- Надеюсь, вы поддерживаете парламент Солнечной системы?
- Конечно. Многим не нравятся его действия, но, на мой взгляд, он достаточно демократичен и умеет находить разумный компромисс между различными противостоящими группировками. Возможно, мы бы не выжили без него. Парламент - это единственное, что удерживает нас от возвращения к всеобщей анархии и тирании.
- Вы правы, - кивнул Хидаки. - Война… война чудовищна. Мой народ знает это…
Лоренцен искоса взглянул на маньчжура, на лице которого появилась маска страдания. Интересно, о чем думает Татзуо? Его народу выпало немало испытаний за прошедшие два века. Сначала была всеобщая боль по поводу островов Курильской гряды, потерянных Японией во второй мировой войне. После четвертой мировой войны вопрос с островами решился сам собой: они попросту ушли на дно океана. А затем бывшие японцы основали на материке империю Монгку, но она была уничтожена во время войны с Марсианской колонией…
Они вошли в кают-компанию и остановились, разглядывая присутствующих. Это была большая круглая комната с низким потолком, настоящей деревянной мебелью и мягким освещением. Она приятно выделялась среди остальных помещений корабля, раздражающих металлическими стенами и скудной пластиковой обстановкой. Впрочем, и она выглядела довольно голой. У института Лагранжа попросту не хватало на обстановку корабля ни времени, ни денег. "А жаль, - подумал Лоренцен с раздражением. - В этой проклятой пустоте нервы человека становятся излишне чувствительными. В корабле просто необходим домашний уют: ковры на полу, картины, камины с пылающими поленьями. Иначе ссор и скандалов не избежать..."
В кают-компании было довольно многолюдно. Эвери и Гуммус-Луджиль, двое самых яростных любителей шахмат, склонились над шахматной доской. В углу, на стуле, примостился Мигель Фернандес, геолог-уругеаец, молодой, смуглый и красивый человек. Он коротал время, учась играть на гитаре. Рядом с ним в мягком кресле сидел Джоаб Торнтон, читая книгу. Обычно это была Библия, но сегодня марсианин предпочел Мильтона. На его лице застыло выражение скуки. Лоренцен на досуге занимался скульптурой и потому подумал: а любопытно было бы изваять это редкое лицо, скроенное, казалось, из одних углов.
Гуммус-Луджиль оторвал взгляд от доски и взглянул на вошедших. Это был смуглый человек с широким лицом и сплющенным носом. В вороте его расстегнутой рубашки виднелась волосатая грудь.
- Привет! - сказал он.
- Здравствуйте, - с улыбкой ответил Лоренцен.
Турок нравился ему. Кемаль прошел нелегкий жизненный путь, и это оставило на нем свой след: он был порой груб, догматичен, любил щеголять своим равнодушием к литературе. Однако он был умным, знающим собеседником. Во время нескольких совместных вахт они с Кемалем жарко обсуждали политические и философские проблемы и даже шансы команды Академии по метеорному поло выиграть первенство в этом году.
- Кто выигрывает? - спросил Лоренцен, подходя к шахматному столику.
- Боюсь, что этот ублюдок, - вздохнул Кемаль.
Эвери слегка вздрогнул, но сделал вид, что не услышал очередного оскорбления. Он передвинул слона и сказал почти извиняющимся тоном:
- Берегите королеву.
- Что? А, да-да… посмотрим… - Кемаль нахмурился. - Похоже, это будет стоить мне коня. Ладно. - Он сделал ход.
Эвери не тронул беспомощного коня, а предпочел взять пешку своей ладьей.
- Мат в… пять ходов, - сказал он. - Будете сопротивляться?
- Что?
Кемаль впился яростным взглядом в фигуры. Он терпеть не мог проигрывать. В это время пальцы Фернандеса неуклюже дернули за струны, и гитара отозвалась особенно громким стоном.
- Черт побери, прекратите эту пытку! - вспылил Кемаль. - Я совершенно не могу сосредоточиться.
Фернандес вспыхнул.
