Тургеневские женщины
Но хватит о печальном. Поговорим о другом. И не о книгах Тургенева, отметим лишь одно: "Записки охотника" стали первым произведением русской прозы, которое приобрело широкий резонанс на Западе. Книги Тургенева мы читали сами и даже книги о его книгах. Поговорим лучше о женщинах, тем более что укоренилось даже такое понятие: тургеневские женщины.
Виктор Шкловский однажды в сердцах сказал: "Женщину я не стану описывать. Она описана Тургеневым, а он описывал их подробно, как имение". Добавим: а если и лаконично, то как емко! К примеру, одна из тургеневских женщин, Одинцова: "вся чистая и холодная, в чистом и душистом белье". Все его Маши ("Вешние воды"), Натальи ("Рудин"), Лизы ("Дворянское гнездо") – действительно удивительно чистые и душистые создания.
Владимир Набоков слегка язвил: "Тургеневские девушки обычно резво вскакивают с постелей, облачаются в кринолины, обрызгивают лицо холодной водой и свежие, как розы, выпархивают в сад, где и происходят- неизбежные встречи под сенью беседок".
Где ныне обитают тургеневские девушки? Где эти уютные тенистые беседки? Где былые дворянские усадьбы? Где вообще все? В какие революционные тартарары все провалилось?.. Но это так, исключительно риторические вопросы.
Женщины в жизни самого Ивана Сергеевича – особая тема. Удивительная любовь-привязанность длиною в 40 лет к Полине Виардо. Краткая страстная вспышка к Марии Савиной. Не хочу повторяться: об этом подробно в моей книге "Вера, Надежда, Любовь…", только что изданной, – в главах о Виардо и Савиной. Были и другие любови и любовные интрижки, уж такой уродился Иван Сергеевич – чувственный и влюбчивый. ("Мягкий, безвольный, фатоватый Тургенев", – писал о нем Вересаев.) Некоторые исследователи утверждают, что Тургенев любил не только Полину Виардо, но и ее дочь Клоди – когда та выросла, разумеется. В Национальной библиотеке Франции хранятся письма Тургенева и Клоди, и в них тайна отношений писателя и дочери Виардо. Более того, дочь Клоди, мадам Мопуаль, отличалась поразительным внешним сходством с Иваном Сергеевичем.
В наше с вами скандальное время принято срывать одежды с великих и радостно потирать руки: смотрите, и они тоже! Развратники, пьяницы и т. д. Не обошли стороной и Тургенева.
Лично меня больше привлекает анализ Юлия Ай- хенвальда, который говорит, что Тургенев, будучи поклонником Пушкина, "никак не мог повторить за ним этого мудрого, и ясного, и благородного: "простимся дружно, о юность легкая моя!" Как наказание постигла его старость, и он уныло ее сознавал. Не умел быть старым. И не хотел он победить в себе всякую зависть и это понятное, но не мужественное сожаление о розах, которые были так хороши и свежи, о всех этих девушках, которые цветут не для него…".
А розы действительно хороши и свежи что вчера, что сегодня…
Женщины Серебряного века (Нина Петровская)
Кого из этой эпохи ни возьми – яркая и одаренная личность. Вулканические чувства, непомерная жажда чего-то нового и неизведанного. "Я – жрица тайных откровений…" – писала поэтесса Мирра Лохвицкая. "Я мертвая роза, я лилия чистая…" У Мирры Лохвицкой был роман с Константином Бальмонтом, которого она называла "Лионелем, певцом Луны". Необычной женщиной была Зинаида Гиппиус, поэтесса, критикесса, "безумная гордячка", как сказал о ней Александр Блок. Зинаида Гиппиус поражала всех необыкновенной красотой и изощренным интеллектом. На весь Серебряный век прогремел треугольник Зинаида Гиппиус – Дмитрий Мережковский – Дмитрий Философов. Как пародировал Гиппиус Владимир Соловьев:
Я – молодая сатиресса,
Я – бес.
Я вся живу для интереса
Телес…
В конце XIX – начале XX века весьма популярны были поиски новых отношений между мужчинами и женщинами, разрушение прежних канонов, лесбийские игры и прочие сексуальные изыски. В этом преуспела жена Вячеслава Иванова Лидия Зиновьева-Аннибал, сама писательница и хозяйка литературного салона. Скандальную известность приобрела ее повесть "Тридцать три уродца" (1907), в которой воспевалась свобода любви и плоти.
Удивительное время – Серебряный век. Удивительны и неповторимы женщины Серебряного века.
Об одной из них – наш рассказ. Представим ее: Нина Петровская – писательница, переводчица. Близкая подруга Андрея Белого и вдохновительница творчества Валерия Брюсова, "покорительница" поэтов всех возрастов, истеричка, наркоманка, алкоголичка, сгусток всех крайностей и пороков пестрого и противоречивого Серебряного века. А еще – нежная, незащищенная женщина, которая страстно хотела любить, быть любимой и погибла от любви. Годы ее жизни: 1884 – 1928.
