- Пожалуй, теперь можно. - Он снова подошел к библиотеке, нажал какую-то замаскированную кнопку, открыл ящичек на высоте своего плеча, стал перекладывать что-то. - Но только с одним условием, Виктор, я буду называть ее не тем именем, под которым она была широко известка в свое время, а так, как она числится у меня здесь, в моем каталоге: Могучая Ипсилон Феникса - сокращенно МИФ. Согласны?
- Разумеется, Аллан. Разве только, если я опубликую потом ваш рассказ, кое-кто не поверит, решит, что все это выдумка.
- Поверят! Дело тут не в названии. Впрочем, надо все по порядку…
Он стал выбирать из ящичка кассеты, какие-то карточки с перфорацией, потом, видимо, вспомнив, принялся разыскивать еще что-то, наконец, решив, как видно, что так будет лучше, вынул весь ящичек из ячейки и перенес его на стол вместе со всем содержимым, поставил бережно и прикрыл ладонью.
- Здесь хранится все, что связано с этим делом… Вернее, почти все. Десять лет я пе прикасался к этим материалам по причинам, которые вы поймете потом. - Он отнял ладонь от ящика. - С чего же начать?..
2
Ее открыли в начале века. Какой-то астроном Северной обсерватории обратил внимание на странное расположение вновь обнаруженных звезд в созвездии Феникса. Они располагались точно по окружности, а в центре была непонятная пустота. Никакими известными тогда радиотелескопами нельзя было обнаружить внутри ни малейшего признака твердого тела или излучения. Вращались звезды вокруг этого центра. Внимание учёных всего мира было привлечено к данной точке Вселенной. Можно без преувеличения сказать, что в какой-то момент все астрономические трубы, все приборы земли оказались направленными в одну точку. Раз звезды вращаются вокруг какого-то центра, значит там должно быть мощное тело, обладающее огромной массой. Но никто ничего прибавить не мог - в центре созвездия зияла пустота.
Страшно заинтересованные учёные предположили, что существующие приборы просто не улавливают волновых колебаний. И вот тогда-то появился на свет сверхмощный мазерный телескоп. В его создании участвовали физики всего мира. С огромным интересом ждали они того дня, когда раскинутые на просторах Сахары колоссальные излучатели будут направлены в сторону Феникса. Наступил этот день. И снова - ничего. Ни малейшего проблеска.
Тогда принялись за расчеты. Они показали, что в центре симметрично расположенных по кругу звезд должно находиться гигантское тело колоссальной плотности. Только такое тело, обладающее невероятной массой, может держать "на привязи" целую звездную систему. Эта сверхзвезда, а вернее, сверхпланета, так как она должна была быть твердой, получила название Могучая. Но открыта она была "на кончике пера", как некогда Леверье теоретически открыл Нептун.
Надо было найти какие-то физические признаки ее существования.
Началась целая астрономическая эпоха, проходившая под знаком Могучей. Состязаясь друг с другом в изобретательности, величайшие умы первой половины века, целые творческие коллективы, лаборатории, объединения строили удивительные приборы, разрабатывали проекты один другого великолепнее чтобы засечь наконец ее, поймать, так сказать, на ощупь. В погоне за Могучей были открыты гравитационные волны, новые частицы, были найдены принципиально новые способы локации…
По ходу были сделаны важнейшие открытия в области физики и техники. Появились даже новые ответвления в физике - такие как гравитационная статистика, галактическая магнитная теория. Если мы открыли магнитный резонанс - это благодаря Могучей…
Я не хочу сказать, что всего этого не было бы без охоты за Могучей. Конечно, со временем пришли бы ко всему, но погоня за ней подстегнула умы, она раззадорила всех, она не давала покоя…
А тут еще было высказано предположение, что огромной мощности силовое поле вокруг Могучей как бы захватывает радиосигналы, посылаемые с Земли, они движутся возле нее по замкнутому кругу, поэтому локация с Земли безуспешна, необходим штурм Могучей при помощи межзвездных зондов.