- У меня столько же прав сидеть здесь, сколько у вас, - с вызовом сказал он.
Кемаль насмешливо оскалился:
- Бели бы вы просто сидели, приятель, это было бы полбеды. Но вы мучаете бедный, ни в чем не повинный инструмент, а заодно и всех нас.
- Эй, Кемаль, полегче, - встревоженно сказал Эвери.
Ко всеобщему удивлению, Торнтон поддержал инженера.
- Кают-компания - место для общего отдыха, - сказал он, отложив в сторону книгу. - Почему бы вам не поиграть у себя в каюте, сеньор Фернандес?
Уругваец вскочил, сжав кулаки.
- Там отдыхают мои соседи, вернувшиеся с вахты! - воскликнул он, зло сощурив глаза. - С какой стати вы собираетесь мне диктовать…
Лоренцен с нарастающим чувством беспомощности вслушивался в перепалку. Он всегда старался избегать подобных неприятных конфликтов, и сейчас его язык словно онемел.
К несчастью, обстановку усугубило появление Фридриха фон Остена. Он стоял в проеме двери, слегка покачиваясь. Каким-то чудом он сумел протащить на борт корабля целый ящик виски. Он вовсе не был алкоголиком, но на корабле не было женщин, и темпераментный немец изнывал от скуки. Фон Остен был выходцем из полуразрушенной в последней войне Европы. Солдат-наемник закончил Солнечную академию, хорошо проявил себя в космическом Патруле и был взят в экспедицию в качестве рейнджера.
- Что происходит? - спросил он слегка заплетающимся языком.
- Не ваше собачье дело! - резко ответил Кемаль.
Турок и немец несколько раз находились вместе на вахте и за это время успели возненавидеть друг друга. Причина этому была ясна - оба были высокомерными, нетерпимыми и грубыми людьми.
- Тогда я сделаю это своим собачьим делом, - угрожающе ответил фон Остен и вошел в комнату, расправив широкие плечи. Его соломенного цвета борода вызывающе приподнялась, покрытое шрамами лицо покраснело. - Вы опять издеваетесь над Мигелем?
- Я и сам могу позаботиться о себе, - спокойно сказал Фернандес. - И вы, и этот святоша-пуританин можете не вмешиваться.
Торнтон помрачнел и встал с кресла.
- А я могу постоять за святош, - процедил он сквозь зубы.
Фернандес бросил на него испепеляющий взгляд. Все знали, что семья уругвайца с материнской стороны была вырезана религиозными фанатиками столетие назад, во время Себастьянского восстания. Эвери предупредил всех, чтобы об этом кровавом периоде не упоминали.
Психолог, забыв о шахматах, устремился к марсианину.
- Джоаб, полегче… - умоляюще сказал он. - Успокойтесь, джентльмены, успокойтесь!
- Если бы идиоты с отупевшими от алкоголя мозгами не лезли в чужое дело… - начал было Кемаль, но немец прервал его:
- Разве это не мое дело? А тебя, турецкая башка, надо было хоть на день отправить в Патруль, чтобы ты узнал вкус настоящей дисциплины. Мы в космосе, а не на паршивом стамбульском базаре!
"Он говорит правду, но слишком резко и в неподходящий момент, - с тоской подумал Лоренцен. - Фон Остен часто бывает прав, но от этого становится только еще более невыносимым…"
- Послушайте… - пробормотал он, но никто не обратил на него внимания.
Кемаль весь трясся от гнева. Он решительно шагнул к немцу, сжимая кулаки.
- Если ты, ружейная затычка, выйдешь со мной на пару минут в коридор, я расскажу тебе о стамбульском базаре, - решительно сказал он.
- Джентльмены! - горестно заломил руки Эвери. - Опомнитесь!
- Это кто джентльмены, они? - с презрением бросил Торнтон.
- И ты тоже можешь выйти! - взревел фон Остен, поворачиваясь к нему.
- Никто не смеет оскорблять меня! - прокричал Фернандес, приготовившись к нападению. Он был невысок ростом, но жилист и знал толк в уличных драках.