I
Вам незнакомо это имя? Немудрено. В советское время о ней практически никогда не вспоминали. При жизни Нины Петровской вышел лишь небольшой сборник ее рассказов. Готовился второй – "Разбитое зеркало", но помешала мировая война, потом революция. Как отмечал Андрей Белый: "Из Нины Петровской могло бы выработаться действительное дарование, если бы она не относилась так пассивно к собственным своим художественным переживаниям".
Но она была такая. Для нее главное были интимные чувства и переживания. А уже потом литература. И свою жизнь Нина Петровская превратила, по существу, в "театр жгучих импровизаций". Она хотела получить от жизни максимум удовольствий и наслаждений. Взять от нее все. Женщины такого типа нередко встречаются в России. И, как правило, все они терпят в своей жизни крах. Максимализм желаний не приносит ничего, кроме страдания.
Родилась Нина Петровская в скромной семье чиновника. После гимназии окончила зубоврачебные курсы, но медицина ее не привлекала, зато целиком захватили дали литературные. Она вышла замуж за поэта Сергея Соколова, владельца издательства "Гриф", и завела литературный салон. В начале XX века это было настоящее поветрие. Сборища интеллектуалов. Вино. Стихи. Споры. И, конечно, любовь. Но не простая, а с мистической подкладкой. С изысканными вывертами. Как хозяйка салона Нина Петровская вскружила голову не одному поэту, но все эти романы ее не удовлетворяли: масштаб дарования возлюбленных был мал, а Нине хотелось найти своего Данте, чтобы стать его Беатриче (это удалось лишь Лиле Брик, превратившей Владимира Маяковского в постоянно работающую фабрику по производству любовной лирики).
Но вот встреча с Андреем Белым, знаменитым поэтом Серебряного века. Мало того что он талантлив, но еще и чертовски красив: статен, златокудр и голубоглаз, с "вдохновенно-безумным лицом пророка". Нина Петровская была не столь хороша собой, сколь пикантна и чувственна. Щупленькая брюнетка с маленьким носиком.
В своих воспоминаниях о Белом Петровская отмечала: "Он пил из крохотной рюмочки шартрез с таким удивлением в синих (лучисто-огненных) глазах, точно хозяин предложил ему не просто ликер, а расплавленный закат…"
Это была необычная любовная история. С одной стороны – пылающая чувственностью и желавшая огненной близости Нина Петровская, а с другой стороны – мистически настроенный Андрей Белый, друг Александра Блока, весь погруженный в поиски "вечной женственности" и всеобщего братства. Белый видел в Петровской не женщину, а духовную единомышленницу. Он предлагал ей философские темы для общения, а она жаждала общения интимного, с жарко сплетенными телами. И здесь надо отметить, что Андрей Белый как мужчина был весьма холодного темперамента, вся его страсть сублимировалась в творчество. К тому же у поэта именно в это время был параллельный роман с женой Блока, Любовью Менделеевой, женщиной тоже чувственной и страстной. По существу же, Белый отбивался сразу от двух женщин. А Нина Петровская на какие только женские хитрости не шла, лишь бы затянуть Белого в свой сладкий греховный плен… На какой-то момент она "заполучила" Андрея Белого, но лишь на краткий: тот сумел выскользнуть из ее сетей.
"О, если бы он просто разлюбил, просто изменил! – писал в своих воспоминаниях Владислав Ходасевич, который пристально наблюдал за развитием отношений Петровской и Белого. – Но он не разлюбил, а "бежал от соблазна". Бежал от Нины, чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его слишком чистых риз… а к Нине ходили его друзья, шепелявые, колченогие мистики, – корить, обличать, оскорблять: "Сударыня, Вы нам чуть не осквернили пророка!.."" Отвергнутая женщина – что может быть опаснее? Чтобы отомстить Белому, Нина Петровская сближается с Валерием Брюсовым, еще одним знаменитым поэтом Серебряного века. Это не только месть, но и попытка через магические опыты, которыми занимался Брюсов, вернуть потерянную любовь. Но все напрасно. И тогда Нина весной 1905 года в Политехническом музее, где Андрей Белый читал лекцию, подошла в антракте к своему возлюбленному и направила на него браунинг. Она стреляла в упор, но, к счастью, пистолет дал осечку…
II
Как часто мы замышляем одно, а получаем совершенно другое! Нина Петровская хотела использовать Валерия Брюсова как орудие мести, а в итоге получила объект нового страстного увлечения. В Брюсове она нашла не только человека "бездонных духовных глубин", но и не менее пылкого, чем она, любовника. Самолюбие ее было удовлетворено: она стала вдохновительницей стихов знаменитого поэта. В одном из них Брюсов писал:
Ты, слаще смерти, ты, желанней яда,
Околдов amp;та мой свободный дух…
Мы на постели, как в провалах Ада,
И меч, как благо, призываем вслух!
