик Воринг все еще председатель правления? – поинтересовалась у него Лора. – Ему ведь уже лет сто.
– Он все еще в правлении. Пока не умрет, в отставку не уйдет. Он уже как окаменелое ископаемое! Ему бы следовало уйти с дороги и уступить место молодым.
– Зато он знает об Отборе досконально, – заметила Лора. – Он заботится о поддержании моральных принципов на высоком уровне. Помню, я была еще маленькой девочкой и бегала в школу, когда убрали того верховного крупье, ну, который заикался. Появился такой симпатичный молодой человек, темноволосый убийца, и убрал такого замечательного крупье. А старик Воринг собрал тогда правление и руководил, как Иегова из старых христианских мифов.
– У него была борода, – вставил Бентли.