Эта идея дала новый толчок развитию космонавтики. К середине столетия был создан первый фотонный двигатель и ракета, разогнанная до скорости, близкой к скорости света, покинула солнечную систему, ушла в направлении Феникса, неся на борту мощнейший квазерный генератор для автоматической локации. Но когда по всем расчетам зонд был уже вблизи Могучей, сигналы прекратились. Последние сигналы показывали, что зонд попал в сферу мощного магнитного поля, и все попытки автоматов изменить траекторию его движения не дают результатов…
Было еще много попыток зондировать Могучую, были придуманы остроумнейшие системы, позволяющие использовать силу магнитного поля для торможения и перевода ракеты на круговую орбиту, но ничего не помогало - участь всех зондов была похожа. Они приближались к району Могучей, но как только делались попытки "прощупать" ее, сигналы тут же прекращались - внезапно и навсегда.
Было высказано много теорий, предположений - от самых простых до самых фантастических, вплоть до того, что Могучая обитаема, там высокая цивилизация, и чувствительные станции, едва уловив сигнал, тут же перехватывают волны, так как жители Могучей не хотят никаких контактов с иными мирами…
За пять десятилетий была создана обширная литература о Могучей, история ее штурма занимала уже несколько десятков томов, многие учёные, институты целиком посвятили себя этой проблеме. Несколько Академий наук учредили почётные премии за разрешение этой загадки.
Несколько раз поднимался вопрос о посылке экспедиции, но Всемирный Космический Центр всякий раз налагал вето, считая, что нет достаточных гарантий надежности.
Наконец, где-то лет тридцать тому назад, когда открыли способы гравитационной защиты, ВКЦ дал разрешение на экспедицию.
Подготовлена она была очень тщательно, возглавил ее один из самых крупных учёных и астронавтов того времени, в составе экипажа были специалисты многих направлений. В подготовке участвовали ведущие научные центры мира, координировал подготовку ВКЦ.
Они стартовали в начале 2170 года и через двадцать девять месяцев по земному исчислению, идя с субсветовой скоростью, приблизились к району темного пятна. Учитывая опыт прошлого, они шли с таким расчетом, чтобы лечь на дальнюю орбиту Могучей, и оттуда, с расстояния примерно в три четверти пути, они подтвердили, что все идет нормально. Сигнал, разумеется, был получен с большим опозданием, к моменту его прихода они должны были находиться уже на расчётной орбите, на Земле ждали дальнейших сообщений, но сигналов больше не поступало. Это предвидели заранее и не волновались - считалось, что пока "Дальний" будет находиться на орбите Могучей, связи может не быть, когда же он ляжет на обратный путь, связь возобновится и мы наконец узнаем что-нибудь. Но прошло еще пять месяцев, затем десять - связи не было. Теперь уже волновались, но еще надеялись. Когда же прошло еще десять месяцев и с "Дальнего" не поступило ничего, надеяться перестали. Правда, еще через некоторое время был принят какой-то странный, очень слабый сигнал, но шёл он совсем с другой стороны, откуда-то из туманности Андромеды. О нем поговорили и перестали.
Хотели посылать поисковую экспедицию к Фениксу, но ВКЦ запретил. Было объявлено, что до тех пор, пока не прояснится природа Могучей, больше людей туда не пошлют - хватит жертв.
Зона Могучей была объявлена запретной. Всем космическим кораблям предписано не приближаться к темному пятну ближе чем на пять световых месяцев - то расстояние, с которого "Дальний" послал последнее сообщение. На звездных картах это место помечено красным.
3
Аллан подошел к звездной карте, занимавшей полстены в библиотеке, и показал мне ярко-красную точку с рвущимися от нее во все стороны зловещими острыми клиньями. Таких точек на всей карте было три или четыре, но эта была самая большая.
- Что ж, так и осталась она загадкой? - спросил я с откровенной разочарованностью, больше чтобы раззадорить его.
- Погодите, это была, так сказать, предыстория. Я рассказал вам все это, чтобы вы могли представить себе, как обстояло дело к моменту, когда я вступал в космонавтику.
Красное пятно на карте предписывало строжайший запрет. Выполнение его - обязательное условие для каждого, кто допускался к выходу в Космос. Оно записано в Кодексе космонавта, содержится в клятве, которую дает каждый, вступающий в звание космонавта. Нарушение Запрета влечет за собой лишение Диплома и звания - это известно любому выпускнику Академии Космонавтики. И, насколько мне известно, попыток нарушить запрет за последний лет двадцать не было. Правда, за это время перед ВКЦ несколько раз поднимался вопрос о снятии запрета, но предложения эти всякий раз отклонялись. Мотивировка была та же: пока природа Могучей не разгадана, риск нельзя считать оправданным.
- Если не ошибаюсь, Аллан, вы ведь тоже член Высшего Совета ВКЦ?
- Я был избран пять лет тому назад, но в качестве кандидата, то есть без права решающего голоса. Но послушайте все до конца…
Десять лет назад я возглавил экспедицию в район Гаммы Феникса. Там, на небольшой планете, естественном спутнике Гаммы Феникса, сходном по условиям с Землей, работала наша станция. Мы должны были доставить новое оборудование, сменить людей, забрать оттуда научные материалы.
Мы прибыли в заданный район без особых происшествий, легли на орбиту вокруг Эры (так называется планета, спутник Гаммы), подготовились к приему МТР - малой транспортной ракеты. Она должна была доставить с Эры людей и материалы, увезти обратно новый состав экспедиции. Подготовили кают-компанию для торжественной встречи.
Вы ведь знаете, какой это волнующий момент, когда принимаешь на борту людей из дальней экспедиции, пробивших вдали от Земли несколько лет. По традиции происходит торжественная встреча нового состава экспедиции со старым, и всегда в такой встрече за внешней веселостью присутствует элемент скрытой грусти. Люди, возвращающиеся на землю после длительного отсутствия, испытывают несколько растерянное, я бы даже сказал, подавленное состояние, близкое к прострации. Психологи называют его обратной ностальгией, объясняя это тем, что когда человек очень долго о чём-то мечтает и вдруг мечта осуществляется, возникает на какое-то время чувство пустоты - человеку не хватает мечты. И тогда из потребности заполнить пустоту появляется тоска по тому, что он оставляет. Как правило, все это быстро проходит, но иногда остается и надолго, порождая странные, с точки зрения окружающих, поступки.
Люди, которым предстоит работать на дальней станции, психологически настроены на это, они жаждут дела и, как правило, внешне возбуждены, шумно острят, смеются, но за всем этим скрывается грусть от сознания, что вот сейчас, через несколько часов, они покинут корабль - последнюю частицу Земли, пусть оторванную от нее, унесшую их за миллиарды километров, но все-таки ее частицу. Они выйдут из корабля, спустятся на станцию. Там все будет напоминать Землю, все будет оборудовано по земному образцу, но все уже будет иное.
Я много раз присутствовал на таких торжественных встречах-проводах, и всегда было одно и то же. Так было и на этот раз.
В кают-компании было шумно, весело, произносились с обеих сторон остроумные тосты. Внешне прибывшие с Эры мало чем отличались от наших: такие же парадные куртки с эмблемой ГУКСа - Главного Управления Космических Станций, так же тщательно выбриты, подстрижены, подчеркнуто бодры, но если присмотреться, то легко можно было увидеть разницу. Наши - все Бремя держались вместе, это был коллектив, которому предстояло делать совместную работу. Они же - эту работу выполнили, их теперь одолевали воспоминания, они легко погружались в себя, как только прерывался разговор.
Особенно выделялся одни из них - с нашивками пилота-космонавта первого класса, плотный, мрачноватого вида человек лет тридцати пяти, заросший неряшливой бородой, скрывавшей почти все его лицо. Он сидел все время молча, как-то криво облокотившись о стол, так же молча наливал себе наш розовый напиток, причем делал он это в основном между тостами - возле него стояло уже несколько пустых бутылок. Ну, напиток наш вы знаете - он безвреден в умеренных количествах, поднимает настроение, и поэтому разрешен на борту по особым случаям. Правда, в больших количествах и он способен вывести человека из равновесия, но, поглядывая на этого флегматичного парня, я мало беспокоился: пусть отведет душу, думал я, в конце концов он свое дело сделал, посидит немного и спать завалится. И все-таки чем-то привлекал он мое внимание, глазами, что ли. Нет-нет, да вдруг сверкнет из-под зависших бровей, словно вспышка лазера, проткнет тебя насквозь и опять погрузится в свою лениво-неряшливую неподвижность.
Я спросил о нем, мне сказали, что он вообще такой, особенно последнее время, видно, затосковал по Земле. Но специалист прекрасный, дело свое знает великолепно, незаменим в критических ситуациях - выдержка колоссальная. Звали его Юлий Бандровский. Фамилия показалась мне знакомой, но я не мог вспомнить, откуда.