Строки в духе Серебряного века: острые и пряные. Но не только стихи посвящал Брюсов Нине Петровской, ей он посвятил свой прогремевший роман "Огненный Ангел". В главной героине – колдунье Ренате нетрудно угадать Нину Петровскую. В роли графа Генриха, земного воплощения Ангела, легко узнать Андрея Белого, а в роли рыцаря Рупрехта – самого Брюсова. То есть роман явился отражением реальной жизненной коллизии… "Там, на этих исписанных мною страницах, – отмечал Брюсов, – Ты, та Ты, которую хочу сохранить себе и миру – навек!"
В свою очередь Нина Петровская писала Брюсову: "Я полюбила тебя с последней верой в последнее счастье. Второй раз я бросила мою душу в костер и вот, сгораю, гибну, чувствую, что второй раз не будет воскресения".
Пик любовных отношений между Ниной Петровской и Валерием Брюсовым пришелся на лето 1905 года, когда они вместе жили в Финляндии, на озере Сайма. Но, увы, после каждого пика всегда следует спуск с высоты. Нина Петровская полюбила безоглядно, глубоко, сильно, но Брюсов при всем своем желании был не в состоянии ответить ей тем же. В письме от 8 ноября 1908 года он пишет Петровской: "…Да, я могу любить глубоко, быть верным в лучшем смысле слова, но я не могу, не способен отдаться любви, бросаться в нее, как в водоворот, закрыть глаза, дать стремить себя потоку чувства. Я знаю, я верно знаю, что это – есть "то, что люди называют" счастьем. Но я уже не ищу счастия, не жду его. И мне его не надо. К иному иду я, не знаю, большему или меньшему, но к иному…"
Для Нины Петровской любовь – это любовь. Для Брюсова это лишь очередной "миг", прекрасный вдохновляющий материал для творчества. Сублимировав свою эротическую энергию в литературную, Брюсов стал заметно охладевать к Нине. Заводил новые любовные романы.
Владислав Ходасевич пишет: "Она несколько раз пыталась прибегнуть к испытанному средству всех женщин: она попробовала удержать Брюсова, возбуждая его ревность. В ней самой эти мимолетные романы (с "прохожими", как она выражалась) вызывали отвращение и отчаяние. "Прохожих" она презирала и оскорбляла. Однако все было напрасно. Брюсов охладевал…"
Что оставалось делать Петровской? Она в ярости ломала мебель, бросалась предметами, которые летали "подобно ядрам баллисты", как сказано в "Огненном Ангеле" при описании одной такой сцены.
Тщетно прибегала она к ворожбе, к картам, к вину. Наконец весной 1908 года попробовала морфий. Затем сделала морфинистом Брюсова, и это была ее "настоящая, хоть не осознанная месть", отмечает Ходасевич.
В ноябре 1911 года, вся больная и психически надломленная, Петровская покидает Москву, безвозвратно оставляет Россию.
III
Так случилось, что Брюсов умер раньше Нины Петровской (одна из причин его ухода – роковой морфий). "Я не видела Брюсова в гробу, – писала в мемуарах Петровская. – Но в моей памяти он жив и бессмертен".
Однако, помимо Брюсова и Белого, жизнь ее пересекалась с еще двумя представителями Серебряного века: Владиславом Ходасевичем и Сергеем Ауслен- дером. С последним у нее был роман в Италии, но, как написала она в одном из писем: "Мальчик просто скучен. У него душа бездарная, неподвижная, чувства без оттенков…" Ходасевич был иным человеком, Нина Петровская звала его "милым зеленым другом", он стал ее конфидентом: она поверяла ему все свои сердечные тайны. Приглашала не раз в поездки, чтобы "побыть у моря ночью", но Ходасевич постоянно отказывался.
В одном из писем Нина написала Ходасевичу: "Ах, зеленый, когда же придет счастье? А Вы мне скажете: ишь чего захотела"… Да, глупо. Никогда не придет".
