- Дядя, не имеет значения, согласен ли ты со мной в вопросе об избирательном праве для женщин, но ты должен признать: когда о нем говорят величайшие и мудрейшие люди в стране, это новости. Особенно после того как премьер-министр ответил на их волеизъявление тем, что выслал карпатцев.
- Скажи им, девочка, - произнес мужчина в соломенной шляпе.
Кейт передала Борегару зонт и открыла свою папку с документами, положив на стол лист бумаги, прямо посреди чашек и пепельниц.
- Это пришло вчера. Помнишь, ты в качестве наказания заставил меня разбирать корреспонденцию?
Рид пристально осмотрел бумагу, покрытую красными буквами, выполненными паутинным почерком.
- Ты принесла это прямо ко мне?
- Я искала тебя всю ночь.
- Хорошая вампирочка, - сказал "новорожденный" журналист в полосатой рубашке и навощенными кончиками усов.
- Заткнись, Д'Онстон, - отрезал Рид. - Моя племянница пьет чернила, а не кровь. В ее жилах текут новости, а в твоих - теплая водица.
- Что это? - спросил Ле Кье, от любопытства прервав сеанс связи.
Рид не обратил внимания на вопрос. Он вынул пенни из кармана жилета и подозвал одного из беспризорников.
- Нед, отправляйся в полицейский участок и найди там кого-нибудь чином не ниже сержанта. Ты знаешь, что это значит.
Мальчик с проницательными глазами сделал лицо, предполагавшее, что он знает все о разновидностях и привычках полицейских.
- Скажи им следующее: Центральное агентство новостей получило письмо, текст которого свидетельствует о том, что оно пришло от Серебряного Ножа. Только эти слова, в точности.
- Свельствует?
- Свидетельствует.
Босоногий Меркурий выхватил брошенный пенни из воздуха и бросился вон.
- Я говорю вам, - начал Рид, - дети вроде Неда наследуют землю. Двадцатый век выйдет за пределы нашего воображения.
Никто не хотел слушать про социальные теории. Каждый хотел посмотреть на письмо.
- Осторожнее, - заметил Борегар. - Полагаю, это улика.
- Прекрасно сказано. А теперь отойдите, парни, и дайте мне место.
Рид бережно держал письмо, перечитывая его.
- Одно могу сказать точно, - подытожил он, закончив. - Это конец Серебряного Ножа.
- Что? - воскликнул Ле Кье.
- "Я не против, чтобы мне дали прозвище", сказано в постскриптуме.
- Прозвище? - спросил Д'Онстон.
- Джек-Потрошитель. Он подписался: "Искренне Ваш, Джек-Потрошитель".
Д'Онстон прошептал имя, перекатывая его во рту. Другие присоединились к общему хору. Потрошитель. Джек-Потрошитель. Джек. Потрошитель. Борегар почувствовал, как его охватывает холод.
- Борегар, не посмотрите?
Рид передал ему письмо, вызвав завистливое ворчание соперников-корреспондентов.
- Прочтите вслух, - предложил американец. Немного стесняясь, Борегар принялся громко читать.
- "Дорогой начальник", так начинается письмо. Почерк поспешный и угловатый, но говорит об образованности, этот человек привык писать.
- Меньше слов, - сказал Ле Кье, - переходите к сути.
- "Я постоянно слышу новости о том, что полиция меня поймала, но это нетак" - нет пробела, - "пока они меня не остановили. Я смеялся над их умным видом, когда они говорили о том, что вышли на правильный след…"
- Умный парень, - сказал Д'Онстан. - Застал Эбберлайна и Лестрейда на месте преступления.
Все зашикали на него.
- "Эта шутка про Серебряного Ножа меня страшно раздражает. Я охочусь на пиявок и неперестану их потрошить, пока меня не закуют в кандалы. В последний раз я проделал прекрасную работенку. Леди даже не успела пискнуть. Как они могут меня поймать. Мне нравится моя работа, и я хочу все начать снова. Скоро вы услышите обо мне и моих забавных играх".
- Выродок, - прошипел Д'Онстан. Борегар был вынужден с ним согласиться.
- "С последнего дела я припас немного красной жидкости в бутылке из-под имбирного пива, хотел написать ей письмо, но она загустела, как клей, и я несмог ей воспользоваться. Надеюсь, красные чернила подойдут. Ха ха. Когда будет следующая работенка, я отрежу леди уши и пошлю их полицейским офицерам потехи ради…"
- Потехи ради? Это что, шутка такая?
- А наш парень-то - комедиант, - сказал Ле Кье. - Возрожденный Гримальди.
- "Придержите это письмо, пока я не выполню следующую работу, а потом печатайте".
- Прямо как мой редактор, - сказал американец.
- "Мой нож такой красивый и серебряный, я бы хотел приступить к работе прямо сейчас, если бы имел возможность. Удачи". Как и говорил Рид, "Искренне ваш, Джек-Потрошитель. Я не против того, чтобы мне дали прозвище". Тут есть постскриптум. "Неотправлял письмо, пытался свести с рук красные чернила, чтоб их. Пока безуспешно. Теперь говорят я - доктор, ха ха".
- Ха, ха, - разозлился пожилой мужчина из "Стар". - Ха, черт побери. Посмеялся бы этот парень у меня, будь он здесь.
- А откуда мы знаем, что его здесь нет? - спросил Д'Онстан, закатывая глаза и утирая усы жестом злодея из мелодрамы.
Нед вернулся с Лестрейдом и парой констеблей, те запыхались так, словно им сказали, что в "Кафе де Пари" их ждет сам убийца, а не только письмо от него.
Борегар передал листок инспектору. Пока тот читал, беззвучно шевеля губами, журналисты принялись обсуждать новость.
- Дурацкий розыгрыш, вот и все, - решил кто-то. - Какой-то шут создал нам кучу проблем.
- Я думаю, оно подлинное, - высказала мнение Кейт. - В нем есть жуткость, которая кажется мне неподдельной. Все подложные письма забавны. С их страниц сочится извращенное удовольствие. Когда же я в первый раз открыла его, то, даже не прочитав, почувствовала глубочайшее ощущение зла, одиночества, целеустремленности.
- Чем бы оно ни было, - ответил американец, - это новости. Они не могут запретить печатать такое письмо.
Лестрейд поднял руку, словно собираясь возразить, но промолчал, позволив ей упасть.
- Джек-Потрошитель, э, - хмыкнул Рид. - Мы и сами не смогли бы справиться лучше. Старое прозвище уже поизносилось. Теперь у нас есть подходящее имя для этого ничтожества.
Глава 21
IN MEMORIAM
Дневник доктора Сьюарда (ведется фонографически)
29 сентября
Сегодня я отправился на кладбище Кингстед возложить ежегодный венок. Лилии, естественно. Прошло три года со дня гибели Люси. На могиле дата ее первой смерти, и только я - ну или мне так кажется - помню точное число экспедиции Ван Хелсинга. В конце концов, принц-консорт едва ли сделает этот день национальным праздником.
Когда я выбрался из леса, меньше чем три года назад, то увидел, как страна обращается на глазах. Пока граф несколько месяцев карабкался к тому положению, которое сейчас занимает, я ожидал, что меня убьют. Захватчик с огромным удовольствием публично унизил Ван Хелсинга и должен был рано или поздно протянуть ко мне свою лапу. Но время шло, страх превратился в глухое волнение, и я как будто затерялся в мятущейся толпе, столь привлекавшей нашего нового хозяина. А может, по своей дьявольской жестокости, которой он так славен, граф решил, что оставить мне жизнь - это и есть настоящая месть. В конце концов, я представлял слишком малую угрозу для принца-консорта. С тех пор жизнь превратилась в сон, в ночную тень того, чем когда-то была…
Мне все еще снится Люси. Слишком часто. Ее губы, бледная кожа, волосы, глаза. Множество раз сны о ней становились причиной ночных извержений. Влажные поцелуи и влажные сны…
Я решил работать в Уайтчепеле, так как это самый отвратительный район в Лондоне. Приличия, лежащие на поверхности, из-за которых кое-кто мирится с правлением Дракулы, здесь почти не видны. На каждом углу вампирские шлюхи требуют крови, тесные улицы усыпаны телами одурманенных или мертвых мужчин. Трудно сдерживаться среди такого количества пиявок, но у меня есть призвание. Когда-то я был доктором, специалистом по душевным расстройствам. Теперь же я - убийца вампиров. Долг мой - вырезать гнилое сердце этого города.
Морфин уже действует. Боль отступает, зрение становится острее. Сегодня я буду способен видеть во мгле. Прорежу занавес и узнаю правду.
Туман, что окутывает Лондон осенью, стал гуще. Я так понимаю, теперь всем паразитам - крысам, диким собакам, кошкам - живется вольготно. В некоторых кварталах города снова появились средневековые болезни. Словно принц-консорт - это бурлящая сливная яма, и там, где он сидит, извергается скверна, а граф ухмыляется волчьим оскалом, пока болезнь поглощает его царство. Желтая мгла скрадывает разницу между временами суток. В Уайтчепеле уже много дней по-настоящему не светит солнце. Все больше и больше "новорожденных" сходят с ума, пока грязный свет выжигает им мозги.
А сегодня неожиданно развиднелось. Я все утро растирал мазями страшные солнечные ожоги. В самых худших случаях Женевьева дает советы, объясняя, что понадобятся годы для сопротивления прямым солнечным лучам. Иногда я с трудом вспоминаю, кто она такая; но минутами, когда злость сверкает в ее глазах или губы неосознанно обнажают острые зубы, вся иллюзия человечности пропадает.
В остальных районах города спокойнее, но не лучше. Я остановился у испанцев, заказал себе свиной пирог и пинту пива. Сидя над городом, смотря вниз на туманную бездну Лондона, поверхность которой то тут, то там пронзают высокие здания, я надеялся, что смогу представить город таким, каким он некогда был. Я сел снаружи, закутавшись в шарф, от холода надев перчатки, и пил свой эль, думая о том о сем. Во мраке подступающего вечера "новорожденная" аристократия выгуливает себя по Хэмпстед-Хит, кожа бледная, глаза сияют красным. Королева всегда задавала моду, и общество приняло вампиризм, хотя ему сопротивлялись несколько лет. Чопорные милые девочки в шляпках, кинжалы зубов, словно из слоновой кости, скрыты японскими веерами, толпами ходят по Хиту темными вечерами, воздев над головами плотные черные зонты. Люси стала бы одной из них, если б мы ее не прикончили. Я видел, как они болтают друг с другом, будто разодетые крысы, целуют детей, еле сдерживая жажду. А на самом деле между ними и какой-нибудь кровососущей проституткой из Уайтчепела нет никакой разницы.
Я не допил пинту и прошел остаток пути до Кингстед, понурив голову и засунув руки глубоко в карманы. Неухоженные ворота распахнуты настежь. Смерть стала непопулярной, кладбища пришли в упадок. Церкви тоже, хотя двор держит парочку ручных епископов, которые отчаянно пытаются примирить англиканство с вампиризмом. Живым принц-консорт резал людей во имя веры. Он все еще воображает себя христианином. Королевская свадьба в прошлом году превратилась в выставку пышного убранства высокой церкви, которая порадовала бы Пьюзи или Кибла.
Когда я вошел на погост, воспоминания сразу вернулись, ясные и болезненные, как будто Люси умерла на прошлой неделе. Я говорил себе, что уничтожил тварь, а не девушку, которую любил. Взрезав ей шею, обрел свое призвание. Рука страшно болит. Последнее время я стараюсь снизить дозы морфина. Знаю, надо пройти нормальное лечение, но мне кажется, я нуждаюсь в этой боли. Она придает мне решимости.
Во время перемен в стране "новорожденные" часто вскрывали могилы родственников, надеясь с помощью какой-то странной передачи способностей вернуть их к вампирской жизни. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не попасть в ямы, похожие на пропасти, оставшиеся после этих бесплодных попыток. Редкий туман походил на муслиновую занавесь.
Когда я увидел человека, стоящего рядом со склепом Вестенра, то испытал нечто сродни потрясению. Стройная молодая женщина в пальто с воротником из обезьяньего меха и в соломенной шляпке, сидящей на волосах, стянутых в тугой узел. Услышав мои шаги, она обернулась. Я заметил мерцание красных глаз. Свет шел у нее из-за спины, и незнакомка так походила на Люси, вернувшуюся с того света, что сердце мое забилось.
- Сэр? - спросила она, ошеломленная моим появлением. - Кто вы?
Тонкий, слабый голос, ирландский акцент, никакого образования. Это была не Люси. Я не снял шляпу, но кивнул, заметив что-то знакомое в "новорожденной".
- Боже, - воскликнула она, - это же доктор Сьюард, из Тойнби.
Луч заходящего солнца пробился сквозь туман, и вампирша отшатнулась. Я увидел ее лицо.
- Келли, не так ли?
- Мари Жанетт, сэр, - сказала она, собираясь с духом, не забывая глупо улыбнуться, пожеманничать, заискивая. - Пришли отдать последнюю дань?
Я кивнул и положил венок. Она оставила цветок у двери склепа, дешевую розу, смотрящуюся мелко рядом с моим подношением.
- Вы знали молодую мисс?
- Да.
- Она была красавицей, - сказала Келли. - Просто красавицей.
Я не мог и помыслить о какой-либо связи между моей Люси и этой ширококостной шлюхой. Она казалась свежее многих, но все равно оставалась всего лишь проституткой. Как и Николс, Чэпмен и Шон…
- Она обратила меня, - объяснила Келли. - Встретила на Хите однажды ночью, когда я шла к себе из дома джентльмена, и обратила в новую жизнь.
Я пригляделся к ней. Если она - потомство Люси, то, насколько я слышал, должна была чем-то напоминать свою родительницу-во-тьме. Что-то от утонченности Люси чувствовалось в ее красном маленьком рту и белых небольших зубках.
- Я - ее потомство, а она - потомство принца-консорта. Получается, я принадлежу к королевской семье. Королева - моя тетя-во-тьме.
Она захихикала. Мою руку в кармане словно окунули в огонь, плотно сжатый кулак пылал в центре болезненного шара. Келли подошла близко, настолько, что я почувствовал запашок гнили, пробивающийся из-под аромата духов, и погладила воротник моего пальто.
- Это хороший материал, сэр.
Она поцеловала меня в шею, быстро, как змея, и сердце мое остановилось. Даже сейчас я не могу объяснить или простить те чувства, которые обуревали меня тогда.
- Я могу обратить вас, "теплый" господин, сделать вас частью королевского семейства…
Я окаменел, а она терлась об меня, прижимаясь бедрами, скользя руками по плечам, спине.
Я покачал головой.
- Не знаете, что теряете, сэр.
Она отстранилась. Кровь билась у меня в висках, сердце частило так, словно превратилось в победителя Кубка Уэссекса. Меня тошнило от присутствия этой твари. Если бы тогда в кармане моего пальто лежал скальпель, я бы вырезал ей сердце. Но были и другие чувства. Она так походила на Люси, тревожащую мои сны! Я попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. Келли поняла. Девице хватало опыта. Кровопийца повернулась, улыбнувшись, и вновь скользнула ко мне.
- Что-то еще, сэр?
Я кивнул, и она медленно стала меня раздевать. Вынула мою руку из кармана и принялась нежно ворковать над раной. Аккуратно сорвала несколько струпов, лизнув их с дрожью наслаждения. Я, не в силах унять дрожь, огляделся вокруг.
- Здесь нас никто не побеспокоит, доктор, сэр…
- Джек, - пробормотал я.
- Джек, - слово ей понравилось. - Хорошее имя.
Келли задрала юбки выше чулок и повязала их на поясе, потом легла на землю так, чтобы принять меня. Ее лицо было в точности как у Люси. В точности. - Я долго смотрел на нее, слыша зовущий голос своей любимой. Весь болезненно разбух. Наконец чувства меня переполнили, и, возбужденный и воодушевленный, я упал на проститутку, расстегнул собственные одежды и аккуратно пронзил ее. Я совокуплялся с тварью рядом со склепом Люси, слезы заливали мне лицо, в груди нарастало ужасное жжение. Ее плоть была холодной и белой. Она умоляла меня кончить, помогая, как мать помогает собственному ребенку. После влажно взяла меня в рот - с изысканной, мучительной заботой - и слегка пустила мне кровь. Даже от морфина я не испытывал столь странных ощущений, вкуса радужной смерти. Она управилась буквально за несколько секунд, но в разуме акт вампирского причастия длился как будто часами. Я хотел, чтобы вместе с моим семенем из меня иссякла жизнь.
Я застегивался, а она смотрела в сторону, скромно потупясь. Келли взяла надо мной власть, я чувствовал то самое очарование, которым вампир завлекает свою жертву. Я предложил ей деньги, но крови оказалось достаточно. Прежде чем уйти, проститутка взглянула на меня с нежностью, почти жалостью. Если бы только у меня был скальпель…
Прежде чем сделать эту запись, я посоветовался с Женевьевой и Друиттом. Они хотят взять ночную смену. Мы превратились в госпиталь, и я хочу, чтобы Дьёдонне - пусть формально она не имеет медицинского образования, но на практике эта женщина знает почти все, и другой не пожелаешь, - находилась здесь, пока меня нет. Ее особенно заботит судьба Лили Майлетт. Боюсь, крошка не протянет даже до выходных.
Возвращение из Кингстеда прошло словно в тумане. Я помню, как сидел в омнибусе, качаясь в такт движению транспорта, мир вокруг то становился кристально ясным, то снова подергивался пеленой. В Корее Куинси заставил меня ради эксперимента выкурить трубку опиума. Ощущения оказались похожими, но более чувственными. Я смутно, почти неосознанно хотел каждую женщину, которая попадалась мне на глаза, от проходящих мимо златокудрых девочек до их древних нянек. Я был слишком истощен, чтобы действовать сообразно желаниям, но они все равно мучали меня, ползали по коже крохотными, но прожорливыми муравьями.
Теперь же я нервничаю, мне тревожно. Морфин помог, но не слишком. Прошло чересчур много времени с моего последнего деяния. Уайтчепел стал опасен. Вокруг постоянно снуют люди, видят Ножа в каждой тени. Скальпель на столе сияет серебром. Острый, как шепот. Они говорят, я безумен. Они не понимают моей цели.
Возвращаясь из Кингстеда и все еще пребывая в тумане, я кое в чем себе признался. Мне снится не "теплая" Люси, не та, которую я любил. Мне снится Люси-вампирша.
Уже почти полночь. Надо идти.
Глава 22
ПРОЩАЙ, ЖЕЛТАЯ ПТАХА
Директор поставил Женевьеву во главе ночной смены, отчего у Монтегю Друитта испортилось настроение. Когда Дьёдонне решила остаться у постели Лили, он принялся фыркать насчет неудобств, грубо намекая, что она должна передать управление ему, если хочет посвятить все свое внимание только одной больной. В маленькой комнате под лестницей, где стояла детская кровать, вампирша раздавала указания. Друитт спокойно стоял рядом с каменным лицом, стараясь не обращать внимания на скрежет в легких Лили. Долгие, мучительные хрипы разносились с каждым ее вдохом. Эмуорт, новая медсестра, суетилась вокруг больной, перекладывая покрывала.
- Я хочу, чтобы вы или Моррисон постоянно находились в приемной, - говорила Женевьева Друитту. - Последние несколько ночей к нам приходит слишком много людей. Я не желаю, чтобы здесь находился кто-то, кому в Холле не место.
Монтегю нахмурил брови:
- Вы сбиваете меня с толку. Разумеется, мы все…