Потом мы разместили вновь прибывших по каютам, погрузили отряд в транспортную ракету, дождались, пока они причалили к станции на Эре, увидели их еще раз на телеэкране, попрощались и, облетев Эру, легли на обратный курс.
Должен сказать, что наш путь на Землю пролегал не по прямой. Между землей и Эрой, прямо в створе, находилось то самое темное пятно с его коварной Могучей. Поэтому, в соответствии с инструкцией, мы описывали дугу, чтобы обойти это место стороной. Это удлиняло путь, и без того немалый, но иного выхода не было. Мы разгоняли корабль до субсветовой скорости и при том нам предстояли долгие месяцы полета.
По положению, в длительных полетах весь состав сменяемых экспедиций поступает в распоряжение командира корабля и используется в полете по его усмотрению - как для проведения научных исследований, так и для поддержания в действии всех систем корабля.
Поэтому, когда на третьи земные сутки в рубке управления появился Бандровский и попросил использовать его в качестве вахтенного инженер-пилота, я ничуть не удивился, только вид его меня опять неприятно поразил. Всклокоченная, неряшливая борода, лихорадочно блестевшие глаза, предельно мятая куртка, из под которой виднелась далеко не первой свежести рубашка… Впечатление было такое, что он все трое суток валялся на своей койке, не раздеваясь, не умываясь и, кажется, не сомкнув глаз.
"Что-то неладно с этим парнем, - подумал я тогда, - но, может, работа пойдет ему на пользу…" И дал распоряжение дежурному инженеру постепенно вводить Юлия в курс дела.
В течение нескольких дней я наблюдал за ним. Я видел, с каким жадным интересом он осваивал новые для него приборы, знакомился с системой управления. За время его пребывания на Эре кое-что прибавилось в оснащении кораблей. И в том, с какой быстротой схватывал он все новое, как ловко и умело оперировал приборами и расчётными механизмами, виден был специалист высокого класса. Я убедился, что характеристика соответствовала истине. Он даже менее мрачным становился, когда общался с приборами. В такие минуты я даже нежность замечал в его взгляде, в движениях его пальцев. Однако с людьми он по-прежнему был неприветлив, цедил сквозь зубы, как будто мы все обиду ему нанесли какую-то.
И все же, по мере того как он входил в курс дела, что-то в нем менялось к лучшему. В тот день, когда он впервые заступил на самостоятельную вахту, он появился в чистой сорочке, причёсанный, и кажется, даже бороду свою привел в порядок.
Я поздравил его, пожелал счастливого дежурства. Он пробурчал что-то невразумительное и сел за пульт. В своей каюте я несколько раз включал контрольный экран - Бандровский внимательно следил за приборами, расхаживал вдоль щита, любовно притрагивался к рукояткам.
Утром я проверил журнал - все записи были сделаны в строгом порядке: чётко, толково, лаконично.
Я успокоился.
Так прошло примерно около месяца.
На корабле жизнь текла, как обычно, каждый занимался своим делом, работа велась по намеченной программе. Я тогда, помнится, увлекся межгалактической магнитной теорией и тоже с головой ушёл в свое дело.
Можно сказать, что все шло нормально, если бы не одно обстоятельство: все время ухудшалась связь и вскоре совсем пропала. С Эрой мы ее уже потеряли, а с Землей она никак не налаживалась. В принципе такие вещи в Космосе не редкость - иногда проходишь зоны сильных магнитных влияний и связь на время исчезает. Однако на всем протяжении от Земли до Эры связь сохранялась. Сейчас мы шли тем же путем, но связь почему-то исчезла. Приборы показывали соседство очень мощного магнитного поля. Его тоже не было раньше.
Как-то во время дежурства Бандровского я вошел в рубку. Он сидел у пульта, перед ним лежал книгофильм, но смотрел он не его, он оглядывал главный щит, приборы, и во всем его облике, в осанке, во взгляде светилось такое торжество, - что я удивился.
"Вот, - думаю, - расшевелило даже эту сонную тушу!"
- Что, Юлий, нравится корабль?
Он посмотрел на меня, и мне показалось, что во взгляде его мелькнула насмешка. Впрочем, он тут же погасил этот огонек в своих глазах.
- Первоклассный корабль! - проговорил он как-то зло. - Наверное, лучшее, что мог выдать ВКЦ?
- Пока - лучшее… Вот только связь барахлит. Непонятно, откуда взялось это мощное магнитное поле.