- Убирайся с дороги, жалкий метис! - орал Кемаль.
Фернандес даже застонал от обиды и одним прыжком добрался до турка. Кемаль удивленно отшатнулся, и кулак уругвайца лишь скользнул по его лицу. Он нанес ответный удар, и Фернандес полетел на пол.
Фон Остен с воплем бросился на турка. Эвери едва успел схватить его за рукав.
- Помогите разнять их, - просипел он.
Торнтон пришел ему на помощь, но фон Остен ударил его ногой. Марсианин сжал зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, и попытался покрепче схватить взбешенного немца. Кемаль, приняв боксерскую стойку, ждал.
- Что здесь происходит?
Все обернулись. В дверях стоял капитан Гамильтон.
Это был высокий, крепко сложенный человек, с крупными чертами лица и густыми седыми волосами. Он был одет в голубой мундир космического Патруля, резервистом: которого являлся. Форма сидела на нем, как всегда, безукоризненно, и весь он олицетворял собой облик идеального капитана, знавшего толк в строгой военной дисциплине. Сейчас его обычно спокойный голос звучал непривычно резко, а серые глаза, словно шпагой, пронзали всех присутствующих.
- Мне показалось, что я слышал звуки ссоры.
Все отодвинулись друг от друга, угрюмо поглядывая на капитана, но избегая встречаться с ним взглядом.
Гамильтон долго смотрел на свой экипаж с нескрываемым презрением. Он был сторонником строгой дисциплины, и опыт помогал ему справиться с любыми стрессами. Нет, он вовсе не превратился в этакого роботоподобного космического волка. Он обожал своих детей и внуков, живущих в Канаде, и страстно увлекался садоводством. Но на борту любого корабля он умел всех подчинить своей железной воле. Увы, на сей раз экипаж был подобран неудачно. Большинство людей впервые оказались в космосе, и это сказывалось на общем психологическом климате.
- Вы образованные люди, ученые и инженеры высшей квалификации, - уже более спокойным тоном сказал капитан. - Мне говорили, что во всей Солнечной системе не подберешь лучше и слаженнее экипажа. Если это не так, то спаси Господь Солнечную систему!
Все промолчали.
- Я полагаю, вы знаете, как опасна наша экспедиция, - продолжал Гамильтон. - Вам также известна судьба первой экспедиции на Троас - она не вернулась. На всех нас лежит огромная ответственность. Чтобы выжить и победить, мы должны действовать как сплоченный коллектив. Похоже, вы этой ответственности не ощущаете… - Капитан нахмурился. - Быть может, вам, ученым, я кажусь всего лишь пилотом, который, словно водитель такси, довезет вас до Троаса и обратно. Тогда советую вам заглянуть в устав экспедиции. Из него следует, что я, и только я ответствен за корабль и ваши жизни. Это дает мне право чувствовать себя здесь хозяином. Пока экспедиция не завершена, вы - лишь мои подчиненные, и не более того. Я не дам и дохлой мухи за того, кто забудет об этом или попытается ослушаться меня. Хватит с меня ваших дурацких ссор! В наказание вы все проведете сутки в тюремном помещении, без пищи. Может быть, это выбьет из вас дурь.
- Но я не… - осмелился возразить Хидаки.
- Я сказал - все, - отрезал Гамильтон. - Каждый человек на борту должен считать своим долгом предотвращение подобных конфликтов. Неужели собственные жизни и судьбы товарищей для вас ничего не значат?
- Я пытался их остановить! - воскликнул Эвери с горестным выражением на лице.
- Но не смогли этого сделать. Вы будете подвергнуты аресту за несоблюдение профессиональных обязанностей. А теперь - марш в трюм!
Все молча повиновались.
Когда они оказались во тьме корабельного трюма, Хидаки возмутился:
- Что этот человек себе позволяет? Разве он Господь?
Лоренцен, успевший успокоиться, пожал плечами.
- Гамильтон - капитан и имеет на это право.
- Если он будет продолжать в том же духе, то его возненавидят!