Не пришло счастье в России, а уж на Западе, в эмиграции, тем более. Сначала Рим, потом Берлин. Везде было несладко. В ночь на 23 февраля 1928 года Нина Петровская покончила счеты с жизнью, отравившись газом. Ей шел 44-й год…
Вот и вся довольно печальная "лав стори" о Нине Петровской. Лучше всего о ней написал Валерий Брюсов: "Женщина светлая, безумная, которая возлюбила много и от любви погибла…"
Что поделаешь… Максималистка любви. Экстремистка чувств. Лично мне ее безумно жаль…
Мышеловка для Мигеля (Михаил Кольцов)
В июне 1998 года журналистский цех отметил 100- летний юбилей Михаила Кольцова. Корней Чуковский считал его первым журналистом своего времени. Я думаю, что он был лучшим журналистом не только 20-30-х годов, но и всего советского периода. Блистательное перо. Язвительный ум. Талантливейший организатор СМИ. Достаточно сказать, что Кольцов был одним из создателей журналов "Огонек", "Смехач", "Крокодил", "За рулем", "СССР на стройке", "Советское фото", "За рубежом". Он организовал и редактировал газету "Трудовая копейка". Он написал около 2000 газетно-журнальных материалов на актуальные темы внутренней и внешней политики. Свое журналистское кредо он сформулировал так: "Все надо посмотреть, почувствовать, оценить и не ошибиться. Надо быть честным ухом и глазом своих читателей, не злоупотреблять их доверием и не утруждать их чепухой под видом важного и не упускать мелочи, определяющей собой крупное".
Публикации Кольцова были остроумными, аргументированными и разящими. Они били всегда в десятку. Вот как в 1924 году Кольцов писал о рождении нового советского гривенника взамен скончавшегося совзнака:
"Сгоните с лиц улыбки, я пришел с некрологом.
Мрачные совработники, хмурые хозяйственники с беременными портфелями, веселые пролетарии и удрученные буржуи, коммунисты, беспартийные, честные и нечестные деревенские шкрабы (школьные работники. – Ю. Б.), спекулянты, рвачи, пенкосниматели, все добродетельные и злодейские персонажи великого российского детства, встаньте.
Преклоните головы.
Почтите память усопших.
Совзнак скончался. Гривенник родился…
…Гривенник – это приятная вещь. Это этап. Это завоевание…
Гривенник – это такая хорошая, крепкая синица в руках после небесных журавлей!.."
Оцените стиль Кольцова! А сейчас немного биографических данных. Михаил Кольцов (его настоящая фамилия Фридлянд) родился 31 мая (12 июня) 1898 года в Киеве в семье ремесленника. Учился в Петроградском психоневрологическом институте. С 1916 года начал заниматься публицистикой. В 1918-м вступил в партию. В 1920 году перебрался в Москву и стал постоянным сотрудником всемогущей тогда "Правды". Его фельетоны, очерки, корреспонденции шли почти в каждом номере. Чтобы почувствовать материал, он временно менял профессию и становился классным руководителем в школе, шофером такси или делопроизводителем в загсе. Журналист меняет профессию – это придумка Михаила Кольцова.
Вас интересуют живые свидетельства? Пожалуйста. Софья Виноградская пишет о Кольцове: "Всю жизнь, с самого детства, его терзала мучительная мигрень… Невысокий, ладный, красивый, слегка косолапил левой ногой… Маленький рост, большие очки, миндалевидные, чуть грустные, но в разговоре мальчишеские, смешливые глаза; тонкое матовое, выбритое до синевы египетское лицо и нежный белый лоб…"
Илья Эренбург познакомился с Кольцовым еще в Киеве и отмечает в своих воспоминаниях, что Кольцов постоянно сопровождал известную актрису Веру Юре- неву. Выглядел он "как подросток, с неизменно насмешливым выражением лица". В свои юные 20 лет Кольцов женился на Юреневой, которая была значительно старше его. Брак этот распался. И в 1923 году Кольцов женился на Лизе, о которой можно прочитать в дневнике Корнея Чуковского. Вот его запись от 28 ноября 1927 года:
"Был у Кольцовых. Добрая Лизавета Николаевна и ее кухарка Матрена Никифоровна приняли во мне большое участие. Накормили, уложили на диван. Не хотите ли принять ванну? Лиз. Никол, очень некрасивая, дочь англичанки, с выдающимися зубами, худая, крепко любит своего "Майкела" – Мишу Кольцова – и устроила ему "уютное гнездышко": крохотная квартирка на Б. Дмитровке полна изящных вещей. Он – в круглых очках, небольшого росту, ходит медленно, говорит степенно, много курит, но при всем этом производит впечатление ребенка, который притворяется взрослым. В лице у него много молодого, да и молод он очень: ему лет 29, не больше (28. – Ю. Б.). Между тем у него выходит 4 тома его сочинений, о нем в "Academia" выходит книга, он редактор "Огонька", "Смехача", один из главных сотрудников "Правды", человек, близкий к Чичерину, сейчас исколесил с подложным паспортом всю Европу, человек бывалый, много видавший, но до странности скромный…
Странно видеть Кольцова в халате – ходящим по кабинету и диктующим свои фельетоны. Кажется, что это в детском театре. И на полках, как нарочно, яркие игрушки. Пишет он удивительно легко: диктует при других и в это время разговаривает о посторонних вещах…"
Еще одна дневниковая запись Корнея Чуковского, спустя 4 года – 22 ноября 1931 года: