- Нет, конечно. Ни речи, ни бесед, ни развлечений, ни отдыха, ни искусства. Работяги - и только. Дешифратор в моем скафандре доносит им мои мысли, а кричу я для себя, не привык командовать без слов. - Он невесело ухмыльнулся и снова стал распоряжаться. Карены с таким рвением выполняли его приказы, что нашим землекопам можно бы поучиться.
На "Икаре" я пошел в механическую лабораторию. Гюнтер и Алексей возились с приборчиком, измеряющим силу взгляда: то один, то другой таращились на туманный экранчик - приемник взгляда, - а перо на самописце рисовало всплески выдавленного из себя "зрительного импульса".
Удивительное умение восьмируких астронавтов превращать глаза в орудие управления так захватило обоих астроинженеров, что они решили поэкспериментировать со Своим зрением.
- Сколько же киловатт в вашем взгляде? - поинтересовался я.
- Если бы киловатты! - Гюнтер вздохнул. - Но около микроватта в зрительном импульсе в одну сотую секунды уже получалось. - Он ужасно вызверился на экранчик: поймав такой свирепый взгляд, любой человек в испуге отскочил бы подальше - перо лениво начертило небольшую стрелку вверх.
- Я подключал к Гюнтеру попеременно аккумуляторы
и лейденские банки, - порадовал меня Алексей. - Сила взгляда увеличивается ощутимо. Хочешь посмотреть? Подготовка займет минут десять. - И десять минут не буду тратить. Вот что, друзья. Взглядомеры - ваше вольное занятие, запрещать не смею. Но сейчас у нас иные задания.
Так как Нага не предложил плана исследований, а самому мне ничего в голову не приходило, я разрешил вольный поиск: практически простое шатание по планете. "Худший вариант из возможных", деловито характеризовала его Елена, но, впрочем, вариантов получше сама не нашла. Впоследствии много говорили и о моей выдающейся интуиции, и о том, что из множества разных путей я сразу увидел единственно правильный. Все это преувеличения, поверьте. Не было сверхъестественного озарения, а если получилось удачно, то это игра обстоятельств.
Вот так мы и стали слоняться по планете - скорей туристами, чем поисковиками. День в прогулках, второй, третий, а дни на Карене-2 ровно в два раза длинней земных. Любуемся скучным пейзажем, присматриваемся к каренам, осторожно заговариваем, то есть задаем через шифраторы мысленно простейшие вопросы, получаем такие же мысленные простейшие ответы. Вечером проверяем записи - естественно, ничего интересного. Гюнтер хмурится: у него интереснейшая работа в лаборатории, а я не даю кончить. Елена выразительно пожимает плечами, Хаяси молчит, а Иван от зевоты едва не выворачивает скулы. Остальные из вежливости соглашаются, что надо еще пофланировать по песку. Как-то вечером Иван взмолился - дайте выходной, он устал, он заболел, он хочет поваляться в постели, и вообще у него скоро зловеще подскочит температура от общения с каренами. В зловещую температуру я не поверил, выходного не дал, Иван утром вместе со всеми уныло поплелся по холмам. Этот день оказался решающим.
В середине каренского дня мы на часок возвращались на "Икар", ошвартовавшийся возле Станции Космопомощи, отдыхали, делились впечатлениями. В тот день все появились в салоне в полдень, один Иван отсутствовал, это никого не обеспокоило: он был из породы зевак - смерть любил бесцельные блуждания и, вероятно, сейчас, сбежав от каренов, повалился где-нибудь на грунт и озирает серые холмы и светло-вишневое небо, предаваясь столь же бесформенным, как и местный пейзаж, мечтаньицам. Спокойствие наше рассеял появившийся на экране перепуганный Нага:
- На Карене волнение! Они пошли на Ивана! Михайловский, он обычно дежурит, когда я покидаю
корабль, мгновенно дал выход на Ивана. На экране вспыхнул холм, на вершине его валялся Иван с блаженно устремленным вверх лицом, с закрытыми глазами - он кейфовал, не подозревая, что совершается. У подножья бурлила рыжая масса - карены чаще рыжего, иногда черного цвета. Их становилось все больше, они извивались, крутились, вскакивали один на другого, в общем, неистовствовали. Нага, теряя самообладание, умолял:
- Арн, они через две-три минуты ринутся наверх, у меня нет возможности отогнать их, кроме физического истребления, а на это я никогда не пойду! Спасайте его, спасайте сами, пока не поздно!
Ему легко было кричать: "Спасайте сами!", а что мы могли сделать на отдалении, кроме как воспользоваться охранными полями, а их фокусирование на холме неизбежно искалечит кишащих там каренов. Я бросился наружу. Фома, на редкость хладнокровная голова, в трудные минуты отчаянно быстр. Я лишь высунул ногу, авиетка уже покачивалась у люка. Все остальное заняло не больше минуты. Рухнув на вершину, я пнул Ивана ногой, он вскочил, вытаращил ошалелые глаза, хотел дать сдачи - мне бы не поздоровилось, он сильней меня, - но тут до него дошел "кошмар ситуации", как он потом написал в рапорте: именно в эту минуту карены начали нападение.
Они ползли по склонам сплошной массой, дешифратор доносил нам яростный вопль: "Убить опасника! Убить опасника!" Иван вскочил в авиетку, отпихнув троих, вцепившихся в него, с силой рванул меня к себе. Но я видел, что на меня никто не покушается, а расправиться жаждут только с ним, крикнул, чтобы он поскорей улепетывал, а я как-нибудь обойдусь. Он не решился меня оставить. В это время от "Икара" пошла вторая авиетка с Петром. Иван захлопнул дверь в момент, когда его уже пытались оттуда извлечь разъяренные карены, я одного оттащил, еще двоих он сам оттолкнул. Петр выскочил мне на помощь, но на меня по-прежнему никто не нападал, Петра тоже не трогали. Карены, взлетая, пустились догонять Ивана. Они пикировали на авиетку сверху, бросались навстречу, он летел в толчее рыжих тел - и так неторопливо, что я встревожился, в порядке ли двигатель. Он по передатчику успокоил - с двигателем - порядок, но помешавшиеся бестии так остервенело сталкиваются с авиеткой, что многие получают повреждения, а увеличь он скорость, вниз посыпятся не травмированные, а трупы. Преследователей все прибывало, Иван все сбрасывал скорость, чтоб никого не поранить, мы с Петром плелись позади зрителями, а не участниками - нас продолжали игнорировать. И мы еще не добрались до "Икара", как вокруг звездолета кишело месиво копошащихся, возбужденно летающих туземцев. Опасаясь, чтобы кто-нибудь не проник на корабль, трое - Гюнтер, Мишель и Алексей отталкивали от люка самых настырных проныр. Иван влетел внутрь, за ним мы с Петром. Люк задраили.
- Говори теперь, Иван, какого шута ты привел в неистовство все местное общество? - приказал я.
Одного взгляда на его растерянное лицо было достаточно, чтобы поверить в ответ:
- Арн, честное слово, я ничего не делал, просто отдыхал!
- Итак, имеем новый факт: ничего не делать, иначе, просто отдыхать на Карене - по местным законам преступление, - язвительно прокомментировал Хаяси.
А Елена деловито поинтересовалась:
- В чем, конкретно, выразилось Иваново ничегонеделание?
- По корабельным законам ничегонеделание, равно как и непредусмотренный отдых во время поиска, - проступок. Выношу тебе за это выговор, - постановил я.
На корабль прибыл Нага. Он поздравил с избавлением от смертельной опасности члена экипажа и попросил поскорей разобраться в происшествии. Волнение не утихает. Все работы прекращены, карены летят и бегут к "Икару", требуя наказания нового "государственного опасника!" Объяснений нет, кроме яростного обвинения: "Опасник!"
- Голова кружится! - устало сказал Нага. - Так надеялся, что распутаете загадки, а взамен - чуть не восстание… Возьмите дневник событий, зарегистрированных на Станции. Точность - до одной минуты.
На обзорном экране было видно, что руководитель Станции Космопомощи отнюдь не сгущает тревогу: толпа у "Икара" все прибывала, все исступленней становились прыжки, полеты и беготня.
- Нага, передайте по своим каналам населению, что преступление срочно расследуется, а когда расследование закончится, преступника, или, по-местному, опасника, накажут по всей строгости наших межзвездных законов. К вечеру приговор огласим.
Не знаю, поверил ли Нага, но вскоре возбуждение у звездолета порядком утихло. Впрочем, толпа не поредела и работы не возобновились. Карены, осадив "Икар" лагерем, ожидали возвещенного приговора. Не было сомнений, что буйство возобновится, если его сочтут слишком мягким.
- Итак, начинаем расследование и выносим приговор, - сказал я. Иван попытался снова было доказывать, что ничего предосудительного не делал, но я оборвал его: - Дело не в том, что ты сам считаешь предосудительным, а что нет. Нас интересует, какое злодеяние обнаружило местное население в твоем невинном ничегонеделании.
Гюнтер подал на экран запись действий и мыслей Ивана. Утро шло как утро, Иван ходил по стройплощадке, задавал каренам деловые вопросы, получал деловые ответы - оплошностей не было, открытий не совершилось. К полудню он взобрался на вершину холма и предался лицезрению окрестностей. Именно в это время автомат на Станции зафиксировал первые признаки беспокойства у каренов. Пейзаж был тускл и безрадостен, Иван стал мысленно его оживлять, фантазия постепенно разыгрывалась, он глядел на песчаную равнину с ее серыми холмами, воображение преобразило ее, она стала почти красивой: желтая звезда превратилась в белую, небо из светло-красноватого - в голубое, на холмах появились зелень, яркие цветы, высокие деревья, аммиачный ручеек обернулся горной речкой, мы увидели блеск стремящейся вниз воды… По небу проплывали белые облака - сроду их не бывало на Карене. И, погруженный в свои видения, Иван забыл и о каренах, и об "Икаре", и лишь мой удар ногой мигом стер в его мозгу фантастические картины. Следующие записи мыслей - да и действия - полностью отвечали реальности.
- Я замечтался, ребята, - смущенно оправдывался Иван. - Так, знаете, хотелось отвлечься.
- Надо было отключить предварительно дешифратор - сказала Анна. - В этом вся твоя вина, ты напрасно посвятил туземцев в свои мечтания. Елена не преминула построить логическую цепочку:
- Возмущение каренов вызвали мысли Ивана, в действиях не было криминала. Но в мыслях были только мечтательные картинки. Стало быть, они и есть причина волнений. Иначе говоря, на Карене мечтать опасно. Отныне надо остерегаться делать туземцев созрителями своих фантазий.
Все это было убедительно уже потому, что других объяснений не возникало. Я попросил Хаяси высказаться. Если есть возможность найти изъян в построениях Елены, Мишель такой возможности не пропустит. Но он согласился с ней. Суть происшествия в том, что мышление каренов совершается одинаково и одновременно во всех головах. На Карене нет интеллектуального индивида, есть один мыслительный процесс в миллионах копий. Это не может не обеднять постижение мира. У людей общественное сознание существует наряду с индивидуальным и обслуживает общие потребности, отнюдь не вторгаясь в частные. На Карене частное и общее - тождество. Но при бездне индивидуумов мыслить в каждом за каждого возможно лишь сосредотачиваясь на общем для всех. Выход за эту межу - непосилен. Самосохранение принуждает отвергать любые интеллектуальные излишества. Мышление каренов предельно утилитарно. У них и понятия нет об искусстве, например. Поэтические картины Ивана для них были опаснейшей интеллектуальной роскошью. Мышление человека, наоборот, непрерывно ищет выхода за межу грубой утилитарности, оно жаждет интеллектуального богатства, даже неандерталец предавался мечтам, фантазировал, творил примитивные картины, мастерил безделушки. Фантазия, поэтичность, преодоление узко утилитарного - не здесь ли мощь человеческого мышления? Но для современных каренов такие умственные полеты - гибель.
- Отлично, Мишель! - сказал я. - Подразумеваю твою блестящую речь, а не интеллект каренов. Мне особо нравится, что ты сказал: современные карены. Завтра, стало быть, могут измениться. Итак, преступление Ивана ясно. Наказание, надеюсь, удовлетворит интеллектуальную суровость каренов.
Я пригласил на "Икар" Нагу. Он явился со всей поспешностью: раздраженных долгим ожиданием туземцев снова стало охватывать возбуждение. Я изложил наши выводы.
- Вероятно, и тех двух бедняг, Баркая и Науманна, погубило какое-нибудь интеллектуальное излишество. Возможно, они читали стихи или рисовали картины, или тоже мечтали. Вот что мы вам посоветуем, друг Нага. Снабдите каждый дешифратор фильтром, отсекающим все неделовое, всякие там фантазии, поэзию и прочее. Карены пока эти роскошества не приемлют. Ну, а следующие поколения… Их хорошо бы капля по капле выводить за границы утилитарности - может, когда-нибудь станет потребностью то, что сегодня объявляется преступным излишеством.
- А что я скажу о друге Комнине? - с тревогой осведомился Нага. - Они ведь ждут сурового приговора.
- Приговор наисуровейший! Иван Комнин, астромедик и поэт, навеки изгоняется с Карены. Мы, остальные члены экипажа "Икара", проконвоируем его до Латоны, не выпуская наружу из корабля.
5
Снова пошли блуждания в неизведанных районах космоса, снова мы вторгались в неизведанные звездные системы, наносили светила на стереокарты Галактики, изучали планеты, если находили их. И хоть планет встречалось гораздо больше, чем нам доказывали на лекциях по астронавигации, только одна из тысячи звезд могла похвалиться планетной свитой и только на одной из тысячи планет мы находили какую-либо форму жизни. "Удивительно безжизненный мир наша Галактика, в ней засилье мертвого вещества!" - уныло выразился Петр, когда писал с Еленой очередной доклад об очередном осмотре очередной планетной системы. После редактирования, проделанного опытной в таких делах Еленой, сентенция эта зазвучала несколько по-иному: "В обследованном по плану космического поиска звездном районе НВ-Х377 материя обнаружена лишь в грубо физической организации, нигде не развившейся до биологических или иных жизнеподобных структур".
За три последующих года мы дважды пополняли на Латоне запасы активного вещества и пользовались кратковременным отдыхом. Марек опять предлагал нам отпуск на Землю, мы дружно восставали. Отпуск у поисковика годовой или двухгодичный, пришлось бы отдать "Икар" в чужие руки - даже мысль об этом была неприятна. Заправившись на Латоне, мы снова уходили в поиск.
Не могу сказать, чтобы эти три года были безрезультатны. Нет, кое-что обнаружили, даже важное: парочку "черных дыр" - рухнувших в бездну вакуума бывших звезд - в опасной близости от проектируемой новой галактической трассы, одинокую внезвездную планетку в две земных Луны из чистого железа; еще такой же одинокий шатун, но углеродный, прошпигованный алмазами, как добрая колбаса салом; да, тот самый "дворец алмазов", оба те шатуна, оборудовав на них плазменные двигатели, сейчас потихоньку, в три четверти световой скорости, придвигают к Латоне, лет через пятьдесят начнут их разработку. Было еще одно открытие, скорей, по-моему, забавное, чем важное, - встреча на одной планетке с протеями, так их назвал Иван. Он говорил, что эти животные, меняющие свой характер от окраски туловища, напоминают ему древнего исторического деятеля Протея, ловко манипулировавшего своим внешним обликом. Интерес, вызванный на Земле нашим открытием, нас, честно говоря, удивил, сами мы не слишком ценили возню с этими не шибко умными причудами природы. И если мы с охотой фиксировали на стереопленках, как смирный желтый протей мигом превращается в грозного хищника-каннибала, когда побрызгают его черным раствором, а покрашенный в зеленое трусливо убегает от каждого собрата, даже от нас, хотя и видит, что нападение с нашей стороны ему не грозит, то делали это лишь потому, что очень уж смешны такие превращения зверьков. Впрочем, не компетентен, возможно, правы знатоки протеизма, увидевшие в этой игре природы не только биологическую, но и философскую глубину.