- Гамильтон, по-моему, знает, что делает. Ему нужна не наша любовь, а повиновение.
Позже, лежа во тьме на узкой койке, Лоренцен размышлял: почему же все идет так плохо? Эвери старался изо всех сил, вел с каждым доверительные беседы, гасил вспышки взаимной злобы и подозрительности, но ничего у него не получалось. Непрофессионализм! Может, это и есть тайное проклятие, которое тяготеет над экспедицией?
Глава 5
Двойная звезда, сияющая в центре огромного созвездия, казалась фантастическим цветком. Лагранж-1 ослеплял своим блеском, хотя его светимость вдвое уступала солнечной. Его переливающийся сине-зеленый диск был окружен ореолом царской короны, увенчанной зубцами зодиакального света. Когда этот свет проходил через корабельные фильтры, становились видны огромные протуберанцы. Лагранж-2, вдвое меньший, чем Солнце, но столь же яркий, поражал своим красно-коричневым светом, делавшим его похожим на раскаленный кусок угля, висящий в черном небе. Когда свет обеих звезд проникал через иллюминаторы в затемненные каюты, люди становились похожими на инопланетян.
Звезды в созвездии Геркулеса были настолько яркими, что некоторые из них можно было увидеть и через вуаль света двойной звезды Лагранжа. Гигантское скопление пылало в бархатной темноте вечной ночи тысячами немигающих огней, напоминающих россыпь разноцветных самоцветов. На земном небе нельзя было увидеть ничего подобного. Было странно думать, что свет этих солнц, видимый сейчас на Земле, покинул созвездие Геркулеса в то далекое время, когда люди еще жили в пещерах. Как знать, быть может, те мириады фотонов, которые устремились в путь только что, не застанут на прародине человека даже его праха…
"Хадсон" кружил по орбите, удаленной на 4000 километров от поверхности Троаса. Его единственный спутник- Илиум вчетверо превышал по размерам Луну. Он был окружен ореолом голубой атмосферы, а лик его, испещренный черными пятнами высохших морей, напоминал голый череп. Этот мир не годился для колонизации, но мог стать неисчерпаемой кладовой минералов для будущих поселенцев на Троасе.
Большая планета заполняла добрую половину звездной сферы. Ее атмосфера была насыщена облаками, между которыми виднелись голубые океаны. Почти треть поверхности покрывали ледяные шапки, сверкающие под лучами двойного солнца. Вскоре астронавты разглядели множество островов и большой материк. Его южные и северные оконечности были белыми от снега, а центральная область имела бурый цвет. На экваторе виднелись зеленые полосы растительности. Континент пересекал, словно рубец, извилистый горный хребет, по обе стороны которого раскинулась серебристая паутина из множества рек и озер.
В корабельной обсерватории находилось около полудюжины людей. Они должны были заниматься измерениями различных параметров планеты, но никто и не прикоснулся к приборам: величественное зрелище чужого мира вызывало у них благоговение.
Вошел капитан Гамильтон и требовательно взглянул на наблюдателей.
- Докладывайте, что обнаружили, - приказал он.
Он взглянул на Лоренцена, и ученый сглотнул горькую слюну. Состояние невесомости изматывало его, но пилюли от космической болезни немного помогали. И все равно он мечтал о настоящем тяготении и свежем воздухе.
- Пока мы лишь подтвердили данные, полученные астрофизической экспедицией, - ответил он. - Я имею в виду размеры планеты, плотность ее атмосферы, температурный режим, поле тяготения и прочее. Зеленые полосы на материке, несомненно, имеют в своем спектре поглощения линии хлорофилла.
- Есть другие признаки жизни?
- Да, но очень немного. Я получил фотографии нескольких довольно больших скоплений животных. Но никаких следов "Да Гама" нет. Мы наблюдаем за поверхностью уже в течение двух суток, но не видели ни посадочных челноков, ни остатков лагеря.
- Может быть, они высадились на Илиуме и там попали в беду? - предположил Кристофер Умфандума, африканский биолог.
