К его глубокому сожалению, степень ассимиляции ограничивали внешние обстоятельства. Марку приходилось время от времени возвращаться в колонию землян, хотя он и старался сводить эти посещения к минимуму. Он мог дышать ианским воздухом, пить ианскую воду, иметь любовницу-ианку, от красоты которой у него при каждом взгляде перехватывало горло, но это был мир, созданный не для его расы, и иногда приходилось покидать этот мир, чтобы купить необходимую еду или лекарство, и сталкиваться с недоуменным пожиманием плечами, презрительными взглядами, шепотом за спиной…
Обитателей колонии раздражала не только его связь с Шайели, он был в этом совершенно уверен. Они прекрасно относились к Элис Минг, у которой в этом смысле была схожая ситуация. Она, не в пример ему, всегда первая звонила в библиотеку, когда прибывала партия новых видеозаписей с Земли: они с любовником собирали у себя компанию "обезьянок" для просмотра. Любовника звали Рейвором, но ианец просил называть себя Гарри.
"Она демонстрирует статус, соответствующий своей расе, - с горечью подвел итог Марк. - А я сделался "туземцем". Предателем".
Хотя в чем же суть пребывания на планете с разумными обитателями, если не в том, чтобы жить рядом с ними и изо всех сил пытаться их понять? А это требует большего, чем близость с любовницей-туземкой. Такой опыт, Марк был уверен, уже приобрел каждый взрослый в колонии (за исключением, возможно, старого доктора Лема). А уж этот высокомерный тупица, управляющий Чевски! Ни одной не пропустит и при том похваляется, что ни слова не говорит по-иански!
Неужели для них не имеет значения, что Мандала Мутины уже возносилась, высокая и прекрасная, когда варвары на Земле еще не воздвигли египетские пирамиды?
Вероятно, нет. Но Марка, напротив, в его ианском доме приводило в восхищение странное чувство: дом был частью старины, тех времен, когда совершилось нечто чудесное, нечто окончательное, оставлявшее неизгладимое впечатление. Для Марка ианцы были… как бы сказать? Законченными. Он не раз пытался внушить Шайели и ее друзьям свой взгляд на относительные достоинства свершений землян и ианцев, он хотел, чтобы они поняли, почему случайный поиск, который человечество ведет в межзвездном пространстве, сам по себе не означает превосходства - он не сможет привести ни к какому окончательному результату. Как можно провидеть окончательную цель странствий человечества? Люди тянутся от солнца к солнцу, словно побег вьющегося растения, без надежды достичь конечной цели, которая могла бы увенчать весь замысел. Но на Иане - Марк не сомневался - все было по-иному. Он безоговорочно верил, что здесь был задуман, предпринят и завершен некий труд, решена колоссальная задача - можно было предположить, что именно она описана в одиннадцати книгах "Эпоса Мутины". И теперь, когда все усилия остались позади, ианцы мирно отдыхали.
Шайели перестала слушать такие разговоры. И ее друзья тоже. Вряд ли можно было сказать, что они восстали против национальных обычаев, ибо никто из старшего поколения их особенно не осуждал, разве что позволял себе саркастическое замечание, - но молодые отошли от исконного образа жизни. Они считали, что все земное чудесно, они предпочитали синтолон "волнистой паутинке", чужие видеозаписи - своим древним утонченным произведениям культуры. Марк знал, что вместо того, чтобы идти на прием к Гойделу (это казалось ему небывалой честью, ибо все считали Гойдела законодателем вкусов в Прелле), Шайели предпочла бы визит к Элис Минг. Там, потягивая с притворным удовольствием земные напитки, она проболтала бы целый вечер как на чужом языке, так и на своем.
"Да. Она смирилась со мной. Наши отношения пришли именно к этому".