На восьмой год полета "Икара" в дальних звездных районах мы обнаружили в планетной системе Кремоны следы еще одной высокоразвитой цивилизации. Вы знаете не хуже меня, как редок разум во Вселенной. Любая встреча с существами высокого интеллекта - событие и открытие. Это к тому же было неожиданным: локирование планет Кремоны со звездолета "Медея", пролетавшего в прошлом неподалеку, показало их безжизненность. Мы и не подумали бы свернуть на нее, если бы Фому не встревожил странный астероид, выскочивший на экран.
- В нем что-то искусственное, Арн, - сказал Фома.
Я интереса в астероиде не нашел. Надо было оконтурить район опасности вокруг зловещей дыры Н-128, а звезд, вроде Кремоны, в Галактике больше ста миллиардов. Мои аргументы не подействовали на упрямого Михайловского. Фома стоит на своем, пока не стукнется лбом в ошибку. И хоть ошибается он ровно в девяти случаях из десяти, зато в десятом непостижимо постигает истину в дикой путанице противоречий. Случай с Кремоной оказался именно таким.
- Нет, что-то тут не ладно, Арн, - твердил он. - Разреши подвернуть поближе.
Я мог бы запретить изменение курса - и мы потеряли бы одно из интереснейших открытий и избежали бы гибели трети экипажа. Но мне не захотелось спорить с Фомой. Он не такой обидчивый, как Гюнтер, не так импульсивен, как Иван, но глубоко огорчается, встречая отпор, а не уговор. И хотя я часто объяснял ему, что уговоры в общении с ним не эффективны и отпор - единственная мера убеждения, он не меняется. Я сдался.
- Черт с тобой, Фома! - сказал я великодушно. - Трать на выходы в эйнштейново пространство тонны активного вещества, еще тонны потрать на уход из него, а выговоры от Марека поделим пополам. И честно предупреждаю - ту половину, которая больше, спихну на тебя.
Не прошло и часа, как я заговорил иначе. Это было, конечно, сооружение, а не астероид. Представьте себе длиннущую сигару с черными парусами перпендикулярно к оси - и все существенное в облике будет схвачено. На позывные сигара не отзывалась, ничто не показывало, что она хочет приблизиться или скрыться. Фома притянул ее захватывающим полем, заставил три раза повернуться. Носовая часть сохранилась хорошо, на корме зияло отверстие. Иван доказывал, что эдакие космические рыдваны были и у человечества лет триста назад, может быть, мы встретились с одним из них, затерявшемся в космосе. Фома помнил облик всех первых звездолетов, как вернувшихся на Землю, так и погибших в просторах Галактики: они были гораздо совершенней.
Елена объявила очередной неопровержимый логический вывод:
- Если это не древнее человеческое творение, то мы повстречались с новой разумной цивилизацией машинного типа. Это будет наше второе серьезное открытие после астронавтов-осьминогов.
Хаяси не преминул возразить, что мы познакомились лишь с затерянной в космосе гробницей астронавтов-осьминогов, а о том, существует ли еще их общество и где существует, - понятия не имеем. Алексей, по парусам, видимо, использующим "солнечный ветер" - лучистую энергию светила, - отнес корабль к типу планетолетов, а не звездолетов. Я включил Алексея четвертым в разведочную группу Гюнтера. Планетолет "Гермес" понесся к чужому кораблю, продолжавшему неторопливо плестись вокруг далекой Кремоны уже по новой орбите - Фома захватывающим полем слегка изменил ее.