Капитан с сомнением покачал головой.
- Нет, - ответил он. - Правила требуют, чтобы космолет сначала сделал высадку на планету, которая являлась целью экспедиции. Если бы по каким-то причинам они вынуждены были покинуть Троас, то обязаны были оставить на орбите радиомаяк. Конечно, мы проверим и Луну, но я убежден, что катастрофа произошла здесь. Илиум похож на Марс, а на таких планетах хорошо подготовленной экспедиции ничто не грозит.
- Быть может, она высадилась на какой-нибудь другой планете? - предположил Хидаки.
- Какой? Здесь таких нет, если не считать группу небольших астероидов. Теория планетообразования исключает их появление вокруг двойных звезд. Они не могут иметь стабильных траекторий. Квазистабильность Троаса объясняется лишь влиянием поля тяготения Илиума.
- Может быть, "Да Гама" попал в катастрофу по пути к Земле? - нерешительно произнес Эвери.
Капитан смерил психолога презрительным взглядом.
- Чушь, с кораблем ничего не может случиться в подпространстве. Нет, с ним что-то случилось здесь, на этой планете… Но почему наши радары не нашли корабля на орбите? И куда исчезли челноки? Утонули в океане? Или их кто-то утопил?
Эвери недоуменно округлил глаза.
- Но кто мог такое сделать? - спросил он.
Лоренцен поддержал психолога:
- Капитан, мы не обнаружили и следа разумной жизни. На таком расстоянии мы разглядели бы в телескоп любой город и даже соломенные хижины.
- Возможно, те, кто утопил челноки "Да Гама", не умеют строить даже хижин, - с иронией заметил Эвери.
Гамильтон свирепо посмотрел на него.
- Замолчите! Кстати, вам в обсерватории делать нечего.
Пытаясь выручить психолога, Лоренцен воскликнул:
- О какой разумной жизни вы говорите, капитан! Взгляните на эту бедную планету - да это же просто ком из снега и льда.
- Не совсем, - возразил Фернандес. - Около экватора климат не холоднее, чем, скажем, в Норвегии или в штате Мэн. Более того, леса и поля тянутся до самых приледниковых болот. А ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как полагают многие - в плейстоцене на Земле было полно разных видов животной жизни. Более того, резкие похолодания стимулируют развитие разума. На Земле это привело к ухудшению охоты, и людям пришлось заняться земледелием и стать оседлым племенем. На Троасе же ледники, без сомнения, отступают. Посмотрите на эти фотографии: на них отчетливо видны морены. Когда мы высадимся, вы наверняка удивитесь, как молоды на, Троасе его тропические районы. Держу пари, им всего несколько сотен лет. С точки зрения геологии это ничто.
- Сначала надо высадиться, - заметил Гамильтон. - Лоренцен, когда вы закончите картографические работы?
- Хм… На это уйдет не меньше недели. Но разве мы будем столько времени находиться на орбите?
- Да. Мне нужны общая карта поверхности планеты в масштабе один к миллиону и карта отдельных районов экваториальной области, которые я отберу для возможной высадки, в масштабе один к десяти тысячам. Затем размножьте каждую из карт по пятьдесят экземпляров. Начальный меридиан проведите через Северный полюс. Пошлите для его определения робота-картографа. Пока все.
Лоренцен грустно вздохнул. Конечно, он запряжет в работу картографическую машину, но все равно возни предстоит немало.
- Я, пожалуй, возьму челнок и отправлюсь взглянуть на Луну, - сказал капитан. - Так, на всякий случай… Что погрустнели, Джон? Вы можете по своему вкусу дать названия самым выдающимся деталям планетарного рельефа. Только не сыграйте такую же шутку, которую подстроил чилийский картограф из экспедиции на Эпсилон-3! Его карты стали официальными и использовались лет десять, и только потом обнаружилось, что на арауканском языке все данные им названия звучали как площадная брань.
Капитан ободряюще похлопал по плечу молодого астронома и выплыл из отсека. Лоренцен обнаружил, что смотрит вслед ему с улыбкой.