На мгновение он погрузился в отчаяние. Затем вдруг осознал, что Шайели, словно раскаиваясь в своей недавней вспышке гнева, остановилась у двери дома и ждет его. Он ускорил шаг, и взял ее за руку, и заставил себя улыбнуться, распахивая перед ней дверь. Дом не был заперт. Воровство противоречило обычаям ианцев; это означало, что оно немыслимо в буквальном смысле слова.
Они вместе вошли в крытый портик; на дальнем конце овального пруда, среди листьев водяных лилий, бил фонтан. Этот обычный ианский дом, где поселился Марк, соединял в себе нечто римское и нечто японское; вместо внутренних стен - ширмы, которые в хорошую погоду можно было отодвинуть, и тогда мощеный внутренний дворик становился продолжением трех небольших комнат, скупо меблированных и изысканно украшенных. Фонтан был его собственной идеей, которую тут же скопировали многие друзья Шайели.
- Не хочешь выпить… на ночь? - спросила Шайели, начав фразу на своем языке и кончив на языке землян.
На секунду он пришел в ярость: сколько раз я должен говорить, что ненавижу эту обезьянью манеру мешать ианские слова и человеческие? Но сдержался и кивнул. Она ушла в комнату, а он двинулся к своему любимому каменному сиденью над прудом. По дороге достал из висевшего на поясе мешочка девятую книгу "Эпоса Мутины"; он недавно снова просмотрел свой перевод этой части и сегодня взял рукопись с собой к Гойделу на случай, если его собственные стихи…
"Нет, что за смысл обманывать себя. Не на случай, если мои стихи будут настолько хороши, что попросят почитать еще что-нибудь. Нет, на случай, если в последний момент мне не хватило бы смелости…"
Глядя на водяные лилии, отметив, что в теплом весеннем воздухе бутоны уже почти раскрылись, он стал бормотать строфу, с которой пришлось изрядно повозиться:
Твердо к воде подойдя и отвагой исполнясь,
Дерзко ступил он в угрюмый поток, рассекая неспешно
Влагу податливых струй…[Перевод Дм. Раевского.]
Досадливо махнул рукой. Не так. Не вышло. Просто не могло выйти. Стих хромает, словно хилая лошадь, которой приходится тащить тяжелую поклажу. Выражение "податливые струи" потеряло парадоксальность оригинала, поскольку там слово "струи" подразумевает ножи или резцы, твердые и острые, в то время как изначальная ассоциация в ианском языке предполагает, что орудие мягче обрабатываемого материала - наподобие воды, размывающей скалу. Слово "размывающий" соотносится с длительным геологическим процессом, но в ианском стихе ясно, что все происходит моментально.
- А, черт! - произнес он вслух. - Есть ли смысл продолжать? Есть ли смысл пытаться выделить определенную историческую основу в этих непостижимых эпических поэмах? Совершенно ясно, что за этими поныне существующими памятниками - менгирами, мандалами, ватами, - за фантастическими описаниями затонувших континентов и расколотых лун должна крыться объективная истина. Но сколько там ее, этой истины?
Общепринятая трактовка была рациональной; около десяти тысяч лет назад, как утверждалось, произошла катастрофа - возможно, ианская луна была стянута с орбиты при вторжении в звездную систему какого-то тела приблизительно тех же размеров; возможно, произошло столкновение. Система была близка к пределу устойчивости. Местную луну то ли разбило на куски, то ли она была притянута достаточно близко к планете, чтобы разлететься. Ее обломки образовали Кольцо.
Согласно рациональному объяснению, после такого фантастического бедствия вместе с луной пропала и уверенность ианцев в себе. Этот честолюбивый, сильный духом народ, обладавший значительными научными знаниями, пришел в упадок, почувствовал себя побежденным. Половина его планеты сделалась недоступной из-за метеоритного дождя, падающего с Кольца, большинство технических достижений было заброшено, ианцы радовались хотя бы тому, что уцелели.
Пытаясь утешиться в теперешнем полупримитивном существовании, оправдывая свой упадок, они придумали миф о прошедшем Золотом веке, который бесполезно пытаться возродить, поскольку величайшие и самые сильные личности, гении ианцев, наполовину поэты, наполовину ученые, которых земляне называли "созидателями" или "постановщиками", - все они погибли.
Но согласно мифу, Постановщики сами вызвали разрушение луны. В каком-то смысле это, возможно, было правдой. Какой-нибудь опасный эксперимент. Правда, непохоже, чтобы это было высвобождение взрывной энергии, поскольку ианская "наука" развивалась в другом направлении. Но, может быть, они умели воздействовать на внутримолекулярные связи и так разрушили спутник своей планеты.
Но определить, верно ли это, было невозможно. У землян существовал корпус знаний, именуемый "наукой", который начал развитие со стали и паровых машин и сумел породить Врата и межзвездные корабли. При этом на каждой стадии весь корпус знаний был единым и опирался на человеческий образ мышления. По мнению же ианцев, такая система знаний дает практические результаты вне связи с теоретическими постулатами и не благодаря им, а неким магическим путем! Землянин может доказывать, что его точка зрения верна, поскольку машины работают, когда их включают. А его оппонент-ианец - хотя ианцы не опускались до такого рода дебатов - мог бы процитировать Книгу седьмую "Эпоса Мутины" и указать на Кольцо как на свидетельство того, что в Книге тоже содержится истина.
"Чтобы узнать вкус пудинга…" - подумал Марк и услышал шаги. Шайели принесла питье. Он обернулся, протянул руку за чашей и увидел, что Шайели изумленно уставилась в небо. Он последовал ее примеру и увидел луну.
III
Из всех жителей Прелла, спавших, когда появилась луна, едва ли не первыми были разбужены Старейшина Кейдад и его теперешняя "хозяйка" - это общепринятый термин, обозначающий женщину-ианку, которая живет с мужчиной и ведет его хозяйство, но не родила ему ребенка. Впрочем, анализ семейных отношений ианцев - дело весьма сложное.
Их сын и дочь - соответственно, ее сын и его дочь - оказались среди семнадцати молодых людей, проводивших вечер с Элис Минг и Рейвором. Их крики и переполошили весь дом.
А семнадцати горластых юнцов, рассыпавшихся по городу, вполне достаточно, чтобы перебудить все его население. Началось что-то вроде цепной реакции. Те, кто уже увидел луну, поднимали тех, кто еще спал; шаровые фонари оживали, пробыв выключенными не более получаса, и скоро весь город расцвел, словно поле фантастических цветов - синих, красных, желтых, зеленых, белых. В колонии лихорадочно жужжал коммуникатор, была пущена в ход редко употреблявшаяся срочная связь - жители будили своих друзей или требовали объяснений от информата. Земляне и ианцы, одетые и голые, оставив сны, видеозаписи, музыку и любовь, выбегали из дверей и с изумлением таращились на луну. Вскоре даже маленькие дети очутились перед ликом странного небесного светила - родители схватили их и вынесли на улицу.
- Значит, твои усилия увенчались успехом, - сказала хозяйка Старейшины Кейдада уважительным тоном, каким обращаются к людям выдающимся и значительным.
Он решительно возразил:
- Нет. Наблюдай и думай. Это не луна.
Кейдад не мог скрыть злости и огорчения.
Действительно, в течение нескольких секунд после появления этой луны стало ясно - во всяком случае всем, кто интересовался подобными вещами, - что она не может быть гигантским и отдаленным небесным телом. Она двигалась слишком быстро, и орбита ее проходила внутри Кольца, но тем не менее это был огромный предмет. До сих пор никакого объекта таких размеров не было видно поблизости от Иана, разве что десять тысяч лет назад, прежде чем луна была…
На том большинство наблюдателей заканчивало свои размышления.
Доктор Лем ухватился за резные деревянные перила веранды, чтобы тверже держаться на ногах. Что-то коснулось его голени. Решив, что это Помпи, он проговорил:
- Ничего, старушка, все в порядке. - И попытался потрепать ее по голове.
Пальцы коснулись гладкого холодного металла, и Лем с досадой понял, что вмонтированные в дом медицинские датчики направили к нему поддерживающий аппарат. Помпи же спала, ровно дышала, и ее изящные усики поднимались и опускались в такт дыханию.
Доктор резко оттолкнул аппарат, сделал глубокий вдох и попробовал на старинный манер определить угловой диаметр объекта, плывущего по небу. Вытянул руку, поднял большой палец, подвел его к диску и понял, что новая луна примерно в два раза меньше. Другими словами, угловые размеры этого предмета около четверти градуса. Однако будучи гораздо ярче, чем Кольцо, под которым он перемещался, диск казался значительно крупнее. Несомненно, лукавая память впоследствии заставит людей утверждать, что луна занимала восьмую часть неба.
И эта возрожденная луна подавала знаки своего присутствия - так же, как Кольцо низвергало вниз метеоры.
Явления начались далеко на севере, где - как в любом подобном мире - солнце активизировало молекулы верхних слоев атмосферы. Благодаря постоянному распылению частиц Кольца, на Иане были яркие полярные сияния вне зависимости от времени года. Но сейчас мощные пласты полярной стратосферы вытянулись в длинные пологие сияющие огнем полосы, словно божественный перст поманил их к экватору. Огромные ниспадающие светящиеся занавеси встряхивали свои складки над рекой Смор, отливая синим и желтым, а временами становились темно-красными. Свободные радикалы, рассеянные в атмосфере, вызывали все новые реакции, так что, казалось, занавеси расходились, колыхались и становились огромной двойной перевернутой радугой с меняющимися цветами. На небесной сцене, для которой сейчас полярное сияние создавало нечто вроде изогнутой рампы, начался великолепный фейерверк. Переливались невероятные самоцветы, расходились пылающие кольца, вспыхивали молнии, столь яркие на фоне черно-серебряной ночи, что глазам было больно.
За этим зрелищем последовало другое, абстрактно-декоративное: ряд за рядом возникали изящные светящиеся кривые. Линии сменяли друг друга так, словно искусный мастер играл на органе, издававшем не слышимую, а зримую музыку, и решил испробовать гармонии заурядной темы, заданной ему великим композитором, прежде чем обратиться к партитуре и начать настоящее исполнение. Это зрелище длилось минут десять, за ним последовала новая серия - символы и знамения. Огромное огнедышащее чудовище двигалось, изрыгало языки пламени и в конце концов сожрало собственный хвост. Затем две фигуры в доспехах, с мечами и щитами, сошлись в схватке посреди неба, а закончив сражение, преобразились в цветок с синими лепестками и белым венчиком. Под конец почти все небо закрыло сверкающее желтое колесо, которое, бледнея, крутилось на невидимой оси и, казалось, по мере вращения втягивало в себя окружающую тьму.
Элис Минг побелела от испуга и так раскрыла свои миндалевидные глаза, что их косой разрез стал незаметен. Она стояла на балконе, позабыв о том, что обнажена по пояс, и земляне, пробегающие внизу, могут видеть ее увядшие груди - землянам они не покажутся экзотическим чудом, как ее Рейвору-Гарри. Она вцепилась в локоть своего любовника и простонала:
- Что… что это?
Рейвор все еще был в земной одежде - не успел снять после посещения семнадцати "обезьянок", гостивших у них весь вечер. Он проглотил комок в горле, пытаясь подобрать ответ, который не разочаровал бы ее. И ничего не придумал. Наконец проговорил с трудом:
- Я не знаю.
Это было сказано по-иански: испуг выбил из его памяти земные слова.
- Но ваши легенды! Ваши древние сказания, ваш фольклор! - Слова потоком вырвались из уст Элис; когда же она замолкала, у нее стучали зубы и дрожал подбородок. - Разве в них не говорится о временах, когда у вашей планеты была луна?
Рейвор-Гарри храбро ответил:
- Выдумки! Ты сама много раз так говорила.
Однако его самообладания хватило только на эту скептическую фразу. Затем он, сам того не желая, начал бормотать молитвы - просьбу ианцев о заступничестве, не адресованную ни одному богу (ианцы, если и поклонялись некогда сверхъестественным существам, то давно забыли их), но призывающую на помощь силы, лежащие вне познания, вне науки, вне веры.
Еще одним очевидцем зрелища стал Ветчо, почтенный ианец, у которого не было в Прелле ни должности, ни звания - поскольку само понятие власти чуждо умам ианцев, - но который держался так, что земляне считали его весьма влиятельной персоной. Первая реакция Ветчо была двойственной, однако последовала мгновенно - подвижность, по большей части обусловленная спецификой ианского организма. С одной стороны, он думал так же, как и любовница Старейшины Кейдада: что это благая весть, ниспосланная его народу. С другой стороны, он был удивлен и раздосадован, что такое важное событие произошло без его участия.
Затем до него дошла истина. Народ Иана должен либо осуждать это, либо проклинать. И притом более проклинать, чем осуждать. Он думал: "Эти дьяволы, эти изверги! Так от нас может ничего не остаться. Неужели они готовы уничтожить нас даже из-за тени нашей гордости?" Но решил, что до уничтожения пока не дошло, хотя это последнее издевательство прибавилось к длинному ряду непозволительных оскорблений: они поселились неподалеку от Вспышки Мутины, они понаставили автоматы вокруг Врат, чтобы помешать ианцам путешествовать к другим мирам, они пытаются проникнуть в тайны "Эпоса", они…
В этот момент к Ветчо подошла его хозяйка. Он обошелся с ней неучтиво - не по-иански грубо. И даже не намекнул, что луна вовсе не луна. Пусть догадывается сама.
Управляющий Чевски спал и во сне храпел. Он был пьян. Его жена Сидоуни лежала рядом без сна. Несколько раз пыталась повернуть мужа, чтобы он перестал храпеть. При последней попытке он ударил ее, не просыпаясь, и теперь Сидоуни раздумывала, не будет ли утром заметен синяк.
Это была не единственная неудача сегодня ночью. Когда они легли в постель, она пробовала склонить мужа к близости и получила резкий отказ. Вспомнив об этом, она села, привалилась к подушкам и уставилась на него с угрюмой ненавистью. Неужели этот подонок больше ничего не хочет? Завел любовницу? Какую-нибудь ианку? Неужели хоть кто-то из этих изящных, хрупких созданий пожелает взглянуть на него?
Секунду или две это воображаемое зрелище - ее тучный муж, совокупляющийся с молоденькой ианкой, - казалось необыкновенно смешным. Но вскоре она перестала веселиться, потому что слишком хорошо знала ответ. Единственный ответ - да, они-то захотят. У туземцев свои, совсем иные обычаи.
"Тогда, может быть, мне стоит вести себя так же?" - подумала Сидоуни. Хотя знала, что никому в колонии, ни одному мужчине не придет в голову затеять с ней интрижку. Не только потому, что ей шестьдесят пять и фигура уже не та, гораздо важнее, что она жена управляющего.
"Но для кого-нибудь из этих молодых ианцев, этих "обезьянок" я могла бы стать наградой. Нечто экзотическое, чудесное. А Элис утверждает, что ианцы…"
Что такое?! Вспышка, сияние, игра света и красок сквозь прозрачную крышу над головой! Сидоуни вскрикнула, задрала голову, моргая, не веря своим глазам. Муж по-прежнему храпел во всю мочь. Она дотянулась до кнопки, цветные прозрачные панели раздвинулись, и стало без всяких преград видно небо.